Нам не страшен Хуливуд

Глава седьмая

Дом Тиллмэна стоял на Вудро-Вильсон-драйв, в местности, смахивающей на сельскую. Одна из уловок, к которым прибегают выходцы из захолустных городков и с жалких ферм, ненавидящие большой город, но бессильные проститься с ним, потому что он приковывает их к себе золотыми цепями. Так что подобные кварталы и впрямь смахивали на захолустные городки. Однако жизнь в таком «городке» стоила бешеных денег.

Здешние богачи выкладывали по полмиллиона за точную копию деревенского дома, который сам по себе стоил всего шестьдесят тысяч. Сверхбогачи жили в стилизации под старину, что стоило еще дороже.

Дом, принадлежащий теперь Тиллмэну, построили шестьдесят лет назад для звезды немого кино. Его перестраивали и укрупняли с тех пор множество раз, и только резные карнизы и замечательно красивые медные водостоки остались сейчас на память о той изящной вилле в средиземноморском стиле, которой этот дом некогда являлся. Хотя со всеми своими пристройками и надстройками дом этот был не больше гаража в особняке у Кейпа.

Три подсвеченные из мрака указателя при въезде на частную дорогу, обрамленную с обеих сторон цветочными газонами, гласили:

ОСТОРОЖНО. СТРЕЛЯЮТ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.

Чугунные ворота распахнулись перед Уистлером, подведшим свой «шевроле» к ним вплотную. По траве газона здесь и там поблескивали наземные фонарики. Дождь, строго говоря, уже кончился, переродившись в густой туман. Вот-вот должно было выглянуть солнышко.

Тиллмэн, в легких белых брюках, в сандалиях на босу ногу и рубашке с открытым воротом, шел по дорожке с такой непринужденностью, как будто стоял час вечерних коктейлей. В руке у него был высокий бокал. Уистлер остановил машину.

– Ворота у вас на электроприводе, а что делать, если вырубится электричество? – спросил Свистун, протягивая через открытое окошко руку для рукопожатия. Тиллмэн решил воздержаться от подобных любезностей.

– Тогда вручную, – ответил он.

– А у вас есть прислуга для подобных дел?

– Руки у меня не переломаны, поэтому сам справляюсь.

Тиллмэн говорил равнодушно и старался смотреть в одну точку – в аккурат между глазами Уистлера.

"Актерские фокусы. Держись с предельной надменностью, авось, поверят, – подумал Свистун. – Я не нравлюсь Тиллмэну, и он вовсе не собирается превратить нашу встречу в дружескую посиделку".

– У одного моего друга были ворота на электроприводе, – сказал Свистун. – А к нему приехал приятель похвастаться новеньким «роллс-ройсом» белого цвета, ценой в сто двадцать тысяч баксов. А чертовы ворота забарахлили. Вверх решетка, вниз решетка, вверх решетка, вниз решетка, а внизу «роллс-ройс». Ремонт обошелся в двадцать две тысячи долларов.

– Мне знакомо это ощущение, – ответил Тиллмэн. – Дело не в цене, дело в чувстве собственного достоинства. Я не могу дать мальчишке на автостоянке четвертак – это непременно должен быть доллар.

Внезапно он стал воплощением любезности. Забыл о том, что терпеть не может Свистуна, и принялся непринужденно болтать.

– Победителей никто не любит, – сказал Уистлер.

– А мне казалось, что удастся как-нибудь обойтись без этого, – чуть нахмурившись, сказал Тиллмэн.

Вид у него стал внезапно растерянным: как у мальчика из сказки, потерявшего неразменный золотой.

– Каким только глупостям нас не учат в школе! Свистун выбрался из машины, теперь двое мужчин смотрели друг другу прямо в глаза.

Тиллмэн дал Свистуну подержать свой бокал. Полез в карман и достал тонкую пачку банкнот, скрепленную серебряной скрепкой. С виду все купюры в этой пачке были сотенными. Тиллмэн выудил две купюры и зажал их кончиками пальцев, словно вознамерившись дать на чай мальчику с автостоянки.

– Спасибо, не надо, – сказал Свистун.

– Две сотенные. За то, что отвезли Шилу домой. Берите, не стесняйтесь.

– Спасибо, не надо.

– Вы их заработали. Она перезвонила мне и сказала, что вы вели себя молодцом.

– А как поживает мисс Эндс? – спросил Свистун, держа глаза и руки подальше от сотенных.

– Послал ее на хер.

– Вот как?

– Она сказала, что я перед ней в долгу. Свистун кивнул, словно бы соглашаясь, правда, неизвестно, с чем, но ничего не сказал.

– Подсказала мне, каким образом я мог бы с ней рассчитаться, – пояснил Тиллмэн.

– Жадная, выходит?

– Да нет. Готова была начать с малого. С крошечной роли. На одну-две серии. А на следующий год, допустим, уже второстепенный персонаж на полгода.

– Ну, так почему бы и нет? Она ведь вам нравится, да и на деле доказала вам свою преданность, не так ли?

– Охотница половить рыбку в мутной воде, подобно всем остальным.

– Какого черта, – сказал Уистлер. – Есть люди, не умеющие найти конское яблоко на конюшне.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что некоторым фатально не везет. Какая бы карта ни шла к ним в руки, на последней сдаче они все равно проигрывают. И остаются без гроша, и лезут из кожи вон, чтобы поднабрать деньжат на следующий вечер. Откуда угодно. И от кого угодно.

Двое мужчин яростно смотрели в глаза друг другу. У Тиллмэна были деньги, и он обладал актерскими навыками – и то и другое вместе представляло собой двойную фору.

"Ради всего святого, – подумал Свистун, – что-то наверняка случилось в его пользу. Этот ублюдок не испуган и ведет себя так, словно у него нет никаких причин пугаться. Надо бы взять у него эту пару сотен и сделать ноги".

– Что ж, если меня попросят как следует, то, может быть, я и дам. Но держать себя под дулом пистолета я не позволю, – сказал Тиллмэн.

– Насколько я понимаю, роли мисс Эндс не видать, – сказал Свистун.

– Ей еще повезло, что я не попросил кое-кого с нею разобраться.

– Ах вот как! Значит, в ваших правилах и такое?

– Возьмите свои две сотни, мистер Уистлер.

– Если вы полагаете, будто вся моя заслуга в том, что я отвез даму домой, этого слишком много.

– Я не скуплюсь на чаевые. Я плачу даже тем, кто оказывает мне дурные услуги.

Тиллмэн усмехнулся, показав пятитысячедолларовую работу дантиста. У него был сейчас вид игрока в покер, у которого на руках флеш-рояль, а ставки все удваиваются и удваиваются. Даже человеку с крепкими нервами против такого долго не продержаться.

– Вы все не так поняли, Уистлер. Приехавшие Детективы…

– Как их зовут?

– Лаббок и Джексон. Черт побери, с какой стати я должен называть вам их имена?

– Подумаешь! Что это, тайна?

– Ну вот, они повели себя со мной надлежащим образом. – Тиллмэну казалось, будто, рассказывая об этом, он одерживает решительную победу над оппонентом. – Мы с ними оказались добрыми знакомыми. Не раз пили пиво. И отнеслись они ко мне как к другу. Более того, как к коллеге.

– И не оштрафовали вас за вождение в нетрезвом виде?

– Вот еще!

– Что это значит – вот еще?

Тиллмэн внезапно замолчал. Его рот превратился в ниточку, оскорбленно скрутившуюся на одном конце и насмешливо подрагивающую на другом. И вновь он помахал в воздухе двумя сотенными.

– А что насчет мертвого водителя? – спросил Свистун. – Что насчет обезглавленного тела?

– Никакого тела не было, идиот вы несчастный! Это был манекен из инвентаря киностудии. Водитель вез его в съемочный павильон.

Свистуна внезапно скрючило: сырость отозвалась судорогами в паху.

– Берите же! – Тиллмэн вновь подсунул ему сотенные. – Вы все сделали правильно. Доставили эту сучку домой.

Свистун уставился на деньги, потом посмотрел Тиллмэну в глаза. Ему хотелось предложить актеру вставить эти сотни себе в задницу. Но из-за этого минутного удовольствия, подумал Свистун, тебе придется вернуться домой на две сотни беднее.

Он взял деньги из руки у Тиллмэна, не прикоснувшись пальцами к его пальцам и не оторвав взгляда от его глаз. Сложил их в четыре раза и спрятал в кармашек для часов. Мелкая добыча. Вернулся в свой "шевроле".

– Остается надеяться на то, что ваши ворота не нападут на мою машину.