Над горой играет свет

ГЛАВА 9. Ослы и те их умнее

Тетя Руби велела нам тащить чемоданы. Когда мы выполнили приказ (меня поселили в вонючей комнате, которую тетя называла гостевой, а Мику — в комнате малыша Путера, там пахло еще противней), тетя встала перед нами, уперев руки в крутые бока:

— Думаю, розги — лу-у-учшее средство от непослушания. — И, уже отойдя, бросила на ходу: — Гляньте-ка вон туда. — Мы подошли к ней, указательный палец тети был нацелен на лес. — Деревья видите? — Она свирепо на нас посмотрела, мы послушно кивнули. — Про-о-рва веток была изломана об ноги вся-я-я-яких неслухов. Хорошо это запомните, и все у нас будет просто замеча-а-ательно.

Мы с Микой передвигались по дому тихонько, как призраки, чтобы не рассердить тетю Руби. Пролью нечаянно молоко — она тут же хрясь розгами. Забудет Мика ложку на столе, испачканную ореховым маслом, его тоже хрясь розгами. Тетя не зря нас предупредила, ногам нашим крепко доставалось. Когда тетя Руби шла мимо, я машинально прикрывала голову. Тетушка любила треснуть нас по затылку ни с того ни с сего, ничего заранее не объяснив.

Казалось, от ее щелбанов вот-вот лопнет череп и разлетятся мозги. Я среди бела дня укладывалась в постель, в голове жалились свирепые шершни. Тетя давала мне детский аспирин:

— Пожуй аспиринку, деточка.

Если аспирин долго не помогал, она нависала надо мной с воплями:

— Не девчонка, а сплошное наказание! Голова у нее болит, лежит с такой рожей, будто сейчас помрет! Притворщица! — Она негодующе трясла кудряшками и выскакивала, хлопнув дверью. Мама говорила, что характером тетя Руби в деда Люка, она была права.

А потом случилось это: мы разбили лампу. Гнусную, похожую на здоровенную задницу. Тетя говорила, что это подарок тайного поклонника, и каждый вечер ее включала. Стояла лампа на столике у громадного кресла дяди Арвилла. Зелено-желтая с золотыми кляксами на ножке, с огромным золотым абажуром.

Мы с Микой поцапались из-за журнала комиксов про Супермена. Он вырвал его у меня, я треснула ему кулаком по руке. Стиснув от злости зубы, братец толкнул меня, я налетела спиной на столик. Раздался треск — и линолеум усыпали осколки, одновременно раздался вопль тети Руби.

Она нависла над нами, настоящий птеродактиль из книжки Мики, то разевая, то захлопывая рот, будто клюв, готовая нас растерзать. Выкрикивала разные ругательства и брызгала слюной. Мика стал собирать осколки, я пыталась выпрямить погнувшийся каркас абажура.

Руби огрела Мику по затылку, глаза от злости сузились в щелочки.

— Сопливые засранцы! Это подарок Джексона!

Она вдарила Мике по ноге, он закусил губу, чтобы не расплакаться.

— Вы вконец достали меня, ублюдки!

— Мы нечаянно. — Я поднялась с пола, вцепившись в то, что осталось от лампы.

— Молчать! — Тетя замахнулась, я вся обмерла. Мика подошел и встал рядом.

— И хорошо, что она разбилась, она такая же страшная, как вы!

Тетя Руби вмазала ему под дых. Мика перегнулся пополам, на губах его повисла струйка слюны.

Я тогда подумала, что брат у меня хороший, почти всегда хороший, и какая же злюка тетка, вон как ему вдарила. То дерется, то хлещет по ногам розгами из-за всякой ерунды. Я обезумела от ярости. Она охватила меня, будто пламя. Разбежавшись, я толкнула тетю Руби. Но эта жирная глыба даже не качнулась.

Зато оскалила зубы и, вцепившись в свои кудри, так заверещала, что у меня подогнулись коленки. Я мысленно уговаривала Мику бежать, но он тоже, будто упрямый баран, не двигался с места. И тут я увидела, что глаза тети Руби совсем как у дьявола из церковной книги Муси-Буси. Лицо побагровело, волосы разлохматились, ведьма ведьмой. Она молча стала таскать меня за хвост, долго-долго, кожу на голове мучительно саднило.

Подбежал Мика, втиснулся между нами, на этот раз тетя Руби наподдала ему так, что брат отлетел в другой конец комнаты. Как Мика приземлился, я не видела, но услышала глухое «бамц» об стенку. Схватив мою руку, ведьма протащила меня по гостиной и выволокла в холл. Я истошно визжала, в голове бухали барабаны. Я мечтала, чтобы дядя Арвилл, которого я здорово недолюбливала, оказался дома, он бы загнал ее под холодный душ, чтобы утихомирить эту поганую сучку.

Мика ковылял за нами следом. На щеке его вздулась огромная шишка, глаз заплыл.

— Стоять! А то щас оторву ей башку, понял? — рявкнула тетя.

Мика остановился.

Руби втолкнула меня в вонючую ванную комнату, я грохнулась на пол. Она так шарахнула дверью, что дверь эта едва не слетела с петель.

— Ну что, малявка?! Жирная потаскушка! Теперь будешь знать свое место! — крикнула тетя.

Мика снаружи колотил по двери.

— Тетя Руби! Я больше не буду! Тетя Руби!

Тетя открыла аптечный шкафчик, достала оттуда ножницы. Я приготовилась к боли, предсмертной, когда тетя начнет меня убивать. Держа меня за воротник, эта взбесившаяся уродина откромсала мне хвост. Потом сунула мою голову под кран, в раковину, и держала там, держала…

Голос Мики звучал теперь будто издалека:

— Ви, ты как там, ничего? Прости меня…

Руби вытащила мою голову из раковины.

— Мамаше своей вы не нужны, ни ты, ни твои братья. — Она развернулась было к двери. — Она не собирается вас забирать. Увела у меня парня, подтибрила шмотки. Сволочь, потаскуха. И еще считает, что она лучше меня.

Руби схватила меня за плечи и давай трясти, голова моя дрыгалась, запросто могла отвалиться.

А тетя все вопила:

— Угробила собственного ребенка! И дальше будет вас гробить, если припрет!

Мика дергал дверь за ручку, дверь грохотала.

— Все вы врете! Неправда это. Брехня!

Она отпустила меня, и я упала в лужу под раковиной. Так и лежала, прижавшись щекой к холодному кафелю, а тетя ласковым голосом произнесла:

— Замолчи, щенок. Мало получил? Или считаешь, сестре твоей надо добавить, а?

— Нет, мэм, — сказал Мика.

— А теперь проси прощения за все гадости, которые ты мне устроил.

Я надеялась, что он не станет. Пусть скажет, чтобы заткнулась, пусть так на нее топнет, что рухнет дом, пусть… хотя у меня тряслись все поджилки.

— Я жду, сопливый засранец.

— Простите меня за все гадости.

Огромная жирная ступня снова развернулась ко мне пальцами.

— А теперь ты, Толстуха.

Я молчала.

— Ладно, может, и твоему брату пора поменять прическу? А еще лучше вообще оторвать башку.

— Я буду хорошо себя вести, — сообщила я пропахшим мочой кафельным плиткам.

Ступня отодвинулась.

— То-то же. А теперь тете Руби пора заняться делами.

Она распахнула дверь, едва не сбив Мику с ног, и потопала в коридор.

Мика вбежал в ванную, увидел, что я на полу.

— Эй, тебе очень больно?

— Не-а.

Он помог мне встать, протянул кусок туалетной бумаги, чтобы я высморкалась, хотя я-то знала, что совсем-совсем не плакала. Я увидела в зеркале обкромсанные клочья волос и красное расцарапанное лицо. Мама точно бы отвела глаза, такая я была страшная. Мика схватил меня за рукав и осторожно вывел из ванной.

— Охо-хо, сестренка, ну ты и опухла, — заметил он.

Сам Мика со своим заплывшим глазом походил на мультяшного морячка Папая, тот ведь все время прищуривается.

— Подметете осколки — и бегом за стол! — визгливым голосом крикнула тетя Руби из кухни.

Мы подметали, а по радио Хэнк Уильямс с надрывом пел про переменчивые сердца.

Тетя Руби подала макароны с сыром, а на сладкое банановый пудинг. Она поманила нас пальцем.

— Садитесь скорее, я готовила, старалась. — Она улыбнулась, совсем как один из бандитов в сериале «Бонанза», старина Хосс классно расквасил ему нос. Вот бы Хосса сюда, с таким силачом тетка точно бы не справилась. Она покачала головой в бараньих кудрях.

— Простите меня, ребятки. Иногда я чумею, сама не знаю, что на меня находит. Ешьте. — Она показала рукой на стол.

Мы съели макароны, потом запустили ложки в пудинг. Он оказался очень вкусным, и меня это злило. Когда тетя Руби не смотрела на нас, Мика разевал рот, демонстрируя мне месиво из печенья и бананового пюре. Я зажимала рукой губы, чтобы не рассмеяться. Мы делали вид, что уже все забыли. После еды тетя завела нас в гостиную и велела стоять смирно, потому что ей вздумалось нас сфотографировать. Щелкала и ухмылялась, говорила, что нашей маме очень понравятся снимки ее деточек. Отличные снимки, пусть порадуется.

Приехал с рыбалки дядя Арвилл. Увидев нас с Микой, что-то проворчал и прямиком отправился в свой сарай. Дядю я не любила. От него пахло жирным бриолином и застарелым табаком, не говоря уж о других, еще менее приятных запахах. Он рассказывал разные истории, вернее, их было всего несколько, вроде этой: «Я родился во флоридском болоте, когда мама ловила крокодилов. Закинула меня за спину и давай снова ловить крокодилов».

Тетя Руби убежала в магазин, купить что-нибудь для настоящего ужина, Мика тут же позвонил домой, но никто не подошел. Он повесил трубку и, не взглянув на меня, побрел к двери.

Я сидела за кухонным столом, ждала тетю.

Она вернулась с полным пакетом продуктов.

— Этот тип не стоит таких забот. — Поставив пакет, она вытащила из холодильника бутылку и нашвыряла в огромный стакан льда. Проглотив полстакана, сказала: — Ух, так-то лучше, греет тело и душу. — Она допила и налила второй.

Она жарила цыплят, делала пюре и вишневый пирог, при этом тетя притоптывала под радио, ее зад под широкими, как у матросов, штанами трясся в такт музыке, будто гора из желе. Я зажимала рот рукой, чтобы не прыснуть, иначе снова розги или что-нибудь похуже.

Я смотрела на тетю, пытаясь представить, что чувствуешь, когда кладешь цыплят в шипящее масло, следишь, чтобы ровно легли на сковороду. Когда толчешь картошку, добавляя масло и сливки, мнешь ее, мнешь, чтоб получилось гладкое месиво. Что испытываешь, раскатывая тесто и укладывая на него фрукты и орехи или выдавливая крем. На кухне тетя Руби бывала довольно милой, и готовила она вкусно. И как это у нее получалось? Пирог всегда ровный и пышный, цыплята с золотистой корочкой, ни одного подпаленного пятна. Очень хотелось научиться от нее всем этим премудростям, ради папы. Но она не позволяла ей помогать, совсем как мама. Мне доверяли только мытье посуды.

Когда цыплята были готовы, тетя открыла заднюю дверь и позвала дядю Арвилла и Мику. Они не ответили, и тетя сжала губы, если бы их уголки не были постоянно подняты, то получилась бы ровная линия.

— Ну и где эти бестолочи, а?

Настроение у тети менялось так же быстро, как у нашей мамы. Когда она была настроена миролюбиво, то даже учила меня строчить на своей зингеровской швейной машине. Тетя говорила, что все себе шила сама, со школьной скамьи. А еще она учила меня правильно складывать полотенца. Похлопывая по сгибам, заодно посвящала меня в секреты женской красоты. Лицо хорошо мазать яичным белком, а кожу головы майонезом и сырыми желтками. Когда тетя бывала трезвой, я любила ее слушать, только не про маму, будто мама такая-сякая, а тетя сама праведность.

Накрыв цыплят крышкой, она посмотрела на меня заговорщицким взглядом из серии «между нами, девочками».

— Мужчины всегда творят что хотят. Имей это в виду, девочка. Запомни, что тетя тебе сказала.

Я кивнула.

— Да, запомни. И еще учти, что все мужчины дураки, ослы и те их умнее. Никогда не позволяй мужику брать над собой верх, слышишь? Тетя Руби знает мужиков как облупленных.

Она высоко вскинула бровь, казалось, эта бровь сейчас заползет под волосы.

— Мамаша твоя могла бы тебя просветить насчет этих паразитов. Тебе ровесница была, а уже то один на ней, то другой.

Я выглянула в заднюю дверь, поискала глазами Мику.

— Будешь такой же, как мамочка: бряк на спину, и блядовать с кем ни попадя, до самого этого чертова Второго пришествия. Никто и не спросит, нужно ли тебе это дело. — Она ущипнула меня за щеку. — Даже как-то тебя жаль. — На этом ее сердоболие иссякло, и она потребовала: — А теперь жми за своим настырным братцем и моим недоделанным мужем, пусть идут ужинать. Я тут потела, надрывалась, иди!

Я пошла к двери.

— И пошустрее, чтобы одна нога здесь, другая там.

Я двинулась в сторону леса, звала Мику, кричала во все горло. Не хотелось, чтобы брата опять оставили без ужина. После стряпни тети Руби всех тянуло в сон, все успокаивались, даже сама тетя. Я собралась крикнуть еще раз, но вдруг сверху донесся шепот Мики:

— Ви, я тут.

— Тут где?

— На дикой яблоне.

Зашуршали ветки. Я задрала голову и увидела ноги, свисающие с толстого сука.

— И что ты там делаешь?

— Прячусь.

— Слезай, а то тетя Руби взбесится.

— Я сейчас.

Он спрыгнул на землю.

— Почему ты прячешься? — спросила я.

— Не знаю, как это сказать.

— Тетя Руби велела идти сейчас же. Скорее. — Я потянула его за руку, потом подтолкнула, но Мика упирался. Я негодующе закатила глаза. — Да идем же.

Мика был каким-то серым, я ни разу не видела его таким.

— Мне плохо, Ви. Тошнит. — Он схватился за голову. — Есть совсем неохота.

— Тетя Руби велела. — Я снова его подтолкнула. — Сказала, чтобы я позвала тебя и дядю Арвилла. Чтобы сейчас же шли ужинать.

Он посмотрел на сарай.

— Его позвать не получится.

— Ты, что ли, совсем глупый? Мы постучимся в дверь.

— Он тебя не услышит.

— Значит, нам опять влетит? — У меня задрожала верхняя губа, и я прикусила ее.

— Наверное, влетит, — шепотом сказал Мика.

— Ми-и-ик, что же нам теперь делать? А? — Я сильнее прикусила губу, до крови.

— Скажи тете Руби, что дяди нет, ладно?

— Но как же я…

— Так и скажи! — Он оттолкнул меня, отбежал к опушке леса и резко наклонился.

Изо рта его хлынула струя, а у меня внутри все обмерло, свело от холода. Я пошла было к Мике, потом развернулась и бегом назад, к тете, потом передумала и направилась к сараю, оттуда доносились звуки кантри, веселые ковбойские песни, это орал радиоприемник. Я толкнула дверь, она была заперта. Меня охватило тревожное предчувствие. Сарай манил какой-то зловещей непонятностью, все настойчивее. Тут в голове зазвучал бабушкин голос: «Уходи отсюда! Немедленно!»

Я обернулась к Мике, хотела определить, слышал ли он бабушку, и увидела, что он идет ко мне, волосы дыбом, а губы твердят:

— Нет, Ви, не надо.

Я подбежала к задней двери и сквозь сетчатую створку, защищавшую проем, сказала то, что велел Мика:

— Дядя Арвилл к ужину не придет, у него заперта дверь.

Тетя тут же распсиховалась и, выкрикивая разнообразные ругательства, побежала к сараю. Мика посмотрел на меня огромными, как нашлепки на автопокрышках, глазами.

Тетя Руби достала из-под камушка ключ, отперла сарай и вошла внутрь.

Бабушкин голос успокаивающе мне нашептывал: «Все будет хорошо, все будет хорошо». Холод внутри отпустил, я постепенно согрелась и схватила Мику за руку, чтобы он тоже успокоился и не трясся так.

Тетя выскочила из сарая, руки и блузка были перепачканы кровью.

— Он мертвый! Мертвый! Всемогущий Боже, помоги! — Она рухнула на землю.

— Ви, не смей туда ходить. Слышишь? — прошелестел Мика.

Я кивнула, я и не собиралась.

Он побежал за угол дома. А мои ноги будто окаменели, я смотрела, как тетя сидит на земле, мотая головой, туда-сюда, туда-сюда. Я напрягла слух, надеясь, что снова раздастся бабушкин шепот, но расслышала только стук дятла.

Мика вернулся с огромным толстым дяденькой. Тот побрел к тете Руби, а Мика снова встал рядом со мной, совсем близко, я почувствовала, какая холодная у него рука. Тетя Руби махнула рукой на сарай, то разевая, то захлопывая рот, но так ничего и не сказав. Дяденька помог ей подняться, на траве осталось кровавое пятно, я не могла оторвать глаз от этого красного пятна. Этот человек отвел тетю в дом, потом вернулся, пошел в сарай.

И оттуда донесся крик:

— Господи помилуй! Что за черт!

Дяденька выскочил наружу, он был весь мокрый от пота.

— Вам туда нельзя, ребятки. Боже ты мой, Боже.

Мика что-то пролепетал, я разобрала только два слова: «несчастный случай».

Я пристально на него посмотрела. Взгляд его отрешенно блуждал.

А дяденька подошел к нам, почесав щеку, сказал:

— Идите за мной в дом.

Мика побелел еще больше, будто из него вытекла вся кровь. Он скорчился, и его вырвало прямо на ботинки этого человека. Мика выпрямился и вытер рот.

— Простите, мистер.

— Ничего, ничего, сынок. — Он протянул Мике носовой платок.

Мы медленно вошли на кухню, у меня засосало под ложечкой при мысли о том, что тетя Руби во всем обвинит нас, что бы ни случилось. Сама она рыдала в гостиной, она кричала и стонала.

Наш провожатый, что-то тихо приговаривая, опустился перед нами на колени. Потрогал глаз Мики. Глянул на мои волосы. Стиснув губы, спросил:

— Господь наш милостивый, что же это, а?

Посмотрев в сторону гостиной, он тыльной стороной ладони утер губы.

— Мы вызовем ваших родителей.

Сердце мое затрепетало, как вырвавшаяся на волю птица.

— Да, пожалуйста, — отозвался Мика.

Дяденька встал и сказал опять самому себе:

— Я давно понял, что тут творится что-то непотребное.

— А можно мы побудем у вас, если вы не сможете найти маму и папу? — спросила я голосом самой послушной паиньки.

— Бог ты мой. Всевышний наш Господь. — Он схватил телефонный аппарат и стал крутить диск. — Милая, это я. — Он намотал на руку кусок провода. — Зови ребят, а сама быстрее сюда. — Он повесил трубку, и мы поплелись за ним в гостиную.

Тетя Руби лежала на диване с бутылкой и пила прямо из горлышка. Дяденька встал рядом и скрестил руки на груди.

— Что тут произошло?

Тетя Руби снова присосалась к бутылке, потом рыгнула.

— Я велела племяннице его привести, а то, сказала я, жратва остынет. О господи, Бойд.

Бойд в ответ сообщил:

— Я вызвал полицию, пусть сейчас же едут в этот сумасшедший дом.

У Мики вырвался писк, тихий, как у мышонка.

Тетя Руби приготовилась разразиться бранью, я поняла это по вздернувшимся уголкам рта и по взгляду, которым она хотела испепелить и нас, и Бойда, но в этот момент дверь отворилась, и вошла женщина. У нее были карие глаза и буйные кудри. И я подумала, что это, наверное, чья-то очень добрая бабушка, которая готова усадить к себе на колени любого ребенка и накормить его домашним печеньем. В общем, такая же, как бабушка Фейт. Только моя бабушка была красивее, даже теперь, когда она стала призраком.

— Что же тут стряслось? — спросила женщина, внимательно на нас посмотрев.

Бойд подошел к ней и что-то прошептал на ухо, у женщины приоткрылся рот.

— Руби? — Бойд повернулся к тете. — Может, все-таки объяснишь?

Тетя оскалила зубы, как пуганая дворняжка.

Бойд приблизился к нам и обнял обоих за плечи.

— Идите с Хелен, пострелята, пусть она вас хорошенько накормит.

Руки у него были большие и шершавые. Я представила, как он рубит дрова, а Хелен в это время готовит что-то вкусное. Я представила их за столом, в правой руке вилка, а левые сомкнуты вместе.

— И еще позвони их родителям.

Хелен привела нас на кухню и тихонько шикнула. Сразу звонить она не стала, слушала, что дальше расскажет тетя Руби, мне тоже было интересно.

В гостиной глухо клацнуло о стол бутылочное донце.

— Мертвый! Полез наверх и оттуда насмерть, мало у меня хлопот! Вылакал бутылку виски «Олд Кроу».

Что сказал в ответ Бойд, я не расслышала. Мика сквозь заднюю дверь все смотрел и смотрел на сарай. На дороге раздался вой сирен.

Тетя Руби продолжала:

— …Небось свалился со второго этажа, прямо на ржавый штырь. А на этот штырь, как назло, не было нанизано ни одной шины, иначе он не пропорол бы насквозь живот. Кишки наружу, Господи, спаси и помилуй! Глаза выпученные, изо рта, из ушей, из носу хлещет кровь! Что я скажу малышу Путеру, моему сыночку?

Сирены выли уже совсем близко. Полиции ничего не стоило найти этот самый неказистый дом, рядом с которым стояли облезлые, побитые машины.

Хелен обернулась:

— Мика, тебя ведь так зовут?

Сирены умолкли.

— Да, мэм.

— Ты знаешь свой телефон? И еще скажи, какая у тебя фамилия.

Мика все сказал, Хелен набрала номер. Я невольно затаила дыхание, даже немного закружилась голова. Трубку обязательно снимут, или папа или мама.

Кто-то постучал во входную дверь.

— Миссис Кэри? — спросила Хелен.

Я облегченно выдохнула.

Бойд вышел наружу. Мы с Микой сидели сложив руки на коленях, ждали, что будет дальше.

— Скорее приезжайте, — сказала Хелен. — С Арвиллом произошел несчастный случай, ужасный. — Она взглянула на нас. — Да, можно и так про это сказать. — Она повесила трубку.

Бойд разговаривал на крыльце с полицейскими, Мику снова затрясло, такого с ним не было даже в разгар самых неистовых ссор наших родителей. Хелен прижала его к себе.

— Золотые мои, я смотрю, вам тут доставалось.

Я кивнула. Мне захотелось обнять мою лошадку, мою Фионадалу.

Хелен вздохнула и крепче обняла Мику.

— Да все нормально, — пробурчал Мика, но не торопился высвободиться из рук Хелен.

Бойд вернулся на кухню.

— Боб и его ребята уже тут.

Хелен улыбнулась нам, я увидела, что у нее кривые зубы, но это была такая ерунда.

— Ну что ж, подогреем что-нибудь поесть.

Завыла еще одна сирена, потом умолкла. Тетя Руби разговаривала с собой, периодически рыгая. Бойд опять пошел на улицу, а я подбежала к задней двери, наблюдать сквозь защитную сетку. Полицейские и еще какие-то мужчины зашли в сарай, вышли.

— Деточка, помоги мне, — позвала Хелен.

— Я?

— Да-да.

Я схватила ложку и начала размешивать застывшее пюре, оно снова сделалось пышным, поставила на стол вишневый пирог. Мика сунул в него палец, но, посмотрев на багровый сгусток начинки, не стал слизывать, вытер палец о джинсы. Зеленая фасоль уже закипала, я добавила в нее масла, так делала тетя Руби. Я нарезала хлеб. Хелен говорила, у меня отлично получится, я точно не порежусь. Бойд вернулся за тетей Руби, велел ей идти за ним.

— Ничего говорить не буду, — заявила тетя. — Я устала. Хочу полежать.

— Женщина, а ну встать! — хрипло рявкнул Бойд.

Тетя пьяно отмахнулась.

— Иду, совсем не обязательно хамить.

Я поставила на стол блюдо с фасолью, отходя к плите, увидела, как из сарая выносят что-то огромное, в черном мешке. Хелен плотно закрыла дверь, хотя в кухне было жарко и душно.

— Давайте накрывать на стол.

Я расставляла тарелки, а снаружи доносились вопли тети Руби:

— Вы его уже совсем забираете? Вот так сразу?

Она завыла, как настоящая банши[10].

Пришел Бойд, помыв над раковиной руки, молча сел за стол. Верещанье сирен постепенно отдалялось. Вскоре в дом вернулась тетя Руби, какое-то время из коридора и гостиной доносились глухие стуки, потом все стихло.

Мы раскладывали вилки и ножи, что-то передвигали, что-то переставляли, с необыкновенной сосредоточенностью. Я надеялась, что тетя Руби не придет, что мы будем ужинать только с Хелен и Бойдом. Я очень надеялась. Есть не хотелось, но мы все же попытались себя пересилить. Мика зачарованно смотрел, как тающее масло просачивается в картофель. А я ни на что не смотрела, я отчаянно ждала, когда же приедут мама и папа. Они уже отдохнули, с проблемами разобрались, теперь все у нас будет хорошо.

Я была маленькой провинциальной девчушкой. Что я тогда понимала…