Нам не страшен Хуливуд

Глава восемнадцатая

Визит в агентство по торговле автомобилями с самого начала сильно смахивал на напрасную трату времени. Свистун прошелся по залу в поисках серебристого «БМВ», но не нашел его. Когда управляющий упрекнул его в том, что Свистун, не прочитав объявления при входе, прошел в гараж, куда посторонние не допускались, и осведомился, что ему нужно, Свистун объяснил, что разыскивает серебристый «БМВ». Ему сообщили, что такого у них нет, но если ему угодно приобрести новый, то следует отправиться в выставочный салон.

Свистун покружил туда и сюда по улочкам, на одной из которых находилось агентство, и нашел серебристый «БМВ». Тот бы припаркован у аптеки в местном торговом центре. Не стоило большого труда сообразить, что на ремонт его в гараж перегоняют по ночам. Любому человеку хочется заработать парочку лишних баксов, автослесарю в том числе.

Точно так же, как «БМВ» не оказался на месте в гараже агентства (чего, впрочем, Свистун и не ждал), не нашлось в похоронной конторе у Хаймера и обезглавленного тела (чего он, правда, не ожидал в равной степени). Человек с землистого цвета лицом, в темном костюме и черном шелковом галстуке, постоянно потирающий руки, оказался отъявленным лгуном.

Свистун пошел прочь, удивляясь тому, что все время проверяет и перепроверяет известное ему и так. Ситуацию, связанную с телом вьетнамской проститутки, беспрерывно заметало тяжелым снегом. Да и какое ему самому до этого дело? Искать ему здесь было нечего. Следовало отправиться к себе в домик на бульваре Кахуэнго, улечься в постель и проспать до тех пор, пока с неба и впрямь не повалит снег. Или поинтересоваться для разнообразия чем-нибудь и вправду насущным. И забыть о женщине, у которой не хватило здравого смысла на то, чтобы убрать голую ногу из-под проливного дождя.

Животные настраивались на долгую ночь в зарослях вокруг тайной студии видео и аудиозаписи. Кричали птицы и стрекотали сверчки.

Пиноле сидел в одном из высоких студийных кресел, поглядывая то себе на руки, то на два болезненно-белых тела, переплетенных друг с дружкой и в луже крови застывших на своем смертном ложе.

Роджо вернулся, оставив одну из боковых дверей открытой. Снаружи донесся шум схватки. В нее вступили в кустарнике два зверька. Шум проникал в металлическую хижину через одно из «окон» в кустах и деревьях, ставшее своего рода естественным усилителем. В результате создавалось впечатление, будто смертельная схватка разыгрывается прямо у ног Пиноле. Последний истошный вопль прервался посередине…

– Не нравятся мне такие дело, – сказал Пиноле.

– Какие такие?

– Убивать людей, которые и не знают, за что мы их убиваем.

– С каких это пор мы такие нежные?

– Я всегда был таким. Я хочу сказать, я делаю то, что нужно, но мне не нравится делать это, когда они голые и трахаются.

– Ну, они даже не трахались. В том-то все и дело, не так ли? Я хочу сказать, если бы этот говнюк смог хотя бы вставить, он бы и сейчас был жив, верно ведь?

Пиноле поразмыслил над услышанным.

– Но потом мы бы их все равно прикончили. С включенными камерами, голых…

– В том-то вся и штука!

– Может, не надо снимать такое кино?

– Господи, не мы диктуем законы, а рынок. Я хочу сказать, людям такое нравится, верно? Не покупай они таких картин, мы бы их не снимали.

– Это верно…

Пиноле достал из кармана пластиковую коробочку, открыл, насыпал щепотку кокаина на изгиб большого пальца и костяшку указательного. Поднес к правой ноздре, втянул в нее. Затем заправил точно такую же порцию в левую ноздрю.

– Хочешь нюхнуть?

– Не прекратишь нюнить, так я с тобой разберусь по-настоящему, – пригрозил Роджо.

– Не нравится мне прикасаться к ним, когда они голые.

Роджо взял у Пиноле коробочку с кокаином и тоже не преминул вдохнуть понюшку.

– Лучше нам не ловить полный кайф, – сказал Пиноле. – Баркало это не понравится.

– Да пошел он на хер! Слушай, помог бы ты мне спихнуть машину этого говнюка в болото.

Пиноле вышел за ним на свежий воздух, в уже сгустившуюся тьму. Роджо открыл дверцу красного седана и высвободил ручной тормоз.

– Нравится тебе цвет этой машины? – спросил Пиноле.

– Да, по-моему, все в порядке. А тебе?

– Красный корпус мне нравится. А черная крыша нет.

– Виниловые крыши в такую жару – это сущая смерть.

– Солнце все равно прожжет их, как бумагу. Раньше или позже.

– Хороший был бы цвет для «кадиллака», – сказал Роджо.

– Баркало велел, чтобы мы утопили «кадиллак» в поганом болоте, – возразил Пиноле.

Роджо уселся на водительское сиденье седана. Одной рукой уперся в оконную раму, а другой – в дверцу.

– Подтолкнешь ты эту хреновину или нет? Пиноле всей своей немалой тяжестью навалился на машину сзади. Понадобилось лишь недолгое усилие – и вот уже она покатилась. Роджо выскочил из машины и пошел рядом с нею, притрагиваясь к баранке, когда седан надо было удержать на тропе. Они катили машину туда, где начиналась топь.

Когда передние колеса забуксовали, Роджо навалился на машину сзади на пару с Пиноле. Вдвоем им удалось столкнуть ее в трясину. Седан провалился, как океанский лайнер, внезапно пошедший ко дну. Через минуту на поверхности остался лишь масляный пузырь, от которого расходились концентрические круги зеленовато-бурого цвета.

– Красиво, – сказал Пиноле.

– Не хочется мне и «кадиллак» туда же, – сказал Роджо. – Мне эта машина всегда нравилась. И послужила она нам с тобой неплохо.

– Ты же слышал, что сказал Баркало.

– Плевать я хотел на Баркало. Мы на ней двигатель недавно поменяли. Только двадцать тысяч миль и прошла.

– Это верно, – согласился Пиноле.

Они вернулись к студии. Настала ночь. Еще какое-то мгновение назад в небе что-то неясно мерцало – и вот уже наступила полная тьма. Точно такая же, как в глубине болота, где покоился сейчас седан. В хижине горел прожектор и дверь превратилась в алый прямоугольник на фоне кромешной тьмы.

– Послушай-ка, – начал Роджо. – Мы можем завести «кадиллак» в ту лавку на Стиредж-авеню. Они его прямо при нас и перекрасят. Сколько это займет, если мы попросим их постараться как следует? Три часа, а может, и меньше.

– Баркало…

– Если Нонни взбесится, мы всегда сможем избавиться от машины! Но пусть сперва посмотрит, что мы с ней сделаем. Пусть сам увидит, что никто не опознает белый «кадиллак» в вишнево-красном!

– Это мысль, – сказал Пиноле.

– Верно, твою мать.

– Но лучше поторопиться, чтобы покончить с этим сегодня.

– Тут ты прав. Может, нам стоит поехать туда немедленно.

Они прошли в хижину, вновь увидели трупы на смертном ложе. Пиноле брезгливо потер руки.

– Вот ведь блядство!

– На треноге лежит пара рабочих рукавиц, – заметил Роджо.

Пиноле пошел поискать их. Они были ему тесны, но он все равно напялил их на мясистые руки. Роджо следил за ним: внезапная деликатность напарника и смешила его, и сердила.

– Надо было запихать их в машину и потопить вместе с нею, – пробурчал Пиноле.

– Да какая, на хер, разница?

– Да сейчас утопим, а тут звери. Вытащат их на ужин, как та гадина – ту голову.

– Это, пожалуй, верно.

Пиноле радостно ухмыльнулся, удостоившись похвалы.

– Можем расчленить их, – предложил Роджо. – И по кускам распихаем в жестянки из-под пленки.

– Это отнимет слишком много времени. – Пиноле отнесся к услышанному всерьез. – И тогда мы не успеем вовремя в ту лавку. И не сможем перекрасить "кадиллак".

Роджо интересовало сейчас только вызволение полюбившейся машины. Глаза его яростно и нетерпеливо сверкали. Он посмотрел на шкаф для инвентаря.

– Спрячем их сюда, а позаботимся о них позже. И тогда успеем перекрасить "кадиллак".

– В красный цвет.

– Верно, в красный. – Роджо взял труп Лейси Огайо, она же Лоретта Оскановски, за щиколотки. – В два слоя.