Наказание любовью

Глава 22

Доктор все подготовил к отъезду Дианы на следующий день. Она была так расстроена, что совершенно не могла сделать что-либо сама.

Она не хотела уезжать из замка, но не могла настаивать на том, чтобы остаться, доктору и обеим сиделкам были известны возражения Яна. До самого последнего момента она надеялась, что он позовет, а оказавшись с ним наедине, она сможет его убедить разрешить подождать его выздоровления.

Когда доктор наконец пришел, чтобы проводить ее в своей моторной лодке до Торвиша, она сказала:

— Я не хочу уезжать, ужасно не хочу уезжать. Не могли бы вы попросить Яна?..

— Я уже просил, — перебил он ее, и она поняла, что ее последняя надежда улетучилась.

— До свидания, — сказала она, грустно улыбнувшись, когда поезд прогромыхал, въезжая на станцию, — и спасибо вам, что вы были так добры ко мне.

— Да сохранит вас Бог, голубушка, — ответил он, держа ее руку в своих руках, — и помните, что ошибки можно исправить, но для этого требуются терпение и выдержка.

— Я буду об этом помнить, — пообещала Диана и, поддавшись порыву, поцеловала его.

— Ну, ну, милочка! — сказал он, помогая ей войти в вагон. А потом стоял и махал рукой до тех пор, пока поезд не увез ее.

Даже когда поезд наконец исчез, он продолжал стоять какое-то время, погруженный в глубокие раздумия, потом медленно ушел.

Промелькнувший замок заставил Диану почувствовать, что часть ее осталась там. Даже если Ян забудет о ней, если она никогда не вернется на Ронсу, она знала, что никогда больше не будет тем человеком, которого тайно увезли на самолете около месяца тому назад.

Она не знала, как провести те четыре недели, которые остались до возвращения ее родителей из Америки. Она была полностью предоставлена самой себе, и не было ничего, что бы ее удерживало от поездки куда-нибудь. Однако сейчас свобода не привлекала ее. Она чувствовала себя слишком уставшей и утомленной от жизни, которую она ведет, от ее веселых друзей, она перебрала более рассудительных из них и почувствовала, что не сможет выносить знаки внимания, которые они будут оказывать ей, при малейшем намеке на желаемые спокойствие и отдых.

Она знала, что ее репутация веселого человека позволит им приписать подобное желание неудачному роману.

Однако приехав на Гросвенор Сквер, Диана узнала о том, что Элен серьезно больна, она простудилась, у нее острый ревматизм. Будучи очень старой и болея уже много лет, Элен не имела сил бороться с болезнью, и доктор честно сказал Диане, что нет надежды на то, что можно спасти ей жизнь.

Ничто не могло расстроить Диану так сильно, как мысль о потере Элен, она только сейчас поняла, когда было уже поздно, как мало она давала взамен на самоотверженную двадцатипятилетнюю привязанность к ней Элен. Диана не могла вспомнить такого времени или момента в своей жизни, когда бы не было Элен, чтобы утешить ее или помочь.

Она вспомнила, как любила ее, будучи ребенком. Леди Стэнлиэр, как большинство мам, появлялась в детской пару раз в день, Элен всегда была здесь, готовая помочь ей, неуверенно шагающей, а позже и участвовать в формировании ее характера, сделать все, что было в ее силах.

Наверное, было бы лучше, если бы она не так сильно любила Диану. Разумеется, она ее избаловала, но Элен любила ее по-матерински, она была бы идеальной матерью, если бы приняла предложения выйти замуж, которые ей делали.

Но она перестала думать о себе, как только стала заботиться о Диане, которая очень привязалась к Элен.

Леди Стэнлиэр даже немного ревновала к Элен, зная, как привязан ребенок к няне. Однако Элен была настолько надежна, что можно было только благодарить судьбу за то, что ее дочь была под хорошим присмотром.

Теперь Элен лежала хрупкая и истощенная, не в состоянии кого-то обслуживать, но все равно с мыслями о Диане.

Доктора проследили за тем, чтобы последние часы жизни не были болезненными, и Диане было разрешено пройти к ней, как только она приехала. В ее глазах были слезы, когда она наклонилась над старушкой.

— Ты несчастна, моя голубка, — прошептала Элен очень слабым голосом.

— Я не перенесу твоих страданий, Элен, — ответила Диана.

Элен была мудрой женщиной, она посмотрела на Диану, зная все ее чувства.

— Это не только я, — сказала она. — Это и что-то еще.

Диана не могла ее обманывать, более того, она знала, что это бесполезно. Даже если никто не догадывался, Элен всегда знала обо всем, что происходит с Дианой.

— Да, Элен, — призналась она, — но не беспокойся об этом, дорогая.

— Скажи мне, кто это? — спросила Элен.

— Я не хочу тебя сейчас расстраивать, — проговорила она, но Элен невозможно было переубедить.

— У меня не много осталось времени, — произнесла она, — и я хочу знать все, прежде чем умру… Ну, ну, голубушка, — добавила она, когда Диана вдруг всхлипнула. — Не нужно огорчаться. Мы все там будем рано или поздно.

Диана с трудом сдерживала рыдания. Она знала, что расстроит Элен, если не будет себя сдерживать.

— Кто это? — опять повторила Элен, и Диана, помня совет сиделки: «Вы можете с ней разговаривать, но должны постараться, чтобы она сама много не говорила», — подумала, что будет лучше, если она не станет уклоняться от прямого ответа.

— Это — Ян Кастэрс, — проговорила она, и его имя вызвало боль у нее в сердце.

— Ты любишь его, голубушка?

Элен посмотрела на нее, зная ответ прежде, чем Диана кивнула утвердительно.

— Он единственный из всех, кто достоин тебя, — сказала она. — Все будет хорошо, дорогая, не волнуйся. Он любит тебя… Я знала об этом, когда впервые увидела его, а Элен обмануть очень трудно. Он достоин тебя, — повторила она шепотом и закрыла глаза. Усилия, которые она тратила на разговор, были для нее слишком велики.

Долгое время она лежала так, а Диана сидела рядом с ней. Потом она опять открыла глаза.

— Моя Диана! — произнесла она, говоря как будто сама с собой… — Он прекрасный человек… Мне бы так хотелось увидеть ваших детей.

Она вздохнула и, казалось, заснула. На лице у нее была улыбка весь день, пока Диана сидела рядом с ней в затемненной комнате.

Сиделка попыталась сменить ее, но Диана отказалась, зная, как мало времени отпущено Элен, и ей не хотелось упускать и малую толику.

Как много часов, подумала она, провела Элен над ее колыбелькой, кроваткой, и потом, когда она стала постарше. Не проходило и ночи, чтобы Элен не вставала два или три раза и на цыпочках не приходила к ней в комнату, чтобы посмотреть, все ли в порядке.

Позже, когда Элен уже стала инвалидом, было сложно проследить за тем, чтобы для Дианы все делали как надо. В своей комнате наверху она заваливала горничных вопросами, стараясь узнать, правильно ли затоплен камин, насколько открыто окно, как разложена одежда и поставлено ли молоко около кровати Дианы.

Потом она лежала без сна, если Дианы не было дома, прислушиваясь к звукам проезжающих машин, ожидая ее возвращения, к голосам снаружи, звуку закрываемой входной двери, ее шагам, поднимающимся наверх.

Было совершенно бесполезно уговаривать ее не беспокоиться. Очень часто, с горечью сейчас думала Диана, обвиняла ее в том, что она была надоедлива. Как глубоко она раскаивается теперь в этом!

Она собиралась рассказать Элен всю историю с Яном Кастэрсом, она всегда была откровенна, и Элен знала о Диане все: плохое, хорошее, доброе и злое. Все, что она делала, практически все, о чем думала, рано или поздно рассказывала Элен. Та выслушивала, сочувствуя, порой старалась помочь и посоветовать.

Диане хотелось бы, чтобы Элен услышала ее историю о Ронсе. Никому больше она не могла бы довериться. Элен могла бы ей помочь разобраться в хаосе чувств и мыслей, распутать то, с чем Диана не могла справиться. Но теперь она никогда не узнает об этом, и Диана осталась в одиночестве.

Уже темнело, когда старая женщина пришла в себя. У нее было слегка учащенное сердцебиение, вызвали сиделок. Они приподняли ее на подушках, она открыла глаза, пытаясь увидеть Диану.

— Моя деточка! — произнесла она с любовью. И потом вдруг словно унеслась в далекое прошлое, говоря с огромной нежностью, как будто спящему ребенку:

— Доброй ночи, дорогая, благослови тебя Господь.

Потом тихо вздохнула и умерла.

Последующие дни и похороны были похожи на кошмар. Диана жила как во сне. Она не могла осознать и поверить, что Элен больше не будет рядом. И только когда маленькая комната, в которой она жила последние годы, стала пустой и ее закрыли, Диана осознала потерю очень дорогого, родного человека.

Брат лорда Стэнлиэр приехал из своего имения, чтобы организовать похороны, состояние Дианы его ужаснуло, он предложил ей поехать отдохнуть на море.

«Панацея от большинства болезней, — грустно подумала Диана. — Но мне вряд ли поможет перемена места».

Однако она слишком устала, чтобы протестовать, и несмотря на ее несчастья, морской воздух и покой помогли ей обрести душевное равновесие.

Она отправилась в Девоншир, в дом к дяде. По счастливой случайности, кроме слуг в доме никого не было, и она проводила теплые дни, лежа на пляже в купальном костюме в компании чаек и бакланов.

Это было чудесное место. Дом был построен в устье небольшой речушки, в том месте, где она впадала в море, образуя песчаную отмель, на которую накатывали волны даже в самый тихий день. Каменные ступени, вырубленные в красных скалах, спускались к морю, такому же синему, как Средиземное в лучах солнца.

Вокруг не было деревень, только несколько крытых соломой рыбацких домиков и крошечная пивная, где подавали превосходный сидр.

Диана иногда заходила туда днем после купания и сидела на грубой дубовой скамье с огромной оловянной кружкой в руке.

Том Брум, который содержал «Древнего мореплавателя», был огромным мужчиной необычайной физической силы, бывший рыбак, потом он стал боксером, очень известным, нагонявшим страх, прославившимся своей жестокостью. Но женитьба смягчила его. Теперь он был нежным отцом, привязанным к своим детям, которые обожали его. Когда Диана впервые встретила его жену, она пришла в восторг: миссис Брум была такой маленькой и миниатюрной, что, будь она на несколько дюймов ниже, ее уже можно было считать карликом. Она была идеально сложена, а в молодости была, видимо, чрезвычайно привлекательной. И вполне понятно, что Том увлекся ею.

Она была очень хрупкой и едва доставала ему до локтя, и когда шли рядом, представляли собой несколько комичную пару. Но Том ужасно ее боялся, она командовала — он подчинялся. Если он спорил или медлил с выполнением поручений, она набрасывалась на него как маленький глупый щенок, и Том стыдливо извинялся и исполнял ее волю.

Оба их сына были похожи на отца: широкоплечие, крупные, обещали вырасти в красивых мужчин. Их мать была очень горда ими, Том любил и дочь — крошечное существо, в свои пять лет она спала в колыбели и целый день весело и радостно танцевала по всему дому как фея.

— Она очаровательна, Том, — говорила ему Диана, когда голубые глазенки поглядывали на нее робко сквозь туман вьющихся светло-пепельных волос. — Через пару лет тебе палкой придется отгонять от нее ухажеров!

Том смеялся громким, гордым, заразительным смехом.

— Ее мать проследит за этим, уж будьте уверены, — говорил он. — Она строит для детей такие планы, которые Бог знает сколько стоят и разорят нас. Она хочет, чтобы Билли был военным моряком, Роланд пошел в Торговый флот, а для Дженни, что бы вы подумали, она хочет для Дженни?

— Даже представить себе не могу, — отвечала Диана. — Скажите мне.

— Она должна пойти в пансион, как настоящая леди, — проговорил Том значительно. — Вы представляете?

— Я думаю, миссис Брум очень мудрая женщина, — ответила Диана.

— Это уж точно, — согласился Том. — Вы даже себе не можете представить, насколько она честолюбива. Как-то однажды она решила, что я должен быть в Совете Графства — это я-то! — Его смех отразился эхом от потолочных балок. — Вы представляете меня, всего разряженного, сидящего с этими серьезными людьми?

В этот момент, заинтересованная причиной веселья мужа, миссис Брум выглянула из люка.

— А, добрый день, миледи, — произнесла она торопливо, когда увидела Диану, сдерживая слова, готовые сорваться для Тома.

— Я слушала рассказ о вашей семье, — проговорила Диана, улыбаясь. — Так Дженни должна будет отправиться в пансион?

— Это еще через несколько лет, миледи. Мальчики первые нас покинут. — Тень промелькнула на ее лице. — Мне очень хочется показать вам их последнюю фотографию.

— О, да, пожалуйста, — попросила ее Диана, и миссис Брум исчезла.

Через секунду она вошла в дверь, неся фотографию двух мальчиков. Они были поставлены в неловких позах, с застывшими, серьезными лицами, чистенькие и аккуратные. Диана с трудом могла узнать двух веселых детей, играющих на улице с взъерошенными волосами, грязными лицами и штанами, босыми ногами и такими симпатичными, что были достойны кисти художника.

— Правда, они здесь хорошо выглядят? — проговорила она с гордостью, показывая на фотографию. — Увы! Они не могут долго быть такими. Вы посмотрите сейчас на этих шалопаев!

— Они выглядят такими здоровыми и счастливыми! Я бы за них не беспокоилась, — ответила Диана.

— Вот и я говорю то же самое, — проревел Том. — Они не болели ни одного дня, а это лучше, чем любая модная одежда — а, мамочка?

Миссис Брум улыбнулась, было очевидно, что одним из ее честолюбивых желаний было иметь образцовых детей по типу молодого лорда Фонтлероя. Она поспешила к двери, выходящей на улицу.

— Билли! Роланд! — позвала она. — Ну-ка, идите сюда сейчас же. Идите и умойтесь, грязные мальчишки! Не представляю, как можно так измазаться. А я целый день только и стираю вашу одежду. Мне стыдно за вас обоих, ну-ка, пошли со мной.

Мальчики робко повиновались.

— Она прекрасная женщина, — проговорил Том, когда его жена исчезла в доме, все еще ругаясь на детей. — Она работает не жалея себя и все для детей. Она немного с причудами, но они не обращают на это внимания, слава Богу, зная, что она сделает для них все, что сможет в любое время, а это самое главное, правда? Лучше быть любимым, не так ли?

— Вы совершенно правы, — согласилась Диана.

Когда физически Диана почувствовала себя лучше, она критически подошла к себе и поняла: что бы ни случилось с ней в жизни, как бы она ни скучала по Элен, как бы ни хотела помириться с Яном, она не должна падать духом.

Жизнь продолжается, даже если случилось горе и были большие неприятности. Ей казалось, что в ней живет маленькая частичка, все остальное поделено между Ронсой и могилой в Кенсал Грин, где лежала Элен.

Диана, которая всегда презирала слабость, поняла, что сейчас это делает ее жалкой и вызывает презрение у себя самой.

— Где же моя гордость? И мужество? — спрашивала она себя. — Я считала, что у меня всегда присутствовали эти качества.

Но, столкнувшись с реальностью, оказалась не настолько стойкой, как она себе это представляла.

Она никогда не задумывалась, что рискует жизнью, мчась верхом на коне или в машине, участвуя в увеселительных гонках, порой опасных, но однажды придется столкнуться с тем, что не можешь получить то, ради чего стоило жить!

Было легко казаться гордой, верить, что ты все можешь, но очень трудно, оказывается, столкнуться с жизнью, она порой очень ранит.

Диана знала, что действительно обладает мужеством и гордостью и, пройдя через испытания страданием, закалилась.