Итак, планирование уже окружает нас повсеместно. И оно явно работает, иначе капиталисты не могли бы столь широко его использовать. Ради этого короткого послания и написана вся наши книга, чтобы наконец-то отбросить ту догму, согласно которой «альтернативы рынку нет».
Уже сегодня этот тэтчеровский лозунг разваливается под собственным весом. Он сделал общественную среду средой антиобщественной, породив мир растущего неравенства и глобальной стагнации, вызвав к себе ненависть миллиардов людей. Но он также разрушается и под ударами изнутри, и его могильщики вырастают внутри него самого.
От складов Amazon до фабрик Foxconn и всех основных отраслей промышленности, капиталистическая система внутри компаний работает без ценовых сигналов и рынков. Она планируется — и планируется хорошо.
Однако, если хорошая новость в том, что планирование работает, то плохая новость — что сегодня оно работает строго в парадигме прибыли, которая позволяет производить лишь то, что приносит прибыль, и продолжает производить даже то, что приносит людям вред, пока это прибыльно.
Да, прибыль толкает капиталистическое планирование к выдающейся эффективности в использовании ресурсов и человеческого труда. Но ничто не удерживает такое планирование ни от 12-часовых рабочих смен за нищенскую зарплату, ни от «грязных» методов производства, убийственных для экологии. Это лишь ещё одни вводные для его планов — и даже более того, множество экономических стимулов поощряют именно это.
Тот же Amazon — это не только сложный планирующий механизм, основанный на человеческой изобретательности, но и место бесчеловечного труда. И спустя почти 150 лет мы испытываем ту же реакцию страха и изумления перед противоречиями капитализма двадцать первого века, как и Маркс перед лицом викторианского прошлого.
Но наш мир всё-таки отличается от его мира, в котором стихийная погоня за прибылью двигалась силой паровых машин и колониальной экспансией. Наше время — время вездесущей компьютеризации и всё более изощрённых алгоритмов прогнозирования, лежащих поверх столетий стремительных технологических и социальных изменений.
И, вдобавок, Тэтчер ошиблась в другом. Она не только сказала, что «альтернативы нет», но пошла дальше, заявив, что «нет такого понятия, как общество». Слоган Кремниевой Долины (тот, который про «сближение — это освобождение») может показаться банальным, но в этой банальщине скрывается ядро правды, опровергающей второе заявление Тэтчер.
Капитализм сближает нас как никогда ранее. Наша индивидуальная деятельность зависит от глобальных цепочек чужих действий. Для создания одного гаджета и всех его компонентов требуются сотни, если не тысячи рабочих. Многие из этих цепочек невидимы для нас: от шахтёров в Африке добывающих редкоземельные металлы, и рабочих во Вьетнаме, производящих OLED-дисплеи, до миллионов сборщиков телефонов на фабриках Foxconn, напоминающих небольшие города. Большая часть их труда выполняется в условиях, мало отличающихся от мельниц и шахт Британии XIX века — опасных, переполненных и требующих нечеловеческого темпа. И вся эта работа опирается на другую, ещё более скрытую экономику домашнего труда, чей вес по-прежнему в значительной степени ложится на женщин. Хотя всё, что мы видим — это розничного работника с минимальной зарплатой, который вручает нам коробку (а часто, получая товар по почте, не видим и его).
Точность поиска Google или рекомендации товара Amazon построены на неоплаченном труде миллионов людей по всему миру, кликами и лайками отправивших в разные уголки планеты неисчислимое множество крошечных фрагментов информации — это предполагаемый камень преткновения для крупномасштабного планирования.
Но в сложном экономическом планировании и интенсивной долгосрочной кооперации, уже происходящих при капитализме, мерцают проблески надежды на другой способ хозяйствования. Если сегодняшняя экономическая система позволяет планирование на уровне фирмы, большей, чем многие национальные экономики, и даёт информацию, которая делает такое планирование ещё более эффективным, то задача на будущее очевидна: мы должны демократизировать и расширить сферу планирования, то есть распространить его на уровень всей экономики, а затем и до экономики всего земного шара.
Основы этого альтернативного способа производства уже во многом заложены: у нас уже есть, в нашем кармане, доступ к большему количеству информации и большей вычислительной мощности, чем мог бы мечтать любой из тех, кто в прошлом спорил о возможностях планирования. В то же время мы не можем недооценивать и возможности для злоупотреблений, которые вытекает из огромного объёма информации, требуемой и получаемой при планировании. Технологические возможности порождают серьёзные вызовы в распространении демократии и планирования. Например, защита личной свободы и приватности. Было бы опасно и безответственно свести их к минимуму.
Недостаточно сказать: «Национализируем это!» Мы должны серьезно задуматься о том, как не допустить появления новых неподотчётных бюрократических структур (государственных или нет), на почве тех огромных объёмов информации, которые уже доступны крупным, но никому не подотчётным корпоративным аппаратам.
Как показывают два схожих примера недемократического планирования, Советский Союз и Walmart, планирование само по себе не является синонимом социализма. Это, конечно, необходимое, но не достаточное условие. А значит, нам нужно серьёзно поговорить о государстве и национализации. Национализация хорошо декоммерциализирует, но демократизирует ли она? Фридрих Энгельс в брошюре «Развитие социализма от утопии к науке» предостерегал от уверенности, что национализация сама по себе является панацеей:
«Но в последнее время, с тех пор как Бисмарк бросился на путь огосударствления, появился особого рода фальшивый социализм, выродившийся местами в своеобразный вид добровольного лакейства, объявляющий без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское. Если государственная табачная монополия есть социализм, то Наполеон и Меттерних несомненно должны быть занесены в число основателей социализма.
Когда бельгийское государство, из самых обыденных политических и финансовых соображений, само взялось за постройку главных железных дорог; когда Бисмарк без малейшей экономической необходимости превратил в государственную собственность главнейшие прусские железнодорожные линии просто ради удобства использования их в случае войны, для того чтобы вышколить железнодорожных чиновников и сделать из них послушно голосующее за правительство стадо, а главным образом для того, чтобы иметь новый, независимый от парламента источник дохода, — то всё это ни в коем случае не было шагом к социализму, ни прямым, ни косвенным, ни сознательным, ни бессознательным.
Иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями королевская фарфоровая мануфактура и даже ротные швальни в армии, или даже всерьёз предложенное при Фридрихе-Вильгельме III в тридцатых годах каким-то умником огосударствление… домов терпимости»
В любом случае, для стольких транснациональных компаний, существующих сегодня, от Walmart и Amazon до Google и Shell, какое именно государство сумеет их национализировать? Организация Объединенных Наций? Когда-нибудь, возможно, так и произойдёт, но сегодня это все ещё межправительственная говорильня, но не демократия.
Мы не должны предполагать, что планирование — это просто вопрос захвата управления. Тем более хотя правительство и «управляет» системой, но в целом оно оставляет её такой, какая она есть. Значительная часть нашего «общественного мира» — наши правила и обычаи, привычки и предрассудки, сами системы планирования — находтися под влиянием рыночной логики. Это не просто мир, над которым нужно взять контроль: это мир, который нужно преобразовать.
Мы не можем перестать опасаться и за свободу человека от любых форм господства. Капиталистическая экономика уже является обществом «несвобод»: это термин, используемый марксистским экономистом Джерри Коэном для обозначения самых базовых капиталистических элементов принуждения, таких как неспособность подавляющего большинства людей отказаться от работы за зарплату. Без полной демократизации любого посткапиталистического аппарата планирования мы рискуем создать новые несвободы.
Поэтому мы хотим не общество под управлением отдельных технократов-плановиков, а демократизированное общество плановиков-граждан. Как именно мы сможем построить такую демократию, более полную, чем нынешний урезанный вариант в виде парламентов? Нужна отдельная книга на эту тему.
На протяжении всей истории левого движения, его огромные армии пополнялись в основном из рабочих классов. Тем не менее, за последние два поколения множество прогрессивных мыслителей (хотя, конечно, не все) пришли из академической среды, в частности, из сферы гуманитарных наук (истории, права, философии, литературы) и из социальных наук (социологии, антропологии, экономики, политологии). Любые будущие левые, которые серьёзно возьмутся за вопрос планирования, также должны опираться на таланты от мира информатики, исследования операций, комбинаторики и теории графов, теории сложности, теории информации и смежных областей. И эти преобразования, для того, чтобы стать демократичными, а не чисто технократическими, должны осуществляться самими рабочими Walmart, Amazon, Facebook и других корпораций, а не от их лица.
Люди давно полагались на планирование, от простого распределения, осуществляемого первыми осёдлыми цивилизациями, до сложных расчётов, на которых построен бизнес сегодняшних корпоративных гигантов. Или, в редких случаях вроде войны или катастрофы, правила современной сложной экономики временно приостанавливались и планирование осуществлялось в самых грандиозных масштабах. Мы надеемся, что левые силы и общество в целом смогут сделать такое планирование путеводным маяком для своего долгосрочного развития. Для этого нам нужно изучить, как планирование работает сегодня, разработать переходные нормативы, чтобы расширить его охват — и мечтать о полной его трансформации, чтобы обеспечить будущее общество истинной свободы.
Планирование уже применяется повсеместно, но вместо того, чтобы лечь в основу разумной экономики, внемлющей человеческим нуждам, оно вплетается в иррациональную систему рыночных сил, движимых прибылью.
Планирование уже работает. Но пока — не для нас.