Настоящая принцесса и Наследство Колдуна

Глава 6, в которой заморская гостья допускает роковой промах

Первого января на опушке леса неподалеку от глухой карельской деревушки прямо из мерцающего снежной пылью воздуха внезапно возникла странная пара: ладный седой мужчина профессорского вида в несерьезной для здешних холодов куртке и дама, у которой из-под дубленки сверкал подол парчового платья до пят.

— Наконец-то, фриккен Амалия! Перенеслись с третьей попытки… — озабоченно сказал седой. — Надо нам было навигатор прихватить, техника волшебству не помеха. Ты что-то не в форме сегодня… и в последнее время.

— А ты сегодня воплощенная тактичность! — оскорбленно парировала амберхавенская волшебница, щурясь от низкого утреннего солнца — еще только рассвело. — Напоминаю — я главным образом теоретик и делаю что могу. В прошлый раз, когда мы распутывали города, то действовали сообща, я только давала вам указания.

— Хорошо, прости, я что-то разволновался, — извинился Филин. — Не будем терять время на препирательства.

— Тем более, что мы и так потеряли время из-за моих недолетов и перелетов. — С ехидцей подхватила Амалия. — Нам туда? — она кивнула на черные ели, убеленные снегом.

— Да, поблизости они уже поискали, видишь, буран был ночью, причем почему-то лишь в лесу. Тропинку от околицы к лесу не замело, Левины следы ведут именно в лес и там обрываются. Филин и Амалия только что поговорили с растерянными родителями Левы и их друзьями. Ни мама Соня, ни папа Тигран, — решительно никто не мог взять в толк, что случилось. Правда, они знали, что у Левы есть тайные Хранительские обязанности, но ведь здесь-то не Петербург! Лева, на равных путешествовавший с гномами под землей, Лева, которого отец через год-два уже обещал взять подручным в геологическую экспедицию, — этот самый Лева в новогоднюю ночь почему-то ушел один в глухой карельский лес. И похоже было, что он нарочно выждал, пока все лягут спать, и ускользнул, хотя накануне взрослые громко толковали о волках, которые в этих краях зимой забегают прямо в деревню. Такой фортель был скорее в духе неугомонного дракончика Конрада, но никак не благоразумного Льва! Впрочем, сколько ему лет, этому Льву? Четырнадцать? Амалия горько усмехнулась. Она-то отлично знала: в четырнадцать лет даже самые благоразумные иногда теряют голову и ввязываются в рискованные авантюры…

Мама Соня, уже знакомая с волшебством, умудрилась объяснить остальным, что Филин с Амалией в помощи и сопровождении не нуждаются, а потому вопросов им не задавали — вручили термос, показали, в какую сторону лес, и обещали ждать, сколько понадобится…

… Филин усадил Амалию на поваленный сосновый комель и сказал, прежде чем перекинуться:

— Я тебя сразу позову, Аль. Ты услышишь.

Миг — и над сверкающими снегами и черным лесом взвилась огромная ушастая птица. Волшебник почти сразу углубился в лес, причем летел он не над деревьями, а ловко лавировал между стволов — все филины и совы в совершенстве владеют этим искусством.

Амалия проводила его взглядом, заслоняя глаза от солнца. И задумалась.

В этой истории что-то не сходилось. Взрослые обнаружили исчезновение Левы еще затемно, тогда же начали поиски и позвонили Филину. Следы Левы замело — судя по сугробам, пурга под утро разыгралась нешуточная, хотя еще часа в три-четыре ночи, когда все водили хоровод перед избой, небо было ясное, звездное, ни облачка. Амалия задумчиво потеребила воротник. Странная пурга. Взялась из ниоткуда, прошла по лесу, почти не тронув деревню, и стихла. Магия? Но откуда здесь магия?

— Уху! — донеслось откуда-то из чащи леса меньше чем через полчаса. — Уху!

Амалия склонила голову набок, прислушалась, что-то прикинула: громкое уханье филинов разносится километра на четыре. Не понравилось ей это «уху»: оно звучало тревожно, а не победно. Фриккен Бубендорф вскочила, но секунду-другую помедлила, словно не решаясь пустить в ход волшебство, которое все чаще ее не слушалось. Потом все-таки начертила перед собой причудливый знак и растворилась в воздухе. Через минуту она уже стояла посреди небольшой поляны в чаще леса.

Филин сидел на вздыбленных корнях вывернутой могучей ели, весь взъерошенный, громогласно ухал и бил крыльями. Вывернутых елей, а также сосен, здесь было немало: поляна явно образовалась буквально вчера, безветренной лунной ночью, когда какая-то неведомая, и оттого особенно страшная сила промчалась по лесу, круша все на своем пути и ломая столетние стволы пополам, как спички. Земля была изрыта глубокими песчаными ямами, больше похожими на воронки от взрывов. А ведь на опушке даже снежинки на ветках лежали одна к одной!

— Глаукс, где он? — Амалия, увязая в снегу, подбежала к Филину.

— Уху! — Филин перелетел на соседний корень, потом на край ямы. Амалия глянула вниз и увидела на дне темный холмик, припорошенный снегом. Филин спикировал прямо в яму и клювом попытался потеребить лежащего Леву. Обратно в человека Филин так и не превратился, но о причинах Амалия не спрашивала: темные чары подобной мощи способны сковать любого оборотня, даже если он вдобавок волшебник. Амалия и сама ощущала присутствие злой магии, но понимала, что теперь ей придется справляться своими силами, даже если их осталось не так уж много. Другого выхода нет.

Осторожно ступая, Амалия подошла к самому краю ямы, бережно вынула из внутреннего кармана дубленки самую обыкновенную на вид пудреницу, раскрыла ее и навела зеркальцем на яму, а потом сделала рукой с пудреницей такое движение, будто забрасывала невидимую удочку. Губы волшебницы едва заметно шевелились. Филин бесшумно вылетел из ямы и сел ждать. Отсчитав до десяти, Амалия развернула зеркальце к себе и напряженно уставилась в него. На лбу у нее выступила испарина.

— Только бы получилось… — пробормотала Амалия. — И чем это он укрыт? — спросила она в пространство, не отводя глаз от зеркальца. — Откуда бы здесь взяться одеялу? Нет, это другое… Ну-ка, ну-ка…

Сначала ничего не происходило, а потом воздух заколебался, как от жары, — и Лева уже лежал не на дне ямы, а на снегу у ног Амалии.

— Пожалуйте. Зеркало Цинциннатуса! — с нескрываемой гордостью сказала Амалия и утерла лоб платочком. — Это тебе не навигатор какой-нибудь, Глаукс.

Она присела на корточки и склонилась над Левой. Мальчик почему-то был укрыт плотным плащом вроде тех, какие носят горные пастухи — шерстяным, с капюшоном. Амалия распутала плащ, — руки у нее тряслись от усталости и от волнения, — проверила у Левы пульс на шее и с облегчением выдохнула.

— Спит, — сказала она Филину, — только очень глубоко, даже чаем не напоишь. Вроде бы теплый, сейчас посмотрю, не обморозился ли. Так, ссадина на щеке, — это пустяки… Глаукс! Ты только погляди на рукавицы! Вот странно!

Грубые холщовые рукавицы явно предназначались для взрослого мужчины и с Левы сваливались. И были они перепачканы в свежей земле, словно в них совсем недавно возились в огороде или в саду, — сырой, черной. «Здесь такой взяться неоткуда», — пробормотала озадаченная Амалия. Когда она стянула рукавицу с левой руки спящего, сжатой в кулак, луч зимнего солнца вдруг поймал на пальце у Левы что-то сверкающее, синее.

— Уху! — Филин метнулся ближе и взволнованно забил пестрыми крыльями.

Это был крупный серебряный перстень с ярким, чистым сапфиром, тоже явно на мужскую руку.

— Ничего не понимаю… — растерянно пробормотала Амалия, тронув самоцвет. — Еще и это! Глаукс, что будем делать с мальчиком — нести его в Петербург?

Филин ожесточенно замотал головой — чуть ли не на триста шестьдесят градусов.

— Ох, и не поговоришь с тобой толком… — Амалия выпрямилась. — Значит, сразу в Радинглен? Обморожения нет, но сон какой-то странный, а там Мелисса, она его быстрее выходит. И с тобой проще будет.

— Уху!

— Вот и я так думаю, — кивнула Амалия. — Только я все-таки на минутку заверну в деревню — предъявлю его маме. — Она подняла руку, выгнув кисть, как на соколиной охоте, и натянула рукав дубленки до самых кончиков пальцев. — Садись, поехали.

Филин послушно взлетел и мягко уселся у нее на руке, стараясь не задеть запястье когтями.

— В этом есть свои плюсы, — утешила Филина волшебница. — Троих везти — не двоих, расчеты менять не придется, да и весишь ты так меньше.

Филин в ответ возмущенно засверкал оранжевыми глазами и резко отвернулся. Не любил он засиживаться в птицах, да еще не по собственной воле.

В последний момент Амалия вдруг выудила из снега какой-то аляповатый плоский предмет.

— Наверно, Лева обронил, — она показала Филину яркий сувенирный магнитик с Петропавловской крепостью и Исаакиевским собором. — Вдруг это что-то важное?

— Уху! — одобрил ее Филин.

— А теперь домой! — сказала фриккен Бубендорф и пропала с крыльца.

… Когда Лева открыл глаза, над головой у него был расписной потолок радингленского дворца и знакомая люстра из радужных стеклянных висюлек, а под головой — подушка. Из-за плотных штор пробивалось утреннее солнце. Рядом с Левиной кушеткой сидели Амалия и Мелисса — с кружкой травяного отвара наготове. От кружки поднимался душистый парок. Было слышно, как в соседней комнате Инго что-то говорит, обращаясь к сердито ухающему Филину — то ли «потерпите», то ли «подождите». Это Леву сразу насторожило. Почему это Андрею Петровичу не расколдоваться?

Глупых вопросов «где я?» и «что со мной?» Лева не задавал. Голова у него сразу же заработала очень быстро, только вот случившееся вспоминалось какими-то клочьями и ошметками.

— Родители знают? — сипловатым голосом спросил Лева и сел. Болела нога и саднила царапина на щеке. — Фриккен Бубендорф, это вы меня нашли?

— Мы с мейстером Глауксом, — уточнила Амалия. — И родителям тебя предъявили, не беспокойся. Просто они согласились, что Мелисса быстрее поставит тебя на ноги.

— Вот спасибо! А теперь мне надо срочно поговорить с Инго. — Лева попытался вскочить, но болезненно закряхтел и плюхнулся обратно.

— Вы лежите, лежите, доблестный Лео! Ссадину я вам смазала, и вот лекарство, пейте, — захлопотала Мелисса. — Отлеживаться надо, у вас нога растянута. Что за новогодняя ночь такая! Муж вот тоже простыл — все по домам в новый год сидят, а его понесла нелегкая под утро на Вольную набережную, провалился в полынью и промок до нитки! — Она покачала головой.

Лева промолчал. Мелисса в прошлом году вышла замуж за Гарамонда, радингленского Хранителя. А тот в новогоднюю ночь должен был схоронить подальше от города отманку и тем самым перекрыть Черному замку путь в Радинглен. Вдруг сердце у Левы тревожно стукнуло, и он поспешно пошарил у себя в кармане. Магнитика не нашел.

Уф!

Значит, он все-таки успел выполнить задуманное. Теперь Черному замку закрыт путь и в Петербург. Ну, ради этого ногу и сломать не жалко, не то что растянуть!

— Ты легко отделался, Лев, — раздался из-за двери голос Филина. — Могло быть хуже. Судя по всему.

Волшебник стремительно вошел в комнату. Короткими, рублеными фразами он изъяснялся потому, что все не мог разговориться после птичьего обличья. Вслед за Филином появились Инго с Лизой.

— Левушка! — радостно закричала Лиза, забыв на минутку про новогоднюю обиду. — Ну ты нам устроил! Рассказывай, что было! Зачем тебя в лес понесло? — она почувствовала, что Инго тихонько дергает ее за локоть, и смолкла.

— По делу! — веско ответствовал Лева. — Дело у меня было в лесу. Сожалею, что так всех напугал, да еще погнал вас, фриккен Бубендорф и Андрей Петрович, в такую даль, но возникли непредвиденные обстоятельства.

— Ах, совсем забыла, какая же я беспамятная! — Амалия, спохватившись, извлекла из кармана что-то круглое, не больше овсяной печенюшки, и протянула Леве. — Я нашла эту вещицу рядом в снегу, подумала — ваша, потерялась…

Лева сдавленно охнул, как от боли.

«Чего это он?» — не на шутку испугалась Лиза. Ну, пестрый сувенирный магнитик, такие в киосках продают, а на нем — Исаакий и Петропавловка, и изображены так, как они на самом деле стоять не могут. Под небывало синим небом. Обычный питерский сувенир. Или не обычный? Лицо у Левы сделалось такое расстроенное и растерянное, что Лизе стало не по себе, и остальным, кажется, тоже, особенно Амалии.

— Госпожа Мелисса, мне надо срочно встать! — резко сказал Лева.

— Срочно нельзя, — покачала головой радингленская аптекарша. — Я вам ногу антигравитином намажу, он быстро действует, но не раньше, чем через три дня, и то если простуды нет.

Лева глухо зарычал и саданул подушку кулаком. Амалия испуганно прижала руки к груди и боялась дышать. Лева старался на нее не смотреть.

— Пойду поищу что-нибудь получше антигравитина. — Мелисса поспешно встала и вышла, прошуршав платьем.

Воздух в комнате только что не затрещал от напряжения.

«Все ясно! Амалия зря притащила магнитик! — догадалась Лиза. — Наверно, Лева, наоборот, пошел его в лесу прятать или даже терять, и теперь будет на нее злиться. Сам виноват — перемудрил с Хранительскими секретами».

— Лев, давай-ка я к тебе Гарамонда приглашу, а? — нарушил тяжелое молчание Инго. — Это поможет? Вместе разберетесь.

— Да. Спасибо. — Лева с трудом овладел собой. — Только сначала договорим про лес, это важно. Ваше Величество! Филин! Я видел там Черный замок, он меня по всему лесу гонял.

Волшебник нахмурился.

— То-то я расколдоваться никак не мог! — покачал он головой. — Словно заклинило, честное слово… В мутаборской зачарованной клетке было оч-чень похоже.

— От магии на поляне было не продохнуть, — подтвердила притихшая Амалия и зябко передернула плечами. — А что с деревьями сделалось — кошмар! Их разметало как солому ветром!

— Подробнее, пожалуйста, про замок, — тихо попросил король. — С самого начала.

— Хорошо. — Лева глубоко вздохнул. — В лес я пошел… — Он свирепо посмотрел на Амалию и на Лизу и повторил: — … по делу. Ночь была аб-со-лют-но ясная. Но только я углубился в лес, как ни с того ни с сего разыгрался буран! Я потыкался туда-сюда, очки залепило снегом, но направление не терял — у меня даже компас с собой был. Я бы выбрался, если бы не Черный замок! Он стал выпирать из-под земли, — я сначала даже принял его за какой-то гигантский пень… И вокруг него деревья прямо валились, меня чуть не придавило. И песок со снегом так и летели. От замка даже компас свихнулся! — Лева говорил гораздо сбивчивее обычного, но это никого не удивляло. — Но главную подлость замок устраивал такую: двери нараспашку откроет и стоит. Как крокодил пасть разинул. Вот прямо так, посреди леса, двери, а за дверями коридор виден, и плиты эти черные… склизкие… даже мне было видно, как блестели… Я мечусь как дурак, чтобы в него не угодить, а он то пропадет, то появится, то тут, то там, и все заманивает, заманивает!

Лизу затрясло. Да, досталось Левке… Ссадина и растянутая нога — это пустяки по сравнению с тем, что сделал бы с ним замок, если бы изловил. Она хотела было спросить, как Лева узнал, что перед ним именно Черный замок, но прикусила язык. Замок хочешь не хочешь, ни с чем другим не перепутаешь.

— Понимаете, нельзя же было ему попасться! Потом вообще стало ни зги не видно, я куда-то свалился и ничего больше не помню. Нет, помню: успел подумать, что, может, в яме он меня не найдет… Кажется, я уснул, а потом очнулся уже здесь. Все. — Лева виновато развел руками. — Маловато, да?

— Нет, Лев, что ты! — успокоил его Филин. — А теперь скажи нам, пожалуйста, что вот это такое? — он прошел в угол комнаты, где стоял окованный сундук, принес какой-то большой сверток и разложил на опустевшем кресле Мелиссы грубый шерстяной плащ с капюшоном, пару расшитых мужских рукавиц и сверху — крупный перстень. — Мы нашли тебя в этой одежде и с перстнем.

Знакомый какой-то перстень, вдруг поняла Лиза, и, не утерпев, подошла поближе.

— Ой, смотрите, как похоже! — вырвалось у нее, а Лева одновременно воскликнул:

— Не приснилось!

— Что не приснилось? — спросил Инго. — На что похоже? Только давайте по очереди.

Лиза, чтобы не терять времени, подняла руку и показала всем мамино сапфировое колечко на безымянном пальце, которое с прошлой зимы носила, почти не снимая.

Узор колец был похож, да и сапфиры тоже, только Лизино кольцо было тоненькое, легкое, и камень в нем не больше капли, а на плаще лежал массивный перстень с большим ярким самоцветом.

— Филин! — негромко, но отчетливо произнесла с порога Бабушка. — Что это за срочное дело, из-за которого я должна являться на аудиенцию к вам, а не наоборот? Дожили!

Филин вскочил и поспешно придвинул Бабушке кресло. Но она почему-то не садилась — застыла, как статуя, не сводя глаз с синего сверкания сапфира. Не Лизиного, а того, который был в руках у Филина.

— Таль, посмотри, пожалуйста, — мягко спросил волшебник, протягивая ей перстень, — это ведь то, что я думаю? Тебе лучше знать.

Бабушка протянула руку, которая затряслась, точно у древней-предревней старушки. Дотронулась до перстня и отдернулась, словно обожглась.

— Таль? — повторил Филин.

Лиза ойкнула. Вместо ответа Бабушка покачнулась. Глаза у нее стали как будто слепые. А потом она медленно опустилась в кресло. Отмахнулась от кружки с питьем, с которой кинулась к ней Амалия.

— Рассказывай дальше, Лева, — тихо велела Бабушка.

И вот что поведал Лева.

… Тепло, но спать нельзя. Заснешь — замерзнешь насмерть. Папа так говорил. Заснуть в мороз проще простого, даже приятно, только вот от такого сладкого сна не просыпаются. Не спать, ни в коем случае не спать. Тихо как… И деревья не трещат, и ветер не воет… Но не мог же буран взять и кончиться в одно мгновение! Надо посмотреть, но осторожно. Вдруг Черный замок еще тут — щерит пасть, поджидает, хлюпает своей склизкой утробой? Если выглянуть осторожно, через край ямы… Нет, не встать. Да что там, даже веки не поднять — их точно снегом завалило. Только кажется, что снег теплый. Нельзя спать. Кто это говорит?

— Слышишь? Не спи! Откуда же ты взялся?! Тут четырнадцать лет живой души не было!

Кто-то наклонился надо мной. Папа? Дядя Кирилл? Нет, это какой-то незнакомый голос — густой, встревоженный и удивленный. Пахнет от этого человека дымом, как в у дяди Кирилла в его деревенской избе, а еще шерстяным свитером и немножко то ли конюшней, то ли чем-то похожим. И лесом и снегом уже не пахнет совсем, а воздух теплый и влажный. Странно, что я совсем не чувствую холода.

— Ты, никак, поранился? Ничего, ничего, сейчас вот паутину приложу, заживет — и сильф крылья сменить не успеет.

Крепкие сильные руки ощупывают, проверяют, цел ли, натыкаются на ремень с пряжкой.

— Узор клана Дайн! Да ты из Радинглена! Вот так удача! — ахает этот незнакомый человек. Откуда он знает про Радинглен и про гномские кланы?! Надо посмотреть, кто это, но глаз не открыть… вот, получилось чуть-чуть разожмуриться. Без очков только и вижу, что смутную фигуру. Ого, какой высоченный!

Что-то прохладное, металлическое налезает мне на палец. Этот, высокий, натягивает на меня бездонные холщовые рукавицы.

И вдруг в ушах у меня свистит ветер, и голос незнакомого спасителя доносится будто издалека:

— … стой! Куда! Куда!

Он пытается удержать меня за рукав, но его будто оттаскивает какая-то неимоверная сила. Густой голос удаляется, тает, исчезает, и вот уже нет влажного теплого тумана, и не пахнет травой и землей, а вокруг снова морозный лес, и я не понимаю, где был и откуда вернулся, а главное — почему.

… В наступившей тишине пальцы Амалии быстро простучали по клавиатуре и поставили точку — амберхавенская волшебница вкратце занесла рассказ Левы в ноутбук.

Общее молчание прервал еле слышный голос Бабушки.

— Да, ошибки быть не может, это перстень Инго… Инго Третьего. Обручальный. — Бабушка перевела дыхание, потому что говорить ей было тяжело. — Не понимаю… Он бы с ним ни за что не расстался. Уна-то свое колечко в последнее время… когда Лиллибет родилась… носить перестала — пальцы отекали.

— Лев, ты точно помнишь, он так и сказал? — спросил Филин. — Про сильфа и клан Дайн?

— Угу, — буркнул Лева. — За это — ручаюсь. — Он приподнялся на локте и блеснул очками.

— Он… отец меня именно так и утешал, когда я наступил на гвоздь, — вставил Инго, сидевший на подлокотнике Бабушкиного кресла и обнимавший ее за плечи. — Это у него было любимое присловье.

— Так что же получается — я видел Инго Третьего?! Он жив? — спросил Лева и приподнялся на локте. — Может, и королева Уна жива?

Лиза, которая на протяжении всего Левиного рассказа ерзала на стуле, сгорая от нетерпения, не выдержала:

— Вот! Я же говорила про картину! Я же говорила, что там неспроста! А все заладили — померещилось, померещилось! — Она покосилась на Бабушку и выпалила: — Мама умела колдовать еще с детства, так, может, она все это время пыталась нам что-то передать — как умела? Картина уже не первый раз меняется, вот Инго видел!

Она с мольбой посмотрела на брата: отчего он не замолвит словечко?

— Да, — кивнул Инго. — Теперь у нас еще больше оснований думать, что родители живы и подают какие-то знаки. Только я не понимаю, откуда. Надо разобраться, где же это побывал Лев… — он сжал пальцами переносицу. — Столько всего сразу…

— Бабушка, почему ты не хочешь поверить? — не унималась Лиза. — Давайте принесем портрет сюда… или Леву туда… и он посмотрит и подтвердит, что видел папу! Это ничего, что Лева был без очков! Ведь разглядел же он высокий рост, а папа тоже высокий, и на портрете это видно!

Бабушка опустила глаза и принялась крутить в пальцах сапфировый перстень.

— Да, Инго Третий был высоким, и что? — тихо-тихо отозвалась она.

— Лев, ты попробуй, может, еще что вспомнишь, — попросил Филин.

— А мы ему поможем, — решительно сказал Инго. — Будем отметать лишнее. Вот про землю на рукавицах непонятно… ладно, начнем с начала. Ответь, Лев: этот человек был полный, бородатый, черноволосый и в очках?

— Да ничего подобного! — сипло возразил Лева. — Никаких очков, борода у него была, это верно, рыжая, то есть соломенно-рыжая, словно выгорела на солнце, и лицо обветренное, я разглядел вблизи, когда он ко мне наклонялся. И никакой он не полный, наоборот — тощий, даже в плаще и то было видно! Он плащ с себя снял и меня укутал.

Выпалив это, Лева осекся и посмотрел на Инго с уважением. А у Лизы даже рот приоткрылся. Вот так фокус! Интересно, такому в Амберхавене учат?

— Убедился? — Инго перегнулся с подлокотника Бабушкиного кресла и потрепал Леву по плечу. — Если копнуть поглубже — ты много чего рассмотрел, даже без очков.

— Я еще вспомнил! — воодушевленный Лева даже подпрыгнул. — Руки у него были мозолистые, я почувствовал, когда он проверял мне пульс. А перстень он не с пальца снял, достал из мешочка на шее, у него под плащом висел такой кожаный мешочек на шнурке.

Инго и Филин переглянулись.

— В таком случае, это был не король, а вор! — презрительно и твердо заявила Бабушка, как приговор подписала.

— А может, он снял перстень, чтобы не мешал работать или чтобы не повредить? — живо предположила Лиза. — Я вот снимаю кольцо, когда играю на скрипке или мою посуду.

— Ага, раз руки мозолистые — может, он плотничал или, скажем, садовничал, — подхватил Лева.

— Настоящие короли свои руки до такого состояния не доводят! — отрезала Бабушка и в изнеможении откинулась на спинку кресла, стараясь сохранять непреклонный вид.

Филин хотел что-то сказать, но Инго мигнул ему, и волшебник смолчал. Надо же, как слушается, поразилась Лиза.

— Давайте не будем отвлекаться на вопросы о монаршем достоинстве и ручном труде, — голосом строгой учительницы произнесла Амалия. Глаза у Бабушки так и полыхнули на мраморно-бледном лице. А фриккен Бубендорф как ни в чем не бывало кивнула на монитор Мэри-Энн. Компьютер против обыкновения помалкивал — Амалия отключила у Мэри-Энн звук, чтобы та не встревала с замечаниями.

— Главное — многое сходится, — хладнокровно продолжала Амалия. — Я даже составила список, вот послушайте: рост, рыжесть, присловье, перстень, то, что этот человек узнал узор гномского клана…

— А за пределами Радинглена эти узоры никому не ведомы, — вставил Инго.

— Андрей Петрович… Инго… Фриккен… — начала Лиза, подавив в себе желание поднять руку, как на уроке — строгость Амалии заставила ее заробеть, — а когда Илья Ильич придет смотреть картину, мы ему ведь скажем про все это? Вдруг оно как-то связано… Бабушка, мы его попросили, Маргаритин папа разбирается в картинах! Ну не может быть столько совпадений! — сбивчиво лепетала она.

— Умница, Лиллибет! — все тем же учительским тоном похвалила ее Амалия. — Проверим, заодно его величество и меня введет в курс дела — мне про вашу загадочную картину еще толком ничего не объяснили. Лев посмотрит — и тоже что-нибудь вспомнит.

— А я и так вспомнил, — вдруг подал голос Лева. — Я уже сказал, что там была не зима, а не то осень, не то лето? И туман? И что у этого человека руки были в мозолях, точно у садовника? Ага, так вот, еще очень сильно пахло яблоками, падалицей, как будто они там были повсюду! Может, там и вправду сад?

— Я знаю, где ты был! — Инго вскочил, метнулся к сумке из-под ноутбука и извлек оттуда расписное эмалевое яблоко.

— Вот, — король поднял яблоко повыше, чтобы все видели, — я собирался вам рассказать, но сомневался, стоит ли. Два дня назад, на церемонии посвящения в Амберхавене, меня унесло с университетской площади. Так же неожиданно, как Леву из леса. И я тоже оказался в тумане, где пахло яблоневым садом и падалицами, только никого там не встретил. Я даже видел сами яблоневые деревья, а вот это яблоко упало мне прямо в руки. Но как только это случилось, я опять очутился на площади и яблоко из живого превратилось в неживое. Я уже тогда заподозрил, что побывал в Саду.

Лиза отчетливо услышала, как Инго произнес это слово, будто написанное с большой буквы.

— Но Сад — легенда! — хором воскликнули Филин с Амалией. — В него никто не верит уже много лет!

— Ну и пусть никто не верит, — упрямо сказал Инго, а Лева убежденно закивал. — Мы со Львом оба там побывали, впечатления сходятся. Я вынес оттуда это яблоко, а Лева — перстень, плащ и рукавицы, и, что самое главное, он видел там человека, который по всем признакам — наш с Лизой отец. Каких вам еще доказательств?

Ошеломленная историей про яблоко, Лиза только и могла, что хлопать глазами. Слова кончились.

Инго подошел к креслу, в котором сидела Бабушка, и положил яблоко ей на колени.

— Почему, ну почему ты все еще сомневаешься? — ласково спросил он.

Лиза затаила дыхание.

Бабушкины пальцы, вертевшие сапфировый перстень, разжались.

— А потому, — едва слышно, но очень отчетливо ответила королева Таль, — что все это, боюсь, были всего лишь иллюзии. А я, Инго, не хочу тешить себя иллюзиями… и надеяться понапрасну.

Бабушка с трудом встала, но не смогла ступить и шага — бессильно осела на руки Инго. Глаза у нее закрылись.

Металлическое яблоко и перстень со стуком упали на пол.

Лиза тоненько вскрикнула.

— Лекаря? — быстро спросил Инго у Филина.

— Скорую, — ответил волшебник. — В Питере. Аль, попробуй! Не бойся, я тебе помогу.

Амалия послушно кивнула и резко взмахнула руками, точно что-то бросая. Филин быстро сказал: «… а с платформы говорят — это город Ленинград». В глазах у Лизы зарябило и поплыло, и она ухватилась за Андрея Петровича. Мгновение — и вместо дворцовых покоев они стояли посреди прихожей на Гатчинской. Бабушка, как была, в радингленском пышном наряде, полулежала в кресле. Филин торопливо набирал «ноль три».

Взгляд Лизы упал на часы. До начала праздника в Радинглене оставалось всего полчаса.