Наследница поневоле

Глава 117

— Колись, дружок, — задушевно улыбаясь, проговорил Тарасенков, обращаясь к молодому человеку, который, понурив голову, сидел на краешке стула. — Для следствия и без твоих показаний материала достаточно. Просто я тебе добра желаю. Первая ходка, учтут судьи. И чистуху… то есть чистосердечное признание твое учтут.

Парень скривился.

— Ну да, — хмыкнул он. — Слышали мы сказочку про белого бычка! Учтут, как же! Держи карман шире, Стеклов!

В юридических тонкостях задержанный не разбирался, но никому и ничему не верил. Если у капитана дело на него уже сшито, так зачем же ему тогда чистосердечное признание? Значит, он говорил неправду, и тогда все эти сладкие песни про чистосердечное признание — тоже ложь? Как все вокруг?! Коля Стеклов ненавидел весь мир, весь этот чертов мир, так несправедливо обошедшийся с ним. Почему одним все, а другим ничего?! Почему одним с самого рождения бабки, тряпки, тачки к подъезду, длинноногие, грудастые телки, а ему лишь бедность и презрение. Почему у него нет богатого папаши? Почему мать нищая?! Почему все твердят, как дятлы: «Надо добиваться всего самому»? И кто это вокруг чего-нибудь добился сам?! Может быть, и добился к старости, годам к сорока, пятидесяти… Но тогда ничего уже не нужно? Зачем деньги? Зачем положение? Ведь жизнь-то уже кончилась! Впереди пенсия и… смерть.

— Подумай, Стеклов, — еще раз предложил оперативник. — Тебе же добра хотят.

— Да идите вы! Не верю я вам! — воскликнул Николай. — Нет у вас на меня улик! Нет! Вот вы и вьетесь ужом возле меня! А если я расколюсь, вы обо мне и думать забудете.

Тарасенков пожал плечами.

— Как хочешь, — проговорил он как можно равнодушнее.

Задержанный заблуждался по крайней мере в одном: капитан имел видеозапись, которая уличала Стеклова в преступных замыслах. Сколько бы парень ни твердил, что знать ничего не знает и ведать ничего не ведает, что шел туда, где его задержали, только чтобы узнать насчет работы, а нож подобрал по дороге, — мол, чего же хорошей вещи валяться, — доказать его вину было просто. Однако Тарасенков понимал: для того чтобы майорские звезды вновь не рассыпались на капитанскую мелюзгу, необходимо продемонстрировать класс — сработать безупречно, то есть получить от задержанного чистосердечное признание. Ведь попытка совершить одно убийство прямо не изобличала Стеклова в совершении другого. Он рано или поздно сознается в нем, но все лавры тогда загребет следователь из прокуратуры.

— Сейчас тебе кажется, что жизнь кончена, но, когда за решетку угодишь, взвоешь, что упустил возможность скостить себе пару-другую годков. А в твоем случае и пятерочку можно выиграть… — Тарасенков говорил, как бы мечтая вслух, однако на Стеклова речь оперативника, похоже, впечатления не произвела. — Ну что еще? — с раздражением воскликнул капитан, сердито глядя на старшину, вошедшего в комнату, где велся допрос. — Что там?

— Звонят, Сергей Сергеевич, — ответил милиционер. — Карасев говорит — что-то очень срочное.

«Все срочное у меня уже здесь», — мог бы ответить капитан, но проклятый внутренний голос наглым образом давил на совесть.

— Что еще?!

— Там какой-то Стрельцов или… Стрельков звонит… — промямлил старшина. — Чего сказать-то?

— Пусть подождет, — облизывая губы, бросил сердито Тарасенков. — Я сейчас… — Старшина ушел, а оперативник вновь обратился к задержанному: — Ты слышал, у меня дела? Так вот… — Капитан запнулся, раздумывая, как бы обратить себе во благо неожиданную помеху. — Так вот… — повторил он и продолжал уже решительнее: — У меня на тебя больше ни терпения, ни времени нет. Сейчас сюда придут два парня, одного жена бросила, он страдает, просто на стенку лезть готов. А второй… У него на днях брата с Кавказа привезли, в гробу, как ты можешь догадаться. А он у него один был, больше никакой родни. Их, конечно, потом с работы выгонят за бесчеловечное обращение с арестованным, но я уверен, что суд учтет их состояние…

Он замолчал, увидев, как вздрогнул Стеклов.

«Проняло! Проняло сукина сына!» — мысленно воскликнул Тарасенков, стараясь ничем не выдать своего волнения, и продолжил атаку:

— Да, черт тебя дери, да! Такие, как ты, очень любят жизнь. Другого ты можешь ее лишить. Особенно слабого, а вот сам… Не хочешь оказаться в руках невменяемых стражей порядка. Гаденыш! Что ж ты думал, когда убивать шел?!

— Я… Я… — заерзал Стеклов, засматривая в глаза капитану. — Я сознаюсь… Я правда убил… Правда… Я… Но почему? Почему она поступала со мной так?! Ведь я любил ее, а она… издевалась!

— Бери бумагу. — Тарасенков протянул задержанному листок. — Пиши.

Капитан готов был кусать губы, наблюдая за тем, как Стеклов выводит на листе неуклюжие закорючки. Когда он закончил, оперативник вдруг спросил:

— А почему ты хромал в ту ночь, Стеклов?

— Я? Да я ногу подвернул, там темно было… — промямлил Николай, впервые подумав, что это злобный капитан и правда многое знает.

— Увести, — с отвращением бросил Тарасенков.

Когда дверь за старшиной и арестованным закрылась, капитан, блаженно улыбаясь, откинулся в кресле.

«О черт! — подскочил он спустя секунду. — Меня же ждут! Телефон. Стрельцов? Стрельцов — брат Батуриной! Батурина нашлась?! — Теперь руки у капитана были развязаны и он мог поспешить на выручку к Лизе. — Вперед и с песней!»