Настоящая принцесса и Наследство Колдуна

Глава 17, в которой Лиза совершает чудеса дедукции

В холодном воздухе Лиза издалека отчетливо слышалась перекличка караульных, но после лютого питерского мороза радингленская зима казалась совсем безобидной и даже уютной. Повсюду еще мерцали разноцветные фонарики и гирлянды, оставшиеся с Нового года, а высоко над крышами мандариновым, янтарным огнем светились прозрачные жилища сильфов. Мостик сжалился и высадил Лизу в безлюдном Верхнем городе, так что до дворца она добралась быстро и без приключений. Радингленцы ложились спать рано, а караульных принцессе удалось обойти стороной.

Лизу знобило, зубы у нее стучали, она мечтала о горячем чае, однако твердо сказала себе, что прежде всего надо бежать к Филину и Инго и выкладывать всю, всю правду! Или сначала проведать Бабушку? А если та уже спит? Или все-таки первым делом вернуть клубок на место?

Стараясь не стучать зубами слишком громко, Лиза на цыпочках пробралась во дворец через черный ход, миновала кухню и окольными путями прокралась к комнате фриккен Бубендорф. Наверно, Амалия вместе со всеми в Цветочной гостиной.

Проверять это волшебным слухом Лиза не стала.

А зря.

Она приоткрыла дверь и отпрянула от неожиданности. В животе у нее стало так, будто ее сильно пихнули туда кулаком.

Комнату Амалии освещала одна-единственная свеча. По углам таились тени. А в кресле за письменным столом сидела сама Амалия и смотрела на Лизу в упор, сурово сдвинув тонкие брови.

Лиза замерла. Сердце заколотилось как безумное. Вот она, шпионка. А если Амалия каким-то образом пронюхала, что Лиза ходила к Паулине и теперь все-все знает?

На всякий случай Лиза поставила футляр на пол, чтобы руки были свободны, но Амалия не шелохнулась. Вот и хорошо — Лиза совершенно не представляла, как быть и что теперь делать — схватить Амалию, скрутить и арестовать? Не получится. Закричать? Филина позвать? Ох, надо было сразу бежать к нему и к Инго!

— Лиллибет, — строго сказала Амалия. — Куда вы пропали? Все волновались! Лев сказал, что вы будто бы ходили на урок музыки, но это же ложь, шитая белыми нитками! Мы не знали, что сказать ее величеству Таль!

— А… а как она? — запинаясь, выдавила Лиза.

— Плохо, — отрезала Амалия. — Мы вынуждены были повторить вашу ложь. Ваша бабушка расстроилась, что вы не пришли ее встречать, и лучше ей от этого не стало, а тут еще ускорение времени… Немедленно верните клубок!

Лиза остолбенела.

Как Амалия догадалась про клубок? Они пытались тут кого-то искать в Лизино отсутствие?

Амалия будто прочитала ее мысли:

— Неужели вы не понимаете? Только мы вас хватились, как во всем Радинглене внезапно ускорилось время. Ваша Бабушка от этого почувствовала себя дурно, и не только она. Внезапно наступил вечер, и мы поняли, что ничего не успеваем сделать с формулой. Во дворце и в городе едва не началась паника. А я сразу догадалась, что это дело ваших рук, Лиза, что вы взяли клубок и кого-то ищете, а он проматывает время.

Значит, фриккен просчитала все Лизины планы и подкарауливала ее тут нарочно. Лиза неохотно положила добычу на стол — поближе к себе и подальше от Амалии — и машинально буркнула «извините», хотя виноватой себя не чувствовала совсем.

— Вы вынуждаете меня повторять прописные истины. Нельзя брать чужое без спросу, — продолжала Амалия, окидывая Лизу пристальным взглядом. — Объяснили бы толком, для чего вам клубок, — и я бы вам его непременно дала. Но я уверена, вы затевали что-то скверное и сомневались, что поступаете хорошо и правильно, поэтому и утащили клубок тайком, а теперь хотели подложить обратно. Я жду объяснений — так кого вы искали?

«Вам, взрослым, попробуй что-нибудь объясни, — сердито подумала Лиза, — вы сразу заводите про самодеятельность и опасность и все-все-все запрещаете! И вообще, Маргарита, например, тоже отличилась — сфотографировала без спросу формулу. Интересно, ей влетело или нет, или тайное пока не стало явным?»

И тут ее осенило.

Амалия даже не догадывается, что Лиза сегодня провернула. Может, одолеть заклятие ширм удалось только Лизе и остальные Паулину не вспомнили? Ну да, Инго что-то такое говорил: ширмы подчиняются лишь тому, кто встанет лицом к лицу со спрятавшимся.

— Я советую вам во всем признаться. — Амалия предложила это мягко, но то была обманчивая мягкость — стали, обернутой в бархат. — Не приучайтесь лгать, даже если вам не хочется, чтобы о вашем проступке узнали остальные.

— Откуда вы знаете, может, мне именно этого хочется! — проворчала себе под нос Лиза. — И вообще, перестаньте меня допрашивать.

— Не вредничать и не упираться! — Амалия беззвучно стукнула изящной ладонью по краю стола. Пламя свечи шатнулось в сторону.

Хоть бы фриккен отпустила ее восвояси! Пусть считает Лизин подвиг проступком, сколько угодно! Амалия предательница и не вправе судить! Главное — наконец рассказать новости Филину с Инго! Ладно, не выманила она, Лиза, Черный замок, да и узнала про него всего ничего — про мозг и сердце. Зато сколько всего другого выяснилось!

Лиза попятилась к двери. Жалко отдавать клубок, ну да ладно, свое дело он сделал.

— Я вам еще не все высказала, — негромко остановила ее Амалия и добавила уже помягче: — Послушайте меня, Лиза. Вы думаете, что я вас распекаю и отчитываю за кражу, но дело не только в этом. Я хочу вас предостеречь.

Нужны мне ваши шпионские предостережения, подумала Лиза и насупилась, но сочла за лучшее промолчать.

— Я знаю, как вы рассуждали, — заправляя за ухо белокурую прядку, пояснила Амалия. — Вы решили так: раз все совсем скверно, то для общего блага сойдут любые действия, можно пойти на что угодно.

— Да, можно! — упрямо сказала Лиза и сморщилась, услышав собственный голос: точь-в-точь напроказившая первоклашка, отважно пытающаяся дерзить завучу. — Вы не понимаете! Бабушке же плохо! — голос у нее дрогнул от близких слез.

— Нет, нельзя! Ничего хорошего из этого не выходит.

Лизе хотелось вскочить и закричать сразу все обидные слова, которые роились у нее в голове. Как Амалия смеет разводить нравоучения? Из-за нее погибли радингленцы, пропали мама с папой и волшебники!

Она не бросила Амалии обвинение в лицо только потому, что боялась спугнуть. Кто знает, что у фриккен на уме.

— Лиза, я ведь забочусь о вашем благе, — терпеливо и устало говорила Амалия. — Вы талантливая волшебница, но вам надо твердо запомнить: нельзя действовать нечестными путями и тем более нельзя быть такой самонадеянной. Одна ошибка может обойтись очень дорого — не только нам, но и всем, кого мы любим. — Амалия сплела перед собой пальцы, и Лиза заметила, что они подрагивают. — Я знаю об этом не понаслышке, а на собственном горьком опыте.

У Лизы в горле образовался ледяной кубик.

«Неужели сейчас признается в шпионстве? Неужели Амалия сама хочет, чтобы ее уличили?» — она вспомнила, как Амалия во время давешнего совещания упорно сводила разговор на то, как важно покарать предателей.

— Вы… не представляете, чем чреваты такие ошибки и самоуверенность. Не дай вам Бог такой участи, — севшим голосом сказала фриккен. — Я допустила непоправимую ошибку, а вы, надеюсь, нет, вот я и хочу помочь вам, пока еще не поздно.

Она по-прежнему смотрела не на злополучный клубок, а на саму Лизу. И Лиза приняла решение.

— Нет уж, — упрямо пригнув голову, заявила она. — Сначала вы, фриккен, расскажете про вашу ошибку! Подробно!

Пусть сознается! Если что, Лиза заставит Амалию повторить все при свидетелях.

— Подробно не получится, — Амалия вдруг сникла, как увядший цветок, и печально покачала головой. — Я всего-навсего помогла одному больному старику сделать то, что ему было не по силам, — тщательно подбирая слова, произнесла она и запнулась.

Лиза отчетливо услышала, как слова застревают у фриккен где-то в горле, и какая-то сила не пускает их на волю. Амалия хочет во всем сознаться, но почему-то не может, хоть и клянет себя!

Почему, ну почему Лиза раньше не додумалась прислушаться к молчанию Амалии волшебным слухом?! Надо было сделать это еще на совещании!

Как быть? Кто перед ней? Шпионка и враг, которому нельзя доверять, или жертва чьей-то злой воли? И то и другое?

В голове у Лизы забрезжила какая-то смутная догадка.

Помощница… и больной старик… и непосильное дело.

А когда мы совещались, Амалия вопреки всякой логике требовала срочно найти предателя, открывшего Мутабору Белую книгу!

И не кто иной как Амалия сделала так, что зеркала в Радинглене стали шпионить в мутаборскую пользу.

Он ее заставил! Сначала с книгой, потом с зеркалами!

— А скажите, фриккен, — медленно и осторожно поинтересовалась Лиза, еще не веря в свою удачу, — у этого старика ведь был артрит? Ему… ему даже книжку было не открыть?

Амалия подняла на Лизу серьезные бирюзовые глаза.

Потом молча кивнула.

Она помнила тот день — вернее, ночь — как если бы это было вчера.

…В окна кунсткамеры Магического факультета безостановочно хлестал осенний дождь. Поэтому девочка в синем макинтоше, неожиданно возникшая посреди пустого, слабо освещенного вестибюля, промокла с ног до головы.

Собственно, девочке не полагалось здесь находиться, но именно поэтому она сюда и проникла — на спор. Отступать не хотелось — она к этому не привыкла, ей все всегда давалось легко, да и взрослые твердили: «Ты вундеркинд, Аль, ты настоящее маленькое чудо». Немудрено, что, сама того не замечая, она начала задирать точеный носик и непоколебимо верить в свое всемогущество.

Попасть в кунсткамеру труда не составило — она и не подумала тратить силы на заговоренные двери, просто прошла сквозь стены. Это умение девочка освоила недавно и никому пока о нем не рассказывала. Она поежилась и откинула на спину мокрый капюшон. Брызги полетели во все стороны. Девочка скривилась — ничего, до утра высохнут, и следов не останется. Повертела головой — запрыгали по плечам светлые косички. Заметила солидный фикус в кадке, у которого вместо листьев росли ярко-желтые листки плотной бумаги. Сорвала один и бережно спрятала в карман макинтоша. Вот и первое доказательство — пропуск в здание. Со вторым придется повозиться. Она еще раз огляделась: юная фриккен раньше никогда здесь не бывала. В эту кунсткамеру не водили экскурсий и даже из взрослых волшебников пускали далеко не каждого. Что уж говорить о пятнадцатилетней барышне, принятой на Магический факультет в столь юном возрасте за необычайные таланты. Потому-то девочка и заключила пари с легкомысленным первокурсником на три года ее старше.

Повезло, что никто из магов не забрел сегодня ночью поработать в тишине!

Теперь ей предстояло самое главное — пробраться в хранилище волшебных книг, на третий этаж. Это хранилище было заперто куда более мощными чарами, чем магический арсенал или другие залы кунсткамеры. Нет ничего опаснее волшебных книг. Именно поэтому самолюбивая Аль и заявила приятелю Клаусу, что побывает не где-нибудь, а в книгохранилище. На меньшее она была не согласна.

Как заправский маг, девочка потерла ладони, чтобы согреть пальцы, и решительно двинулась к глухой на первый взгляд стене, за которой — девочка это точно знала — было книгохранилище. Напряженно нахмурилась, упрямо пригнула белокурую голову и шагнула вперед. Протискиваться сквозь стену, защищенную чарами, было нелегко — в отличие от обычных стен, сквозь которые она проходила как сквозь кисель, эта пружинила точно резина, и одновременно обдирала бока и локти, словно узкая теснина в скале… и жалила, будто злая крапива. Невидимый проход становился все уже. Девочка стиснула зубы, развернулась боком, задержала дыхание.

Ох уж эти взрослые! Не могли сделать обычную дверь! С дверью бы она справилась в два счета. Нет, надо обязательно разводить таинственность, накладывать тройные чары! Сами, небось, проходят и не морщатся — ну еще бы, когда пропуск есть, наверно, стена просто расступается и все. Несправедливо! Вот и получайте. Захочу — пройду.

Ни малейших угрызений совести она не испытывала.

Стена осталась позади, и девочка очутилась в темной шахте — только без лифта. Упругий теплый воздух потащил ее вверх, и через минуту она стояла на пороге книгохранилища.

Девочка облегченно вздохнула и сразу почувствовала, что здесь даже пахнет по-особому. На нее повеяло ночным лесом. Здесь царила полутьма, и в ней там и сям мерцал свет на отдельных полках и еще в каких-то стеклянных витринах, больше похожих на аквариумы или террариумы. Книжных стеллажей было мало, да и те терялись в густой поросли кустарников и деревьев, почти закрывавшей окна. Звук дождя сюда почти не проникал, а лес шуршал, вздыхал, потрескивал. Она ступила вперед и посмотрела себе под ноги. Так и есть! Вместо дубового паркета — плотный, пружинистый ковер опавших листьев. Девочка даже показалось, что в древесных кронах перепорхнула и свистнула какая-то разбуженная птаха, от чего незваная гостья вздрогнула и принялась настороженно озираться. Потом крадучись отправилась обследовать помещение, высокий потолок которого терялся где-то в темноте. Под потолком, кажется, тоже кто-то шуршал.

По сравнению с читальным залом обычной библиотеки, где полки закрывали все стены сплошь, в хранилище кунсткамеры книг было не так уж много, да и не все они походили на книги. Девочка, забыв о своей цели, медленно обходила зал. Рот у нее сам собой приоткрылся от любопытства и восторга, самоуверенная гримаска пропала.

Здесь были свитки в футлярах. Кристаллы. Прозрачная шкатулка, а в ней — ожерелье из плоских камушков, покрытых узорчатой насечкой. Фрагмент настенной мозаики в раме. Книги, запертые в серебряные клетки. Книги, закрытые на замок. Книги, поблескивающие какими-то гайками, винтиками и пружинками на корешке. Книги с часовыми шестеренками — тихо и мерно тикающие. Книги, обросшие густым пушистым мехом, тусклой чешуей, изумрудным влажным мхом, шероховатой корой. У одной книги на кожистой обложке сонно моргал багровый глаз. Отдельные лежали под стеклянными колпаками разного цвета; над некоторыми висели лампы, а то и термометры. Большой том, лениво колыхая полупрозрачными охряными листами, как рыба плавниками, лежал в открытом виде в объемистом аквариуме — вода бурлила пузырьками, на песочке зеленели водоросли, а подле аквариума стояла наготове коробка с резиновыми перчатками. Возле каждого экспоната белела табличка с подписью, причем девочка, как ни старалась, поняла далеко не все из написанного.

Где-то вдалеке приглушенно пробило полночь. Часы на колокольне Святого Ульфа! Девочка быстро-быстро заморгала и как будто проснулась: глаза ее из восторженных вновь стали сосредоточенными. Теперь ей было не до удивительных книг и не до этикеток под ними. Она еще раз обошла хранилище, высматривая что-то и нетерпеливо фыркая. Ну где же оно! В этом лесу поди найди! Ага, вот!

В углу, полускрытая завесой плюща, скромно стояла еще одна цветочная кадка, на этот раз с карликовым кленом, у которого листья были оранжевые. Девочка осторожно сорвала листок, сунула в карман, к первому. Уф, готово. Теперь Клаус поверит как миленький. Главное — успеть предъявить ему листья завтра же, то есть сегодня же утром, потому что ровно через десять часов они рассыплются в пыль. Она с сожалением обежала глазами книгохранилище. Когда еще получится побывать здесь снова! И вдруг взгляд девочки упал на небольшую витрину у самой стены, отделявшей помещение от читального зала.

Как это она не заметила раньше? Витрина пустая, подсветка включена, а стекло почему-то сдвинуто в сторону. Интересно, здесь тоже была книга? И куда она делась? И неужели нет никакой сигнализации? Странно.

Девочке вдруг стало очень холодно, точно между лопаток приложили лед. Но это был не лед, а чей-то пристальный взгляд.

Из темного угла хранилища выступила какая-то высокая тень. «Попалась! — метнулось в голове у девочки. — Сейчас придется объясняться! Меня отчислят!»

Но в следующее мгновение на лицо незнакомца упал свет от пустой книжной витрины, и девочка отшатнулась.

Алоис Притценау, великий музыкант и известный в местных кругах маг, умер, и потому никак не мог стоять посреди хранилища.

Не то чтобы на Магическом факультете не верили в привидения — с ними работали. На отдельных кафедрах, куда девочке пока что вход был заказан. Однако она точно помнила, что видела фотографию этого старика в газете, в траурной рамке, не так давно — месяца три-четыре назад. И даже помнила, как его зовут… звали. Когда она только приехала в Амберхавен, он уже не выступал и не преподавал, но ей о нем много рассказывали. Например, знакомый оборотень по фамилии Филин, преподаватель с соседней кафедры, — тот говорил, что музыка Притценау не всякому по силам, такая она сложная.

Высокий, неестественно прямой старик с желтоватыми космами кашлянул и поманил девочку к себе. Скрюченным пальцем левой руки — правую он прижимал к груди.

Или он заставил всех поверить, будто умер, а сам где-то прятался? Но зачем?!

— Чего ты ждешь, девочка? Подойди сюда, будь так любезна.

Голос был слабый, надтреснутый, но в нем звучал такой нажим, что не послушаться не получилось.

Ноги сами понесли ее к старику, хотя коленки и подгибались.

— Так. — Старик повернулся к ней всем телом, будто у него не гнулась шея, и посмотрел на девочку сверху вниз выцветшими белесыми глазами. — Юная исследовательница, пытливый ум. Очень хорошо.

Сейчас спросит, что я здесь делаю, поняла девочка.

Но он не спросил.

От него слабо пахло кофе, едко — сердечными каплями и затхло — непроветренными комнатами. Она чуть не наморщила нос.

— Как тебя зовут?

Она ответила — едва слышно. В горле пересохло.

— Замечательно, что ты здесь, девочка, — сказал старик, точно и не слышал ее имени. — Ты мне сейчас поможешь с этой книгой, хорошо? — Говорил он спокойно, даже мягко, но смотрел на нее как-то слишком пристально.

Тут только девочка пригляделась и поняла: пальцы у него, похоже, не гнулись совсем и были скрючены на маленькой пухлой книжке в белой обложке, будто птичьи когти на добыче.

— А если я не хочу вам помогать? — дерзко спросила девочка и попыталась отступить.

Скрюченные когти впились ей в запястье.

— Но, но, глупости, глупости! Прекратить, — недовольно сказал старик. — Чего ты испугалась? Всего лишь маленькая просьба. Руки у тебя, я вижу, ловкие, хорошие руки. Книга нужная, откроешь и можешь быть свободна. Я пришел поработать ночью, когда никто не мешает. Днем даже здесь толкутся маги… ни минуты покоя… — Голос перешел в бормотание.

Девочка замерла, боясь шевельнуться. Неужели он думает, что она его не узнала?

Старик слегка встряхнул ее.

— Открой и уходи, и смотри мне, чтобы молчать об этом. — Он неприятно усмехнулся, показав неестественно белые зубы. — Тогда и я никому не скажу, что ты была тут. Тебе ведь совсем ни к чему, чтобы кто-нибудь об этом пронюхал, да, девочка? Мы договорились?

Ей оставалось только кивнуть — теперь девочка поняла, что дело нешуточное.

— Так вы книгу мне дайте, — еле слышно попросила она.

— Возьми.

Старик, не спуская с книги глаз, протянул ее девочке.

Белая книжка как будто ничего не весила. Девочка с любопытством повертела ее в руках — неужели и эта тоже волшебная? Ничуть не похоже, томик как томик… вроде карманного словаря. И замка никакого нет, как она может плохо открываться? Ну-ка… Переплет, кажется, тугой… странно, а на вид она старинная, потрепанная.

Страницы были плотно сомкнуты и поддались не сразу. А потом в лицо девочке вдруг ударил яркий свет, словно внутрь книги была вделана лампа. Девочка ахнула и от неожиданности зажмурилась. Ей стоило немалых усилий удержать книгу в раскрытом виде — половинки так и норовили сложиться, будто намагниченные.

Страницы книги были идеально белы и пусты, как нетронутый снежный наст на ярком солнце.

Книга вырывалась, трепыхалась, будто пойманная птица. Глаза у девочки заслезились, она покачнулась и свет, плясавший по стенам, как взбесившийся луч прожектора, теперь ударил в окно.

Старик что-то прошипел и вырвал книгу у нее из рук.

Слепящий свет от страниц теперь бил ему в лицо, отчего стала отчетливо видна каждая морщина, а само лицо превратилось в причудливую шевелящуюся маску. Но старик почему-то не зажмурился — наоборот, он поднес книгу к самым глазам и быстро, сосредоточенно забормотал.

Она различила лязгающее железом слово «доппельгангер» — смутно знакомое и почему-то жуткое.

А через мгновение старик исчез. Там, где он только что стоял, по полу кунсткамеры медленно, как расплавленный асфальт, растекалось нечто среднее между черной лужей и густой тенью. Воздух стал плотным и вязким — девочка едва могла дышать. Медленно, будто двигаясь под водой, она попятилась в угол.

Черная бесформенная лужа-тень липко поблескивала на полу, но щупальца ее почему-то замерли, точно замерзли, а потом она пошла крупными пузырями и вдруг взметнулась вверх.

Окружающий мир померк, все затянул сумрак, сквозь который уже было не разглядеть стены и книги. Черная тень вздымалась, как сталагмит в пещере, образовывала покрытые потеками колонны — как черные свечи — и своды, похожие на скелет какого-то гигантского чудовища, над которым распростерты перепончатые нетопырьи крылья.

В голове у девочки гудело, ей хотелось заткнуть уши, но она не могла даже пальцем пошевельнуть. А потом она поняла, что это гудит сама тьма, и низкий гул переходит в многоголосый стон, от которого болит все тело, до кончиков пальцев, до костей, будто от безжалостного мороза. И все же в этих звуках был какой-то строй и лад, и они напоминали музыку.

Зажмуриться девочке тоже не удалось, поэтому она отчетливо увидела, как под черными, уходящими ввысь сводами, возникла фигура старика. Фигура походила на фитиль огромной свечи, но только пламя этой свечи было черным.

— Слушай меня внимательно, — раздался из клубящейся темноты голос герра Притценау, крепнувший с каждым словом. — У нас с тобой теперь есть общая тайна. — Голос засмеялся, и это был уже не старческий скрипучий смешок, а гулкий, как из погреба. — У меня серьезные виды на Амберхавен и не только, но мне потребуется помощник в этом мире… вот ты мне и пригодишься.

Девочка хотела было крикнуть «я не хочу!», но не смогла даже разлепить губы.

— Так-то лучше, — удовлетворенно усмехнулся тот, кто только что был Притценау. Дряхлый старик на глазах у девочки превращался в какое-то непонятное существо, непохожее на человека — с длинными, тонкими, точно паучьи лапы, руками, с извилистыми пальцами, крепко сжимавшими Белую книгу.

— Запоминай: теперь я бессмертный доппельгангер Мутабор, и ты будешь слушаться моих приказов. Велю — будешь доносить, велю — начнешь шпионить и вредить. За это я сделаю тебя знаменитой волшебницей, ведь ты способная. Но помни — если мне потребуется твоя сила, я буду черпать ее, сколько пожелаю.

Девочка в изнеможении оперлась на ближайшую книжную витрину. Ей казалось — секунда, и ноги подогнутся. Она попыталась разглядеть лицо Мутабора, но вместо него видела лишь бледное пятно — ни рта, ни носа, только темные провалы глазниц.

— Хочешь запомнить меня в лицо? — Мутабор погрозил ей пальцем. — Не выйдет. В моем распоряжении теперь тысяча личин, и я буду являться тебе под разными — сам тебя найду, когда потребуется. А если ты попробуешь рассказать обо мне хоть одной живой душе… Или нет, лучше я наложу на тебя заклятье: слова будут застревать у тебя в горле, девочка. Не пробуй от меня спрятаться, я найду тебя везде. И не пытайся покончить с собой — не получится.

Тьма за спиной у Мутабора сгустилась и соткалась в черный плащ с капюшоном. Доппельгангер поднял обе руки, чтобы надвинуть капюшон на лоб, и… выронил Белую книгу.

И когда та, хлопая страницами, будто крыльями, полетела на пол, девочка нашла в себе силы метнуться и подобрать ее.

Черная фигура рванулась к ней, но дотянуться не смогла — Мутабора отделяла от девочки невидимая, но прочная стена.

— Отдай! Отдай книгу, дрянная девчонка! — долетело откуда-то, словно из бесконечного далека. От этого вопля в зале разбежалось эхо.

Выпустить книгу из рук у девочки почему-то не получилось — та как прилипла.

— Отдай! — Голос удалялся, призрачные колонны и своды заклубились, закручиваясь вокруг старика и постепенно поглощая его, и все заткал черный дым, из которого доносилось:

— Я тебя еще найду!

Дым, вместо того, чтобы растечься, как обычно бывает с дымом, все сгущался и постепенно стянулся в облако, которое повисло посреди зала. Оно делалось все плотнее и меньше, пока не превратилось в черный дымовой шар и не исчезло.

Девочка с трудом распрямилась — оказывается, она сидела на корточках, сжавшись в комок и притиснув книгу к груди.

В кунсткамере воцарилась тишина, даже книги не шуршали — испугались, что ли? Дымом не пахло, и ничто, кроме сдвинутого стекла витрины, не говорило о случившемся. Даже следов на полу не осталось. В голове у девочки мелькнула смутная мысль про отпечатки пальцев… хотя, конечно, у магов-детективов есть методы посильнее… Она спрятала руки в рукава свитера, тщательно протерла книгу, на слабых ногах проковыляла к витрине и водворила экспонат на место. Протерла и стекло. На мгновение девочке показалось, что сейчас она просто рухнет тут же, в хранилище — так ее колотило со страха. Но она встряхнулась, глубоко вздохнула и, пригнув голову, двинулась к выходу. Впрочем, обратно стена пропустила незваную гостью беспрепятственно.

Домой девочка пробралась незамеченной — это ей было не впервой, и хозяйка студенческого пансиона, куда определили юное дарование, даже не ведала, что Аль частенько совершает одинокие ночные прогулки. Девочка обнюхала макинтош и свитер — нет, дымом не пахнет. Может, это вообще был не дым. Потом вытащила из кармана два листка — желтый и оранжевый, — вздохнула и тщательно порвала оба на мелкие кусочки. Пропади оно пропадом, это пари. Придется завтра соврать Клаусу, что ничего не вышло. Ведь если кто-нибудь догадается, что в хранилище побывал посторонний…

Увы, о том, что Белую Книгу вынимали из-под стекла, все-таки стало известно. Как именно, нарушительница запретов так и не узнала, но, по крайней мере, ее саму ни в чем не заподозрили. Однако до девочки дошли слухи о том, что в Амберхавене разразился скандал и королевство Ажурия в срочном порядке затребовало уникальный артефакт обратно, а в кунсткамере учредили охрану из магов-дежурных.

То было первое поражение юной волшебницы. Первое в длинной череде других. Девочка слышала, кто такие доппельгангеры, а после той ночи решила выяснить подробности и поняла, что, на свою беду, обзавелась страшным врагом. Эти многоликие твари получались из самых бессовестных и сильных черных магов, но появлялись они не чаще, чем раз в несколько столетий, и о последнем таком чудовище девочка прочла в старинном трактате восемнадцатого века. По дошедшим до наших времен свидетельствам, никто из доппельгангеров прошлого бессмертием не обладал, и всех их удалось уничтожить.

А Мутабор стал первым бессмертным.

И обещал напомнить о себе. Амалия знала, что свое обещание он сдержит. Рано или поздно.

Фриккен Амалия Бубендорф очнулась от воспоминаний и посмотрела на сидевшую напротив рыжую Лиллибет. Принцессе почти столько же, сколько было Амалии, когда она попала в рабство к Мутабору. Каким облегчением было бы рассказать девочке все! Но заклятье Мутабора еще не утратило своей силы. Хорошо, что Лиллибет так догадлива.

— Так вы все поняли, Лиллибет? — спросила Амалия. — Я не могла никому ничего рассказать напрямую — ни устно, ни письменно.

— Но ведь Мутабора давно нет! Его чары уже должны рухнуть! — вспомнила Лиза.

— Чары лишь ослабли — ведь остался Черный замок, — сказала Амалия, — а он — продолжение хозяина.

Вот оно что, подумала Лиза. Амалия шпионила не по своей воле и не переставала надеяться, что когда-нибудь ее разоблачат. Она подбрасывала нам намеки и подсказки, а нам было не до того, и намеков никто не понимал.

Свою волшебную силу Амалия стала терять после смерти Мутабора: говорили же, что магия слушается ее все хуже и хуже. Но фриккен пыталась искупить свою вину и помочь нам хотя бы советами.

— Я… я сделала что могла — и с яблоком, и с замком, — произнесла Амалия. — Мало, конечно.

— Хотите, я все расскажу Инго и Филину? — в лоб спросила Лиза.

— Да, сделай милость, — прошептала Амалия. — Пусть казнят, если хотят.

Но все пошло совсем не так, как они обе рассчитывали.