Не доходя тридцати верст за Ирбитом, село Эчкинское, сделали очень сильный бой, — сопротивлялся Колчак. Также пришлось отступить на три версты от них. Сильный бой! До тех пор стреляли из пулеметов, что стали нагреваться даже. Вот как мы их уже лупили тут! Да! Стали нагреваться пулеметы. По силе возможности пришлось нам отступить назад на три версты от них. Сделали передышку для охлаждения пулеметов. Неприятель на нас не наступал. Стоял пол- версты от села Эчкинское.
Когда ночь прошла тихо, на вторую ночь пошли в наступление на неприятеля. Как наши закаленные красноармейцы, что во что ни стало освободить Сибирь и Урал от Колчака. Мирные жители, когда выяснили, у Колчака что было, обрисовали положение: расстреливали, драли большую подать со стариков и отбирали имущество крестьянское. Мы тогда почувствовали почву, что действительно мирные жители идут за Красной Армией. Мирные жители за нас!
И дали мы яму второй, решительный бой. И взяли в плен тысячу двести человек. В плену оказались больше всего барские сынки, и попы тут попалися к нам. Вот где смеху больше всего было! Дык, интересно; наши батюшки с крестами ходили, на путь божий нас наставляли, потом пошли воевать с нами, красноармейцами! У нас некоторые красноармейцы говорили, что их нужно уничтожить совсем. Но наши командиры ободряли в том: «Товарищи, нужно отправить в тыл, а то мы потеряем весь авторитет от мирных жителей»…
Приехал мужик вечером с пашни, распряг лошадь и входит в избу. В избе темно и пусто. Жена с огорода еще не бывала, ребятишки около нее вьются. Тихо в избе, только сверчок под печкой балясы точит. Сел мужик на лавку и задумался: «Плохая жизнь на свете. Работаю днем и ночью, а есть нечего, детишки от бесхлебицы животами припухли, жена от худобы стала на доску похожа».
Долго думал мужик, очень горько было на его сердце. Вдруг мужик слышит: кто-то на печке шевелится и вздыхает по-человечьи.
Окликнул мужик — не отзывается, окликнул второй раз — молчит. А все охает и шевелится. Испугался мужик. Нащупал сернички на шестке, чиркнул одну и полез на печь. Как увидел — ноги подогнулись в коленях, волосы на голове, как ветром дунуло, страх прошел по всему телу. На печи лежала старая, седая, страшная старуха.
— Кто ты такая и зачем пришла? — спросил мужик.
Повернулась старуха к мужику лицом и беззубым
ртом прошамкала:
— Я — Нужда, твоя вторая жена — хозяйка домовитая.
Замахал мужик руками:
— Какая жена? Я тебя знать не знаю. У меня законную жену кормить нечем. Уходи подобру-поздорову.
— Не уйду, — отвечает Нужда, — я к тебе богом препоручена и семью царскими печатями припечатана. Пока ты жив — с тобой буду, умрешь — к детям перейду по наследству.
Взял мужик дубовый запор, что подпирал ворота, и хотел со всего размаха Нужду попотчевать. А она захохотала, как ночной филин, и диким голосом закричала:
— Не тронь меня, мужик! Твоему же телу будет больно. Не ходи против судьбы, живи в мире.
Тогда мужик заплакал, упал на колени и начал просить Нужду честью:
— Уходи, Нужда. Что тебе моя холодная печь? Лучше к барину на усадьбу иди. Там пуховики, тепло и чисто. А уж я богу помолюсь за твое здоровье. Уйди!
Нужда отвечает:
— Не проси, мужик, вечна я с тобой буду. Только тогда уйду, когда вашафека потечет кверху: тогда в поле вашем вырастут белые булки и жена твоя худая родит трех сыновей разом.
Еще горше заплакал мужик. Разве может их река побежать обратно? Разве вырастут на их тощей земле белые булки? Разве родит его Матрена трех сыновей разом?
Так и осталась Нужда у мужика на печке.
Живет мужик. День и ночь работает, спину за сохой погнул и ест впроголодь. Все уходит на налоги царю, попу да барину. Лошаденка пала, избенка развалилась. «Уж хоть бы умереть скорей», — стал подумывать мужик.
Прошел год, два, десять. Царь с помещиками войну задумал. Весь народ на убийство погнали и мужика забрили в первую очередь. Ушел он, а Нужда на печке осталась, детям да жене села на шею.
Долго воевали. Много крови пролили. Потом устали воевать, на царя пошли и с престола его сверг- нули. Следом за царем смахнули с плеч помещиков и установили Советскую власть. Обрадовался мужик. Дескать, теперь Нужда в его избе жить не имеет права: царские печати всякую силу потеряли.
Пришел мужик с войны домой, глянул на печку, а Нужда все еще лежит.
— Я, — говорит, — заждалась тебя. Скучаю, мой милый.
Мужик после войны храбрый стал, с кулаками на Нужду полез. А она насмехается:
— Тем, что вы царя нарушили и помещиков прогнали — мне сильный удар нанесли. Но я и без них еще могу жить, пока вы ума не накопили.
И начал мужик подумывать, как бы реку обратно повернуть, как бы в поле белые булки вырастить и заставить жену родить трех сыновей разом. Думал, думал, ничего не выходило. А Нужда лежит да посмеивается:
— Богом я к тебе препоручена, семью печатями припечатана.
А жизнь помаленьку на другой бок стала повертываться. О колхозах закон выпустили. Мужик первым в колхоз записался. Приходит домой и жене рассказывает. А Нужда на печке кряхтит да охает:
— Не ходил бы ты, мужик, в колхоз. От него мне худоба да нездоровье.
А мужик ей в ответ:
— Сдохнуть бы тебе давно надо, карга старая.
Запахали сообща землю, урожай богатый сняли.
Нужда все громче стонет. На печи ей жарко стало, на пол спустилась, легла у порога. А мужик радуется, чует: капут скоро придет Нужде. Разбогатела деревня.
Инженеров да техников в деревню прислали. Перепоясали они реку широкой плотиной, часть воды на поле пустили, часть в турбину электростанции направили.
Приехали агрономы и на полях пшеницу посеять посоветовали. Уродилась пшеница хорошая, наливистая. Осенью обмолотили ее мужики и белых булок напекли.
А Нужда совсем заболела, позеленела, мохом поросла. Катается по полу и хрипит:
— Мужик, мужик, пожалей меня. Ведь целую жизнь вместе прожили.
А мужик белые булки ест и приговаривает:
— Слушай, Нужда, время тебе совсем убираться. И река наша обратно пошла, и в полях булки выросли, уходи подобру-поздорову.
И опять скрипит Нужда:
— Нет, мужик, еще не пришло время, еще не родила твоя жена трех сыновей разом.
А жена его при хорошей жизни поправилась, гладкая да румяная стала. Прошла зима, лето, а на следующую осень повез мужик жену в родильный дом и родила она там трех сынов разом. Все трое здоровые, белые, крепкие.
Выдало Советское правительство мужику денег несколько тысяч рублей и лесу на постройку нового дома.
Тогда совсем осмелел мужик. Скрутил он плеть ременную, длинную, протянул Нужду плетью вдоль спины раз десяток. Бьет и приговаривает:
— Уходи, костлявая. Нет тебе места больше в моей избе, нет тебе уголка на всей нашей земле.
Не вытерпела Нужда, закричала от боли так, что на деревьях листья посыпались, и убежала в гумны. А оттуда ее всей деревней сначала в лес, затем в болото прогнали. Там она еще двое суток жила, пока не издохла. Мужики нашли ее кости, глубоко их в землю закопали, известью посыпали и на могилу осиновый кол вбили, чтобы во веки веков Нужда не встала.
Перестали наши колхозники верить в бога. Церковь закрыли и вместо нее построили колхозный дом. Все богомольные стали теперь членами кружка безбожников. С каждым годом в колхозе становится все лучше да лучше.
Однажды одна бабуся выиграла на свою облигацию 3000 рублей. А поздно вечером, когда бабуся уже стала ложиться спать, послышался стук в двери, и на пороге появился неизвестный человек, а позади него другой, который совсем не был похож на человека. Не здороваясь, человек начал таинственным голосом:
— Давай, старуха, деньги, а то черт на небо не пускает…
— Но ведь я же их в сберегательную кассу сдала, — ответила бабуся.
— Давай, старуха, деньги, а то черт на небо не пускает, — послышалось в ответ. — Если не дашь, то я тебя крепко накажу за это.
А черт в сенях все ногою туп-туп, туп-туп.
— А мой же ты боженька, подожди до завтра, а я схожу в сберкассу и принесу тебе деньги, а ты тогда приходи, и я их отдам тебе.
На том и разошлись.
На другой день утром, никому ничего не говоря, пошла бабуся в район, но не в сберегательную кассу, а в милицию. Рассказала про все, а поздно вечером вернулась домой вместе с несколькими милиционерами.
Незадолго до этого бог и черт влезли незаметно к бабусе в хату, спрятались и ждут, пока та придет с деньгами.
Не успела бабуся еще войти в хату, как перед нею появились, словно из-под земли выросли, бог и черт.
— Давай, старуха, день… — и не досказали, в это время в дверях появились два милиционера.
Когда же сняли маски с этих «святых», то выяснилось, что это были поп и высланный из села кулак.
С того времени не стало уже ни бога, ни черта, и живем мы спокойно.
Целый год мужики копали у пана колодец, а воды все не было. На большой глубине выкопали они золотую грамоту.
Немного было написано в той золотой грамоте. Как солнце сверкают буквы, а прочитать, что там написано, мужики не могут. Все они были неграмотные.
Взяли мужики золотую грамоту и пошли с нею к своему пану, чтобы тот им прочитал, что там было написано.
Приходят мужики в панское имение и видят: на панском дворе панские правители батогами бьют людей за то, что люди мало сделали дела своему пану. А тут за большими столами сидят паны — все важные, сытые, довольные. Одеты они в дорогие одежды, на ногах дорогая обувь, на столах много еды и дорогих вин.
Приходят мужики к своему пану, сняли шапки, низко поклонились и говорят:
— Мы у тебя, пан, год колодец копали, до воды не докопались, а на большой глубине выкопали золотую грамоту, а что в той грамоте написано — мы не знаем, ведь мы неграмотные. Будь добр, пан, прочитай, что в той грамоте написано.
Взял пан из рук мужиков золотую грамоту, прочитал ее сперва сам тихонько, потом дал прочитать другим панам. Те читают золотую грамоту, хохочут, аж за бока берутся. На чужом языке о чем-то говорят меж собой. Долго смеялись паны, а мужики все ждали ответа. Наконец пан сказал мужикам:
— Слушайте, мужички. Эта золотая грамота действительно с неба. Слушайте, что вам сам бог говорит. Как звезды на небе не одинаковы — есть больше, есть меньше, — так и на земле — люди не равны. Каждому бог дал свое счастье. А счастье мужика в том, чтобы покорно работать на своего пана. Работа мужика на пана приятна богу…
Долго еще говорил пан, но видят мужики, что он врет, обманывает их, говорит им не то, что написано в золотой грамоте. Заволновались, зашумели мужики и стали требовать назад золотую грамоту. Рассердился пан на мужиков, затопал на них ногами, закричал что есть силы. Со всех сторон сбежались панские прислужники с нагайками и палками. Накинулись они на перепуганных мужиков и стали их нещадно бить. Разбежались мужики кто куда мог, а когда сошлись вместе, видят, в руках у них снова золотая грамота, а на ней солнцем сияют буквы. Идут мужики дальше. Вспомнили они, что у них урядник грамотный, решили идти прямо к нему, чтобы прочитал им золотую грамоту.
Приходят мужики ко двору урядника и видят, что его слуги бьют батогами людей, которые чем-то не угодили своему начальству. Выходит сам урядник, а с ним множество таких же урядников, сытых, довольных, на груди у них медали, кресты, сбоку у каждого висит сабля с пистолетом. Мужики сняли шапки, поклонились урядникам в ноги и говорят:
— Целый год мы копали у своего пана колодец, до воды не докопались, а на большой глубине выкопали золотую грамоту, а что в ней написано, мы не знаем, ведь мы неграмотные. Будь добр, господин урядник, прочитай, что написано в этой грамоте.
Взял урядник из рук мужиков золотую грамоту, прочитал ее сперва сам потихоньку, потом дает прочитать грамоту другим урядникам. Те читают золотую грамоту, хохочут, аж за бока берутся, и что-то меж собою говорят.
Долго смеялись урядники, а мужики все ожидали ответа. Но вот урядник и говорит мужикам:
— Слушайте, мужички, эта золотая грамота действительно с неба. Слушайте хорошо, что вам бог говорит. Покорно подчиняться своему начальству. Всякая власть от бога дается. И нет такой власти, какая была бы не от бога. Кто власти не слушается, тот не слушается самого бога.
Долго так говорил урядник, но видят мужики, что он врет, говорит не то, что написано в золотой грамоте. Заволновались, зашумели мужики, — требуют от урядника назад золотую грамоту.
Рассердился урядник на мужиков, затопал на них ногами, закричал на них что есть силы. Со всех сторон сбежались прислужники с нагайками и ружьями и начали бить мужиков.
Перепуганные мужики разбежались во все стороны, а когда сошлись вместе, в их руках снова грамота, а на ней солнцем сверкают непонятные буквы.
Идут мужики дальше и вспомнили, что еще есть грамотный поп. К кому же, как не к попу за правдою идти? И решили мужики пойти прямо к поповскому двору. Приходят они к поповскому двору, видят там много разных людей, и все работают. Женщины ткут, прядут, другие возятся с куделью, перья дерут на подушки для поповских дочек, мужчины дома строят, подростки возятся возле скотины. Все работают, а над ними с батогами в руках поповские слуги стоят. И видят мужики, как те поповские прислужники вместо хлеба камень дают людям, а вместо воды — огуречный рассол. Тяжко стонали люди от зноя, голода, а работе их конца-края нет.
Выходит на крыльцо сам поп, а за ним множество другого духовенства. Все они толстые, лица у них довольные. Рясы на попах шелковые, на груди у каждого золотой крест.
Подходят мужики к попу, сняли шапки, поклонились попам в пояс и говорят:
— Целый год мы копали у своего пана колодец, до воды не докопались, а на большой глубине выкопали золотую грамоту, а что в ней написано, мы не знаем, ведь мы неграмотные. Будь добр, наш родной батюшка, прочитай, что написано в этой грамоте.
Взял поп из рук мужиков золотую грамоту, прочитал ее сперва сам потихоньку, потом дал прочитать грамоту другим попам. Те читают золотую грамоту, хохочут, аж за бока берутся, и что-то меж собою говорят.
Долго смеялись попы, а мужики все ожидали ответа. Вот поп и говорит мужикам:
— Слушайте, рабы божьи. Эта золотая грамота действительно с неба. Слушайте, что сам бог говорит вам:
«Те, кто плачут на земле — возрадуются на небе. Люди должны покорно нести свой крест. Любите врагов своих, благословляйте тех, кто обижает вас. Если кто ударит тебя в одну щеку, подставь ему и другую, а тому, кто хочет взять у тебя кафтан — отдай ему и рубашку свою».
Долго говорил поп мужикам, а остальные попы кивали головами в знак согласия с ним и крестили мужиков. Но видят мужики, что их отец врет, говорит не то, что написано в золотой грамоте. Заволновались, зашумели, требуют от попа назад золотую грамоту.
Рассердился поп на мужиков, затопал на них ногами, закричал что есть силы. Со всех сторон сбежались поповские слуги с батогами и палками, накинулись на перепуганных мужиков и стали их нещадно бить.
Перепуганные мужики разбежались во все стороны, а когда сошлись вместе, видят — в их руках золотая грамота, а на ней солнцем сверкают непонятные для них буквы.
Стоят мужики и не знают, куда же теперь идти с этой золотой грамотой и кто бы мог им правдиво прочитать слова, сияющие, как солнце, в золотой грамоте.
Шел по той дороге Ленин. Мужики окружили его и говорят:
— Добрый человек, целый год мы копали у своего пана колодец, до воды не докопались, а на большой глубине выкопали золотую грамоту, а что в ней написано, мы не знаем, ведь мы неграмотные. Добрый человек, просим тебя, прочитай нам, что в этой грамоте написано.
Взял Ленин из рук мужиков золотую грамоту, усмехнулся и говорит:
— Друзья мои, — я-то вам прочитаю эту грамоту, она не от бога, конечно. Но вам необходимо уметь самим читать такие грамоты.
Благодарят мужики Ленина и просят его побыть у них в селе и научить их грамоте.
Немного времени прожил Ленин в селе у мужиков. Мужики научились читать, а когда прочитали золотую грамоту, начали потихоньку говорить меж собой. Вскоре они объединились в свои крестьянские комитеты, вооружились кто чем мог и вместе с вооруженными рабочими уничтожили всех своих врагов: царя, попа и пана-помещика — и начали жить так, как было написано в золотой грамоте.
А написано было в этой золотой грамоте только одно слово: «Коммунизм».
Когда народам России надоела война, они послали к богу людей, чтобы он остановил войну.
Посланцы добрались до бога.
— Так и так, — говорят они, — надоела народам война, просим вашей божеской милости прекратить войну.
Бог ответил этим посланцам:
— Я стар, уже ничем помочь не могу. Я так стар, что до земли не доберусь. Вы пойдите, — говорит бог, —
Иисусу, может, он чем-нибудь поможет.
Пошли посланцы к Иисусу. И снова рассказывают:
— Так и так, прислал нас к вам сам бог. Может, поможете остановить войну?
Но Иисус не хочет помочь людям и говорит:
— Я не могу. Мне сейчас 33 года, и если я пойду вам на помощь, то меня могут там на земле мобилизовать, а я воевать не хочу. Пойдите лучше к пророку Илье, может, он чем-нибудь поможет.
Пошли посланцы к Илье.
Снова так и так, говорят они, были у бога, у Иисуса, — отказали нам. Просим вас, помогите нам.
Но тот сказал:
— Э, я стар. Пешком не дойду. Я на конях в бричке езжу по небу, а на землю не рискую, там, чего доброго, отнимут моих коней.
Видят посланцы, что правды не добиться на небе, и решили вернуться на землю. А когда посланцы вернулись на землю, то рассказали всем людям, чтобы не ждали никакой помощи с неба, все это напрасно. На небе не хотят остановить войну. Тогда люди взялись за разум. Сами положили конец войне, разогнали всех панов и подпанков, установили свою власть на земле и устроили такой порядок, какой нужен народам.
А с теми, кто хочет войны, будет то, что было с панами в России в 1917 г.
Так вы из Киева? Ну, так расскажу я вам про киевские чудеса, которые видела тетка Фроська еще в старину стародавнюю.
Жила в нашем селе страх какая богомольная Фроська. Было ей лет пятьдесят, а может, и больше. Вот перед жнивами собирается она, бывало, ко святым местам в Киев. Обойдет все село, ни одной хаты не пропустит. Только зайдет она к кому-нибудь в хату и начнет канючить: «Жертвуйте, жертвуйте, иду я ко святым местам на поклонение и за вас помолюсь». Глядь, тот даст пять рублей, другой и десятку, а то и двадцать. Обойдет все село, и наберется у нее в кармане каких-нибудь рублей шестьсот. Значит, можно и в Киев двигаться.
А доходила ли она до Киева, или не доходила, леший ее знает. Может, до Красного маяка и добиралась (что на той вон стороне Днепра), правда, тогда его не Красным звали, а был там просто монастырь. С мощами или без мощей, уж этого я вам не скажу, никогда богомольным я не был и в таких местах не бывал. Продолжалось Фроськино моление месяца полтора. А потом, увешанная торбами и кошелками, она возвращалась в село. Полна торба маленькими иконками разных святых, а в кошелке все крестики — и серебряные, и медные, разные там.
Как услышат в селе, что Фроська вернулась, все к ней (те, кто жертвовали), а она всех и наделяет:
— Вы сколько давали, пять? Так вот вам святая Варвара и крестик медненький. Наденьте и носите его себе на здоровье, а господу богу в угождение.
— Вы десять давали? Вот вам святой Пантелеймон и крестик маленький серебряный.
— А кто давал двадцать? Подходите сюда, вот вам большой крест серебряный и Николай-чудотворец. Поминала я всех ваших за упокой и за здравие тоже подавала.
Вот такими иконками да крестами задурит она, бывало, людям головы, а они рады, будто освятились. А сама Фроська рубликов пятьсот и подработает. И устраивает под сорокоуст гулянку. Созовет всех своих жертвователей и начнет за чаркой разводить всякую брехню про Киев.
— Ну, братия, выпьем еще, да расскажу я вам про Киев.
Они все рты пораскрывают, а она и начинает, подвыпивши:
— А уж святых-то этих в Киеве, боже ты мой! И танцуют и такое вытворяют… А на самой высокой колокольне стоит плечистый святой, а рот у него аж страшно глянуть. И так дышит он сильно, что, как дохнет: «Дху, дху» — враз ветер во все стороны и подует. Оттого, православные, и ветер-то у нас бывает.
Вот один слушал-слушал и спрашивает:
— Ну, я, предположим, согласен, что ветер это он делает, а ежели тихо, то это он вовсе перестает, значит, дышать, или как?
А Фроська будто не понимает:
— Да чего ему переставать? Напротив него, как ты вот напротив меня, стоит второй святой, такой рукастый, как сожмет кулаки, аж страшно… И ежели надо, чтоб стало тихо, то, когда тот плечистый хочет дохнуть, этот и всунет ему в рот два кулака. Вот и становится тихо.
Жили в деревне два брата. Поле пахали, слезами поливали и горб себе наживали. Хлеб и скотину у них паны забирали, а платили за это кулаками в спину.
Жили братья не год и не два, а неведомо сколько. Вокруг другие мужики так же жили.
Опостылело братьям работать на других. Решили они отправиться по России-матушке правды искать.
Идут они по дороге, а на пути стоит большое село. Посредине села — панский дом и церковь каменная.
— Дай, — думают братья, — зайдем, поищем правды.
Идут они по селу, а навстречу им пан в коляске
едет.
— Чьи вы, мужики, откуда идете и что ищете? — спрашивает их пан.
Братья отвечают ему:
— Жили мы, жили в горе, в бедности, и больше мочи у нас не хватило так жить. Идем правду искать. Научи нас, пан, где ее найти.
— Хорошо, — говорит пан, — покажу я вам правду, коли желаете, только вы мне поработаете за это.
Согласились братья.
Работали они, работали: поле пахали, землю слезами поливали.
Прошел год. Приходят они к пану и говорят:
— Научи же нас наконец, как нам правду найти.
— Ну вот вам и правда, — отвечает им пан, — голь вы немытая, работать вам всегда на нас, панов.
Плюнули братья и пошли дальше. Идут они месяц, идут год. Глядь: стоит поп.
— Научи, отец, где правду найти, — спрашивают они.
— Хорошо, — говорит он, — я вам правду у царя небесного вымолю, а вы мне поработайте за это.
Согласились братья. Работали они, работали, слезами землю поливали. Прошел год. Пришли братья к попу, а он им и говорит:
— Работайте вы усердно и не гневите бога — вот ваша правда.
Плюнули братья и пошли дальше.
Приходят они к купцу. Вышел к ним толстопузый богатей.
— Хорошо, — говорит, — научу я вас правде, только поработайте на меня.
Согласились братья. Стали они работать и горбы наживать. Выучил их купец, как честный народ обманывать и бедноту обмеривать. Не прошло еще и года, как младший брат говорит:
— Не пойду я больше правду искать, нет ее на свете, правды мужицкой.
И вернулся он в свою деревню. А старший брат понастойчивей был — не хотел он без правды домой возвращаться. Пошел он один к фабриканту.
Фабрикант был богат, богаче пана, попа, купца и всех их вместе. Начал старший брат у него работать. На фабрике много народу работало.
Работали они много лет. Горбы наживали, а правды не видали. Только раз слышит брат на смене тихий разговор:
— Есть человек один — он правду знает. Зовут этого человека Лениным, а живет он на севере, в Питере.
Запомнил брат имя и пошел искать этого человека.
Шел много дней, а может быть, и месяцев. Пришел в Питер. Видит, идет рабочий, он его и спрашивает тихонько:
— Где тут Ленина найти?
А тот ему еще тише отвечает:
— Пойдем со мной, я тебя отведу.
Вот и пришли они в обыкновенную комнату. Кругом разных книг много. Вышел к ним человек, одет не богато, но чисто. И говорит он им:
— Добрый день, товарищи, что скажете хорошего?
Рассказал ему брат, как он правду искал. Долго говорил с ним Ленин о порядках на фабрике, расспрашивал о сельской бедноте, а потом сказал:
— Правильно ты сделал, на фабрике ты правду скорее найдешь. Вы ее там в руках держите.
И рассказал Ленин ему, как нужно за рабочую правду бороться, чтобы не служить ни панам, ни купцам, ни фабрикантам, и как выгнать их всех разом вместе с царем.
Вернулся брат вновь на фабрику и начал другим ленинскую правду потихоньку рассказывать. Один рассказывает, а десять слушают, десять рассказывают, сто слушают. И пошла ленинская правда по всему свету.
Много лет ходила она по городам и селам. Поднимала она рабочих и крестьян на борьбу. А в октябре 1917 года прогремела эта правда на весь мир. Пошли рабочие и крестьяне беспощадной войной на помещиков и фабрикантов. А вел их тогда сам Ленин, и победила в Октябре ленинская правда.
С того времени рабочие и крестьяне больше не работают на панов и фабрикантов, горбов не наживают, слезами землю не поливают, а сами — хозяева своих фабрик, своей земли и своей жизни.
Так вот вы — молодые, ничего не знаете.
А я много прожил, всего повидал.
В одном Могилеве раз сто побывал
Да и за Могилев езжал.
В Херсон плоты гонять пришлось,
А оттуда и пешком ходить довелось —
И это за три тысячи верст!
Денег на железную дорогу не было.
Хоть и удастся какую копейку подстрелить,
Так все одно ее нужда нести домой велит.
Хотите вы знать, как мы на барщине
служили?
Расскажу:
С мужиком, что хотели, то и делали. Войтов при панском дворе человек десять было. Провинится мужик — его секут. Однажды войты нажаловались пану, что один мужик пшеницу крадет. Привели беднягу на конюшню.
— Ложись, — говорят.
И давай сечь в две руки. А третий войт стоит да розги в соленой воде мочит.
Не признался мужик.
Привели жену Гарпину. Она с животом ходила и собиралась уже родить. Попробовали положить ее на лавку — ничего не получается. Тогда пан приказывает принести большой ушат. Вот и положили бабу животом на этот ушат. Один держит за голову, другой за ноги.
— Плачет, бедная, надрывается. Секли ее до тех пор, пока кровью не изошла.
Розог на дворе всегда лежало много, секи хоть без отдыха.
Однажды пан Василий Малиновский проиграл в карты пану Турчанину три деревни — Цупарь, Малые и Большие Козловичи. И тот не лучше был. Мне уже лет двадцать пять было, когда крестьян «освобождали». В то время в Козловичах землю делили, а я цепь за землемером таскал. Знаю, как крестьянина с паном делили: пану самую хорошую землю отдали, а нам — пески да болота. А платить за нее нужно было, как за пахотную землю.
Пока от казны не отделались, давали взятку и волостному старшине, и писарю, и его помощнику, и старосте, и сотскому, и десятскому. И попы вместе с ними семь шкур драли с мужика.
Был у нас попом Рашкевич. Ну и голосина же у него был! Как запоет, аж вся церковь трещит. А пьяница! Напьется и вместо часослова по заслонке читает. Вот женился я и пришел к попу Рашкевичу:
— Повенчай, батюшка.
— Три рубля, Николка.
— Дорого, батюшка.
— Ну, два давай. Только потом придешь денек попашешь.
А тогда за два рубля целый месяц работать в имение ходили. За день платил пан всего десять копеек. Войты и все панские подлизы на своей земле богатели, а мы снова на пана работать пошли. Куда денешься! Есть что-то нужно. Каждый хотел крестьянина обмануть, да за его счет поживиться.
Жили паны на широкую ногу, а с мужика последнее тянули.
Ой, ой, ой, горька была жизнь, пусть ее смолой высмолит!
Теперь, дети, чего вам не достает! Трудитесь только! Житье стало хорошее — это нам большевики дали его.
Жил я при царе в горе да в беде, за свои семьдесят пять лет знал я много бед. Жил под панским ярмом, работал в поле до седьмого поту, а дети хлеба не ели в охоту. Палкой пан меня бил, жену до вечера на поле держал, пощады от пана я не знал. Как подати собирали, нас палками избивали. Мы у бога избавленья искали, да так его и не узнали.
Стало жить в моей хате горько: нету детям хлеба ни корки. К пану не пойдешь проситься, к нему не приступиться. Скинул я шапку, стал на колено, а пан берется за полено. Пан меня из хаты толкает, моего горя не знает.
— Ты, — говорит, — как под плотом поживешь, так и плату принесешь.
Поп бедняку не помогает, попу все не хватает: владыко сам рад драть с бедного лыко.
Но довольно нам гнет терпеть, больше пайам и попам на нашей шее не сидеть. Отошло, минуло горе, панов из их поместий мы повыгоняли, сами вольно жить стали. Стала веселой моя семья, дети в школу идут, их наукам учат, подрастут и работу получат. В колхозе я живу богато и, не глядя на старость свою, в колхозе я первый ударник. И уж не тужу, заработал я много хлеба, не жду избавленья от неба.
Пароход плывет Мимо пристани,
Мы на фронт идем Коммунистами.
Вышла бабка провожать
В армию с иконами.
Иди, бабка, лучше спать,
Мы — с красными знаменами!
Бога нет, царя не надо,
Мы с Советом проживем,
У нас есть товарищ Ленин,
По его стопам пойдем.
Нас не горбят баре боле,
Не колотит становой,
Мы в республике, на воле,
Мы в коммуне трудовой.
* *
*
На горе стоит береза,
Под горою стоит дуб.
Раньше мы ходили в церковь,
А теперь мы ходим в клуб.
Не форси, форсун, часами,
Я тобой не дорожу,
Ты венчаться хочешь в церкви,
А я в церковь не хожу.
252
Мое сердце приуныло,
С милым я рассталася:
В церковь звал меня венчаться,
А я отказалася.
Батька любит покричать,
Чтоб нас в церкви обвенчать.
А я батюшке в ответ —
Отвези меня в Совет.
Не брани меня, мамаша,
Не ругай меня, отец,
Что я в церкви не венчалась,
А ходила в сельсовет.
Коммуниста полюбить —
Надо перемениться:
Крест, цепочку не носить,
Богу не молиться.
Комсомольца полюбила,
Сразу изменилася:
Больше в церковь не ходила,
Богу не молилася.
Воскресенье подошло,
Не пойду молиться. «
Нам сказал товарищ Ленин:
«Надо вам учиться».
Не хожу я нынче в церковь,
Мне там делать нечего.
Я хожу в избу-читальню,
Там читаю вечером.
Не ругай меня, мамаша,
Что я в церковь не хожу,
Потому что в клубе нашем
Пользы больше нахожу.
Меня маменька ругала,
Что я богу не молюсь.
А я маменьке сказала:
«В комсомолки запишусь».
Что нам Влас, что нам Спас,
Что нам богородица,
Мы обходимся без вас,
А урожаи водятся.
На колхозные поля
Подивиться мило.
В чудеса не верю я,
А богат на диво.
Как родной Ильич учил,
Так народ и поступил:
Прогнал пана, кулака,
Урядника и попа.
Звала церковь нас молиться,
За землицу всем кориться:
И подпанку, и царю,
И жандарму-главарю.
Раньше слушали шептуху,
Верили словам попов,
Перед земским гнули спину,
Щучились у кулаков.
Поп с Деникиным братался
И с Петлюрою дружил,
А у панов за три злота
Он доносчиком служил.
Черны вороны слетались
Грабить Украину,
А попробовав свинца,
Показали спину.
А наш поп молился богу,
Чтоб панам послал подмогу,
Да мольба не помогла —
Сам удрал он из села.
Мы отбросили давно
Старые законы
И простились навсегда
С божьею иконой.
Раньше я молилась богу
Да била поклоны.
Записалась я в колхоз —
Спалила иконы.
Разлилася песня звонко
По колхозному селу.
Не пойду я больше в церковь —
В поповскую кабалу.
Поп рассказывал нам раньше
Лишь про рай да небеса,
А сегодня мы в колхозе
Творим сами чудеса.
На горе стоит сосна,
Под горою — зелен дуб.
Раньше мы ходили в церковь,
А теперь — в колхозный клуб.
Нет ни бога, ни чертей,
Ни святых угодников.
На поповскую уду
Не возьмешь колхозников.
Твоего немого бога
Не хочу больше просить.
За колхозами победа,
Вместе стало славно жить.
Я куплю себе на кофту
Красивого кумачу,
Комсомольца любить буду,
Богомольца не хочу.
Кто надеется на бога,
Того ждет беда, тревога.
Кто науку уважает,
Всегда будет с урожаем.
Ни к чему нам звон церковный,
Обновилося селю.
Жить нам стало много лучше,
Жить нам стало весело.
Поп, приплевшись на село,
Надеялся сдуру
За усердие свое
Получить натурой.
Ой, у дьяка суета,
У попа тревога:
Бабка старая и та
Не верует в бога.
Поп косится на поля,
Рожь волнами ходит:
Вот колхозная земля
И без бога родит.
* *
*
В панской Польше господа,
Как в степи былинку,
Притоптали без стыда
Меня, украинку.
Шляхта, ксендзы и паны
Скрали мою долю:
Им права были даны
Держать нас в неволе.
Осадники, как могли,
Душили, терзали.
Был один клочок земли,
Да и тот отняли.
Вскоре муж в острог попал,
Умер на допросе —
За ту ветку, что сломал
На сухой березе.
Я, как рыбица об лед,
С молодых лет билась,
Работала на господ
Да богу молилась.
По грошику для него
На свечи сбирала.
И все счастья своего
Ждала-поджидала.
И дождалась я его,
Только не от бога,
Не от церкви и попов
Счастейка родного.
Скажут люди, мол, стара,
А я ну смеяться:
За старыми все права,
Чего ж мне бояться?
От карпатских от вершин
Песня звонко льется,
Смехом радостным, большим
Все село смеется.
Без панов, попов живем
Счастливо, богато;
Наполняется добром
Бедняцкая хата.
Пятьдесят от роду мне,
А сдается — двадцать;
И с вдовой в родной стране
Счастье стало знаться.
Больше в церковь не хожу
Иконам молиться,
А за книжками сижу —
Принялась учиться.
В солнечный погожий день
Я впервые в жизни,
Опустила бюллетень
За сынов Отчизны.
Посылаю я в Совет
Тех, кто для народа,
Не щадя ни сил, ни лет,
Добывал свободу.
Как Деникин шел на нас,
Завязалась битва,
Прищемили хвост ему,
Не спасла молитва.
На Поволжье люди мерли,
Голод там людей косил,
А поп Тихон их пожитки.
В погреба к себе носил.
Папа римский день и ночь
На святых молился,
Но живут большевики —
Папа зря трудился.
Засияло солнце ясно,
Нам глаза не ест туман.
Не пойдем мы больше в церковь:
Ведь религия — дурман.
Больше нам икон не надо,
И без них мы проживем.
Есть у нас товарищ Ленин,
По его стопам идем.
* *
Возле клуба среди клумбы
Ярко маки расцвели.
Только три старушки в церковь
Исповедаться пришли.
Тьма рассеялась в деревне,
Дни настали вольные,
Там уж больше не услышишь
Звона колокольного.
Не тревожьте, не звоните
Во всю мочь, колокола!
Не заманите, вы в церковь —
Вера в бога отжила.
Я с религией порвала,
В церковь больше не хожу.
Лучше я со своим милым
В клубе с книжкой посижу.
Не пойду я больше в церковь,
Не хочу молиться.
Лучше в клуб пойду колхозный,
Буду веселиться.
Сели гуси возле брода,
Не плывут — чего-то ждут.
Больше нет попу дохода:
Люди в церковь не идут.
Ходит батя, с горя стонет:
Церковь-то закрылася.
Только бабушка одна
В том селе молилася.
Православных бате жалко —
Не загонишь в церковь палкой.
Возле школы все толпятся,
Божьей кары не боятся.
Не чадит уж в хате ладан
И лампадка не горит —
Мы теперь в стране Советской
Стали все культурно жить.
Больше в церковь мы не ходим,
Не берем святой воды
И даров попам не носим —
И не знаем мы беды.
Раньше спину я ломала
На господ и на попа,
А теперь их всех не стало —
Есть и сало и крупа.
Раньше люди по церквам
С горя лбы крестили,
А теперь на новый свет
Им глаза открыли.
Мы по-новому живем,
Жизнь колхозную куем
С каждым часом все дружней,
Без попов и без церквей.
Наш колхоз нужды не знает,
В нем всего есть много.
Мы обходимся в работе
Без попа и бога.
Не звенят колокола
Языками длинными.
Заглушили мы трезвон
Песнями машинными.
От молитвы нет корысти,
В печку брошена свеча.
Нам Илья-пророк не нужен —
У нас лампа Ильича.
Под горой пустует церковь,
Клуб с народом на горе.
Эх недаром, эх недаром
Пели пули в Октябре.
Старый дед попу с порога
Заявил: «Не верю в бога,
Хлеб дает нам не Христос,
А машина да колхоз».
Бабка в церкви осовела,
А потом сказала смело:
— Я скучаю тут давно,
Не пойти ли мне в кино?
Вышиваю я платочек,
На каемке красный цвет.
Пусть нас поп не ожидает —
Нас поженит сельсовет.
Наши реченьки крутые,
Волны бьются, пенятся,
Наши хлопцы молодые
По-советски женятся.
Обойдусь я без кропила,
Я не знаюся с попом,
Меня мама не крестила,
Не была я под венцом.
Ой, играй, играй, гармошка,
Чтоб услышал нас весь свет.
Я венчаться не поеду,
Запишусь пойду в Совет.
Не желаем соблюдать
Праздники мы божьи:
Стал Октябрь и Первомай
Нам всего дороже.
* *
* У
У колхоза густо Озимь зеленеет,
У Данилы ж — пусто:
Что взойдет — сопреет.
Дед «по воле божьей»
Еле снял осьмину,
А колхоз безбожный —
Тонну с десятины.
Дед как туча ходит,
В пол глядит уныло:
«Вот к чему приводит
Вера в божью силу!»
Плюнул дед на рясу
И бегом в правленье:
«Я в колхоз согласен,
Вот вам заявленье».
Без бога — широка дорога.
Воля божья — негожа, а народ все может.
Где тот бог был, когда барин мужика колотил?
Хватит божьим духом жить.
Хватит молиться, нужно учиться.
Люди посветлели, попы похмурели.
Хватит молиться, нужно трудиться.
Взяли волю, возьмем и долю.
Человек сам себе хозяин.
Была жизнь темная да слезная — стала светлая, колхозная!
Без попа в нашу пору пошла жизнь в гору. Береги колхоз — получишь хлеба воз.
Не шли в колхоз — маялись, пошли — не покаялись.
Хороша доля с колхозного поля
Богатое поле — наша доля.
Счастье дает не Микола да Илья-пророк, а косилка да тракторок.
Молитвой врага не победишь.
Не учись бога славить — учись государством править.
Тому бог не нужен, кто с наукой дружен.
Всяк своему счастью кузнец.
Спасает не Христос, а колхоз.
Божья воля — горькая доля, народная воля — пересилила и долю.
Воля божья — ничего не может, народная воля — все сможет.
В церковь ходили — темными были; от церкви отошли — свет нашли.
Когда на бога надеялись, то голодные спать ложились.
Лампадки — темноты остатки.
Нет теперь дохода попу от прихода.
Поповский мешок прорвался, а зашить некому. Раньше в селе было так: пану поклонись, уряднику покорись, попу помолись; революция настала — всех поразгоняла.
Святые святители, куда вас девать? Ни хлеба испечь, ни дыру залатать, — придется повыметать. Такая правда, как поповское чудо.
Без бога живем — белый хлеб жуем.
Без кропила и кадила земля уродила.
Без попа и бога у нас побед много.
Без попа и бога широка к счастью дорога.
Без попов на ниве больше снопов.
Бог с попом остались вдвоем — люди их оставили. Бога не просили, а хлеб покосили.
Вера в бога — кулакам подмога.
Где ладаном пахнет, там земля чахнет.
Допелся поп до пустой церкви.
Если в поле, а не в церкви каждый день, то богатый будет трудодень.
Зарастает тропа до церкви и до попа.
К посеву готовимся — богу не молимся.
Кому нечего делать, тот богу молится.
Кто во тьму смотрит, тот от света кривится. Молитвой плана не выполнишь.
Мы живем своим трудом, а не молитвами попов.
На бога уповать — урожая не собрать.
Надо не кропилами махать, а глубже землю пахать.
Народ рабочий церквей не хочет.
Наш рай на земле — в братской семье.
Не бойся черта и не молись богу — всегда найдешь правильную дорогу.
Не в боге спасенье, а в коллективной работе.
Не от молитв и бога, а от агронома коллективу подмога.
Нет попов да бога — и нищих нет у порога.
По полям поп не ходит, а пшеница родит.
Подмога не от бога, а от трактора.
Рад бы поп и котенка окрестить, да не несут.
Уже и дед Данило забыл про кадило.
Богу не молись — на поле не ленись.
Иконы и молебны больше нам не потребны.
Кто праздники соблюдает, тот рубахи латает.
Молился богу — не было проку; стал в колхозе жить — стало жито родить.
Теперь бога — ни до порога.
Мы и без бога так устроим, что урожай утроим.
Мы можем и бога научить, как хлеб растить.
Народ посты соблюдал, а поп брюхо наедал.
Не бог, а человек удлиняет себе век.
Не кропилом маши, а глубже паши.
Шептухам не верь, есть у нас врачи теперь.
Не рассчитывай на бога, будет колхозная подмога.
Не так будет, как поп говорит, а так, как мужик сделает.
Поверил, что все от бога, — и хлеба собрал немного; а если б не верил, — я бы хлеб осьминой мерил.
Поп молился, чтоб колхоз развалился, да и лоб разбил.
Попу и кулаку от колхозных ворот — крутой поворот.
У нас тут и без бога светлая дорога.
Мы вольными стали — молиться перестали.
К счастью дорога — без попа и бога.