Наследник фаворитки

Великолепный Павлик

Рубля с мелочью и начатой книжечки троллейбусных билетов Юраше хватило ненадолго.

Несколько знакомых, у которых он по телефону попросил взаймы, отказали под разными предлогами, не слишком при этом утруждая себя вежливостью. Продавать свои вещи? Нет, на это он пока еще не пойдет. Одежда — неотъемлемая и составная часть его самого. Продать замшевую куртку было для него примерно тем же самым, что лишиться, к примеру, руки или ноги. Оставалось взять какую-нибудь срочную халтуру. Юраша во всем великолепии южного загара и блеска заграничных шмоток направился в свое старое ателье.

Встретили его хорошо.

Юраша даже растрогался.

Предлагали: возвращайся, забудем старое, примем. Но Юраша заважничал:

— Не могу, я пошел на повышение. Вот халтуру бы взял… — Он гордо покручивал свои блеклые чумацкие усики.

Побочных заказов в ателье не оказалось.

С тем и удалился.

Когда желудок начал прилипать к позвоночнику, Юраша решился. Некогда два или три дня он стажировался как агент по распространению театральных билетов. Теперь, как видно, пришла пора использовать полученные знания.

Юраша бездумно шел по скользкой дорожке…

На этот раз мачеха-судьба, та самая, что послушного ведет, а упрямого тащит, свела его с Павликом Запорожцем. Тоже в своем роде примечательной личностью.

Павлик Запорожец так и остался заурядным человеком. У него не хватило духу окончить даже два курса института. Он начал свою карьеру комендантом молодежного общежития. Но тем не менее «выбился в люди». Помог слепой случай — личных заслуг Павлика в этом не было ни на грош.

Павлик любил прихвастнуть, что он автор-новатор самого эффективного метода воспитания молодежи — пытался внедрить в своем общежитии систему штрафных очков, подобную той, которая практикуется на спортивных состязаниях за нарушение правил игры. Но его не оценили. Пришлось искать новое поле для применения своих способностей.

На первых порах семейной жизни, обуреваемый планами личного культурно-эстетического развития, Павлик как одержимый покупал книги, выстаивал очереди за подписными изданиями. Он любил, словно завзятый книголюб, порассуждать о художественной литературе. Двух прочитанных книг, как он считал, было вполне достаточно для этого.

В его большой квартире прибавлялось книжных полок — на них выстраивались ряды книг, сверкающие золотым тиснением на разноцветных корешках. Это было эффектно, это было по-настоящему красиво. Супруге надоело любоваться разноцветными корешками. Начался отлив. Книги стали раздражать. Они собирали пыль и занимали слишком много места.

— Ну что ты понимаешь в художественной литературе? — пристала к Павлику жена. — И туда же… О господи, ты писатель, что ли? Или литературный критик? Зачем столько бумаги в доме? Ведь есть библиотеки… Стоят и только пыль собирают.

— Как тебе не стыдно, Евгения! — с ложным пафосом воскликнул Павлик, выпячивая грудь. (Он любил важничать.) — Мы собираем только классиков. Хемингуэй, Экзюпери, Фолкнер. Разве ты не знаешь, с каким трудом я доставал их? Чем лучше пишет писатель, тем труднее купить его книги.

Евгения с сожалением посмотрела на мужа:

— Ну что ты болтаешь? Достать-то ты достал, но не прочитал ни одной. Зачем они тебе?

— Ну и что? — возмутился Павлик. — Разве это мешает мне разбираться в их содержании? Есть же у меня хоть капля здравого смысла. Кроме того, я знаю мнение других людей. Я не читал, потому что занимаюсь на курсах мотоциклистов. Но когда освобожусь… — Как всякий недалекий и не очень грамотный человек, он был самоуверен и агрессивен в своем невежестве.

Супруга вздохнула и промолчала. Однако зерно было брошено и стало прорастать.

И вот настало субботнее утро. Павлик заказал по телефону такси и вместе с женой погрузил в него две тяжелые связки томов классиков отечественной и зарубежной литературы. На первый раз выручка составила сто сорок рублей.

Деньги во внутреннем боковом кармане — это всегда приятно. Чувствуешь себя настоящим мужчиной, этаким гулякой. Павлик шел по улице гоголем, наполеончиком посматривал на мужчин и снисходительно — на хорошеньких женщин. Казалось, весь мир принадлежал ему, был у него вот здесь, во внутреннем кармане. Денежки согревали душу, поднимали тонус лучше всякого черного кофе.

Весь день, валяясь на диване, он планировал, что купит за проданные книги. Много отличных вещей можно купить на сто сорок рублей. Например, охотничье ружье. И с ним ходить на охоту. Убить медведя или лося. Или уничтожить выводок волков. И тогда о нем обязательно напишут в газете. И как это было бы кстати для дальнейшего продвижения по службе. Можно купить рыболовные снасти. Шерстяной тренировочный костюм. Модельные туфли. И выиграть кучу вещей. И разом утереть нос всем знакомым, чтобы не точили о него свои длинные ядовитые языки.

— Павлик, ты опять валяешься на диване?! — заныла жена, прерывая сладостный ход мужниных мечтаний и отравляя радость его существования. — До чего ты ленив! Ешь и спишь. Хоть бы раз квартиру убрал или помыл посуду. Ведь я тоже работаю…

— Когда мы вступали в брак, то есть добровольно объединили наши судьбы, мы четко разграничили наши обязанности, — невозмутимо ответил Павлик. — Я, как мужчина, выполняю в доме всю тяжелую физическую работу, а ты — всю традиционно женскую.

— Но ты никогда ничего не делаешь! — удивилась жена. — Какую тяжелую работу ты выполняешь, хотела бы я знать?

— Нужны примеры? Пожалуйста. — Павлик, лежа на спине, закинул ногу на ногу. — Кто отвез в букинистический магазин книги? Кто колол бы дрова и носил уголь, не будь у нас парового отопления? Кто носил бы воду, если бы у нас не было водопровода? А? — Павлик, торжествуя, приподнялся на локте. — Кто?

— До чего же ты глуп, — коротко подвела жена итог спору. — Просто сил моих нет.

Павлик не на шутку обиделся и молчал весь вечер.

Назло жене так и остался спать на диване. Даже раздеваться не стал. Из принципа спал в одежде.

Утром внимание Павлика привлекла группка людей у доски объявлений в вестибюле его учреждения. Подгоняемый любопытством, он подошел к толпе, прочитал объявление, написанное красным и синим карандашами: «Внимание! Любители искусства! Сегодня в обеденный перерыв здесь будет производиться запись желающих приобрести билеты на гастроли всемирно известного Марселя Марсо. Число билетов ограничено. Представитель Госконцерта».

По инициативе одной предприимчивой общественницы в самодеятельном порядке уже производилась предварительная запись. Павлик засуетился. Честно говоря, он не знал, кто такой Марсель Марсо, а спросить — значило бы уронить себя в глазах других. Природная сообразительность помогла ему, однако, сделать вывод, что Марсель Марсо какой-то знаменитый артист. Кто-то вроде Аркадия Райкина. Вот почему Павлик тоже поспешил записаться в предварительный список. Он был уже тридцать девятым.

В рабочей комнате Павлика до обеда все только и говорили о Марселе Марсо. Павлик начал кое-что улавливать. И чем ближе был перерыв, тем сильнее росло его нетерпение. То и дело он беспокойно посматривал на часы. Уязвленное женой самолюбие требовало возмездия. Оно рисовалось ему примерно так. Он возвращается домой со службы и небрежно сообщает, что заказал два билета на Марселя Марсо. Пусть выкусит. Но почему два? Четыре. Теще и тестю. Этим вредным недобиткам. Пусть знают. Но почему четыре? А соседям?

Инициативная группа облегчила задачу представителя Госконцерта — щегольски одетого молодого человека лет двадцати пяти с блеклыми влажными глазами и чумацкими усиками на загоревшем лице. Ему вручили список. И деньги на билеты. Вокруг собралась толпа… Многие лезли напролом, совали деньги. Молодой человек — это был Юраша — стал нервничать. Его правый ус запрыгал в тике. Он и сам не ожидал, что его маленькое объявление вызовет такой ажиотаж. Пора было сматываться…

— Граждане, не толкайтесь. У меня всего пятьдесят билетов, — объявил Юраша, положил в картонную папку списки и в карман — деньги.

В этот момент на Павлика нашло.

— Запишите мне еще десять билетов, — возбужденно потребовал он, протискиваясь к столику.

— Не могу. Билетов больше нет, — огрызнулся усатик. — Пропустите меня, граждане. — Он пробрался сквозь толпу и быстро пошел к выходной двери. Павлик догнал его уже на улице.

— Будьте настолько добры. Я вас очень прошу, — горячо заговорил он, трогая «уполномоченного» за рукав.

Тот вздрогнул, обернулся и дико сверкнул глазами:

— Что вам надо? В чем дело? Кто вы такой?

— Я вас очень прошу, — внушительно повторил Павлик и многозначительно подмигнул. — Это вам, — он протянул молодому человеку смятый в потной ладони рубль. Тот, недоумевая, принял его. И тогда Павлик быстро сунул ему в руку еще тридцать рублей. — Это дополнительно на десять билетов для меня, — искательно сказал Павлик. — Сердце его замирало. Он боялся, что представитель Госконцерта откажется принять деньги. Но тот — о счастье! — оглянулся по сторонам, кивнул головой, что-то стенографически черкнул у себя в папке. Поднял руку в приветственном жесте и удалился быстрой неспортивной походкой. А Павлик так и остался стоять с застывшей улыбкой на лице до тех пор, пока представитель не скрылся из виду.

…Ах, жаль, не дали ему развернуться в должности коменданта молодежного общежития! А то бы он показал всем этим божьим коровкам кузькину мать. А сейчас ему самому приходилось улыбаться всем, кто стоял хоть чуточку выше его по служебной лестнице. Если бы только им… Гнусная привычка прилипла крепче пластыря, и вот нате-ка: ну чего ради он стоял, как обалдуй, с заискивающей улыбкой провожая взглядом спину какого-то случайного кассира? Вот он, непостижимый фокус раздвоения личности.

Билеты на концерт Марселя Марсо пришлись как нельзя кстати. Весь остаток рабочего дня у Павлика было превосходное настроение. Он мурлыкал песенки, острил, приподнимался на носки — это означало признак благодушия высшей степени. Еще бы — он вложил часть своего наличного капитала в выгоднейшее с точки зрения престижа предприятие. И утер нос всем. Пусть теперь ухмыляются за его спиной сколько хотят.

Жена тоже была поражена. Она подступила вплотную к Павлику и спросила, сжимая кулаки:

— Ты что же? Тридцать рублей на билеты истратил, дубина стоеросовая? Зачем тебе столько билетов?

Павлик не стал ничего объяснять, оправдываться или возмущаться. Он вдруг поник, сжался, молча отошел к окошку. Черное подозрение пронзило его насквозь: от макушки до пяток. Он вспомнил, что молодой человек — представитель Госконцерта — черкнул что-то у себя в бумажке, даже не спросив у него фамилии. А сам он, возбужденный, взволнованный, не догадался назвать себя.

Павлик понял: его, как и других сослуживцев, бессовестно надули. Но что ему до сослуживцев! Никто из них слишком не пострадал. Но он? Ай-ай-ай! Какой легковерный болван! Выходит, этот усатый прохвост украл у него часть библиотеки. Круг замкнулся.

Вот ради кого он бегал с высунутым языком по книжным магазинам. Как жук навозный собирал ценные издания. Ай-ай-ай! Какой позор! Какой удар! Стать жертвой такого мелкого и пошлого обмана! Надо немедленно найти этого проходимца. Решение зажгло, пробудило все жизненные силы, воодушевило Павлика.

Прежде всего он набрал в библиотеке ворох справочной литературы, начиная от Уголовного и Процессуально-гражданского кодексов, юридических справочников и журналов, кончая несколькими сборниками детективов, и с неприступно-серьезным видом погрузился в изучение вопроса.

Когда дочь, ученица второго класса, вздумала побеспокоить его какой-то пустяковой просьбой, он сердито шикнул на нее. «Не видишь, я работаю? Не мешай!» Весь вечер семья ходила на цыпочках и разговаривала шепотом. Павлик настолько глубоко ушел в чтение, что даже, вопреки обыкновению, отказался от чая. Утром он сообщил жене:

— Жаль, комиссар Мегрэ служит в буржуазной полиции. Он мог бы стать моим кумиром. Весь вечер я оторваться не мог от описания его методов!

Утром на службе Павлик удобно устроился за рабочим столом, воткнул себе в зубы трубку, раскурил ее и погрузился в аналитико-синтетические индуктивно-дедуктивные раздумья. К обеду плод напряженного умственного труда созрел: надо сообщить в милицию.

Ни один из прохожих, идущих навстречу исполненному важности толстенькому мужчине с непроницаемым лицом и трубкой в зубах, не подозревал и не мог подозревать, куда и зачем идет этот человек. Впервые в жизни Павлик переступил с такой важной миссией порог отделения милиции и страшно волновался — у него обильно потело под мышками и почему-то нестерпимо зачесалась спина. Он подошел к первому попавшемуся косяку и потерся о него спиной. Потом вздохнул и успокоенный, как бы умиротворенный решил вначале зайти посоветоваться в жэк. Уж там-то сидят люди бывалые. Они подскажут, что делать.

В помещении жэка Павлик приосанился, повел себя увереннее.

Путь его лежал мимо паспортного стола. И тут Павлик, будто битюг-тяжеловоз, замер на полном скаку. Да, ошибки быть не могло: тот самый загоревший тип стоял и как ни в чем не бывало разговаривал с миловидной женщиной. Даже пошлые бесцветные усики, уныло висевшие три дня назад книзу, теперь, как у кота, топорщились вверх.

Павлик рванулся вперед животом, намереваясь тут же на месте сокрушить и растоптать этого выродка. Но, толкнувшись всем корпусом вперед, остановился. Закралось сомнение: а если этот пошлый усатик вовсе не жулик, а порядочный человек? А если он работник уголовного розыска, выполнявший спецзадание? Что тогда? Сомнения, раздвоенность всю жизнь подводили Павлика. Он заколебался, решил увериться окончательно, получить веские доказательства. Бочком, отворачивая лицо, приблизился к тупичку, вернее, к нише в стене, рядом с которой тот тип разговаривал с женщиной, прислушался, делая вид, что погрузился в изучение инструкции о прописке, наклеенной прямо на стену.

— Лично мне ничего… — доносился до него приглушенный, тусклый голос типа. — Начальник паспортного стола мечтает… Если уж вам так хочется… Дарите пятьсот рублей, а я попрошу помочь… Практически это бескорыстно… Вы мне просто очень нравитесь…

— Я и вам подарю пятьсот рублей, только пропишите, — воркующим голосом сказала женщина, открывая сумочку. Лицо усатика вытянулось, как у лисы возле курятника.

И тут Павлик, начисто забыв комиссара Мегрэ и его методы, с негодующим криком: «А где билеты на Марселя Марсо?» — ринулся в атаку. Однако мошенник оказался проворнее. Он бросился вперед головой и угодил ею прямо в толстый живот Павлика. С жалобным стоном Павлик сел на пол.

Мошенник переступил через него и уже почти улизнул, но Павлик, превозмогая боль, в решительном, отчаянном броске поймал ноги убегающего, и тот со всего маху шмякнулся на пол. Павлик стал взгромождаться на противника, но тот успел перевернуться и, когда Павлик все-таки взобрался на него, они оказались лицом к лицу и крепко обнялись, как друзья после долгой разлуки.

Миловидной женщины давно и след простыл. На шум и стук в коридор выходили жэковские работники. Они не спешили принимать действенные меры, поставленные в тупик столь редким и неожиданным в стенах их уважаемого учреждения происшествием.

Противники между тем пыхтели, скрежетали зубами.

Сотрудники жэка внимательно наблюдали за разыгравшейся на полу битвой, резонно полагая, что она должна когда-нибудь кончиться, что преступник, раз уж он здесь, никуда от них не уйдет и что рано или поздно добродетель восторжествует, а порок будет наказан.

— Получай, собака! — рычал Павлик, пытаясь короткими пальцами захватить губу противника. — Вот тебе дюжина билетов! Вот тебе Марсель Марсо! Вот тебе всемирно известный клоун!

— Сам такой! — взвизгивал усатик, намеренно попадая пальцами в широкие ноздри Павлика. Борьба продолжалась с переменным успехом.

Диалог был неясен для удивленных жэковцев, чем и объяснялось их вынужденное бездействие.

В критический момент битвы усатик изловчился и, взвившись пружиной, нанес противнику запрещенный удар коленом. Павлик дернулся в конвульсии и замер. Загоревший молодой человек поднялся на ноги. Он был весь в пыли.

— Держите его! — тяжело дыша, он указал на распластавшегося у его ног Павлика. — Это опасный государственный преступник. Видели? Я едва справился с ним! Еще немного — и убежал бы. Сейчас стряхну с себя пыль, — добавил он, направляясь к выходу. На его вспотевшем лице не хватало половины правого уса.

Когда он усаживался на мотоцикл, в дверях показался начальник жэка. Он удивленно крикнул:

— Эй, минуточку!

Но человек на мотоцикле куда-то очень, как видно, торопился. Он даже не обернулся, включил зажигание, дал первую скорость и с треском вылетел на проезжую часть улицы. У конторы осталось лишь голубое облачко дыма. Но и оно растаяло через несколько мгновений.