Не говори «прощай»!

12

Опустившись в плетеное кресло, Китти уставилась невидящими глазами в пространство перед собой, не замечая ни огромной матовой луны на бархатном небе, усыпанном крупными южными звездами, ни отражения величественного гостиничного купола в темной воде бассейна, покрытой легкой рябью ночного бриза. Слова Макса перевернули молодой женщине душу, отняли все, во что она верила, чем жила. Оказывается, Кэмерон ее вовсе не любил! Она только думала, что знала его по-настоящему… Глупая, она видела лишь то, что хотела видеть, и ее воспоминания о Кэмероне не более чем «игра воображения»!

И если уж она ошиблась даже в этом, то наверняка ошибается и во многом другом… Значит, она живет в мире сплошных иллюзий. И одна из этих иллюзий — идеальный английский мальчик Кэмерон, на которого она хотела быть похожей. Увы, как выяснилось, истинный характер Кэмерона был для нее загадкой в детстве и таким же остался сейчас, когда жизнь развела их по разные стороны баррикад. Наверняка Китти могла сказать только одно — она сделала ужасную глупость, позволив себе так далеко зайти в этом самообмане; единственным оправданием ей могла служить только потребность в духовной опоре после пережитой в детстве трагедии. Однако и обретенная опора на деле оказалась иллюзией. Как после этого доверять себе, своему разуму, своим ощущениям?

К счастью, свежий ночной воздух сделал свое дело, Китти понемногу успокоилась. Спохватившись, что вот она здесь рассиживается, а Виктории нужна ее помощь, она отбросила свои горестные мысли и поспешила к подруге.

В вестибюле уже навели порядок — тело унесли, с мраморного пола смыли кровь. Только кучка постояльцев, приглушенными голосами обсуждавших происшествие, наводила на мысль о происшедшей здесь трагедии. Виктории среди них не было.

Подойдя к ее номеру, Китти постучала — безрезультатно. Она тихонько позвала: «Виктория, это я, Китти, открой, пожалуйста!», но и это не возымело никакого действия.

Китти повторила попытку через час, потом еще через час, но все было напрасно. В конце концов она вернулась к себе и, как была в платье — раздеваться сил не было, — рухнула на кровать и забылась тяжелым сном. Проснувшись на рассвете, она поднялась и, отупевшая, не отдохнувшая, снова пошла к номеру Виктории. Та по-прежнему не отвечала. Встревожившись, Китти решила прибегнуть к помощи ночного управляющего и направилась в вестибюль. Проходя мимо места, откуда упал вниз Рэмси, она содрогнулась, вспомнив, что незадолго до трагедии останавливалась там и смотрела с высоты вниз, чтобы пощекотать себе нервы. Теперь у нее было ощущение, что она проходит мимо могилы.

Когда Китти высказала портье свои опасения относительно подруги, тот проводил ее в кабинет ночного управляющего, который уже готовился сдать смену.

— Ваша подруга благополучно отбыла вечером в Раджастан, — с видимым облегчением сообщил он. — Я сам посадил ее на поезд. Сожалею, что пришлось действовать столь поспешно, но иначе было нельзя. Власти охотно списали гибель лейтенанта на несчастный случай, но я не мог допустить, чтобы газеты пронюхали о, скажем так, странных обстоятельствах, связанных с пребыванием погибшего в нашем отеле.

— В каком Виктория состоянии?

— Она в шоке. Хотела остаться на похороны, но, увы, и это оказалось невозможным.

— Может быть, она передала для меня записку?

— Боюсь, ей было не до этого.

Китти покинула кабинет расстроенная. Ее присутствие могло помочь Виктории пережить утрату, но та стараниями управляющего внезапно исчезла. Это не только вызывало опасения за ее здоровье, но и ставило под сомнение содействие Виктории в предстоящей операции.

Надо срочно поговорить с Каррингтоном и обязательно рассказать ему о Кэмероне. Но может ли она предложить какой-нибудь разумный план действий? Китти взглянула на часы — до отхода поезда на Удайпур оставалось всего полчаса — и поспешила наверх за вещами.

Спешно побросав в чемодан туалетные принадлежности, остававшиеся на зеркале в ванной, она спустилась вниз. Там уже прохаживался Авели. Увидев Китти, он окинул ее внимательным взглядом, но не подошел. Она, сразу почувствовав неловкость, пожалела, что полковник Каррингтон задерживался.

Когда к отелю уже подкатил кеб, который должен был отвезти всех троих на вокзал, в дверях наконец появился Каррингтон. У него был немного растерянный вид, в руке он держал телеграмму.

— Ужасное невезение, — помахав белым листком бумаги, объяснил он остановившимся у кеба Китти и Максу. — Крупные неприятности в Мадрасе. Боюсь, там необходимо мое присутствие. Я присоединюсь к вам не позже чем через неделю. За этот срок вам необходимо завоевать расположение маха-раны. Я слышал о происшествии с лейтенантом, мисс Фонтэйн. Чертовски некстати. Боюсь, ваша подруга не сможет оказать вам содействие, придется рассчитывать только на свои силы. Одно хорошо: теперь мы точно знаем, что удайпурский правитель хранит свое сокровище в спальне. Таким образом, круг ваших поисков сужается.

— А вы не можете послать в Мадрас кого-нибудь вместо себя? — спросила Китти, ошарашенная перспективой ехать в Раджастан вдвоем с Авели.

— К сожалению, нет. Когда-то я начинал в Мадрасе, никто из моих коллег не знает этот город так, как я.

Всю дорогу на вокзал Китти сосредоточенно обдумывала создавшееся положение. Может быть, предупредить Каррингтона об Авели прямо сейчас? С одной стороны, в предстоящей операции интересы Китти и полковника совпадали, с другой — он очень торопился и мысленно уже был в Мадрасе; как он отреагирует на фантастическую историю, которую она собиралась ему рассказать? Слишком много вопросов осталось без ответов, чтобы Каррингтон мог поверить ей.

Китти так и не успела принять решения — кеб остановился у входа в вокзал. Полковник первым спрыгнул на землю и, крикнув попутчикам: «До скорой встречи!», исчез в толпе пассажиров.

Когда раджастанский экспресс уже отходил от станции, Китти наконец поняла, что ей показалось таким странным в истории с отъездом Каррингтона, — спокойствие Макса. Казалось, отъезд полковника его совсем не удивил.

— Это ведь ваших рук дело, правда? — спросила она.

— Что именно? — насторожился Авели.

— Неприятности в Мадрасе и отъезд полковника!

— Может быть, хватит подозрений? — досадливо поморщился он и вышел в коридор, снова оставив Китти одну.

С отвращением подумав о долгой поездке наедине с Авели в неловком молчании, она нашла пустое купе по соседству и устроилась там у окна. Поезд направился на север, огибая широкой дугой побережье Аравийского моря, а потом свернул в глубь континента. За окном проплывали пейзажи, вечные, как сама Индия, — сухие русла рек, томившихся в ожидании живительного муссона, широкие туши буйволов, блаженствовавших в глинистой жиже рисовых чеков, аккуратные ряды манговых деревьев, бесконечная череда индуистских и джайнских храмов. Иногда на заросшей кустарником равнине в поле зрения попадал гордый силуэт льва, напоминавший о том, что здешние места — последнее пристанище царя зверей на субконтиненте.

Время летело незаметно. Китти неподвижно сидела у окна, ощущая лишь опустошительное одиночество. Мало-помалу вид из окна изменился — на горизонте появились покатые горы. Раджастан! Дикий, манящий, запретный, край кровопролитных битв, мечей, легенд и рыцарей, родина воинов-раджпутов, известных в Индии не меньше, чем рыцари Круглого стола в Европе, земля, где Китти три месяца провела в плену, три месяца, которые изменили всю ее жизнь.

Мерно стуча колесами, поезд приближался к месту ее заточения, и у молодой женщины болезненно заныло сердце. Наконец на горизонте показалась гора Абу — Китти и других похищенных детей прятали всего в каких-нибудь двадцати милях от нее. Четырнадцать лет назад в этом затерянном среди холмов и скал месте погиб Кэмерон. Во всяком случае, она так думала. Ирония судьбы: ей довелось снова увидеть эти места сразу после того, как она узнала правду о себе и Кэмероне. Он словно умер для нее во второй раз. Как жестоко обошлась с ней жизнь, вернув на место былой трагедии, да еще с человеком, который когда-то был Кэмероном.

Сколько раз Китти молила бога, чтобы случилось чудо и Кэмерон остался жив, но разве она могла предположить, что все так получится? Ей вспомнилась няня-индианка, которая воспитывала ее в Джайпуре. Добрая женщина как-то сказала девочке: «Будь осторожна в своих желаниях, деточка, потому что, если слишком сильно чего-то хотеть, желание может сбыться, но совсем не так, как ты ждешь».

Китти тряхнула головой, прогоняя воспоминания: сейчас не время думать еще и об этом, надо сконцентрироваться на главной задаче — освобождении отца. Здесь нужна осторожность и еще раз осторожность. Авели, то есть Кэмерон, которого, как выяснилось, она совсем не знала, очень опасен, он может сорвать ее планы. О, такой человек ни перед чем не остановится ради своей цели.

Но разве можно собраться с мыслями, если сердце болит так, что его хочется вырвать, если грудь жгут невыплаканные слезы? Закрыв лицо руками, молодая женщина дала волю своему отчаянию, и плакала до тех пор, пока не почувствовала себя совершенно опустошенной.

На закате раджастанский экспресс обогнул очередной холм, и взгляду Китти открылся Удайпур. В первый момент он показался ей волшебным городом из «Тысячи и одной ночи»: между лесистыми холмами на восточном берегу живописного озера сгрудились высокие выбеленные известкой дома в арабском стиле, увенчанные большими и маленькими куполами и затейливыми башенками. Однако при всей своей красоте город казался только фоном для трех поражающих воображение дворцов — Дворца муссонов, возвышавшегося на вершине холма милях в четырех от Удайпура, Городского дворца, огромного причудливого здания, и Озерного, маленького элегантного сооружения на острове посреди озера как раз напротив второго дворца. Последние лучи солнца окрасили белые стены города пурпуром. Туман, поднимавшийся от воды, довершал дивную картину, создавая ощущение таинственной безмятежности.

Китти еще никогда не бывала в Удайпуре, только слышала о нем от няни, которая любила пересказывать ей легенды, с ним связанные. Венеция Востока, Версаль пустыни — вот как называли этот самый романтический город Индии.

Сойдя с поезда вместе с Авели, Китти заметила, что он ее разглядывает, и поспешно отвернулась, пряча покрасневшие от слез глаза. Она твердо решила вести себя с ним впредь сдержанно и холодно, чтобы он не догадался, сколько горечи и унижения ей пришлось из-за него пережить.

Платформу заполнили носильщики — все как один в белых длинных рубахах навыпуск и ярких тюрбанах, высокие, светлокожие, с гордой осанкой и густыми усами, непременной принадлежностью мужчин-раджпутов. Пока Китти и Макс оглядывались в поисках двуколки-тонги, к ним подошел человек в ливрее, очень заносчивый на вид, и спросил, обращаясь к молодой женщине:

— Мемсаиб Фонтэйн?

Удивленная, Китти кивнула.

— Меня прислал политический агент мистер Хингэм, — продолжал незнакомец. — Его супруга предупредила о вашем предполагаемом приезде, и его превосходительство распорядился встречать все поезда из Бомбея до тех пор, пока вы не появитесь.

— Очень любезно со стороны его превосходительства, — ответила Китти.

— К сожалению, миссис Хингэм хворает, поэтому его превосходительство не может предложить вам свой кров, но мне поручено проводить вас и вашего спутника в ближайший отель. Пожалуйста, следуйте за мной.

Слуга проводил их к автомобилю, уложил багаж, и они тронулись в путь, то и дело объезжая разгуливавший по узким улочкам скот — то маленькие стада коз, то беспризорных коров. Здесь, среди высоких белых домов и узких кривых улочек, Китти почувствовала себя так, словно попала в Средневековье.

— Миссис Хингэм просит вас быть на приеме, который дает в вашу честь, — сказал слуга. — Завтра вечером вас устроит?

— Вряд ли это удачная мысль, если Виктория плохо себя чувствует… — с сомнением начала Китти, не желавшая обременять свою несчастную подругу, но слуга махнул рукой, как бы отметая ее страхи.

— Приемом займется сам мистер Хингэм, — сказал он. — Его превосходительство уверен, что супруга в состоянии исполнить обязанности хозяйки, если, конечно, вы дадите свое согласие.

Видя, что Китти все еще колеблется, инициативу проявил Авели.

— Пожалуйста, сообщите синьору Хингэму, — проговорил он с итальянским акцентом, — что мы почтем за честь принять его приглашение. Завтрашний вечер нас вполне устроит.

Сняв для прибывшей четы два номера в гостинице «Ройал-Мевар», слуга пообещал прислать на следующий день подтверждение приглашения и откланялся.

— Ну и что прикажете здесь делать до завтрашнего вечера? — чувствуя неловкость, спросила Китти у Макса перед тем, как уйти в свой номер.

— Не знаю, как вы, — довольно резко ответил тот, — а я собираюсь познакомиться со здешними местами.

Приглашения на прием в честь прославленной английской летчицы получили все члены небольшой британской колонии в Удайпуре. Китти прекрасно понимала, что они придут не столько ради знакомства с заезжей знаменитостью, сколько ради удовольствия поглазеть на дочь печально знаменитого полковника Фонтэйна — человека, которого они когда-то поддерживали из своеобразной солидарности, но сразу вычеркнули из списка своих, едва суд признал его виновным. Еще бы, ведь связь с осужденным преступником могла повредить карьере!

Резиденция британского представителя в Удайпуре представляла собой массивное здание из красного кирпича, совершенно выпадавшее из причудливого архитектурного ансамбля индийского Версаля. Внутреннее убранство было настолько английским, что больше походило на обстановку усадьбы где-нибудь в Суррее; об Индии напоминали только два вентилятора под потолком, не дававшие застояться горячему воздуху. Все было официальным, скучным и вылизанным до состояния стерильности. Оглядевшись, Китти не заметила ничего, что бы говорило о присутствии в этом доме Виктории с ее благородным, любящим сердцем и великолепным вкусом.

Почетных гостей встретил церемонными поклонами сам политический представитель Великобритании при удайпурском дворе мистер Мортимер Хингэм. Он был явно молод для столь важного поста, всего на несколько лет старше своей жены. Похоже, сознание собственной значимости заставляло его держаться несколько чопорно. Каждое произнесенное Хингэмом слово было выверенным и взвешенным, чтобы, не дай бог, не помешать его продвижению по службе.

— Я рад приветствовать вас, мисс Фонтэйн, свою знаменитую соотечественницу и старую знакомую, — сказал он, и, несмотря на его любезный тон, Китти почувствовала, что Мортимер совершенно не рад ей. Возможно, он вообще не помнит ее в лицо, хотя несколько лет назад она была подружкой невесты на его свадьбе. И еще ей показалось, что если бы не удачная возможность развлечь своих гостей знакомством со знаменитостью, Мортимер предпочел бы не утруждать себя этим приемом. По опыту детских лет Китти знала, что жизнь таких маленьких британских колоний очень скучна, и появление в них нового лица всегда вызывает большой интерес; приезд же единственной английской летчицы и дочери одиозного полковника Фонтэйна в одном лице наверняка всколыхнул все здешнее общество, так что прием обещал стать своего рода представлением, в котором ей отводилась главная роль.

— А кто этот молодой человек? — повернулся Мортимер к Авели.

Макс, на голову выше хозяина, удивительно красивый в элегантном, с иголочки, смокинге, поклонился и прежде, чем Китти успела открыть рот, представился сам:

— Я ее муж, граф Авели. К вашим услугам, синьор!

— Вот как? — удивленно поднял брови Хингэм. — Я и не знал, что вы вышли замуж, мисс Фонтэйн.

— Это получилось неожиданно даже для меня, — ответила Китти.

— Значит, вы теперь графиня, — сообразил Мортимер. — Отлично! Мы непременно поднимем бокал шампанского за ваш успех. Леди и джентльмены, позвольте представить вам графа и графиню Авели! Поприветствуйте их, а я схожу узнаю, куда запропастилась моя жена, — сурово добавил он, хмурясь.

Китти покоробил его тон, но размышлять об этом было некогда — новоиспеченных графа и графиню обступили взволнованные соотечественники, которые в один голос принялись выражать восхищение воздушными подвигами Китти и сожаление по поводу печальной участи ее отца.

— Этот Хингэм довольно скользкий тип, как любите выражаться вы, англичане, — шепнул ей на ухо Макс.

— «Мы, англичане», — передразнила она вполголоса. — А вы кто, позвольте спросить?

— Вы заметили, что он собирается пить шампанское не за ваше семейное счастье, а за ваш успех, — не обращая внимания на ее насмешку, продолжал Макс.

— Что же тут удивительного? Графиня Авели, несомненно, занимает гораздо более почетное место в его табели о рангах, чем дочь осужденного преступника, — съязвила молодая женщина.

Она с беспокойством поглядывала на дверь, за которой скрылся Мортимер. Ах, как некстати затеял он этот дурацкий прием! Бедняжка Виктория наверняка не выйдет на люди, сказавшись больной, и будет права… Однако, к удивлению Китти, вскоре толпа расступилась, пропуская хозяйку дома, вышедшую встретить почетных гостей.

Бледная, осунувшаяся, она казалась лишь тенью цветущей, лучившейся счастьем Виктории, которую Китти встретила в Бомбее. На ней было черное платье, изящное, но простое, из украшений — только обручальное кольцо на левой руке. Из-за материнской юбки смущенно выглядывали двое малышей — девочка лет двух и мальчик чуть постарше.

Подруги обнялись, и у Китти упало сердце — хрупкое тело Виктории дрожало, как в лихорадке. Китти захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но, взглянув на суровое лицо Мортимера, неодобрительно посматривавшего на жену, она только крепче прижала подругу к груди.

Виктория разжала объятия. В глазах у нее стояли невыплаканные слезы. С трудом удерживаясь от рыданий, она негромко сказала: «Я искренне рада вас видеть», и печально улыбнулась молодой чете. Макс с почтительным поклоном поцеловал ей руку. Китти услышала, как он тихо-тихо проговорил, почти прошептал: «Я глубоко скорблю о вашей потере». Ей вспомнилось, как он сказал в Бомбее: «Я не хочу делать тебе больно», и в ее сердце шевельнулась надежда. «Наверное, он не такой жестокий, каким хочет казаться», — растроганно подумала она. Виктория пристально посмотрела на Авели, и в ее глазах отразилась такая мука, что Китти испугалась. К счастью, напряжение разрядила маленькая девочка: она дернула мать за юбку, и Виктория взяла себя в руки.

— Позвольте представить вам моих детей, — сказала она, — Питера и Наташу.

Малыши смущенно заулыбались. Это были очаровательные детишки с огромными глазами и тонкими, в мать, чертами лица. Когда Китти улыбнулась им в ответ, они захихикали и спрятались за материнской юбкой.

Китти была очарована, но Мортимер тут же сделал детям выговор:

— Питер, Наташа, разве я вас так учил здороваться?

В огромных глазах малышей мелькнул страх; по-видимому, боясь наказания, они тотчас покинули свое убежище. Питер поклонился, а девочка сделала неловкий книксен.

— Мы очень рады встрече с вами, — пробормотали они заученно.

Бросив на мужа неприязненный взгляд, Виктория наклонилась к детям, обняла их и расцеловала.

— Милые, ступайте-ка в кроватки, — проговорила она с нежностью, — я скоро поднимусь к вам, чтобы пожелать спокойной ночи.

Дети послушно повернулись, чтобы идти, но она тут же прижала их к себе, словно была не в силах с ними расстаться, однако в следующее мгновение, заметив недовольную гримасу Мортимера, отпустила малышей. Они поспешно поклонились гостям и направились было к лестнице, но остановились, вероятно, что-то вспомнив, повернулись к отцу, еще раз поклонились, как две заводные куклы, и с видимым облегчением побежали наверх.

Виктория исполняла обязанности хозяйки приема с тихой стойкостью, по очереди представляя гостям чету Авели, отдавая распоряжения слугам, разносившим напитки и закуски. Бледная, хрупкая, легкая, она делала все как-то отрешенно, автоматически. Китти услышала краем уха, как какая-то дама спросила у Мортимера: «Что случилось с вашей супругой? Она так странно выглядит!»

— Ей немного нездоровится, — процедил сквозь зубы Хингэм.

— Бедняжка, — сочувственно вздохнула дама. — Наверное, не стоило сейчас устраивать этот прием.

— Уверяю вас, обязанности хозяйки ей вполне по силам.

— Меня волнует ее здоровье, а не то, как она принимает гостей, — с деликатным упреком в голосе ответила гостья.

Китти вспомнила Викторию в Бомбее. Даже несмотря на страх потерять Рэмси, она была полна жизни, страсти, надежд. Недавняя трагедия сделала то, что не удалось ни властной матери, ни брюзгливому мужу, — она сломила дух Виктории.

Исполняя свою роль почетной гостьи, Китти тоже выглядела несколько отрешенно. Отвечая на вопросы гостей, которые, в сущности, сводились к одному: каково это — быть женщиной-авиатором, она ждала той минуты, когда сможет остаться наедине с подругой. Бедняжка, должно быть, так страдает, пряча свое разбитое сердце от посторонних глаз, не имея рядом никого, кому можно открыться…

Но утомительной и однообразной светской болтовне, казалось, не будет конца.

— Разумеется, мы с женой послали приглашение и его величеству махаране Удайпура, — с важным видом объявил Мортимер. — Правда, до этого он ни разу не почтил нас своим присутствием, но сегодня, надеюсь, все изменится, ведь его величество очень увлечен авиацией.

— Я слышал, миледи, что вы намереваетесь принять участие в перелете через Ла-Манш, — заметил один из гостей. — Неужели такой перелет возможен? Профессор Хоффман из Оксфорда считает эту затею абсурдной!

В конце концов какая-то молоденькая дама спросила Авели об итальянском дворе, внеся в беседу приятное разнообразие, другие дамы подхватили эту прелестную тему, и пока Авели с непринужденностью истинно итальянского аристократа отвечал на их вопросы, отвлекая на себя внимание, Китти отвела в сторону Викторию:

— Где мы с тобой можем поговорить с глазу на глаз?

— Поднимемся ко мне наверх, — после секундного замешательства прошептала молодая женщина.

Приведя подругу к себе в спальню, Виктория плотно закрыла дверь. Китти огляделась — легкий, элегантный интерьер этой небольшой, со вкусом оформленной в мягких пастельных тонах комнаты заметно отличался от невыразительной, по-мужски тяжеловесной обстановки остальных помещений. Мортимер, несомненно, был здесь нечастым гостем.

Подруги обнялись.

— Родная моя, — сказала Китти, — я так хотела увидеть тебя тогда, в Бомбее, но мне сказали, что ты уже уехала.

— На этом настоял управляющий, — ответила Виктория. Теперь, когда не надо было притворяться, она выглядела совершенно потерянной и опустошенной. — Он испугался скандала, а мне было уже все равно. Представь, мне не дали даже остаться на похороны, попрощаться с Рэмси!

— В тот день вы опять поссорились? — предположила девушка, решив, что подруге станет хоть немного легче, если она выговорится.

Виктория вздохнула, ее губы задрожали.

— Ты помнишь, он сказал, что у него для меня сюрприз? — спросила она. — Я ждала его у себя в номере, гадая, на какую очередную глупость он решился, но я даже не могла предположить, что он выкинет такое…

— Что именно?

— Он показал мне два билета на пароход, уходивший в тот же вечер. Он купил их для нас, решив избавить меня таким образом от мучительных сомнений и колебаний. Я была потрясена — он хотел, чтобы я уехала с ним, даже не увидевшись на прощанье со своими малышами! Естественно, мы опять поссорились, и ссора была ужасной. Разъяренный моим отказом, он выскочил из номера, и в это мгновение, оставшись одна в комнате, где провела самые счастливые часы в своей жизни, я вдруг поняла, что настал миг, которого я всегда так страшилась: я теряю его… Я бросилась за ним вслед, умоляла вернуться, но он не желал меня слушать, я хотела его задержать, стала с ним бороться и… он упал…

Она замолчала, и в щемящей тишине Китти услышала стук собственного сердца.

— Я и теперь не понимаю, как это могло случиться, — продолжала после тяжелой паузы Виктория. — Когда Рэмси опрокинулся и стал падать вниз — медленно, но неотвратимо, — мне показалось, что земной шар прекратил свое вращение, настал конец времен… Следующее, что я помню, — я мчусь вниз по бесконечной лестнице, пролет за пролетом, этаж за этажом, и как безумная твержу молитвы. Это я во всем виновата, Китти, я его убила…

— Нет, нет, не говори так! Я ведь все видела, ты ни при чем, произошел нелепый несчастный случай, — пыталась утешить ее Китти.

По щеке ее подруги скользнула слезинка.

— Ты не понимаешь, — сказала Виктория, и ее голос дрогнул. Она глубоко вздохнула, подавляя рыдание, и продолжала: — Я виновата, потому что причинила ему слишком много страданий. Рэмси хотел отказаться ради меня от всего, чем дорожил, а что я могла ему дать? Любовь урывками, тайком… Господи, какой же я была дурой! Ах если бы можно было повернуть время вспять!

— Тебе не в чем себя винить, ты должна жить — ради памяти Рэмси, ради своих детей.

— Разве теперь я смогу быть им хорошей матерью? — спросила Виктория, поднимая на Китти полные боли глаза. — Мне кажется, той ночью вместе с Рэмси умерла и часть меня. Прежней Виктории больше нет — она осталась у окна в «Палм-Корт» ждать того, кто уже никогда не вернется. А то, что ты видишь перед собой, лишь ее бренные останки. В них нет жизни.

К глазам Китти подступили слезы.

— Я чувствую себя виноватой в том, что случилось, — пробормотала она. — Если бы я не уговорила тебя вернуться в Удайпур пораньше…

— Нет, дорогая, дело не в этом, ведь я даже не успела ему ничего сказать. Гибель Рэмси целиком на моей совести.

— Бедная, сколько страданий принесла тебе эта любовь… Ты не жалеешь, что полюбила Рэмси?

Внезапно в дверь постучали, Китти и Виктория вздрогнули, как школьницы, застигнутые строгим воспитателем за какой-нибудь шалостью. Обе одновременно повернулись к двери — на пороге стоял недовольный Хингэм, глаза его метали молнии.

— Ты забыла, что у нас гости, Виктория? — грозно спросил он.

— Нет, Мортимер, разумеется, не забыла, — потупившись, ответила она.

— Его величество махарана оказал нам честь своим визитом, так что сейчас же спускайся и поздоровайся с ним!

— Конечно, Мортимер. Мы с Китти уже идем.

Когда Хингэм вышел, бросив на жену еще один испепеляющий взгляд, Виктория вдруг повернулась к подруге, схватила ее за обе руки и сильно сжала.

— Милая, — торопливо, словно боясь не успеть, проговорила она, — если ты нашла свою любовь, не позволяй возлюбленному уйти, всегда будь с ним рядом! Посмотри на меня, и ты поймешь: какую бы боль он тебе ни причинил, каким бы кратким ни было ваше счастье, это лучше, чем влачить жалкое, никчемное существование, как я сейчас. Я совершила ужасную ошибку, принеся любовь в жертву гордыне и общественному мнению, и обречена расплачиваться за нее до конца своих дней. Заклинаю тебя, что бы ни случилось, сколько бы тебе ни пришлось выстрадать, какое бы непонимание ни разделяло вас, не повторяй моей ошибки!