Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал; если кто не принесет гривенника, того и на исповедь не пустит, а зачнет срамить:
— Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог набрать гривенника, чтоб духовному отцу за исповедь дать, ведь он за вас, окаянных, богу молится!
Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак. Поп просто взбесился.
— Послушай, проклятый, — говорит ему, — откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?
— Помилуй, батюшка, где я больше возьму? Что есть, то и даю!
— По б… да по кабакам носить небось есть деньги, а духовному отцу одни грехи тащишь! Ты про этакий случай хоть украдь что да продай, а священнику принеси что подобает: заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал; так он все тебе грехи отпустит.
И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди:
— И не приходи ко мне без гривенника!
Солдат пошел прочь и думает: «Что мне с попом
делать?». Глядит, а около клироса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шайка.
— Дай-ка, — говорит сам себе, — попробую эту шапку утащить!
Унес шапку и потихоньку вышел из церкви да прямо в кабак; тут солдат продал ее за двадцать пять рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Воротился в церковь и опять к попу.
— Ну что, принес гривенник? — спросил поп.
— Принес, батюшка.
— А где взял, свет?
— Грешен, батюшка, украл шапку да продал за гривенник.
Поп взял этот гривенник и говорит:
— Ну, бог тебя простит, и я тебя прощаю и разрешаю!
Солдат ушел, а поп, покончивши исповедовать своих прихожан, стал служить вечерню; отслужил и стал домой собираться. Бросился к клиросу взять свою шапку, а шапки-то нету; так простоволосый и домой пришел. Пришел и сейчас послал за солдатом. Солдат спрашивает:
— Что угодно, батюшка?
— Ну, скажи, свет, по правде: ты мою шапку украл?
— Не знаю, батюшка, вашу ли украл я шапку, а только такие шапки одни попы носят, больше никто не носит.
— А из которого места ты ее стащил?
— Да в нашей церкви висела она на поповской палке у самого клироса.
— Ах ты, сукин сын, такой-сякой! Как смел ты уворовать шапку у своего духовного отца? Ведь это смертный грех!
— Да вы, батюшка, сами меня от этого греха разрешили И простили:
Жил-был мужик, у него был кобель. Рассердился мужик на кобеля, взял повез его в лес и привязал около дуба. Вот кобель начал лапами копать землю, подкопался под самый дуб, так что его ветром свалило.
На другой день пошел мужик в лес и вздумал посмотреть на своего кобеля, пришел на то место, где привязал его, смотрит: дуб свалился, а под ним большой котел золота. Мужик обрадовался, побежал домой, запряг лошадь да опять в лес. Забрал все деньги и кобеля посадил на воз. Воротился домой и говорит бабам:
— Смотрите угождайте у меня кобелю всячески! Коли не станете за ним ходить да не будете его кормить, я с вами по-своему разделаюсь!
Ну, бабы стали кормить кобеля на убой, сделали ему мягкую постель, холят его всячески. А хозяин никому, кроме кобеля, и не верит: куда ни поедет, а ключи завсегда повесит кобелю на шею.
Жил-жил кобель, заболел да околел. Вздумалось мужику похоронить кобеля со всей церемонией; взял он пять тысяч и пошел к попу:
— Батюшка, у меня помер кобель и отказал тебе пять тысяч денег с тем, чтобы ты похоронил его по христианскому обряду.
— Ну, это хорошо, свет, только в церковь носить
не надо, а похоронить можно! Приготовляйся, завтра приду к выносу.,
Мужик изготовился, сделал гроб, положил в него кобеля, а наутро пришел поп с дьяконом и дьячками в ризах, пропели, что надо, и понесли кобеля на кладбище да и закопали в могилу.
Дошло у попа до дележки с причтом; он и обидел дьячков: мало им дал; вот они просьбу на него к архиерею: так и так, дескать, похоронили кобеля по-христиански. Архиерей позвал к себе попа на суд.
— Как ты смел, — говорит, — хоронить нечистого пса?
И посадил его под арест.
А мужик взял десять тысяч и пошел к архиерею попа выручать.
— Ты зачем? — спрашивает архиерей.
— Так и так, — отвечает мужик, — помер у меня кобель, отказал вашему преосвященству десять тысяч денег да попу пять.
— Да, братец, я слышал про то и посадил попа под арест: зачем он, безбожник, как нес кобеля мимо церкви, не отслужил по нем панихиды!
Взял архиерей отказанные кобелем десять тысяч, выпустил попа и пожаловал его благочинным, а дьячков сдал в солдаты.
Вот в одном селенье жил старичок Осип. Жили они со старушкой двое. У них были две коровушки и лошадка, амбаришко, овинишко и все такое. Однажды со старухой он стал разговаривать. Вот старуха говорит:
— Мы живем, слава богу, хорошо, а хорошо бы переехать когда-нибудь на пустошку одним пожить.
Этот старик на ответ:
— Не худо, старуха, пожить одним. Пожалуй, можно бы. А вот ужо, старуха, собранье будет, сберутся соседи, я поговорю Об этом.
Как собранье сельское собралось, пришел старичок Осип на собранье.
— Здравствуйте, — говорит, — соседи!
— Здравствуй, — говорят, — Осип!
— Вот есть небольшая подскотина. Для одного будет.
Вот судили, ему сказали:
— Ну, с богом, только земли нигде не бери, только знай одну подскотину свою.
Старичку Осипу сделали приговор. Старичок преспокойно стал собираться на житье туды. Старичок потихоньку, помаленьку перевез избушку туды, поставил ее на место там, перевез овинчик, амбарчик крестьянский. И стали они жить-поживать да добро наживать, да земельку разделывать-распахивать, да сенокос чистить. Распахали земельку, посеяли овса, и овес уродился на первый год очень хороший. Дождались того время, как его надо обрабатывать. Намолотили овсеца, так что целый амбарчик овсеца навалили. И стали опять на другой год, и рожки посеяли на землю, потом овса посеяли. У них хлеба как народилось! Очень много. И они стали жить так добро, хорошо и хлеба три амбара накопили. В одно прекрасное время легли спать старик со старушкою. Старуха ему и говорит:
— Теперь мы, слава богу, живем хорошо, у нас всего вдоволь, благодать господня. Как бы нам денег, так жизнь прекрасная была, премилая!
А старичок Осип и говорит своей жене:
— Вот, баба, дура деревенская, из хлеба полдела деньги сделать!
— Да как, батько, сделаешь деньги?
— Да как сделаешь?! Взять его возик или два да свезти на ямарку — вот и деньги.
— Ну так ладно!
— Ну, коли, старуха, денег захотела, иди в амбар и нагребай воз ржи, пудов тридцать воз.
Старуха, не будь глупа, зашла в амбар, нагребла ржи десять мешков. Нагребла, приходит домой.
— Ну, батько, я нагребла!
— Нагребла, так ладно.
Старик никаких манеров не дожидался, взял наклал и поехал на ярмарку. Съехал он на ярмарку, стал на краешек базара. Стоит с хлебом, у него хлеба никто не купит, никто и не берет. Стоял, до вечера времени простоял, никто не берет этого хлеба.
— Ну, делать нечего! Не идти ли в трактир, не возьмут ли хлеба там? — говорит.
Пришел он в трактир, видит, что буфетчик за буфетом.
— Что, буфетчик, хлеба тебе надо или нету?
А буфетчик ему на ответ:
— Как хлеба не надо? Да денег нет, все деньги в расходе.
— Ну, да что денег нет — я и вином запью!
Значит, этот буфетчик послал своего полового,
приказал, чтобы хлеб весили. Свесили хлеба пудов тридцать. Пришел старичок в трактир, сел на стул, разволок свой деревенский балахон серый, отороченный сукном. Снял с себя шляпу треугольную, скатанную из домашней шерсти. Вот его буфетчик и спрашивает:
— Что, дедушка Осип, много ли тебе вина надо?
—. Да вина мне одну четвертную — да и будет, — говорит.
Как принесли старику четвертную водки на стол, подали ему стаканчик чайный. Старик сидит да винцо попивает. Вот четвертную выпил. А против этой комнаты была другая, против дружки дверь во дверь. Там в комнате сидел поп да чай пил и смотрит на этого старика.
— Смотри, — говорит, — какой старик: старый-пре- старый — да четвертную водки выпил!
Старик этот подзывает к себе буфетчика:
— Буфетчик, подходи, буду рассчитываться с тобой.
Буфетчик подходит к столу. Он надевает шляпу треугольную, домашней катки, снимает с головы и трясет, о стол колотит.
— Ну, буфетчик, плачено?
Буфетчик ему:
— Ну ладно, дедушка Осип, плачено, плачено.
А поп себе молчашком, молчашком про себя:
— Что за черт. Я чашку попью, и то пятачок берут, а он четвертную выпил — ничего не платит!
Старичок и говорит:
— Ладно, ехать пора домой!
Буфетчик приказал половым:
— Подите старику лошадь направьте. Честь честью.
Старику лошадку направили, сел и поехал домой. Подъезжает к дому да песенки напевает. Услыхала его старушка, отпирает ворота и встречает старика. Встретила.
— Ой, слава богу! Видно, с деньгами старик приехал, да водочкой еще угостили.
— Да, матка, угостили, — говорит.
— Ну, старик, а как: деньги домой привез или нет?
— Нет, матка, не привез.
— А кому хлеб-то продал?
— Да буфетчику!
— Ну да ладно, не пропадет за буфетчиком: деньги когда угодно получим.
Живут недельку, живут опять и другую. Старик и говорит:
— А, матка; у нас хлеба много, — еще воз свезти продать?
— Ну ладно, так, в самом деле, схожу нагребу в амбаре хлеба.
Старуха сошла опять, нагребла десять мешков овса. Вот старик опять преспокойно уклал возок, лошадку запряг и поехал. Съехал на базар. Стал по край базара. Постоял-постоял — никто хлеба не купит, никто и не берет.
— Эх, черт побрал! Чем стоять, свезти опять старому буфетчику — тот возьмет, — говорит.
Вот опять старичок лошадку заворотил и повез хлеб в трактир. Приходит буфетчик.
— Что, буфетчик, хлеба надо?
А буфетчик ему на ответ:
— Как хлеба не надо? Да деньги-то все в расходе!
— Ну, давай, да не разговаривай, я вином запью! Буфетчик приказал слугам свесить хлеб. Свесили
хлебец, старичок пришел в трактир. Ну и спрашивает его буфетчик:
— Ну что, дедушка, много ли тебе вина надо? Старичок Осип:
— Да мне вина теперь нужно две четвертные.
Вот старику принесли вина две четвертные, поставили на стол. Старик как сел за стол, снял с себя серый балахон домашний, домашнюю шляпу катаную треугольную. Как он выпил две четвертные, а в другой комнате сидел да водочку пил поп. Вот как старичок Осип выпил винца, и говорит:
— Ну, буфетчик, подходи, рассчитываться буду. Старичок шляпу с головы снимает и колотит о
стол шляпой треугольной.
— Плачено, — говорит.
Буфетчик говорит:
— Ладно, ладно, дедушка Осип, плачено, поезжай с богом.
А поп сидел, сороковочку выпивал и думает сам про себя:
«Вот я сороковочку выпью, деньги нужно отдать, а со старика не берут».
Как старик одевается, с богом и отправляется домой. Приезжает домой, песенки напевает. Старуха выбегает, радостно старика встречает. Вышла, ворота отворила:
— Что, старик, привез деньги?
— Нет, — говорит, — матка, не привез, у буфетчика все деньги в расходе.
А она ему в ответ:
— Ну ладно, за буфетчиком деньги не пропадут. Старик ей говорит:
— Да вот на такое-то число посулил, деньги отдаст. Вот опять дома живут недельку и другую. Опять
старик старухе говорит:
— Что, старуха, давай хлеба продадим еще.
— Ну ладно, старик, давай продадим.
Вот старуха сошла в амбар и давай ржи нагребать десять мешков.
Старик опять воз наклал, лошадку запряг и поехал опять на ярмарку. Съехал на ярмарку, постоял-по- стоял, хлеба никто не купит, никто не берет. Постоял опять.
— А, черт! Место знаю, пойду свезу старому буфетчику, денег нету — вином запью.
Приехал к старому буфетчику и говорит:
— Что, хлеба надо?
А буфетчик ему на ответ:
— Нам, дядя Осип, хлеба-то надо, да деньги-то все, — говорит, — во расходе!
— Ну да ладно, я вином запью.
Буфетчик приказал прислуге свесить хлеб.
Вот как свесили хлеб, вот старик приходит в трактир и говорит:
— Давайте вина три четвертные: две себе да четвертная старухе за утруждение!
Старичок преспокойно снял домашний балахон да шляпу. Сидит, винцо пьет да песенки поет. Как водочки две четвертные выпил, опять таким способом напротив этой комнаты сидел поп да бутылочку водочки пьет. Это сам себе поп и говорит:
— Что за черт! Какая лафа! Вино пьет, а денег не платит.
Старик выпил две четвертные.
— Ну, буфетчик, подходи. Пора домой ехать, буду с тобой рассчитываться.
Вот буфетчик подходит ко столу. Старичок Осип снимает шляпу домашней катки и колотит о стол. Осип буфетчику и говорит:
— Ну, плачено, буфетчик?
А буфетчик:
— Ладно, ладно, дедушка Осип, поезжай с богом.
Буфетчик приказал дедушке лошадку выправить на
дорогу. Дедушка в сани сел да песенки запел. Приезжает к дому, старушка выбегает, старика встречает:
— Ну что, старик, привез ли деньги?
А он на ответ:
— Нет, старуха, буфетчик посулил на такое-то число деньги.
Выпрягли они лошадку. Старушка самоварчик поставила, и сели чай пить. Этот старик и говорит старухе:
— Поди, старуха, в санях четвертная водки стоит.
Вот старушка сходила, четвертную водки принесла.
И начали они водочку распивать и песенки попевать. Песенок попели, преспокойно уклались себе спать.
Вот однажды время собрались попы на собранье. Выпили водочки попы и потом стали разговаривать кое-что про чего и про мелочи. Один скажет:
— Ох, у меня лошадь хороша!
А другой говорит:
— Что ты лошадь! У меня попадья хороша. Вот есть чем похвастать!
А третий поп говорит:
— Это что за рассказы! А я вот штучку знаю так знаю. А вот я однажды съехал в город, зашел в трактир, приказал чаю на одного. Подали мне чай — и сижу и чаек попиваю. А потом в аккурат комната против комнаты сидел старик да вино пил, четвертную. А выпил четвертную, вдруг кликнул буфетчика и говорит: «Подходи, буфетчик, буду рассчитываться». А я на него все смотрел. Буфетчик подошел. Вдруг он снимает треугольную шляпу и колотит о стол: «Ну, буфетчик, плачено?»
Другой поп говорит:
— Да что ты! Да и я эту штуку видел.
Опять третий поп:
— Да что вы бахвалитесь! Да и я эту штуку видел, что шляпа платит деньги.
Вот как попы принапились пьяные вдрызг, один поп и говорит:
— Вот кабы эта шляпа нам, попам, так мы бы попили.
А эти три попа были родственники: тесть с двумя зятевьями. Эти попы сговорились между собой и стали разговаривать, что давайте поедем и купим эту шляпу у Оськи-старика.
Сговорились, запрягли лошадь и поехали. Поехали до деревни. Приехали и спрашивают дороги:
— Где-то есть здесь такой старичок — зовут Осипом.
Тут им в деревне рассказали дорогу, где старичок живет. Вот они туды и поехали. Едут его стариковой пустошью. В аккурат выезжает сам Осип из лесу, везет воз дров. Увидал старик попов.
— Здравствуйте, батюшки, — говорит.
Вот эти попы:
— Дедушка Осип, мы к тебе едем, к вашей милости.
— А зачем вы едете?
— Да вот нам сказали, что у вас такая-то шляпа есть, вот мы идем купить шляпу.
Дедко и говорит им:
— Да что вы, батюшки, продам ли я шляпу? Она меня поит, и кормит, и баско водит.
— Да, дедушка, мы тебе денег за шляпу много дадим.
— Много ли, батюшки, денег дадите?
— А сколько?
— Да ниже пятисот не отдам. Да и то в том условии, да как старуха согласится. Та отдаст ли?
Поехали со стариком к его дому. Приезжают. Старуха выбегает.
— Ах, здравствуйте, батюшки!
— Здравствуй, бабушка, здравствуй.
— Ой, я сейчас самоварчик, батюшки, поставлю да вас чайком угощу.
А они ей в ответ говорят:
— Ой, бабка, мы не для чаю приехали, а дело делать.
— А зачем, батюшки?
— Да вот, у дедка шляпу покупать приехали. Вот мы у дедки шляпу сторговали.
— А за сколько вы, батюшки, шляпу сторговали?
— Да за пятьсот рублей.
— Что вы, батюшки! Дедко-то вам шляпу продал, а я не продам.
— А что, бабушка, что не продашь? Ведь денег много — пятьсот рублей.
— Что вы, батюшки, у нас шляпа поит, и кормит, и баско водит.
Ну, старуху уговорили.
— Делать нечего! Только вам я ниже пятисот пятидесяти рублей не отдам.
Три попа друг на дружку поглядели.
— Ну да уж, — говорят, — пятьсот рублей дали, а пятьдесят рублей не убьет нас, отдадим. На троих чего стоит!
Отдали пятьсот пятьдесят рублей денег за шляпу. Тесть и говорит зятьям:
— Ну, вы как хотите, любо не любо, а я вам шляпы не отдам. Спробую сам, каково шляпа работает!
Как попы от Осипа уехали домой, нарядился он в шляпу деревенскую треугольную и поехал в город. Приехал в город, зашел где почище гостиница, занял там два номера себе, две комнаты, привел гостей и стал приказывать разных вин и кушанья. Эти гости попировали, оделись и отправились по домам все. Этот поп остался один, надо рассчитываться с буфетчиком.
— Ну, буфетчик, подходи, буду рассчитываться.
Снимает эту шляпу с головы треугольную и колотит о стол:
— Ну, буфетчик, плачено?
Вот буфетчик и говорит:
— Что ты, батюшка, меня морочишь! Деньги отдай пятьдесят рублей.
— Ах, извините, буфетчик, наверное, не тем углом колонул!
Ну, вот и другим углом колонул, дело ничего не выходит.
— Ну, буфетчик, плачено?
— Да что, батюшка, где плачено? Деньги отдай.
Ну, делать нечего! Как поп ни упирался, надо денег
отдать пятьдесят рублей.
— Ах, черт тебя побери! Наказала меня шляпа на пятьдесят рублей!
Делать нечего, отдал поп деньги.
— Ну ладно, и зятевьям не скажу. Они побогатее — пускай изъян примут.
Домой приехал, помалкивает преспокойно себе. Приезжает к нему на дом старший зять.
— Ну что, тесть, каково шляпа отвечала?
Ему на ответ:
— Ну, шляпа ответит! Хоть на сто рублей, так заплатит!
И поехал старший зять опять это в город. Приехал в город, пришел, выбрал почище гостиницу, и взял себе две комнаты, и набрал там гостей вдвое больше, чем у тестя. Набрал гостей — попов, учителей, всех там набрал. Гости пришли, и давай их угощать. Приказал носить буфетчику разные водки, и кушанья, и всего. Гости погостили честь честью, и поблагодарили за хлеб за соль, и отправились домой. Этому попу надо рассчитываться с буфетчиком.
— Ну, буфетчик, подходи к столу, рассчитываться буду с тобой!
Буфетчик подошел к столу. Ну этот поп снял с головы шляпу треугольную. Колотит о стол.
— Плачено? — говорит.
Вот буфетчик и смотрит и глаза выпучил:
— Да что ты? Меня морочишь ли, что ли? Отдай деньги сто рублей мне. Вот у вас другой поп такой дурак находится. Что вы морочите!
Вот поп и говорит:
— Ах, извините, не тем углом колонул!
Колонул.
— Плачено? — говорит.
Буфетчик:
— Да что ты? Как плачено?
— Ах, извините!
И третьим углом колонул.
Буфетчик ему:
— Да что ты, батюшка? Плати, не то полицию позову. Грехом отдашь…
Попу делать нечего, сто рублей — да надо отдавать, да сто рублей не пеша ходят! Ну ладно, так и сяк. «Пускай-ко и я свояку не скажу. У него приход хороший, побогатее меня, и не скажу, что заплатил сто рублей». Приезжает свояк ко свояку и спрашивает:
— Ну что, свояк, каково шляпа работает?
А он ему на ответ:
— Да шляпа хоть на сто рублей ответит!
Свояк у свояка взял шляпу и поехал опять в город. Приезжает в город, в гостиницу, просит номер для гостей. Взял две комнаты, набрал гостей даже больше, чем свояк, втрое больше. Ну, как гости пришли, приказал этот поп буфетчику носить разных вин и кушаньев. Гости попировали несколько времени, погостили и отправились по домам. Остался поп, надо рассчитываться. Вот поп шляпу надевает и буфетчика призывает:
— Подходи, рассчитываться буду.
Буфетчик подходит.
Поп шляпу с головы снимает, колотит о стол.
— Буфетчик, — говорит, — плачено?
А буфетчик глядел-глядел:
— Да что это у вас третий поп находится такой дурак, да все с этой шляпой?
Буфетчика разгорячили, он взял попа сгреб за косы и давай рвать. Делать нечего, поп закричал:
— Ладно, черт побери! Отдам деньги, только оставьте.
Вынул кошелек из кармана, и отдал полтораста рублей денег, и поехал домой. Приехал домой. Три попа и собрались в одном месте: тесть с двумя зятевьями. Как они водочки привыпили, напились пьяные й стали разговаривать, один поп и говорит:
— Естолько, перестолько, поедем убьем Оську- старика.
А в то время, когда они разговаривали, ходил зимогор (в Петербурге зовут — посадский). Он эти разговоры услышал, что попы этого старичка хотят убить. Этот посадский отправился из этой поповы к старику. Приходит в деревню. Спросил дорогу, приходит к старику, к этому Осипу, и говорит:
— Дедко Осип! Тебя хочут такие-то попы убить.
Как зимогора старик чайком напоил и на напойку
чай дал, и сахару, и краюшку хлеба.
— Ну, спасибо, что сказал. Вот, старуха, приедут, нас убьют. А пристать некому, а людей мало у нас.
Вот и придумал.
— Вот что, старуха! Я снаряжу крест, и потом ты меня наряди, а я лягу в передний угол, ты меня саваном закрой, а сама ворота запри, ходи по сараю и причитай.
Через несколько времени слышит, что попы едут; приехали попы, стукают у ворот, а старуха ходит по сараю да причитает. Эти попы ломятся в ворота.
— Ой, да куды вы, батюшки, приехали, как и старик у меня помер, надо снаряжать да класть в гроб. Вот хожу веточки собираю, отрепчей да веников в гроб покласти.
Вот ворота выломали и в избу вошли, а старуха — та все ходит по сараю, и причитает, и в избу не заходит.
Один поп и говорит:
— Вот я его за пятьсот рублей мертвого да крестом колону.
Вот как колонул раз крестом, а тот руку и откинул.
А другой поп и говорит:
— Ну, ты неладно колотишь. Дай-ка я хорошенько!
Взял другой поп крест в руки и ударил. Он опять ногу откинул.
А третий поп говорит:
— Ну, вы неладно колотите, дайте-ка я колону, так он вскочит.
Вот третий поп взял крест да как его ударил. Старик свернулся с лавки, попу в ноги бух:
— Ой, батюшко, спасибо тебе, спасибо. Оживил меня, а не то старухе беды бы без меня жить было.
Попы обратно лошадь вернули и уехали. Приехали домой, разъехались по своим домам. Вдруг по всей России-империи и пошел слух: в таком-то городе такой-то помер генерал. Жена генерала дала знать по всей России: кто если мог бы воскресить ей мужа, того бы наградила несметной суммой. Эти попы собрались вместе и стали между собой толковать. Вот один поп и говорит:
— Мы одного старика Осипа воскресили этим крестом. Возьмем его, пойдем и купим у старика этот крест.
Вот эти попы запрягли лошадь и поехали туда к старику. Приехали к старику и стали говорить:
— Дедушка! Мы к твоей милости приехали.
— А зачем, батюшки, приехали?
— А вот приехали, крест у тебя надо купить нам.
— Что вы, батюшки, продам ли я крест? Он меня поит, и кормит, и баско водит. Я, глядишь, кого воскрешу! Мне и дают то пятерочку, то десяточку. Вот я со старухой живу и питаюсь этим.
— Ну да что, дедушка, продашь крест?
— Да ведь как, батюшки, продать-то! Сколько дадите мне?
— А сколько, дедушка, возьмешь ты-то?
— Да ведь как, батюшки? Как вам любо не любо, а я ниже пятисот креста этого не отдам.
Вот эти попы друг на дружку посмотрели и пятьсот рублей денег отдали за крест. Сели и поехали. Приехали домой и с дому отправились, где генерал помер. Приехали в такой-то город, допросились, дом какой номер, какая квартира. Дом — № 50, квартира 33. Приходят на кухню туда, их спрашивают:
— Вы оживлять пришли?.
— Точно так, мы оживлять пришли.
Их запустили в комнату, где генерал был наряженный. Тогда заперлись в комнату, их только трое. Один одному и говорит:
— Давай крестом.
Один взял крест и взял шмякнул генерала крестом. Покойник не встает. Другой и говорит:
— Ты неладно колотишь, дай я снова колону.
Вот как снова колонул, так еле со столов не уронили, а родитель не встает. Вот третий опять поп говорит:
— Дай-ко я свистну, дак он у меня вскочит.
Третий так его ударил, что череп с него сшиб. Потом они тут напугались, склонились над столом. Захватят — беда, никуда не уйдешь. Оживить не оживили, а наказовать наказовались. Вот стали друг дружке толковать. Один поп и говорит:
— Вот что, давай сделаем условие, чтоб никто три часа к нему не ходил.
Вот они так и сделали: вышли на кухню, сейчас генеральше:
— Вы через три часа только идите туда в горницу, а пока не ходите!
Три часа — время много. Помаленьку, понемногу надо утекнуть из города. Вот лошадей наняли — и тягу из города!
А уж на ихние деньги старичок Осип кабачок открыл. Преспокойно, как старушка померла, себе водочку поторговывал. Вот эти попики и едут. Едут, увидали, что вывеска старика Осипа на кабачке. Один поп посмотрит:
— Ух, здесь Оська торгует вином! Ишь на наши деньги как хапит!
Один поп и говорит:
— Он за наши деньги хапит, пойдем убьем его.
А два попа:
— А как мы его убьем? Поедем мимо!
— Нет, нельзя, надо убить его.
Слезли с тарантаса, ямщик вернул коней и уехал. Раньше кабаки ставнями закрывались. Старичок все ставни закрыл, попасть к нему нельзя.
Вот один поп:
— Я попаду!
Сейчас перелез через забор и к окошку. Взял полено, разбил это окно и полез туда. Полез, а старичок-то, не будь глуп, сейчас туда, взял топор и бац его по голове. Этому попу делать нечего. Взял его старик за косы, затащил в кабак и бросил за бочку-сороковку. Вот там два попа стоят, между собой и толкуют:
— Что же как долго он старичонку убивает?!
— Поди-ко, — посылает другого, — вам вдвоем сподручнее — скорее убьете.
Другой поп туда через забор. Приходит к окну, опять таким образом влезывает, как и тот. Старичок опять ударил его обухом, и свернулся тот. Взял за косы, втащил в окно, опять за бочку бросил. Потом третий поп стоит ждет, долго дожидается. Сам себе и говорит:
— Что за черт! Неужели двое убить его не могут? Наверно, помирились, вино пьют там. Надо идти и мне!
Вот третий поп через забор и тоже туда. Опять к окну подошел и полез. И опять таким способом по лбу обухом старик ударил и убил. Втащил этого попа за косы и повалил в передний угол на лавку. Этот поп лежит. А у Осипа был такой человек, вроде как звали его Василием. День ходил куски собирал, а к ночи в кабачок к Осипу. Пришел этот Василий ночевать. Вот Осип и говорит:
— Ой ты, Василий, Василий! Чего вчера не пришел? Какой-то был: не знаю — поп, не знаю — монах, вино припил и меня прибил.
Вот этот Василий и говорит:
— Вот, дядя Осип, давай его потоплю!
Вот Василий взял монаха на плечо и понес в озеро топить. Взял на дорогу себе бутылочку водочки в карман и пошел преспокойно. Дошел до озера. Принес этого попа. Бац только в прорубь его, утопил, да сам и смотрит — не выходит ли где. Посидит-посидит да стаканчик и выпьет. Как посидел до вечера, стало холодновато. И отправился опять к старику Осипу. А уж старик Осип, не будь глуп, повалил опять этого попа на эту же лавку. Васька приходит к Осипу, отворяет двери и спрашивает у дяди Осипа:
— Что, дядя Осип, что, поп пришел или нет?
Осип говорит этому Василию:
— Еще пуще стал хуже, пришел сердитее.
— Да что? Кажется, я его топил да посмотрел в прорубь, не выходит ли оттуда. Ну ладно, дядя Осип, давай я потоплю да подольше посижу, — четвертную водки дай.
Вот взял попа на плечо, а четвертную под пазуху. Донес его до озера. Опять таким же манером в прорубь, бац туда, только пузырьки, глядит — не выходит ли оттуда поп. Как просидел суточки, стало светать, на свету просмотрел на все стороны — не видать попа. Значит, без отрыжки готово! Опять преспокойно пошел к старику Осипу в кабачок. Приходит в кабак и спрашивает у дяди Осипа:
— Что же, дядя Осип, пришел ли поп?
А Осип ему на ответ:
— Да что, Василий! Пришел еще сердитее, меня почти прибил и вина больше выпил.
Василий не видел раньше, что в углу лежит третий поп.
— Давай полведра вина. Значит, я этого попа снесу, значит, без отрыжки не придет. Два дня просижу!
Осип дал полведра, он взял полведра, попа на плечо — и к озеру. Вот принес к озеру, бац его в прорубь — только пузырьки пошли. Стоит кверху ногам березой. Сидит себе Василий, покуривает да водочку попивает. Вот он суточки сидит, другие сидит, попа все нет, не выходит из озера: значит, утопил уж! И на другие сутки сидит, досидел до свету. А дело это было против воскресенья. Церковка была у озера; как стало светать, сторож действительно звонил. Надо заутреню служить. Оделся поп и пошел бережком. Вот Василий увидал этого попа, что поп идет. Скочил, да за попом драла и туда же.
— Ах ты, черт косматый! Я тебя три раза топил, а ты все выходишь.
Поп испугался:
— Что ты? Что ты? За что меня тая?
Этот Василий:
— Эх! За что ты у Осипа-старика вино все припил и его прибил?! Я тебя прямо утоплю!
Никаким богам не мог молиться поп, схватил Василий его за косы и понес в прорубь. Донес до проруби, взял за ноги:
— Кайся грехами!
Попу неохота умирать. Взял его Василий за ноги и бац туды — только пузырьки пошли. Утопил, посидел и отправился к старику Осипу в кабачок. Пришел и спрашивает:
— Ну что, дядюшка Осип? Не приходил поп?
— Нет, батюшка, не приходил.
— Ну, значит, я его утопил.
Сторож действительно звонил, а все попа нету.
— Что за черт? Попа все нету! Пойду домой, к попу схожу.
Пришел и спрашивает:
— Где, матушка, батюшка?
— Да батюшка ушел в церковь.
— Да как же, матушка, ушел в церковь? Я бы увидел — трезвонить стал!
— Да, наверно, в церкву пришел туда.
Сторож обратно вернулся >в церковь, посмотрел — в церкви нету. Стали попа искать-поискать — найти не знают где. Тем и кончилось. Я там тоже был, сказки сказывал. Кто слушал, тот скушал, а кто сказал, тот слизал.
Был у нас, ну, скажем, как вы больше знакомы, — в Шуньге — жадный поп. Уж, знаете, по-крестьянски любят брюхо набить. А он так по-поповски. И то все дивовали. Кто к ему придет, корочки не даст, в сам за щеку прячет.
Ну, вот. Праздновали в Шуньге. Он и пошел с крестом. (Это таку нас попы ходят.) Придет, лошадиным хвостом побрызжет — и гони ему чё-ле.
,Ну он куда придет:
— Бла-аьгослови бог! (А хорош ли, пирог?:)
Все сам на стол заглядывает, помашет хвостом со святой водичкой. Кому в глаз, кому в лоб. А сам. ногою топ-топ. К столу, значит, ближе.
— Православные живите дру-у-жно! (А к. киселю молока нужно.)
— Во имя отца и сына и святого духа! (А в рыбнике запеклась муха.);
— Бойтеся греха и ад-а-а! (Покормить попа надо.)
Да и насядет. Только скулы потрескивают… Рыбник — так с костями, кисель с блюда слизом… Нажрется так — пузо) вздует. Ряса торчком стоит.
— Мир дому сему, отныне и до ве-ка-а! (Накормили человека.)1
Да в новую избу.
Ходил это он до вечера. Нажрался зело, к душе подвезло. Он за брюхо схватился;. Глаза закативши. А сам рукавом машет:
— Нет бога свят-ей! (Запрягайте, лошадей.)
Его на дровни. Свалили и повезли. У нас какие дороги… Короста. Его и подпрыгивает.
— Ох-ох-ох! Помогите, родимые!. Помираю!.
А у него брюхо вспучило, ну не хуже, как у тяжелой бабы.
А уж мать-попадья у тына стоит.
— Что с тобой, батюшка?
— Обрюхател, матушка.
— Ох-ох-ох! Надо за бабкой Маланьей бежать, обабит.
Бабка Маланья пришла попа направлять:
— Здравствуй, батюшка, обрюхател?
— Обрюхател. Не направишь ли?
Она его и так, и сяк, и в бане парила.
— Ничего, — говорит, — веретешком не поможет, рожать будешь.
Тут поп завыл:
— Куда я рожать? Засмеют! Прогонят! Архиерей в синоде судить будет.
— Надо потихоньку, из села долой.
— Куды-ж я пойду?
Ну, ночь пала. У попа воют. Собрала ему попадья шанежек да еще и говорит:
— Иди, батюшка, из села. Сраму примешь.
Он и пойди. Идет да на брюхо косится. Шел это он леском-лединой. Лежит человек убитый. Он и говорит:
— Господи, помилуй и помоги-и! (А на нем хорошие сапоги.)
Да давай с мертвяка сапоги тащить. А тот уж заколел. Сапоги нейдут. Поп взял да сапоги-те с ногами отрезал. В сумку сложил, дале идет.
Ну, уж время на полночь. Стоит изба. Он и попросись ночевать.
Его запустили, он и лег на печь, сапоги под голову. И заспал.
А у хозяев тех корова тельна была. Да в ту ночь отелилась. Они и взяли теленочка, чтоб не замерз, на печь положили. Подле попа. Он ночью проснись — меж ногами мокро. Кто-то помыкивает.
— Свят, свят, свят, да я родил.
От сраму скорей с печи да вон из избы. И котомку призабыл и сапоги-те.
Утром хозяева встали.
— Иди, батюшка, щей хлебать.
Ответу нет.
Они на печь полезли, а там два. сапога, да с ногами. Они и вопят:
— Беда, наш теленок попа съел!
Созвали деревню да того теленка и порешили. А ноги с сапогами зарыли: ведь батюшкины, священнейшего.
А тот поп и сейчас ходит. Может, брюхо-то сбавил.
Однажды в один приход приезжает архиерей. В деревне, где был приход, жили две старухи, которые никогда не видали архиерея. Старухи стали говорить своим сыновьям, чтобы им сходить в церковь и увидеть архиерея. Сыновья стали готовить своих матерей, чтобы подойти старухам на благословение: тогда только тщательно могут увидеть архиерея.
— Чтобы подойти на благословение к архиерею, нужно правую руку положить на левую и приблизиться к нему, а он положит на ваши руки свою, тогда поцелуйте его руку и придете домой, — сказали сыновья своим матерям.
Вот пошли эти старухи. Подходят они к церкви, увидали — стоит карета у церкви. Они думали, что архиерей сидит в карете. А на самом деле архиерей был в церкви, а в карете у него оставалась любимая собака. Старухи стали между собой толковать: заглянуть в карету или ждать выхода? И решили заглянуть. Одна из них говорит:
— Я карету отворю, а ты правую руку на левую сложь, подойди ближе к двери и подставляй; а когда архиерей положит правую руку, ты тогда целуй его руку.
Одна старуха отворяет, а другая сложила свои руки, и подошла к дверцам кареты, и просунула их туда.
А в карете любимая архиерейская собака, увидя старуху со сложенными руками, подумала, что лапку просит. Собака дала лапку — положила старухе на ладонь. Старуха поцеловала эту лапку, стала придерживать дверцу, чтобы другая старушка подошла. Та тоже сложила так руки, просунула в карету, — собака и ей положила лапку на ладонь, и она поцеловала лапку. И веселые пошли домой.
Когда пришли домой, то дети стали спрашивать старух: как, видели они архиерея или нет? А старушки говорят:
— Да, видели.
— Ну, кого он из себя представляет?
— Ой, батюшки! — говорят старухи. — Весь на нашего барбоса походит.
Сыновья удивились и подумали: «Видно, все архиереи — псы».
В одном монастыре жил архиерей. Он держал у себя келейника, который ухаживал за архиереем, стлал ему постель, варил еду. Келейник был неграмотным. Архиерей держал его потому, что он всегда в спальне и в келье наводил порядок.
Однажды келейник запоздал. Приходит он к спальне и хотел прийти приготовить постель. Когда стал тянуть дверь спальни, то дверь была крепко заперта. Он так удивился: «Почему архиерей так рано лег спать?». Он хотел зайти к нему и просить извинения, но не хотел нарушать сон архиерея и стал прислушиваться. Если только архиерей не храпит, значит, он не спит, а если храпит, то он отошел ко сну. Но вместо храпения он услышал разговор. Говорил архиерей:
— Ну, душа, бери юбку, башмаки и отправляйся!
Келейник испугался, что он нарушит архиерею тайное видение, и он поспешил убежать от дверей.
Все он думал, как бы спросить у архиерея о разговоре в спальне.
Однажды пошли они в баню. Когда он архиерея мыл, и думает себе: «Сейчас удобное время спросить у него о видении души».
Завел он разговор с архиереем, что может ли кто видеть душу человеческую?
— Никому невозможно видеть душу человеческую, — говорит архиерей, — Кто только угодит богу, тот только может видеть душу человеческую.
Келейник бросил мыть архиерея, и стал перед ним на колени, и сказал:
— Владыко, я не достоин тебя мыть, потому что ты достоин бога — всегда можешь видеть душу человеческую.
Архиерей удивился и говорит:
— Откуда ты можешь знать, что я видел душу человеческую?
Тогда келейник ему и говорит:
— Владыко, однажды я запоздал и не вовремя пришел стелить вашу постель. Ваша дверь оказалась закрыта, и я не посмел нарушить вашего сна и стал прислушиваться; вы сказали тогда: «Ну, душа, бери юбку, башмаки и отправляйся!!». Вот вы тогда видели душу человеческую.
Архиерей испугался, что его тайна будет раскрыта, и велел этой тайны никому не открывать:
— За эта я дам тебе большую награду. Чего хочешь, того и дам, проси у меня.
А келейник вдруг сказал:
— Ничего мне не надо: ни золота, ни серебра. Сколько бы вы мне ни дали, я все равно издержу, а лучше поставьте меня попом и дайте мне приход. Это до смерти будет мне кусок.
Архиерей говорит ему:
— Ты ведь неграмотный, как я тебе могу дать сан священника?
А келейник настаивает на своем:
— Если поставите меня попом, то это я возьму.
Наконец архиерей думал-думал и додумался, что
можно его отправить туда, где попов не было.
Архиерей поставил его попом, дал ему указ и направил его в Туруханск, где народ был совсем неграмотным.
Вперед этого попа в Туруханск отправили депешу, что едет поп. Тогда туруханский трапезник и сторож стали с нетерпением ждать попа. Наконец-то поп приехал. Приходит к нему трапезник, подходит на благословение к священнику и ожидает его приказания. Поп ему приказывает, чтобы раньше вставал и звонил в колокол.
Утром рано встает трапезник и звонит в колокол. Народ стал собираться к обедне.
Когда набралось народу полная церковь, тогда поп приходит к северным дверям, заходит в алтарь, одевается в поповское облачение. Отворяет царские двери, выносит оттудова книгу и начинает всех градить. Люди, увидя священника, начали молиться, кто стоя, а кто на коленях. Священник спросил:
— Вы, прихожане, не знаете, какая это книга?
Прихожане говорят:
— Нет, мы не знаем.
Тогда он говорит:
— Нечего вам и читать.
Поп раздевается и уходит домой. Прихожане все остаются в церкви и толкуют: «Зачем мы сказали, что не знаем эту книгу? Надо было сказать, что знаем».
Решили они, что на другой раз надо говорить, что все знаем.
И вот на другой раз священник пришел служить обедню. Оделся он, открыл царские двери, вынес книгу, стал градить и спрашивает:
— Прихожане, знаете ли, какая это книга?
Тогда люди все в один голос ответили:
— Знаем!
— Ну, если знаете, тогда вам нечего и читать, — сказал поп.
Такова была служба попа. Если говорят, что не. знают книгу, то он говорит: «Не надо читать», а если знаешь книгу, то он говорит то же: «Не надо читать». Так всю свою жизнь поп провел в этом приходе.
Жил-был мещанин, у него была пригожая жена. Жили они и прожилися.
И говорит жена мужу:
— Надо нам с тобой поправиться, чтоб было чем свои головы прокормить.
— А как поправиться?
— Уж я придумала, только не ругай меня.
— Ну, делай, коли придумала.
— Спрячься-ка, — говорит жена, — да выжидай, а я пойду приведу к себе гостя, ты и застучи: тут мы дело и обделаем.
— Ну хорошо.
Вот взяли они короб, насыпали сажею и поставили на полатях. Муж спрятался, а жена набелилась, нарумянилась, убралася и вышла на улицу да и села подле окошечка — такая нарядная.
Немного погодя едет мимо верхом на лошади поп, подъехал близко и говорит:
— Что, молодушка, нарядилася, али у тебя праздник какой?
— Какой праздник, с горя нарядилася: теперь я одна дома.
— А муж где?
— На работу уехал.
— Что ж, голубушка, твоему горю пособить можно: пусти-ка меня к себе в гости, так не будешь одна ночь коротать.
— Милости просим, батюшка!
— Куда ж лошадь девать-то?
— Веди на двор; я велю батраку прибрать ее.
Вот вошли они вдвоем в избу.
— Как же, голубушка! Надо наперед выпить; вот целковый — посылай за вином.
Принес батрак им целый штоф водки: они выпили и закусили.
— Ну, теперь пора и спать ложиться, — говорит поп, — поваляемся немножко…
Поп разделся донага и только улегся на кровать, как муж застучал шибко-нашибко.
— Ох, беда моя! Муж воротился! Полезай, батюшка, на полати и спрячься в короб!
Поп вскочил в короб и улегся в саже. А муж идет в избу да ругается.
— Что ты!.. Дверь долго не отворяешь!
Подошел к столу, выпил водки стакан и закусил;
вышел потом из избы и опять спрятался, а жена поскорей на улицу и села под окошечком.
Едет мимо дьякон. С ним то ж случилось.
Как застучал муж, дьякон, раздетый догола, чебурах в короб с сажей и прямо попал на попа.
— Кто тут?
— Это я, — говорит поп шепотом. — А ты, свет, кто?
— Я, батюшка, дьякон.
— Да как ты сюда попал?
— А ты, батюшка, как?
— Уж молчи, чтоб хозяин не услыхал, а то беда будет.
Потом таким же образом заманила к себе хозяйка дьячка.
Очутился и он в коробе с сажей; ощупал руками попа и дьякона.
— Кто здесь?
— Это мы, я и отец дьякон, — говорит поп, — а ты, кажись, дьячок?
— Точно так, батюшка.
Наконец пошла хозяйка на улицу и звонаря заманила.
Звонарь только разделся, как раздался шум и стук; он бултых в короб.
— Кто тут?
— Это я, свет, с отцом дьяконом и дьячком; а ты, кажись, звонарь?
— Так точно, батюшка.
— Ну, свет, теперь весь причт церковный собрался.
Муж вошел и говорит жене:
— Нет ли у нас сажи продажной? Спрашивают, купить хотят.
— Пожалуй, продавай, — говорит жена, — на полатях целый короб стоит.
Взял он с батраком, взвалили этот короб на телегу и повезли по большой дороге.
Едет барин.
— Сворачивай! — кричит во всю глотку.
— Нельзя, у меня черти на возу.
— А покажи! — говорит барин.
— Дай пятьсот рублей.
— Что так дорого?
— Да, коли открою короб, только и видел их: сейчас уйдут.
Дал ему барин пятьсот рублей.
Как открыл он короб, как выскочил оттуда весь причт церковный да во всю прыть бежать — настоящие черти, измазанные да черные!
Повесть о некотором госте богатом и о славном о Карпе Сутулове и о премудрой жене ево, како не оскверни ложа мужа своего.
Бе некто гость велми богат и славен зело, именем Карп Сутулов, имея и жену у себя именем Татиану, прекрасну зело. И живяше он с нею великою любовию. И бе гостю тому Карпу живуще во граде некоем, и в том же граде друг бысть велми богат и славен и верен зело во всем, именем Афанасий Бердов. Тому же преждереченному гостю Карпу Сутулову прилучися время ехати на куплю свою в Литовскую землю. И шед, удари челом другу своему Афанасию Бердову: «Друже мой любиме, Афанасие! Се ныне приспе мне время ехати на куплю свою в Литовскую землю, аз оставляю жену свою єдину в доме моем; и ты же, мой любезнейший друже, жену мою, о чем тебе станет бити челом, во всем снабди: аз приеду от купли своей, буду тебе бити челом и платитися». Друг же его Афанасий Бердов глаголя ему: «Друже Карпе мой! аз рад снабдевати жену твою». Карп же шед к жене своей и сказа ей: «Аз был у друга своего Афанасия и бил челом ему о тебе; аще какая без меня тебе будет нужда в денгах, да снабдит тебя во всем друг мой Афанасий; рекох мне он: «Аз рад снабдевати без тебя жену твою»».
Карп же наказа и жене своей Татиане тако: «Госпоже моя, Татиана, буди бог между нами. Егда начнешь творити без меня частыя пиры на добрых жен, на своих сестер, аз тебе оставляю денег на потребу, на что купити брашна на добрых жен, на своих сестер, и ты поди по моему приказу ко другу моему Афанасию Бердову и проси у него на брашна денег, и он тебе даст сто рублев, и ты, чай, тем до меня и проживешь. А моего совету блюди, без меня не отдавай и ложа моего не скверни».
И сия рек, отъиде на куплю. Жена же провождаше его в путь далече честно и любезно, и радостно велми, и возвратися в дом свой, и нача после мужа своего делати на многия добрыя жены частыя пиры и веселяся с ними велми, воспоминая мужа Карпа в радости.
И нача, и живши она без мужа своего многое время, и тако издержала денги остатки. И минувши уже тому три года, как поеде муж ея, она же шед ко другу мужа своего, ко Афанасию Бердову, и рече ему: «Господине, друже мужа моего! даждь ми сто рублев денег до мужа, а муж мой Карп, когда поехал на куплю свою, и наказал: «Егда до меня не станет денег на потребу, на что купити и ты поиди моим словом ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и возми у него на потребу себе (на) брашна денег сто рублев». И ты же ныне пожалуй мне на потребу на брашна денег сто рублев до мужа моего: егда муж мой приедет от купли своей, и тогда все тебе отдаст». Он же на ню зря очима своима и на красоту лица ея велми прилежно, и разжигая (ся?) к ней плотию своею и глаголаша к ней: «Аз дам тебе на брашна денег сто рублев, толко ляг со мной на ночь». Она же о том словеси велми за(с)ум- невашася и не ведает, что отвещати, и рече ему: «Аз не могу того сотворити без повеления отца своего духовнаго, иду и вопрошу отца своего духовнаго: что ми повелит, то и сотворю с тобой».
И шед вскоре и призвав к себе отца своего духов- наго и рече ему: «Отче мой духовный, что повелиши о сем сотворити, понеже муж мой отъиде на куплю свою и наказав мне: «Аще ли до меня не достанет тебе на потребу денег, чем до меня (жити), и ты ж иди ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и он тебе по моему совету даст тебе денег сто рублев». Ныне же мне у меня не доставшу сребра на брашна, и аз идох ко другу мужа моего; ко Афанасию Бердову, по совету мужа своего. Он же рече ми: «Аз ти дам сто Рублев, толко буди со мною на ночь спать». И аз не вем, что сотворити, не смею тебе, отца своего духовнаго, того с ним сотворити без повеления твоего: и ты ми (что) сотворити повелиши?». И рече ей отец духовный: «Аз тебе дам и двести рублев, но пребуди со мною на ночь». Она же о том словеси велми изумилася и не ведает, что отвещати отцу своему духовному, и рёче ему: «Дай ми, отче, сроку на малую годину».
И шед от него на архиепископов двор тайно и возвести архиепископу: «О, велики святы, что ми повелеваеши о сем сотворити: понеже муж мой, купец славен зело Карп Сутулов, отъиде на куплю свою в Литовскую землю, се уж ему третие лето, и после себя оставил мне на потребу денег; отныне же мне не доставши сребра на пропитание до него, и как муж мой поехал на куплю свою и наказал мне: «Аще ли не достанет тебе денег, чем до меня пропитатися, и ты по моему совету поиди ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и он по моему приказу даст тебе на потребу на брашна денег сто рублев». И аз шед ныне ко другу мужа своего Афанасию Бердову и просила у него на потребу себе денег до мужа своего сто рублев. Он же рече ми: «Аз дам ти и сто рублев, толко ляг со мною на ночь». И аз не смела того сотворити без повеления (отца) своего духовнаго и шед ко отцу своему духовному и вопроси о сем отца своего духовнаго, что ми повелит, он же рече ми: «Аще ты со мною сотворишь, аз дам ти и двести рублев». И аз с ним не смела того сотворить». Архиепископ же рече: «Остави обоих их, попа и гостя, но пребуди со мною единым, и аз дам тебе и триста рублев». Она же не ведает, что ему отвещати, и не хотяше таковых слов преслушати, и рече ему: «О, велики святы, како я могу убежати от огня будущаго?». Он же рече ей: «Аз тя во всем разрешу».
Она же повелевает ему быти в третием часу дни.
И тако шед ко отцу своему духовному и рече ему: «Отче, будь ко мне в 6 часу дни».
Потом же иде к другу своего мужа, ко Афанасию Бердову, (и рече): «Друже мужа моего, приди ко мне в 10 часу дни».
Прииде же ныне архиепископ. Она же встретила его с великою честью. Он же велми разжигая плоть свою на нея и принесе ей денег триста рублев, и даде, и хотяше пребыти с нею. Она же рече: «Требуеши облещи на ся одежду ветхую самую; (не добро) пребыти со мною, в ней же пребываеши при многоцветущем народе и бога славиши, в том же и самому паки к богу быти». Он же рече: «Не виде никто мя и в этом платье, что мне и оно облещи, но некоему нас с тобою, видети». Она же рече ему: «Бог, отче, вся видит деяния наша: аще от человека утаим странствие наше, но он вся весть, обличени(я). не требует. И сам-то господь не придет с палицею на тя и на вся злотворящая, таковаго человека зла пошлет на тя, и тот тя имать бити и безчествовати и предати на обличение протчим злотворящим». И сия глаголаше ко архиепископу. Он же рече ей: «Тол (ко), госпоже моя, не имею никакой иные одежды, какие в мире носят, разве аз (у) тебе требую какую ни есть одежду». Она же даде ему свою женскую срачицу, якоже сама ношаше на теле, а тот сан сняше с него и вложиша к себе в сундук, и рече ему: «Аз кроме сея одежды не имею в дому своем, понеже отдала портомоице, что носяше муж мой». Архиепископ же с радостию взяше и возде на себе збором женскую рубаху: «На что ми, госпожа, лутше сея одежды требовати, понеже требую (пребыти) с тобою». Она же отвещаше к сему: «Се аз сотворю, но еще прежде покладимся со мною».
И в то же время прииде ко вратом поп, отец ея духовны, по приказу ея, и принесе ей с собой денег двести рублев и начал толкатися во врата, она же скоро возре в окошко и восплеска рукама своима, а сама рече: «Благ господь, понеже подаст ми безмерную и превеликую радость». Архиепископ же рече: — «Что, госпоже, велми радостна одержима бысть?». Она ж рече ему: «Се муж мой от купли приехал, аз же в сим времени ожидала его». Архиепископ же рече ей: «Госпоже моя, где мне деватися срама ради и безчестия?». Она же рече ему: «И ты, господин мой, иди в сундук и сиди (там), и аз во время спущу тя». Он же скоро шед в сундук, она же замкнула его в сундуке. Поп же идя на крылцо. Она же встретила его. Он же даде ей двести рублев и нача с нею. глаголати (о прелюбезных) словесех. Она же рече: «Отче мой духовный, как еси ты прелстился на мя? Ёдинаго часа (ради) обоим с тобою во веки мучитися». Поп же рече к ней: «Чадо мое духовное, аще ли в коем греси бога прогневляеши и отца своего духовнаго, то чем хощеши бога умолити и милостива сотворити?». Она же рече ему: «Да ты ли, отче, праведны судия? имаши ли власть в рай или в муку пустити мя?».
И глаголющим им много, ажно ко вратом гость богат, друг мужа ея, Афанасий Бердов. И нача толкалися во врата. Она же скоро прискочила к окошку и погляде за оконце, узре гостя богатаго, друга мужа своего, Афанасия Бердова, восплеска рукама своима и поиде по горнице. Поп же рече к ней: «Скажи ми, чадо, кто ко вратом приехал и что ты радостна одержима бысть?». Она же рече ему: «Видиши ли, отче, радость мою: се же муж мой от купли приехал ко мне и свет очию моею». Поп же рече к ней: «О беда моя! Где мне, госпоже моя, укрытися срама ради?». Она же рече ему: «Не убойся, отче, сего, но смерти своей убойся, греха смертнаго; единою (смертию) умрети, а грех сотворяй, мучитися имаши во веки». И во оной храмине указа ему сундук. Он же в одной срачице и бес пояса стояше. Она же рече ему: «Иди, отче, во иной сундук, аз во время испущу тя з двора своего». Он же скоро шед в сундук. Она же замкнула его в сундук, и шед скоро, пусти к себе гостя. Гость же пришед к ней в горницу и даде ей сто рублей денег. Она же прияше у него с радостию. Он же зря на неизреченную красоту лица ея велми прилежно. Она же рече ему: «Чесо ради прилежно зриши на мя и велми хвалиши мя? а не ли же некоему человеку мнози люди похвалиша жену, она же зело злобаше {чит.: зла бяше), он же целомудренны тогда похвалу». Он же рече ей: «Госпожа моя, егда аз насьпцуся и наслаждуся твоея красоты, тогда прочь отъиду в дом свой». Она же не ведаше, чим гостя отвести, и повеле рабе вытти и стучатися. Рабыня же по повелению госпожи своея шед вон и начата у врат толкатися велми громко. Она же скоро потече к окошку и рече: «О всевидимая радость от совершенныя моея любви, о свете очию моею и возделение души моея (и) радость». Гость же рече к ней: «Что, госпоже моя, велми радостна одержима бысть? Что узрила за окошком?». Она же рече к нему: «Се муж приехал от купли своея». Гость же, послышав от нея таковые глаголы, и нача по горнице бегати и рече к ней: «Госпоже моя, скажи мне, где от срамоты сея укрытися?». Она же указа ему 3 сундук и рече ему: «Вниде семо, да по времени спущу тя». Он же скоро кинулся в сундук. Она же замкнула его в сундуке том.
И на утре шед во град на воевоцки двор и повелеша доложити воеводе, чтоб вышел к ней. И рече к ней: «Откуда еси, жена, пришла и почто ми велела вытти к себе?». Она же рече к нему: «Се аз, государь, града сего гостиная жена: знаеши ли ты, государь, мужа моего, богатаго купца, именем Сутулов?». Он же рече к ней: «Добре знаю аз мужа твоего, понеже муж твой купец славен». Она же рече к нему: «Се уже третие лето, как муж мой отъиде на куплю свою и наказал мне взяти у купца же града сего, у Афанасия, именем Бердов, сто рублев денег — мужу моему друг есть, — егда не достанет. Аз же делаше после мужа своего многия пиры на добрых жен и ныне мне не доставши сребра. Аз же к купцу оному, ко Афанасию Бердову, ходила и се купца онаго дома не получила, у котораго велел мне муж мой взяти. Ты же мне пожалуй сто Рублев, аз тебе дам три сундука в заклат з драгими ризами и многоценными». И воевода рече ей: «Аз слышу, яко добраго мужа есть ты жена, и богатаго.: аз ти дам и без закладу сто рублев, а как бог принесет от купли мужа твоего, аз и возму у него». Тогда она же рече ему: «Возми, бога ради, понеже ризы многия и драгия велми в сундуках тех, дабы тати не украли у меня сундуков тех. Тогда, государь, мне от мужа моего быть в наказани, и в т{у) пору станет ми говорить: «Ты быде положила на соблюдение человеку доброму до меня». Воевода же, слышав, велел привезти вся три сундука, чаяние истинно драгия ризы. Она же, шед от воеводы, взяша воевоцких людей пять человек, с коими и приехаша к себе в дом и поставиша, приехаша опять с ними и привезоша сундуки на воевоцки двор, и повеле она воеводе ризы досмотрити. Воевода же повеле ей сундуки отпирати все 3, и видяше во едином сундуке гостя седяща во единой срачице, а в другом сундуке попа во единой же срачице и бес пояса, а в третием сундуке самого архиепископа в женской срачице и бес пояса. Воевода же, видя их таковых безчинных, во единых срачицах седяща в сундуках, и посмеяхся и рече к ним: «Кто вас посади тут в одных срачицах?». И повелеша им вытти из сундуков, и быша о(т) срамоты, яко мертвы, посрамлени от мудрыя жены. И падше они воеводе на нозе и плакася велми о своем согрешени. Воевода же рече им: «Чесо ради плачетеся и кланяєтеся мне? Кланяйтеся жене сей, она бы вас простила о вашем неразумии». Воевода же рече пред ними и жене той: «Жено, скажи, како их в сундуках запирала?».
Она же рече, к воеводе, как поехал муж ея на куплю свою и приказал ей у гостя того просить денег сто Рублев, и как (к) Афанасию ходила просити денег сто рублев, и како гость той хотя с нею пребыти; тако ж поведа (про) попа и про архиепископа все подленно, и како повелеша им в коих часех приходити, и како их обманывала и в сундуках запирала.
Воевода же, сие слышав, подивися разуму ея, и велми похвали воевода, что она ложа своего не осквернила. И воевода же усмехнулся и рече ей: «Доброй, жено, заклат твой и стоит тех денег!». И взя воевода з гостя пятьсот рублев, с попа тысящу рублев, со архиепископа тысящу пятьсот рублев и повелеша воевода их отпустить, а денги с тою женою и разделиша пополам. И похвали ея целомудренны разум, яко за очи мужа своего не посрамила, и таковыя любви с ними не сотворила, и совету мужа своего с собою не разлучила и великую честь принесла, и ложа своего не осквернила.
Не по мнозем времени приехал муж ея от купли своей. Она же ему вся поведаша по ряду. Он же велми возрадовася о такой премудрости жены своей, како она таковую премудрость сотворила. И велми муж ея о том возрадовася.
В одном селе был дьяк, да такой брехун, что, не совравши, не мог ничего говорить.
Однажды встречает он попа. А поп был выпивши.
— Здоровенько, батюшка.
— Здравствуй, Федор. А ну-ка сбреши что-нибудь.
А Федор будто бы никогда и не врал.
— Э, батюшка, недосуг мне врать, надо лошадь запрягать и в село ехать: у чумаков быки болеют, так они за мешок мякины по два мешка соли дают.
— Да ну!
Поп даже затрясся, велел поскорей запрячь кобылу, наложил мякины и поехал. Ездил, ездил по селу, только к вечеру вернулся домой, кобыла еле ноги тащит, сам сердитый. Вот он к дьякону:
4 — Что ты, сукин сын, брешешь, какие там, к черту,
чумаки!
— Да, батюшка, брешу, вы же сами меня просили что-нибудь сбрехать.
Жил возле попа по соседству один мужик. Родился у матушки ребенок. Поп взял мужика за кума. Через неделю пошел поп к мужику и говорит:
— Мое рожденное, а твое крещенное просит:: «Дай меду!».
А у мужика были пчелы. Наложил он попу кружку меду. Съел поп мед да снова к мужику:
— Мое рожденное, а твое крещенное опять меду просит!
Дал ему мужик меду и в другой раз. Поп снова съел мед и приходит к мужику в третий раз:
—' Мое рожденное, а твое крещенное опять кричит: «Дай меду!».
У мужика была груша, в груше плодились шершни. Мужик и говорит попу:
— Мне некогда. Лезьте набирать меду, батюшка, сами и берите, сколько вам нужно. Только как вылетит пчела и будет вас кусать, так вы, батюшка, не ругайтесь, не лихословьте, а то закусают пчелы!
Полез поп. Только всунул руку в дупло к шершням, как вылетел один да как ударит попа по брови — глаз опух, а поп махнул рукой и говорит:
— Ну тебя к божьей матери!
Тут другой как ужалил попа во второй глаз. Поп уже и свету не видит.
— Да ну тебя к чертовой матери! — рассердился поп.
А тут третий — как ужалит попа, тот с груши ге-еп да как начал по матушке гнуть да кричать:
— Кум, спасай! Свету не вижу!
А мужик и говорит:
— Не надо было лихословить, батюшка! Я же вам говорил…
Вот так дался попу мед.
В одном селе перестали люди ходить в церковь. Кончился доход попа и дьяка. Плохо стало жить. Вот поп и говорит дьяку:
— Послушай, дьяк! Давай поправим свои дела.
— А как же? — спрашивает дьяк.
— Да вот так, — говорит поп. — Ты, дьяк, иди кради у людей скотину да веди в лес, прячь, а ко мне направляй, кто будет искать. Я буду им гадать и отгадывать, где ты спрячешь. Люди будут нести нам деньги, сало, яйца — будет тебе, будет и мне.
— Хорошо, батюшка, так и сделаем, — согласился дьяк.
— Так давай долго не раздумывать, — говорит поп. — Только гляди, дьяк, кради у бедняка, а то богатый наймет полицию и нас поймают.
Дьяк дождался ночи, пошел и украл корову у бедного Ивана, повел в лес и привязал в самом глубоком рву к дубу. Утром идут Иван с женою по селу и плачут. Поп вышел за ворота и спрашивает:
— Чего ты плачешь, Иван?
— Да как же мне не плакать, если у меня корову украли, — говорит Иван.
— Эх, горечко-горе, — говорит поп. — Тебе горе, Иван, и мне горе. Ну ты, Иван, не горюй, у меня есть такая книга, что я могу помочь твоему горю, да вот моему кто поможет?
— Так уж, батюшка, как вы нашему, так мы вашему, — ответил Иван.
— Ну, постой, Иван, возле ворот, а я пойду в хату, — Поп пошел, побыл в хате, выходит.
— Так вот что написано в книге, Иван, — говорит поп. — Иди-в лес, и там в самом глубоком рву стоит твоя корова, привязанная к дубу.
Иван обрадовался. Побежал домой, а потом вдвоем с женой пошли в лес. В лесу нашли в самом глубоком рву свою корову, отвязали, гонят. Дети бегут навстречу, радуются. Пригнали: домой.
— Ну, теперь, жена, лови последнюю курочку и неси попу.
Поймала жена курочку, понесла попу. Поп взял и идет к дьяку.
— Ну, дьяк, как же будем делить? — говорит поп. — По нашему закону тебе восьмая часть дохода.
— Ничего не поделаешь, — говорит дьяк, — пусть и восьмая, так как же курицу делить будем?
Думали-думали и придумали: семь раз дьяк
украдет, поп доход себе берет, а восьмой раз — дьяку.
Начал дьяк красть, а поп гадать. Несут люди попу и дьяку и сало, и масло, и яйца, и колбасу, и деньги — все. Нанесли добра полную избу, и девать некуда попу, а дьяку снова есть нечего, ведь он в восемь раз меньше получает.
Вот дьяк и надумал попа перехитрить.
— А знаете, батюшка, что? — говорит дьяк.
— А что? — спрашивает поп.
Люди уже узнали, что: мы их дурачим.
— Что же делать? — спрашивает поп.
— Я перестану красть, а вы перестанете гадать, — отвечает дьяк.
Так и сделали. Дьяк уже не крадет, а люди все идут и идут к попу. У одного пропало, у другого захворало — идут люди гадать.
— Что же делать? — говорит поп. — Надо как-нибудь отбиться от людей.
— А вот что. Я посоветую, — говорит дьяк. — Давайте вашу хату сожгем и скажем, что книжка сгорела.
— Хорошо, — согласился поп, — хата церковная, мне ее не жалко, только куда я свое добро дену?
— Добро перенесем в мою хату, — сказал дьяк.
Так и сделали. Ночью перетаскали все поповское
добро к дьяку и пошли сжигать хату.
— Ну, дьяк, лезь поджигай крышу, — говорит поп.
— Э, нет, батюшка, как подожгем крышу, так кто- нибудь увидит, — говорит дьяк. — Вы берите спички и лезьте, батюшка, на чердак да там и зажигайте посередине. Пока разгорится, мы убежим.
Поп согласился, взял спички, полез на чердак и поджег, а дьяк тем временем принял лестницу и сени закрыл на крючок. Что же делать попу? Бегал-бегал по чердаку да как прыгнет с чердака в сени, сломал ногу, не поднимется, а изба горит, уже наверх пробивается.
Увидел церковный сторож, хотел позвонить, побежал к колокольне, а дьяк и веревку отрезал от колокола. Так и сгорел поп в избе, а дьяк все его добро присвоил.
В одном селе был поп. У него ни один работник не. жил больше чем три дня. Причина понятна: поп плохо кормил и много заставлял работать. Однажды к нему пришел наняться отставной солдат.
— Сколько же возьмешь с меня за год деньгами? — спрашивает поп.
Солдат уже знал, что поп сам деньги любит и он у него не разживется. Дай, думает, насолю ему.
— Не будем, батюшка, торговаться, узнаем один другого, тогда и будем говорить!
На другой день поп дает ему работу:
— Первым делом помажешь бричку, мы с матушкой в город поедем!
А тот взял да дегтем вымазал всю бричку.
Поп как выскочит, как поглядит на эту работу, так чуть не лопнул с досады. А матушка ругается:
— Ты бы ему толком пояснил, а то сказал вымазать бричку — он и вымазал!
Ну, поехали они кое-как в город, а ему дали работу на целый день. Он все сделал, а вечером спрашивает:
— Батюшка Яков, а что мы будем утром делать?
— Ложись, не беспокойся, что люди будут делать, то и мы.
Встает утром солдат, глянул, что у дьяка старую хату раскрывают, взял лом и давай новую тесовую крышу ломать, а силы ему занимать не нужно было.
Ломом раз, два ковырнул — уже и столбы повалились. Поп как вскочит с кровати:
— Иван, ты что, сдурел? Ты же убьешь нас всех!
— А вы не видите, что я и так запоздал? У дьяка вон уже всю хату раскрыли, а я только начинаю!
Видит поп, что попал на камень, заплатил ему деньги вперед и рассчитал работника.
Против поповского двора жил крестьянин, и у него была красивая жена. За ней волочился поп. А она будто и не видела. Вот он до того начал к ней приставать, что она задумала проучить попа. Приехал вечером муж с поля, она и рассказала ему обо всем, а потом говорит:
— Муженек, завтра вечером ты запряжешь коня и поедешь, как будто в город, а поп увидит, что тебя нет дома, и придет ко мне.
Муж согласился. На другой день вечерком запряг он коня и поехал, как будто в город. А как стемнело, поп в оконце стук-стук. Жена впустила его в избу. В этот момент вернулся муж и начал стучать в двери. Жена и говорит попу:
— Вы, батюшка, идите в другую комнату и толките там пшено в ступе, а я скажу мужу, что это кума пришла пшена себе натолочь.
Так и сделали. Муж вошел в хату и спрашивает:
— Что это там у тебя стучит?
А жена громко отвечает, чтобы и поп слышал:
— То кума пришла пшена натолочь.
Муж и жена нарочно сидели целую ночь и разговаривали, а поп целую ночь пшено толок.
На другой день жена встречает попа и говорит ему:
— Приходите, батюшка, вечером, мужа не будет дома. А поп поглядел на нее да и говорит:
Разве вы уже поели то пшено, что я натолок?
Однажды бедный крестьянин украл у попа вола. А поп сразу же заподозрил этого крестьянина. Вот он ждет да ждет, когда тот исповедаться в церковь придет. Приходит крестьянин в церковь. Поп и говорит ему:
— Признайся, Семен, ты вола украл?
— Я, — говорит, — батюшка. Но это уже давно было, я уже растратился.
— Ну и что же, — говорит поп, — теперь ты будешь грешником и на небе, и на земле, покуда не раскаешься. Грехи твои будут прощены только тогда, когда ты перед прихожанами выступишь и раскаешься.
— Ладно, — говорит Семен.
Вот собралось в большой праздник много людей. И Семен пришел. Выступает поп и говорит:
— Перед вами, миряне, выступит грешник с покаянием. Что он скажет, все истинная правда.
Вот выступает Семен и говорит:
— Прихожане, знайте: все рыжие дети в селе — j это поповские байстрюки[11].
Кучер вез двух семинаристов-богословов на рождество домой. Семинаристы замерзли и зашли в кабак погреться, а кучер стоит возле коней. Подходит другой кучер.
— Здравствуй, земляк!
— Здравствуй!
— Что везешь?
— Богословов.
— А что же это такое: рыба или птица?
Нет, церковные вещи.
Жил в нашем селе сапожник. Был он бедный человек да к тому же от своего горького житья и выпивал иногда. Похворал он малость да и помер.
Надо похоронить человека. Позвали попа из соседнего села. Узнал поп, что покойник — человек бедный, ничего с него не возьмешь, и говорит людям:
А что мне дадите?
Люди ему так и сяк:
— Мы вас отвезем и привезем.
— А нельзя ли у покойника что-нибудь взять?
Люди отвечают:
— Батюшка, был он бедняк, осталось от него шилья да копылья.
Только диву дались люди: взял поп в торбу шилья и копылья и поехал. И нисколько ему не стыдно. Недаром присказка говорит: «Поп и с живого и с мертвого дерет».
Однажды поп сказал в проповеди своим прихожанам, которые были в церкви:
— Кто даст мне корову, тому бог весной вернет десять.
Услышал это один крестьянин, пришел домой и говорит жене:
— Вот что, жена. Сегодня нам батюшка говорил, что если дашь ему корову, то бог весной вернет вдесятеро. Есть у нас последняя корова, давай сведем ее к попу. Может, бог и вправду не обидит!
Согласилась баба отдать последнюю корову.
На другой день, чуть занялась заря, привели они свою буренку к попу на двор и говорят:
— Вот, бери, батюшка, только моли бога, чтобы дал весной в десять раз больше.
Разгорелись у попа глаза от жадности. «Ну, — думает, — удалось мне одурачить их!» Взял поп корову крестьянскую и загнал ее к своим, а крестьянину обещал усердно молиться богу.
Весной выпустил поп коров на пастбище. Вскоре стало жарко, и начали их одолевать оводы.
Одни коровы забились в кусты, а крестьянская буренка по привычке затрусила к своему дому, а за ней увязалось еще девять поповских коров.
Увидел это крестьянин, очень обрадовался и запер их всех в своем хлеву, а сам пошел похвалиться такой удачей к соседям.
Дознался про это поп и пришел к крестьянину, чтобы забрать своих коров, а крестьянин ему и говорит:
— Ты же, батюшка, сам говорил: «Если мне кто. отдаст корову, тому бог весной вернет десять». Не век же и нам бедовать!
У одного очень бедного человека умер ребенок. Попросил бедняк соседей сделать гроб и выкопать могилу для дитяти. Известно, если человек богат, то все ему помогают, а бедному — никто. Просил-просил бедняк, никто не пошел копать могилу. Горько ему, слезы так и бегут, как сок из березы. Нечего делать, пришлось идти и самому копать могилу для своего дитяти. Говорят, это великий грех, да что же делать, если от бедняка и люди отступились. Взял бедняк заступ, пошел на кладбище, а по дороге зашел к попу и попросил его похоронить дитя.
— Хорошо, — говорит поп, — только ты мне сначала принеси десять злотых[12] и пол-осьмины овса.
— Нет у меня, батюшка, ни овса, ни денег, — отвечал бедняк и начал просить, чтобы поп похоронил дитя так, а он потом отработает.
Куда там! Поп не хочет и слушать. Как ни просил бедняк, поп стоит на своем, и только. Заплакал бедняк с горя и пошел копать могилу. Копал он, копал и выкопал горшок с деньгами: червонцы так и горят. Принес бедняк горшок с деньгами домой и спрятал под печь, а один червонец отнес попу. Удивился поп, откуда это у бедняка золото, и стал выпытывать. Бедняк и рассказал все, как было. Вот похоронили у бедняка дитя, а потом сам поп с попадьей зашел к бедняку на поминки. Только вечером все разошлись. Остался бедняк один с женой. Вернулся поп домой и думает, как бы отобрать у бедняка деньги. Зарезал он козла, завернулся в козлиную шкуру, приладил рога и пошел в самую глухую полночь к бедняку под окно. Пришел, засунул в окно голову с рогами и заорал хриплым голосом:
— Отдай мои деньги!
Испугался бедняк и отдал горшок с деньгами. Схватил поп горшок обеими руками и побежал домой. Прибежал, хочет поставить горшок на стол, да не может — руки приросли. Попробовала попадья содрать с попа козлиную шкуру> да куда там! И шкура и рога приросли. Как ни бился завистливый поп, ничего не мог поделать. Пришлось просить бедняка, чтобы он забрал свои деньги. Увидели люди попа, столпились, глазеют, а он только козлиной бородой трясет. Подошел бедняк, взял свои деньги, и тут шкура с попа свалилась, да не только козлиная, но и своя.
Вот какой был завистливый поп.
Жили в одном селе поп и дьякон. Оба были пьяницы. А в прежние времена попы и дьяконы жалованья не получали, жили на требы — на сборы с прихожан. Выпить и закусить они любили, да не было на что разгуляться.
Вот дьякон и говорит попу:
— У тебя, батюшка, есть книжица толстая. Пойду- ка я воровать и краденое в тайном месте спрячу, а ты по этой книге будешь гадать да деньги за это получать. Вот и будет у нас на что погулять.
— Куда же ты, отец диакон, воровать пойдешь? — спрашивает поп.
— В нашем селе у Апанаса есть хорошие волы. Пойду-ка я украду вола, отведу его в лес да привяжу к березе. Прибежит к тебе, отче, этот Апанас и будет спрашивать, где его вол, а ты ему: там, мол, и там… А я тем временем позову паренька и поставлю его вола караулить, чтобы не украли.
Как сказал дьякон, так и сделал.
Вот приходит Апанас к попу, руку целует.
— Чего ты, свет, явился?
— Да про свое несчастье рассказать, батюшка: вола у меня украли.
— А что ты, свет, дашь, коли я угадаю, где твой вол? У меня книга такая есть, по которой все можно узнать.
— Коли взаправду так, батюшка, я бы ничего не пожалел.
— Я ж тебе сказал, что по книге все узнаю. Дань пять рублей и четверть водки, и будет у тебя вол.
— Согласен, батюшка, сейчас пойду принесу.
— Сначала принеси гарнец водки, а деньги потом принесешь, когда скажу, где вол.
Мужик ушел. Принес он гарнец водки. Поп с дьяконом уселись за стол и стали выпивать. Пьют они, а поп в книгу поглядывает, будто бы читает. Потом и говорит мужику:
— Знаешь что, Апанас, я уже вычитал, где твой вол находится. Ступай-ка ты в лес к нашей поляне, и там увидишь, что твой вол к березе привязан. Воры хотят его увести оттуда, но засветло боятся.
А дьякон еще раньше предупредил хлопца: «Если кто вблизи покажется и к волу будет подходить, ты поскорее убегай».
Мужик отправился в лес. Пришел к поляне и увидел там своего вола. Отвел он вола домой и пошел к попу. Поблагодарил попа и пять рублей ему отдал. А поп с дьяконом все пили да гуляли.
Пили они, пили да пропили все деньги. И дьякон опять пошел на промысел: у кого овцу украдет, у кого свинью, даже в соседнее село воровать ходил… И пошли к попу люди гадать и понесли к нему свои денежки. А поп все сидит над книгой да «вычитывает». Жили так поп с дьяконом, поживали да водочку попивали.
И услышал как-то пан, что поп хорошо отгадывает. Велел он запрячь лошадей и привезти к нему попа.
Приехали от пана за попом, а тот пьяненький сидит, глаза такие мутные, красные.
— Просил вас, батюшка, наш пан, чтобы вы к нему во двор пожаловали, — сказал кучер.
Поп космы причесал, рясу праздничную надел, сел в карету и поехал. Приезжает к пану. Угостил его пан и говорит:
— Слышал я, батюшка, что вы людям в несчастье помогаете. Помогите и мне. У меня много денег украли. Если вы найдете мне воров, то получите два воза пшеницы и тысячу рублей.
— Сейчас, пане, я не могу — книга дома осталась. Может, придется целую ночь сидеть, чтобы разгадать, — говорит поп, а сам думает, как бы поскорей удрать от этого пана: ведь дьякон этих денег не крал, значит, и угадать невозможно.
— Хорошо, за вами приедут завтра, — согласился пан и приказал отвезти попа домой.
Приехал поп домой, позвал дьякона и рассказал ему все, как было.
— Пропали мы теперь со своими выдумками. Ведь мы не сможем отгадать, кто у пана деньги украл. Надо, дьяче, удирать нам из этого села.
Тогда дьякон и спрашивает:
— Когда же удерем?
— До вечера посидим, допьем водку, — говорит поп, — а с третьими петухами и удерем. А то пан донесет архиерею, что мы людей обманываем, тогда попадет нам обоим.
— Добре, — соглашается дьякон, — И в новом месте ты попом, а я дьяконом буду.
Наступила ночь. Сидят поп с дьяконом, водку попивают, разговаривают.
А кучер, лакей и повар панский знали, что поп был у пана. И догадались, зачем его пан приглашал. Вот они втроем и сговорились, чтобы ночью, когда пан спать ляжет, пойти к попу и упросить его, чтобы он их не выдавал. Подошли они к дому попа и видят, что поп с дьяконом пьют-попивают да мирно беседуют. Заглянул кучер в окно, а в это время петух: «Ку-ка- ре-ку!». Поп услышал петуха и говорит дьяку:
— Дьяче, а дьяче, уже один есть.
Кучер подумал, что это про него сказано. Подбежал он к двум другим панским слугам и шепчет:
— Узнал меня поп: говорит, что уже один явился.
— Пойду и я послушаю, — решил лакей.
Вот подошли лакей с кучером под окно, а петух опять: «Ку-ка-ре-ку!».
Тормошит поп сонного дьякона и кричит ему:
— Дьяче, а дьяче, уже два есть!
Лакей с кучером испугались и побежали к повару:
— Поп нас обоих узнал.
— Ну, что ж, пойдем втроем, — сказал повар.
Подошли они к окну, а петух: «Ку-ка-ре-ку!».
Поп опять как крикнет:
— Дьяче, а дьяче, уже три есть!
Перепугались панские слуги — и в хату! А поп с
перепугу подумал, что это за ним с панского двора прислали. Слуги упали на колени и просят:
— Прости, батюшка, не выдавай нас, грешных, что деньги украли. Мы тебе по тридцати рублей дадим, только не выдавай нас!
Успокоился поп и спрашивает:
— А куда ж вы деньги спрятали?
— Мы их в конюшне, во втором стойле от входа, зарыли.
— А денег не взяли? Все целы? — допытывается поп.
— Не брали, батюшка. Все целехоньки! Как украли, так тут же зарыли в землю.
— Ладно, — успокаивает их поп, — ступайте домой; я вас не выдам.
Поцеловали они руку у попа й пошли домой. А поп сел и стал думать: «Вот досталось счастье». Будит поп спавшего под столом дьякона и говорит ему:
— Вставай, вставай, дьяче: давай водку допивать. До утра гулять будем — наше взяло!
На другой день утром поп еще не проснулся, а за ним уже карета прикатила, с четверкой лошадей в упряжке. Проснулся поп, взял с собой толстую книгу и поехал к пану. Явился он в панские хоромы и говорит:
— Ну, пане, угадал я: нашлись ваши денежки.
Услышал это пан и давай на радостях попа водкой
потчевать. Поп водку пить не стал и говорит пану:
— Дайте-ка мне двух работников.
Дали ему работников. Пошел он с ними в конюшню, разложил свою толстую книгу, огляделся кругом и говорит:
— Ройте здесь, во втором стойле.
Стали работники рыть и выкопали сверток с деньгами.
А по уговору пан должен был отдать попу за гадание тысячу рублей и два воза пшеницы. Два воза пшеницы пану было не жалко, а вот тысячу рублей он отдавать пожалел. «Как же сделать, — подумал пан, — чтобы денег попу не отдавать?»
Думал он, думал, а тут как раз жук мимо летел. Поймал пан жука, вбежал в дом и кричит:
— Отгадай-ка, отец Никодим, что у меня в руке спрятано. Если отгадаешь, все обещанное отдам да еще водки в придачу получишь.
Задумался поп. Поскреб затылок и говорит:
— Ох, попался жучок в панский кулачок!
А пан и не знал, что поп Жуковским прозывается. Удивился он и говорит попу:
— Теперь вижу: вы настоящий угадчик, батюшка!
Разжал пан пальцы и швырнул жука на пол. Ничего не поделаешь: пришлось отдавать попу обещанное. Насыпал пан два воза пшеницы, отдал попу тысячу рублей и несколько ведер водки, поблагодарил его и отправил домой.
Приезжает поп домой, зовет к себе дьякона и говорит:
— Ну, дьяче, удалась нам и эта штука. Будем теперь пить да гулять да панскую шкатулку поминать!
Жил на свете бедный-пребедный мужичок, и была у него жена, а детей не было. Дожили они до того, что хлеба купить не на что.
— Эх, жена, — говорит мужик, — поведем на базар последнюю коровенку, продадим да хлеба купим.
Пошел мужик корову в город продавать, а навстречу ему из города священник с причтом.
— Здравствуй, Тарас!
— Здравствуйте, батюшка!
— Куда это ты, Тарас, козу ведешь?
— Батюшка, это же корова!
— Нет, светик, это коза, вот и дьякон тебе скажет.
— Да, это коза! — говорит дьякон.
Растерялся мужичок, а поп увещевает:
— Брате Тарасе, продай мне эту козу, вот тебе три рубля!
Нечего делать мужичку, продал он попу свою корову за три рубля, вернулся домой и говорит жене:
— Какая ты глупая, вместо коровы козу мне на поводке дала.
Напустилась на него жена:
— Что ты, ума решился? Козы все дома, а коровы нетути.
— Ну, баба, что делать? Я продал корову священнику, как-нибудь потом разберемся.
Снова пришло воскресенье. Едет Тарас в город и знает, что священник с причтом обязательно зайдет в трактир отобедать. Подговорил он трактирщика:
— Я выпью и закушу на гривенник, а ты говори, что на сто рублей.
Сидят причетники с попом в соседнем номере и говорят между собой:
— Какав наш мужик Тарас: за один обед сто рублей просадил! Мы вчетвером и то рублей десять истратим, а он сто рублей!
Смотрят они в щелку: чем это Тарас будет расплачиваться. А Тарас втащил в трактир большущий колпак, аршина в полтора. Стукнул по колпаку:
— Ну что, трактирщик, уплачено?
—. Уплачено сполна.
Поп со своим причтом смотрит на это и диву дается.
В другой раз стукнул Тарас по колпаку.
— Будьте здоровы, пан трактирщик!
В третий раз стукнул — говорит трактирщик:
— Ну, молодец, Тарас, платить умеешь.
Священник и говорит:
— Братья причетники, купим у Тараса этот колпак: он пригодится нам — каждую поездку будет для нас даровой обед в трактире. Ты, дьякон, клади на кон двадцать пять рублей, дьячки положат вместе двадцать пять, а я один пятьдесят; за сто рублей, может, продаст колпак.
Едет Тарас домой, догоняет его священник:
— Знаешь что, Тарас? Продай нам этот колпак: он будет нас выручать. Сколько ты за него возьмешь? Мы согласны дать тебе пятьдесят рублей серебром.
— Нет, батюшка, никак нельзя отцовское благословение в чужие руки отдавать: хоть изредка случится в городе быть, так вволю попью-погуляю.
— Послушай, Тарас, вот тебе сто рублей серебром.
— Нет уж, батюшка, если хотите купить, то продам за сто пятьдесят рублей.
— Ну, причетники, — говорит священник, — покупаем, а то кто-нибудь дороже даст.
Купили они колпак за сто пятьдесят рублей. Приезжает Тарас домой и говорит жене:
— Ну, хозяйка, ругала ты меня, что я корову за три рубля продал, зато теперь продал я свой колпак за сто пятьдесят рублей.
Стал Тарас хозяйством обзаводиться, а священник ждет не дождется праздника, чтобы поехать в город на дармовой обед. Поехали причетники с женами и няньками и с детьми в город. Заказывают трактирщику:
— Дай-ка нам на двести рублей попить-погулять.
Трактирщик рад стараться: подал разных кушаний
и напитков на двести рублей. А как только отобедали:
— Ну, батюшка, пожалуйте расчет!
Батюшка вылазит из-за стола:
— Сейчас, господин трактирщик!
Принес пономарь со двора колпак. Стукнул священник по колпаку ладонью.
— Ну как, в расчете, трактирщик?
— Нет, поп, давай деньги!
Священник передал колпак дьякону, чтобы дьякон ударил по колпаку. Дьякон бил-бил, а трактирщик по- прежнему расчет спрашивает. Все причетники лупили кулачищами по колпаку, а трактирщик знай свое твердит:
— Давайте деньги!
Стали складчину собирать причетники, заняли денег у знакомых и заплатили трактирщику.
Тарас года за два прожил полученные за колпак деньги, а потом и говорит жене:
— Вот что, баба! Ложись-ка на лавку да смотри не шевелись, а я пойду за священником, скажу ему: «Батюшка, пожалуйте исповедовать: моя хозяйка очень больна».
Приезжает мужик к священнику.
— Ну, зачем ты приехал?
— Сделайте милость, батюшка, пожалуйте исповедовать: хозяйка умирает.
Собрался поп и поехал с Тарасом. Входят в хату, а хозяйка лежит уже мертвая, прибранная.
— Батюшка, — говорит Тарас, — благословите вы меня! Есть у меня старинная дубина (еще от сотворения мира), я огрею жену три раза этой дубиной, она сразу оживет.
— Ну, коли эта дубина еще от дедов-прадедов сохраняется — благословляю!
Батюшка со страху вышел в сени, а Тарас ударил три раза дубиной по лавке. Жена мужика зашевелилась, застонала. Удивился батюшка, что человек ожил. Входит он в хату, а баба уже сидит на лавке и покачивается. Тарас поднес ей ковшик холодной водицы, она и вовсе очухалась.
Батюшка похвалил Тараса и поехал домой. В тот же день собрал он свой причт и рассказал ему о диковинном воскресении жены мужика.
— Вот кабы нам эту дубину купить; как мы постоянно на похороны ездим, то оживляли бы этой дубиной покойников. Давайте сложимся и купим у мужика дубину.
— А вы, батюшка, съездите поторгуйтесь.
— Нет, поедем все вместе к нему.
Приезжают они к Тарасу.
— Не продашь ли, Тарас, дубину, которая людей оживляет?
— Продам.
— Сколько возьмешь за нее?
— Ах, батюшка, дайте пятьсот рублей.
Стали причетники совещаться.
— Я, — говорит поп, — один положу двести пятьдесят рублей, а вы, причт, втроем — двести пятьдесят.
Отдали деньги мужику и забрали с собой дубину. Только они приехали домой, навстречу им купец богатый.
— Батюшка, у меня сегодня жена умерла, побеспокойтесь тело схоронить.
— Сейчас, господин купец, приедем.
Быстро собрались они, взяли с собой дубину. Приезжают, лежит на столе тело. Говорит поп дьякону:
— О, о, мы ее воскресим! Тащи-ка, пономарь, дубину!
Удивляется купец, зачем пономарь дубину несет. Ударили причетники мертвую купчиху три раза — не оживает. Доложили родственники купцу о таком надругательстве над покойницей. Купец подал жалобу начальству, что причетники усопшую купчиху так побили. Вот и потащили их всех не долго думая в суд на расправу.
Поп с работником гребли сено. Принесли им обедать: попу бутылку молока, а работнику бутылку воды. Пообедали они и пошли снова грести. Поп гребет сено в копну, а работник гребет в воду.
— Что это ты делаешь? Куда ты гребешь? — спрашивает поп.
Ты, батюшка, гребешь своей коровке, а я своей.
Жил-был поп. Был он очень жадный. Все копил богатство. Имел он у себя много скотины и птицы. По праздникам много собирал у крестьян подаяния. По коляде коли ездит, то каждый должен дать ему пару колбас и решето овса. А на пасху, посвятивши лукошко, из которого сеют жито, брал у каждого краюшку белого, краюшку черного хлеба и пару яиц. Этими краюшками он кормил скотину и птицу. У него было два работника, которых он запугивал грехами, говорил им, что от батюшки много требовать нельзя, бог этого не простит.
Один раз в праздник матушка спрашивает у батюшки:
— Батюшка, с чем сегодня суп варить?
Поп подумал и сказал:
— А будешь себе яички варить, вот и свари их в супе.
Матушка так и сделала. В обед поп и спрашивает у работников:
—: Ну как, сегодня жирный суп?
—: Да нет, батюшка, совсем постный.
— Да как же постный, в нем матушка варила десять яиц, должен быть жирный.
Так кормил поп своих работников.
Жил-был в одной деревне поп. Вот однажды пришел к нему проситься на работу молодой хлопец. Принял поп этого хлопца на работу и повел показывать ему, что он будет делать. Завел его в кладовку, а там у него было много сала и колбасы. Вот и говорит поп:
— Это мы будем есть и никто другой.
Обрадовался хлопец. «Вот это будет житье», — думает. Остался он работать у попа, а работа у него была: дров нарубить, за скотиной ходить, воду носить. Одним словом, тяжко работал человек.
А поп тем временем велел кухарке сварить завтрак: наварить картошки и постной похлебки для работника. Пришло время хлопцу обедать, и видит он, что вместо сала и колбасы дали ему постной картошки и постной похлебки. «Что ж это за лихо, — думает он, — вместо сала и колбасы вон что». Но решил подождать и пошел работать дальше. Пришел ужинать, а ему снова дали той картошки и похлебки. Так же кормили его на третий и на четвертый день. И решил работник отомстить попу.
Поехал поп куда-то и работнику задал уйму работы. Вот хлопец взял мешки, напихал туда сена и подвесил на балке высоко в хлеву, чтоб не могла скотина достать. Скотина хочет есть, видит сено, а достать не может.
Приехал поп и пошел осматривать хозяйство. Вошел в хлев и дивится: скотина ревет голодная, а сено висит на балке.
Разозлился поп, позвал работника и говорит:
— Что ж ты скотину голодом моришь?
А тот хлопец был сметливый да и говорит попу:
— Ты ж, батюшка, тоже меня хорошо кормить обещался, а теперь голодом моришь. Показал сало, да на этом все и стало.
Увидел тогда поп, что его работник проучил. И больше к попу никто работать не пошел.
У одного попа батраки молотили жито, а поп все над ними смеялся, что они, мол, слабо цепами бьют. Когда они пошли обедать, поп и говорит самому себе:
— Влезу-ка я под посад да и покажу им, что я выдержу их молотьбу, давай-ка попробую.
А один батрак остался и все это подслушал. Пообедали работники, пришли на гумно, он и сказал им, что поп под посадом. Взялись все за цепы, батрак подмигнул и говорит:
— Сначала, хлопцы, помаленьку, а то притомимся.
Как дали они жару, так поп и завыл не своим голосом, а они будто бы с испугу еще хорошенько по разу дали да и отскочили в сторону. Глядят, поп вылезает из-под посада. Вот так попробовал!
Раз за что-то пан сильно обозлился на ксендза. Вот и захотелось ему насолить ксендзу, да так насолить, чтобы ксендз не догадался, кто это сделал. Думал пан, думал — ничего не придумал. Сидит сердитый и только кусает усы. В ту пору приходит к нему мужик. Видит мужик, что пан о чем-то задумался, да не может пораскинуть своими панскими мозгами, и захотелось ему помочь пану своим разумом.
— Бог помощь, паночек! — говорит мужик и плюх пану в ноги.
— Чего тебе? — спрашивает пан.
— Паночек, дорогой! — отвечает мужик. — О чем ты так задумался? Скажи мне, может, я помогу своим дурным мужицким разумом.
— Чем ты, — говорит пан, — поможешь? Мне надо насолить этому мерзавцу-ксендзу.
— Добро, паночек. Завтра пан увидит, как я насмеюсь над ксендзом.
— Ну, гляди, коли хорошо сделаешь, так заплачу, а коли нет, так съешь плетей!
— Слушаюсь, — отвечает мужик и пошел на реку.
Наловил там мужик раков, приклеил к ним маленькие свечки, выпустил раков в саду перед ксендзовыми окнами и зажег свечки. Ползают раки. Вечер тихий. Горят свечки в траве, как звездочки. Подошел мужик под окно и кличет ксендза.
— Кто там? — спрашивает ксендз.
— Ангел с неба.
— А чего он пришел?
— По ксендзову душу. Велено ее отнести на небо.
Рад ксендз. Открыл окно, выглянул, а в траве горят свечки, как звездочки. Поверил ксендз, что перед ним небо, да и вылез из окна. Мужик подставил мешок, ксендз плюх в него. Взвалил мужик мешок на плечо и потащил в панский свинарник, кинул там мешок с ксендзом и запер двери. Назавтра, уж солнышко поднялось высоко, мужик пошел к пану и просит продать кабана. Пошел пан с мужиком к свинарнику, посмотреть кабана. Приходят они туда, слышат: визжат свиньи, аж двери грызут. Вот открыли двери, выбежали свиньи; смотрят мужик с паном, а там в углу ксендз сидит в одной сорочке, чуть живой от страха.
— Чего это сюда забрался милейший ксендз? — спрашивает пан. Молчит ксендз, зубы стиснувши, — так ему стыдно. Посмеялся пан и дал мужику много денег.
Поповские глаза завидущи, руки загребущи. Поповское брюхо из семи овчин сшито.
Земля любит навоз, а поп — поднос.
Поповский карман что утиный зоб: не набьешь.
У попа две руки: одна что крестит, другая что берет, а той, что дает, — той нет.
Не будь ни войтом, ни святым, — не будешь проклятым.
Одна радость попу: что свадьба, что похороны.
По молебну и плата, по деньгам и молебен.
Вес — не попова душа: не возьмет барыша.
Мера — не попов карман: дно имеет.
Вес и мера — не поповская совесть: не обманут и лишка не возьмут.
Не купи у цыгана лошади, не женись на поповой дочери.
Поповы дочери что голубые лошади: редкая
удается.
Поп служит не для Иисуса, а для хлеба куса. Борода ангельская, а усок дьявольский.
Каков поп, таков и приход.
Завистливый поп по два века живет.
Попа в рогоже узнаешь.
Не надейся, попадья, на попа, держи своего батрака.
Поп да петух не евши не поют.
В поповский карман с головой спрячешься.
У попа сдачи, у портного отдачи не спрашивай.
Волчья пасть да поповские глаза — ненасытная яма.
Любит поп блин — да и ел бы один.
Попу да вору — все впору.
Четки на руке, а девки на уме.
Поп пьет, а попадья блины печет.
Три попа, а заросла к церкви тропа.
Безмен — не попова душа: не обманет.
— Все люди братья, со всех буду драть я, — говорит поп.
Все попы одним миром мазаны.
Голодного накормишь, а попа — никогда.
Горе невелико, что помер владыка.
Господи, господи, во что людям попы обходятся!
Дал бог душу попу да и раскаивается.
За поповым языком не угнаться и босиком. Завистливый, как поповский глаз.
Затем поп в церкви служит, что по деньгам тужит.
Когда б на всем свете только два попа жили, и то бы им тесно было.
Коли игумен за чарку, то братия за ковши. Монахи и бога в монастырях продают.
Не быть попу святым: у него живот колесом крутым.
Не диво, что поп богат: он готов и шкуру с людей драть.
От попа пользы, как от козла молока.
Поп говорит — Слушай мои слова, а не гляди на мои дела.
Поп ждет, что кто-нибудь умрет, — так он и шкуру сдерет.
Поп и дьяк привыкли жить на дурняк.
Поп из церкви — с прибытком, а верующие — с убытком.
Поп как дырявый мешок: его не насытишь.
Поп никогда не тратится — ему все задаром.
Попа за сердце брало, когда людей умирало мало.
Попа одним обедом не накормишь.
Попадья — княгиня, пока поп не сгинет.
Попам хоть давай, хоть работай — не отдашь и не отработаешь, никак не угодишь.
Попова ласка для людей как мышеловка для мышей.
Поповское око, ксендзовский рот: что увидит, то и сожрет.
Попу идет и печеное, и вареное, и с живого, и с мертвого.
Попы людей в церкви чертями и богами пугают, а себе карманы деньгами набивают.
Попы мягко стелют, да жестко спать.
Попы одинаковы — что у нас, что в Кракове.
Спасайтесь, куры: поп идет.
У владыки брюхо велико.
У попа пост, а в зубах куриный хвост.
У попа рука всегда чужое хапает.
У попа сдача, как у портного остача.
Черный клобук святости не придает.
Поповский карман как бездна: что ни клади, назад не вернешь.
В поповский карман с головой уйдешь.
Врет, как поп, и не краснеет.
«Дай» любит поп всякий, а «на» — никакой.
Если б не страх — пропал бы монах.
Карман сух — так и поп глух.
Кому пост, а попу мясоед.
Кому хлопотно, а попу полотно.
Ксендз молится — Подай, боже. то. что высоко, а что низко, то я сам возьму.
Кто с попом знается, тот раскается.
Люди «ай» да «ай», а попу полотно дай да дай.
Люди умирают — родные плачут, только поп да дьяк поют и пляшут.
Мужик только пиво заварил, а поп уж с ведром бежит.
Мы попа клянем, а поп — как ягодка.
Один свечку, другой свечку — попу еще одна овечка.
Одна радость попу: что свадьба, что похороны.
От злодея отобьюсь, а от попа не отмолюсь.
От попа, как от черта, не открестишься.
Писарь кормится пером, а поп — алтарем.
Пользы от тебя, как от попа.
Поп бледный, как пятак медный.
Поп и петух не поевши не поют.
Поп ласков в тот час, как дадут ему сала да колбас.
Поп согрешит, а дьяка вешают.
Поп ухо отрежет, а свое возьмет.
Поповский глаз что волчья пасть.
Попу не верю: он врет без меры.
Попу что сноп, что стог — все мало.
Попы трезвонят, оттого что их на барщину не гонят.
Старость — не радость, а поп — не товарищ.
Только и горя попу, что живот болит.
У мужика неурожай, а тут еще попу дай.
У попа на устах мед, а на сердце лед.
У попа не так волосы длинны, как руки.
У попа пузо толстеет, а у мужика спина млеет.
У попа рукава длинные — все влезет.
Удирал от пана, а попал к попу.
Это иезуит, а не человек.