— БОРЯ?! Как ты здесь оказался? — не скрывая своего удивления, воскликнул я.
— Ты у меня спрашиваешь, лысая обезьяна?! — возмутился Борис и зашипел. — Кто вечно находит приключения на свою задницу? Я, что ли?! И шляется вечно, шляется где-то… Вот и дошлялся!
— Обезьяна?! Ты… Я… Да я работал, чтобы ты не сдох от голода! Зарабатывал на твой дорогущий корм! «Шерсть у вашего кота будет мягкой и шелковистой, он скажет вам замурчательное спасибо», — писклявым голосом процитировал я и ткнул в Бориса указательным пальцем. — Ага, шерсть стала мягкой, а лоток стал оружием массового поражения. И где моё замурчательное спасибо, комок меховой отрыжки?!
— Я не люблю с лососем, — ощетинился Боря. — Ты думаешь, чего я тебе тапки жрал? Потому что от корма тошнило!
— От безделья тебя тошнило. На тебе пахать и пахать — вымахал конь семикилограммовый! По ночам устраивал тыгыдыки, сволочь, спать не давал! Днём бегать надо!
— Я — сова, — заявил Борис и начал вальяжно умываться. — Кто виноват, что ты уродился жаворонком? Ночевал бы в гостиницах.
— Ты меня из моего дома выгоняешь? — я даже растерялся от его наглости. — Ну погоди, гадёныш, вот вернёмся мы обратно, я тебе покажу, где раки зимуют. Подойдёшь ты ко столу, когда я буду есть, ох, попросишь ты мяска или рыбки… Два удара — восемь дырок, понял?
— Садист, — прорычал Борис и возмущённо встопорщил усы. — Я тебе всю коллекцию по «Звёздным войнам» сгрызу, диктатор недоделанный, вот как вернёмся, так сразу…
Я уже хотел его перебить, но внезапно на меня обрушилось осознание — мы вообще-то чёрт знает где, и до моей любимой берлоги отсюда, возможно, миллионы световых лет. Борис тоже осёкся на полуслове, словно прочитав мои мысли, и, кажется, даже немного поник, но моментально состроил важную морду и продолжил умываться.
Мы дружно помолчали.
— Убийца, — проворчал Борис.
— Что?!
— Что слышал! Сам угробился, да ещё и меня за собой потащил!
— Ты мне весь дом разгромил, скотина усатая! Если бы не ты, я бы никуда не поехал!
— Да, конечно, обвиняй невинного котика… Ты меня хвостатым Палпатином называл! Думаешь, я не знаю, кто это? И чего ты после этого ждал? Чтобы я мурчал у тебя на коленках?
— Да неужели ты умеешь мурчать? Я слышал только шипение и рыки… А, точно! Ещё я слышал урчание твоего живота, когда ты, пушистый гадёныш, ночью садился мне на лицо.
— Мне было холодно! Ты специально отопление не включал, чтобы я замёрз насмерть!
Я зарычал в бешенстве и потянулся, чтобы схватить Бориса за шкирку, но он вдруг замерцал, улыбнулся, как Чеширский Кот, и растворился в воздухе, чтобы через секунду приземлиться на трухлявый пенёк чуть поодаль. Он выгнулся дугой, сладко зевнул и насмешливо мне подмигнул. Белоснежный хвост лениво подметал землю.
— Ты меня убил! — возмутился я, но уже, скорее, по инерции. Бессловесной скотиной Борис мне нравился больше. Такому палец в рот не клади — откусит по локоть. Эх, а раньше бы только в тапки нассал…
— Нет, это ты убил меня, — возразил Борис, поднял правую лапку и выпустил когти. Они выглядели значительно острее, больше и опаснее, чем в нашем родном мире, и переливались под солнечным светом.
— Нет, ты!
— Нет, ты!
— Болван!
— Дурень!
— Облезлый кролик!
— Тупой двуногий!
Мы замолчали и уставились друг на друга.
— Мне всегда казалось, что ты приёмный, — снисходительно протянул Борис и прижал уши к голове. — И как у нашей мамы такая мышь уродилась?
— Для тебя она — Вера Петровна! — процедил я и снова попытался его поймать, но он поднырнул мне под руку, испарился и материализовался на границе с лесом. Мои пальцы сжали воздух. Я глубоко вдохнул и сказал: — Она твоя хозяйка. Ты кот, чёрт возьми!
— И что, я зародился из вакуума? — ядовито уточнил Борис, закатил глаза, поймав мой изумлённый взгляд, и пояснил: — «Дискавери». Как думаешь, почему мой мозг весит больше, чем твой? Потому что я смотрю познавательные передачи.
— Потому что в тебе говна много, в животе всё не помещается, — хмыкнул я. На самом деле наша перепалка доставляла мне удовольствие и здорово прочищала мозги. Всего лишь вчера я был строителем и бизнесменом, а сегодня — уже древнее зло. Сложно сохранить здравый рассудок. А Борис — кошачье лихо с мерзким характером, но родное, близкое сердцу, напоминает о прошлом. И маме.
— Ну так это ты корм выбирал. Из-за тебя и пищеварение плохое, — фыркнул Борис.
— Ага, твой характер хрен переваришь. Ты за последний месяц сколько всего учудил?! Вазы все в доме разбил, обои подрал, на занавесках катался, плазменный телевизор скинул, бабульку-соседку напугал… — я с горячностью загибал пальцы. — Да ты доберману соседскому морду располосовал! Тебя нужно показать кошачьему психиа…
Я настолько вошёл в азарт, что сперва ничего не услышал. В реальность меня вернула холодная волна, обдавшая сапоги, и то, как распушился Борис и вперил взгляд мне за плечо.
За моей спиной раздался оглушительный грохот, который разнесся на многие километры.
Крепость накренилась набок и медленно заваливалась. Ворота перекосило, со стен падали пушки. Землетрясение накрыло весь остров, рябь пробежала по всему озеру.
— ВКУСНЯТИНКА! — прогремел детский звонкий голосок, и крепость сложилась как карточный домик, взорвавшись каменными фонтаном.
Борис настороженно покосился на меня.
— Ну как, весело на себя смотреть со стороны? — я с намёком кивнул на остров. Неизвестно, сколько времени я на берегу провалялся. Пора бы сваливать. Ноги в руки — и вперёд, познавать мир, пока жители из соседней деревни не заподозрили неладное. Уж этот грохот точно привлечёт лишнее внимание. — Сила есть — ума не надо.
— Не сравнивай меня с этим! — гневно мяукнул Борис и замерцал, заискрился. Через секунду от него остались только огромные зелёные глазищи, которые с прищуром смотрели на меня и изредка моргали. Он помолчал и уточнил: — А с чем, кстати?
Я поморщился, вспоминая панду, и ответил:
— С чем-то настолько же разрушительным, — я подождал, когда Боря горделиво распушит хвост, и добавил: — И тупым.
— Сам ты дурак! — вскипятился он, и зелёные глаза сердито прищурились. — Ты вообще хоть что-то делать собираешься? Ты затащил нас — тебе и вытаскивать!
— Вытащу, не беспокойся, — я многообещающе улыбнулся. — А вот когда ты превратишься в обычного кота… Вот тогда и поговорим. А то с телепортами легко умничать. Посмотрим, как ты заговоришь, когда я буду держать тебя за хвост.
— Я всё маме расскажу! — пригрозил Борис. — Не кормил, не чесал, не гладил, с кошками гулять не давал…
— Удачи, — пробормотал я, когда зелёные глаза вспыхнули и исчезли.
Я отряхнул штаны, поправил порванный рукав и шагнул к лесу, но застыл на месте — затрещали кусты и на берег вывалился босой плюгавенький мужичонка в потёртых штанах и… майке-алкоголичке? Он выставил перед собой худые руки, сжал кулаки и сурово нахмурился, и как раз в этот момент его взгляд остановился на мне.
— Разбойничаешь? — спросил мужичок.
— Нет, — ответил я, приготовившись драться.
— А, ну ладно, — он пожал плечами и вытащил из кустов огромный мешок. — Так громыхнуло, что у меня дно выбило. Хорошо хоть, уже на полянке присел… Дела свои сделал, сюда подхожу, а здесь ты топчешься! Я с перепуга и решил — засада! Я вообще человек пугливый, жене вон челюсть сломал, когда пьяным домой пришёл. А неча выскакивать со скалкой наперевес! Пугливый я…
— Понятно, — промычал я и отступил к деревьям.
Но было уде поздно.
— Спесивая Кассиопея! — мужичок, раскрыв рот, пялился на разрушенную крепость. Он издал невнятный звук, бессвязно запричитал и схватился за голову, дёрнул себя за волосы так, что между пальцами остались русые пряди. — Негодяи, тюрьму снесли! А кто ж мне за прошлый месяц заплатит? Ой, негодяи, пустили по миру…
Он бегал по берегу туда-сюда и ругал крепостных рыцарей на чём свет стоит, пока его внезапно не осенило — он застыл и, словно в замедленной съёмке, повернулся ко мне.
— Ты! — прокричал он. — Ты почему мне не сказал?
— Что не сказал?
— Что я старый дурак! Кто ж её сносить-то будет, там же Древний гниёт! А если тюрьма разрушилась, то… — мужичок лихорадочно затрясся. — Древний на свободе! Он вырвался и уничтожил башню… Ой беда, ой беда! Так это ж нашу деревню тоже уничтожит? А я только новый улей купил, дело хотел открыть… Так это что же получается — я зря деньги потратил? Ой-ой, зачем дуру-жену послушал? Можно же было с мужиками вина выпить!
— Да ладно вам, мне… э-э-э… бабка рассказывала, что он в этой тюрьме не одню сотню лет отдыхает. От него разве что кандалы и остались, — я попятился и нервно постучал по дереву, в которое случайно упёрся спиной. — А крепость старая, мало ли… Подземный ручей подтопил.
— Древний-то? Да он всю Созвёздную Коалицию вот где держал! — мужичок, искоса глянул на мою руку, сжал кулак и потряс им у себя под носом. — Он однажды против целой армии вышел, а все воины в ней — Метеоры и выше. Даже шесть Плеяд было… Или все десять? И Древний всех с землёй сравнял, на том поле до сих пор ничего не растёт, а земля — красного цвета.
— Ну, обычный человек, просто сильный, — я пожал плечами. — Столько лет прошло, новые герои выросли. Это в те времена Древний был непобедимым, а сейчас — прогресс, все дела. Если не силой, так умом и количеством задавят!
— Пракрез? — переспросил мужичок. — Ты не здешний, что ли? Словечками заморскими бросаешься.
— Эм, да… — я кинул быстрый взгляд на озеро. — Прибыл из-за океана, путешествую, отдыхаю.
— Ой, не повезло так не повезло, — покачал головой мужичок. — Помрёшь, как пить дать, помрёшь! Древний никого не жалеет, ни своих, ни чужих. Злобная тварь, ненавидит всё живое. Чуть что не по нём — на одну ладонь посадит, а другой прихлопнет!
— Это вы с чего взяли? — покосившись, произнес я.
— Так как… все ж это знают. Историй-то много ходит всяких!
Я осторожно возразил:
— В легендах всё приукрашивают…
— Да ты что ж, думаешь, что рога и копыта — это преувеличение?! — возмущённо заорал мужичок. — Ты моему прапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрадеду не веришь? Ты моего прапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрадеда сейчас брехуном назвал? Ты, чужак, словами на ветер не бросайся, здесь все знают, что у Древнего вместо ног — копыта, вместо рук — львиные лапы, вместо туловища — шар с кислотой, а вместо головы — пушечное ядро, плюющееся огнём!
— Верю, — я снова постучал по дереву. Опомнился в последний момент, но остановиться уже не успел.
Мужичок застыл, замолчал и уставился на мою руку. Несколько минут о чём-то думал, потом встряхнулся и произнёс:
— Смотри мне. У нас в семье брехунов не водится. Прапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрадед, бывало, выйдет на крыльцо, сядет и начинает рассказывать, как его прапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрапрадед Древнего видал. Мне отец рассказывал, — мужичок важно приосанился и пренебрежительно махнул рукой: — Это там, за морем, могут рассказывать Гидра знает что, а мы-то… Мы-то рядом с тюрьмой живём!
— Конечно, — согласился я.
— Ах да, чего это я время теряю! — спохватился мужичок. — Древний же нас убивать придёт! Надо бы с мужиками напоследок посидеть… Да и соседей предупредить… Хотя нет, предупрежу только Рори, Агата мне всех куриц потравила, карга старая, чтоб её Древний сожрал! Эй, путешественник, хочешь вина попить?
— А долго до вашей деревни?
— Часа два-три, не больше. Наша Яма недалеко.
Яма? Забавное название.
На самом деле я спросил, скорее, для проформы — исследование нового мира стоило бы начать уже хоть с чего-то. А в Яме я прощупаю почву и выясню, кем можно подработать — деньги имеют свойство заканчиваться, и к моменту, когда мой кошелёк опустеет, мне надо найти способ, как себя прокормить. Поболтаю с местными, соберу сплетни, составлю план. Соберу команду и отправлюсь к Волшебнику страны Оз, чтобы он подарил мне красные туфельки…
Гм. О чём это я?
Ах да, составлю план.
— Можно было бы, — я дружелюбно улыбнулся. — Как раз помогу вам мешок дотащить.
— Точно не разбойничаешь?
— Нет, — я постучал по дереву и проклял грёбаный ОКР.
Мужичок упёр руки в боки, вытаращился на мою руку и подозрительно спросил:
— Что это ты делаешь?
— Да ничего, дурная привычка… — не успел я договорить, как над островом разнёсся грозный рёв, земля содрогнулась и озеро вышло из берегов. Секунда — и вода хлынула в стороны, волну разрезало тёмно-синее пупырчатое щупальце и выстрелило в меня. Слегка промахнулось — ударило в ветку, разбило её в щепки и, обдав мою правую щеку брызгами, нырнуло обратно в озеро.
— Дурная привычка, говоришь? — с хитрой понимающей усмешкой спросил мужичок и, повернувшись к воде, грязно выругался: — И кальмара разбудил, ублюдок. А ведь милейшая зверюшка, когда спит… Эй, чужак, погнали отсюда! Хватай мешок — и за мной!
Через кусты и поляны мы выбежали на широкую лесную дорогу. Мужичок на секунду задержался на обочине, вытащил из-под булыжника бутылку с мутной жидкостью и с широкой улыбкой прижал её к сердцу.
— Ну, теперь путь будет приятным!
Он вытащил пробку, и в нос ударил резкий спиртовой запах. Я поморщился. Не заметив моей реакции, мужичок щедро хлебнул и с облегчением выдохнул. Следующие полчаса он делал глоток на каждый шаг, поэтому очень скоро повис у меня на плече, едва способный идти.
Но несмотря на это, он не затыкался — алкоголь развязал ему язык. Я заочно познакомился со всей деревней и узнал, что Ида изменяет мужу, Лиам ворует зерно, Феликс — местный дурачок и подглядывает за женщинами в бане, а Салли не хватает мужского внимания и поэтому она каждый день купается в бане. Иногда он просил притормозить и закусывал едой из мешка.
— И вот я ему говорю, ты зачем брешешь, ик, что я пьяница? Да ты меня, ик, хоть когда-то пьяным видел? Или ты, ик, бабе моей дурной поверил? Так она, ик, говорит, что ты скупердяй и прохвост, но я-то не верю! — невнятно бормотал мужичок мне в ухо. — О, а тут направо… Домик, ик, видишь? С синей крышей — мой!
На окраине деревни играла детвора. Завидев нас, ребятня заголосила, вскочила и бросилась внутрь, за ограду, показывая на нас пальцами. На шум из домиков выглянули взрослые. Пока все перешёптывались, дородная женщина в синем длинном платье помчалась к нам, размахивая полотенцем. Первый удар пролетел мимо моего носа, второй — должен был прийтись по щеке, но я отмахнулся от него тыльной стороной ладони, словно от мухи.
— Ах ты паршивец, спаиваешь порядочных людей. Ух я тебя! Ух я тебя! — она хлестала нас полотенцем и причитала. — А ты, обмудень облезлый, везде собутыльников найдёшь, да? Ух я вас! Ух я вас!
— Дорогая! Любимая! — пролепетал мужичок. — Я гостя, ик, привёл заморского, а за знакомство, ик, не грех выпить… Мы на берегу, ик, озера встретились… Ох я дурак!
Он хлопнул себя по лбу, отлепился от меня и рухнул на землю, завопил:
— Люди добрые, Древний сбежал! Тюрьму разрушил, кальмара разбудил, мешок с провиантом распотрошил… Люди добрые, кто же мне за убытки заплатит? Весь прошлый месяц возил, подкармливал наших стражников… Ох, люди добрые!
Женщина отвесила ему подзатыльник:
— Чего ты мелешь, пьянь подзаборная?
— Дорогая! Любимая! Древний сбежал! — завёл шарманку мужичок.
В этот момент за ограду вышел высокий старик в тёмной робе. Его серые длинные волосы были заплетены в косу. Опирался он на длинный посох с навершием в виде лисьей головы. Опустившись на одно колено, старик схватил лепечущего мужичонка за подбородок и приказал:
— Говори внятно и по делу.
Мужичок мгновенно подобрался и, кажется, даже слегка протрезвел. Поморгал и чётко ответил:
— Когда я подошёл к озеру, крепость рухнула. Стражники из неё не выбежали. Померли наверняка. И кальмар проснулся.
— Всё?
— Вроде всё.
— А это кто? — старик показал на меня.
— Путешественник.
— Хорошо, — старик поднялся, повернулся к деревенским и крикнул: — Фома, запряги лошадь и съезди к озеру, проверь, правду он говорит или нет.
— Слушаюсь! — лопоухий паренёк сорвался с места и исчез между домиками.
— А вы, — старик взглянул на меня и скупо улыбнулся, — будьте нашим гостем. Спасибо, что привели У-Кхаша обратно. В прошлый раз, когда он добрался до выпивки, вся деревня искала его две декады. Балкил, помоги дотащить его к дому!
Ко мне подошёл высокий рыжий детина, косая сажень в плечах, схватил У-Кхаша за шкирку и поволок его, как котёнка, куда-то вверх по улице.
— Гвендолин, — теперь старик обратил внимание на дородную женщину в синем платье, — проводи нашего гостя в таверну. Пусть его хорошенько покормят и заселят в комнату.
— Слушаюсь, старейшина, — Гвендолин сделала реверанс и жестом попросила следовать за собой.
— Спасибо, — поблагодарил я старика и поспешил за ней.
Деревня была… обычной. Я даже слегка разочаровался. Наверное, подсознательно ожидал чего-то волшебного. Хогвартс всем составом выехал копать картошку. Нарния развивает сельское хозяйство. Средиземье воюет за хороший урожай.
Но в реальности я словно выехал за город на шашлыки и сейчас выбираю, какой бы домик снять на пару дней. Жители деревни с любопытством на меня поглядывали, но от дел не отвлекались. Всё было таким… обыденным.
— Простите меня, — извинилась Гвендолин и вытерла пот со лба полотенцем. — Мой муж вечно притаскивает домой какое-то отребье. Собутыльников ищет — видите ли, ему скучно пить в одиночку! В прошлый Мгладынь все урожай собирают, а он с Хозяином Леса пьёт! Вот я вас и приняла…
— За Хозяина Леса? — усмехнулся я.
— Ой, что вы, — фыркнула она. — Вы — красавец, мужчина в расцвете сил. А тот — косматый, с руками-ветками, корой оброс… А туда же! Рот весь мхом залепило, а всё равно нашёл, куда самогон заливать!
Два поворота — и мы вышли к двухэтажному зданию. Над главным входом висела вывеска с надписью «Золотой подсолнух, рады всем и каждому», чуть ниже болталась деревяшка с вырезанным предложением «Закрыто, не рады никому», а на двери мелом было написано «Открыто только для постоянных клиентов» и чуть ниже — «Не старайтесь, вы не постоянный клиент». Однако. У владельца заведения явно биполярочка.
Только Гвендолин потянулась, чтобы открыть дверь, как та беззвучно распахнулась. Из ярко освещённого холла лилась приятная медленная музыка. За барной стойкой сидел мужчина в белоснежной рубашке и чёрном галстуке, печально подперев голову рукой.
— Какой Феникс ощипанный вас принёс? — грустно поинтересовался он и тяжко-тяжко вздохнул. — Чего вам в другом месте не жилось?
— И тебе здравствуй, Агис, — хмыкнула Гвендолин. — Риардон велел заселить и накормить гостя.
— А сам себе, значит, он каши не сварит? Рук нет? — проворчал Агис и не сдвинулся с места.
— Братец! Пегасу тебя под хвост! Как ты разговариваешь с гостями?! — по лестнице со второго этажа сбежал точно такой же мужчина. Те же синие глаза и тонкие губы, тот же вздёрнутый нос и волевой подбородок. Брат-близнец. — Не обижайтесь, он вечно дуется на весь белый свет! Уж сколько я учу его общаться с людьми, но от него все советы отлетают, как горох — от стенки!
— Даррак, я не люблю людей, так зачем мне учиться, как с ними общаться? — скривился Агис. — Они шумные, вредные и глупые. А ещё за ними нужно постоянно менять постельное бельё и мыть туалеты. Издевательство!
— Но они же платят нам деньги, — Даррак закатил глаза, махнул рукой на брата и поклонился мне. — Вы наш третий гость за последний месяц. Три — счастливое число, оно приносит удачу, поэтому прислуживать вам я буду с особым удовольствием. Кстати, вы так модно одеты! О, при императорском дворе вы произвели бы фурор!
— Спасибо, — я кисло улыбнулся.
— Он выглядит как сгнивший помидор, — горько сказал Агис и указал на порванный рукав. — И шкуру ему кто-то подпортил. Хотя куда уж больше — и так сгнил!
— Ой, мой брат такой шутник! — засмеялся Даррак. — Вы почините ваш великолепный костюм в два счёта, я принесу иголки и нитки. Пойдёмте, пойдёмте.
Номер оказался тесным, в нём поместились только кровать и тумбочка. Маленькая дверца в углу вела в крошечную ванную комнату. Окно выходило в огород, по которому бегали гуси. Я быстро зашил плащ, прилёг на кровать и незаметно вырубился. Проснулся из-за того, что громко урчит в животе. С первого этажа сквозняк приносил божественные ароматы. Я потёр лицо, отгоняя сонливость, и поспешил вниз.
Даррак накрыл на стол и наготовил десять блюд, не меньше.
— Обязательно попробуйте Изумрудного Карпа! Нам его продал рыбак-Метеор. О, это просто объедение! — посоветовал Даррак.
— Нам его продал мошенник и вор, — прогундел Агис. — Он хвалился развитой Кассиопеей, а сам не смог даже поджечь спичку.
Братья начали спорить, а я принялся за жаркое. Когда я доедал сладкие вишнёвые пирожки, на улице раздался громкий женский крик. Даррак и Агис выскочили из таверны, я помчался за ними. На соседней улице собралась толпа — люди кого-то обступили и что-то активно обсуждали.
Снова завопила какая-то женщина, а старик, стоящий на краю толпы, грохнулся в обморок. Я подошёл поближе и приподнялся на цыпочки. В центре стояли Риардон и лопоухий парень.
— И что?
— Так это правда?
— У-Кхашу не привиделось?
— Да он в прошлую пьянку свинью самогоном угощал, такому всё что угодно привидится!
— Да нет же! — громко, с надрывом, сказал лопоухий паренёк. — Точно вам говорю, крепость рассыпалась, по камушку! Гора булыжников только от неё и осталась!
— Древний сбежал! — заорал невысокий мужик в соломенной шляпе. Другие люди повторили его слова, словно горное эхо. Зарыдал ребёнок, залаяла собака.
Над селением сгущались тучи. Мне стало по-человечески жалко деревенских. Паника, ужас, ожидание смерти — и ведь всё на пустом месте! Монстр, которого они ждут, уже среди них, но он не собирается ими закусывать… А они уже всполошились, некоторые вообще готовятся собирать вещи и уезжать за тридевять земель, другие — видать, мысленно хоронят всех своих близких, а третьи — собираются погулять от души напоследок.
— Кхм-кхм! Позвольте? — я растолкал людей локтями и пробрался к старейшине и лопоухому. — Я был на берегу вместе с У-Кхашем, когда тюрьма развалилась. И смею вас успокоить, из неё никто не выходил. Ни стражники, ни этот ваш Древний.
По толпе пробежали нервные смешки.
— Да будто бы ты увидел! — с издёвкой воскликнул мужик в соломенной шляпе. — Он умеет становиться невидимым. Хоть под лупой смотри — ничего не заметишь!
— Да-да, — поддержала синеглазая девчонка. — И летать! Хотя древний на лицо — урод уродом. Глаз нет, только чёрные провалы, изо рта клыки лезут и огонь валит, а уши все иголками заросли — если сбоку к нему подойдёшь, он тебя ими застрелит! А сзади — испепелит. А спереди… — девочка запыхалась и не знала что ещё добавить. — В общем мало кто его видел и оставался после этого живым. Так и вам-то куда уж там…
— И сердца у него нет, — робко вставил лопоухий. — Ни сердца, ни кишок, ни лёгких. У него внутри крысы живут. Полчища крыс! На востоке Созвёздной Коалиции город-призрак есть, так в нём только дома и остались, каменные коробки. Всё остальное сожрали крысы!
— Да нет, глупости городишь, Фома, — покачала головой Гвендолин. — Древний себе руки рубил, чтобы силу получить великую. И руки, и ноги, и туловище. А потом из глины лепил отрубленное и приживлял. Так что он весь из глины сделанный, а как там крысам-то жить? В обожжённой глине нор не прогрызёшь.
— А ещё он оборотень!
— И заклинает змей!
— А когти у него с метр длиной.
— И торчат по всему телу!
— Однажды он вырос с огромную гору и достал до неба.
— Он летает быстрее ветра!
Риардон степенно похлопал в ладоши, и все моментально замолкли — очевидно, в деревне старейшину любили и уважали. Он обвёл всех долгим задумчивым взглядом и произнёс:
— Почему бы нам не поверить тому, кто видел всё своими глазами?
— Ему-то? — хохотнул мужик в соломенной шляпе и залихватски подмигнул Гвендолин. — Так, может, он и есть Древний?
Мои внутренности сковало холодом. На секунду я представил, как с боем пробиваюсь к таверне, чтобы забрать свои пожитки, и улепётываю в лес, а за мной гонятся деревенские с вилами и топорами. Но в следующее мгновение толпа разразилась смехом.
— Он-то? Ага, как же, да где ж в нём крысы поместятся?
— Ой, и как же он уплетал моё жаркое, — вставил Даррак. — Разве глиняные големы едят?
— И щупалец как-то мало… Один, два, три… А нет! Ни одного! Аха-ха-ха!
— Древний-то ВО! — мужик в соломенной шляпе нарисовал руками что-то огромное и квадратное. — А чужак-то самый обычный, как мы с вами.
— Когтями не вышел!
Напряжение схлынуло. Риордон прокашлялся и мягко приказал:
— Расходитесь. Занимайтесь своими делами и не переживайте. Древний — могущественное существо, которое выжигало всё на своём пути. И если бы Древний выбрался на свободу, он бы оставил следы. Но Фома ничего не нашёл. Верно?
Лопоухий кивнул, и Риардон продолжил:
— А ещё, такому великому существу, нет дела до какой-то жалкой деревушки. Так что сохраняйте спокойствие и держите это событие в тайне. Слухи о нём поднимут ненужные волнения. Я доложу о произошедшем Императорской Службе, они пришлют следователей.
Люди покивали и начали постепенно расходиться. Но никто уже не возвращался к делам — все разбивались по группам и бурно обсуждали Древнего и особенности его анатомии.
— У страха очень большие глаза, — сказал Риордон, с отеческим снисхождением смотря на деревенских. — Спасибо, что попытались привести их в чувство.
Слегка кивнув напоследок, он ушёл. Я смотрел ему вслед и размышлял, что делать дальше, когда моё плечо обожгла нестерпимая боль. Стиснув зубы, я на деревянных ногах поплёлся в таверну и еле-еле, словно в тумане, поднялся на второй этаж, зашёл в снятую комнату и упал на кровать. Выдохнув и сдавленно простонав, я осторожно приспустил плащ и рубаху.
На коже темнел мудрёный символ. Татуировка. Точь-в-точь как у Фалькора из того самого сна, только вот у него всё тело было покрыто рисунками, а у меня — всего лишь маленький завиток и пара линий…
Наверное, не стоит из-за этого волноваться…
Тем же днём, через пару часов.
Гвендолин, стараясь выглядеть невозмутимой, постучалась к бабе Нюсе. Ответом ей была тишина, но она не собиралась так просто сдаваться. Во второй раз постучала настойчивее и громче. Дверь с тихим скрипом отворилась, в щель высунулось морщинистое загорелое лицо. Цепкий взгляд ясных голубых глаз окинул Гвендолин от макушки до пят.
— Чего тебе? — сварливо поинтересовалась баба Нюся.
— Да мне бы весточку отправить, — ответила Гвендолин, воровато озираясь. — В Хавенбраун.
— Нет, — дверь захлопнулась прямо перед её носом, послышался звук удаляющихся шагов.
— Баб Нюся, я вам молоко буду целый год бесплатно давать, — пообещала Гвендолин.
— Молоко, говоришь? — шаги начали приближаться. После недолгих раздумий, она продолжила. — Диктуй давай, кому и куда отправить твоё послание. И текст диктуй. Я огненное письмо отправлю.
Гвендолин прошептала имя и адрес своей родной тётки и добавила:
— Скажите ей, что Древний сбежал.
— Скажу, скажу.
— Спасибо, баб Нюсь!
Гвендолин приподняла длинные юбки, спустилась с крыльца и побежала домой — козы недоенные стоят, хлеб надо выпечь, мужу мозг выесть… Невпроворот дел. Как только она свернула за угол, из кустов вылезла синеглазая девица и поспешила к двери.
— Баба Нюся!
— Чего тебе? Снова письмо про Древнего?