Не стреляйте в рекламиста

ГЛАВА 25

Когда Ефим с Ивлиевым выехали за пределы кольцевой дороги, уже стемнело.

— Ты не против, если я немного вздремну? — поинтересовался Василий Федорович.

Ефим только плечами повел: против, не против — старик все равно ляжет спать. Он называет это «процессом подзарядки». И подзаряжается в любых удобных случаях. Даже сидя.

В молодости, говорит, и стоя мог. Правда, надо отдать ему должное: когда жизнь заставляет, Василий Федорович резко мобилизуется и способен довольно долго жить на накопленных запасах. Так что, пусть спит.

Мотор, несмотря на всю его мощь, поет ровно и негромко. Янтарные циферблаты приборов светят легким и теплым, но не убаюкивающим светом.

Настроение Ефима начало подниматься. Он вообще любил дорогу, особенно дальнюю. Если б не убийцы за спиной, да не Сашка в тюрьме — ехал бы и радовался. Одно утешает: не исключено, что этот рывок — последний. Найти бы и выдернуть эту занозу! Нельзя же весь остаток жизни трястись в страхе.

Километров сто от столицы дорога была с отличной разметкой. В ночной езде — это главное. Хорошая разметка даже важнее освещения. Встал себе на курс, отметил краем глаза белую, подсвеченную фарами, границу — и шуруешь. Без разметки же — плохо, опасно.

Недавно под Казанью Ефим ехал по широченной неразмеченной дороге. И на полном скаку, километров под сто пятьдесят, влетел на ничем не огороженную разделительную полосу. Ее, видно, только начали делать. Хорошо хоть она еще была без бордюра, лишь земля насыпана.

Бедная «Ауди» прыгала по ней, как коза, во время каждого приземления оглушительно стуча брюхом о поверхность планеты.

Погасив скорость, Ефим остановился и тщательно, насколько позволяла ночь и его живот, осмотрел днище машины. Никаких видимых повреждений не было. Он тогда даже подумал написать немцам благодарственное письмо, да забыл за делами.

В общем, хорошая машина «Ауди». Но ночью лучше ездить по размеченной трассе.

Машина шла ходко. Дважды их останавливали ДПС с радарами. Ефим ненавидел эту тактику. Спрячутся за кустами и собирают деньги. Он был уверен, что безопасность движения это не увеличивает. Лучше бы «пробки» растаскивали, да наказывали автошпану, которая норовила на переездах, объехав всех, выскочить первыми.

С милиционерами разбирался Ивлиев. Он, кряхтя, вылезал из машины и быстро возвращался. Видимо, обладал какими-то аргументами. И сразу вновь засыпал.

Очень быстро миновали Серпухов, незаметно добежали до Тулы. Днем здесь во множестве стояли палаточки, торгующие знаменитыми тульскими пряниками. Ночью лишь светили огнями недавно отстроенные придорожные ресторанчики.

Стрелка бензиномера подползала к нулю. Надо бы заправиться. Сегодня это было несложно. Чуть не через километр стояли заправки, а еще больше — строились.

Впереди показалась АЗС, и Береславский сбавил скорость. Ночью на пустынном шоссе современная, сверкающая металлом, ярко освещенная заправка казалась космической станцией пришельцев, опустившихся на темную земную равнину. Мертвенный свет был ярок, но не весел.

Ефим подкатил к суперколонке, из которой торчало сразу четыре шланга: с топливом на любой вкус. Не успел он открыть дверь, как лицом к лицу столкнулся… с веселой черной физиономией в светло-коричневой шляпе с короткими полями.

— Надо заправить? — осклабился негр. Белые зубы сверкнули в российской ночи, подсвеченной огнями заправки.

— Надо, — ошарашенно подтвердил Ефим.

— Сколько?

— Сколько войдет.

— Без проблем. У нас отсекатель, — снова осклабился негр и свистнул. Из-за колонки высочил еще один чернокожий парень. «У них здесь гнездо», — понял Береславский.

Ребята все делали бегом. Один побежал к окошку, второй орудовал шлангом. Через пару минут бак был полон. Ефиму принесли сдачу. Всю. До копейки. Ефим отделил 10 рублей и отдал первому негру.

— Спасибо, — поблагодарил негр.

— Вам спасибо, — ответил Береславский. Он отъехал от заправки, еще улыбаясь. Хижина дяди Тома! Чего только не встретишь в ночной российской глубинке!

Ближе к Курску Ефиму надоело ехать. Он начал посматривать на спидометр, полагая, что километры на счетчике сменяются слишком медленно. И мысли потянулись монотонные, как километры.

За Береславским внимательно наблюдал Ивлиев. Сочтя, что ему нужно вмешаться, старик задушевно задал вопрос:

— Ефим, а вот ответь мне, пожалуйста, если сможешь.

— Спрашивай — отвечу, — проворчал Береславский, довольный тем, что старый наконец проснулся.

— Что ты думаешь о всемирном еврейском заговоре?

— Твоя девичья фамилия — не Макашов, случайно? — лениво поинтересовался Ефим.

— Нет. Ну, серьезно. Почему в России большинство олигархов — евреи?

— Откуда я знаю? — ответил Ефим. Подумав, добавил: — Видно, когда нацию прессуют, она становится крепче.

— Это как?

— Ну ты ж историю учил? Николай запретил высовывать нос евреям из местечек и жить в городах. Исключения: купцам первой гильдии и дипломированным специалистам. А в вуз принимали еврея только с золотой медалью. Вот и представь: живет пацан в нищете и безысходности, да еще в постоянной опасности погрома. Единственный выход — золотая медаль. Будет он хорошо учиться или нет?

— Будет. Но только многие, выучившись, шли митинговать.

— Революция — это второй выход. Тебя давят — ты сопротивляешься! Вон Сашку придавили — как он взбунтовался? Постоянное давление вызывает постоянное противодействие. Знаешь, что меня удивило в Израиле?

— Что?

— Глупые евреи, самодовольные евреи, ленивые евреи, евреи-пьяницы, евреи-хулиганы и еврейки-проститутки.

— Чего, поголовно, что ли?

— Упаси Бог! Ровно столько, сколько в любой нормальной стране. Там на нас не давят, и мы становимся обычной нацией.

— Ну, не совсем обычной. Народ по улицам с автоматами шастает. Девчонки срочную служат.

— Это да. Но стоит им с арабами замириться, и нация станет такой же, как все остальные. С точки зрения отдельного человека, снять дискриминацию — хорошо. А вот с точки зрения нации — не знаю. Не было бы пресса — не было бы стольких талантов.

— По-твоему, выходит, Макашову надо медаль дать.

— Безусловно. Он поднимает в евреях чувство национального достоинства. И увеличивает их отток в Израиль, то есть выполняет главную задачу сионизма. Я думаю, сионисты его еще наградят. Он для них сделал больше, чем все еврейские активисты, вместе взятые.

— А зачем вы арабов обижаете? — продолжил допрос дед.

Ефим, уже понявший маневр Ивлиева, рассмеялся:

— Во-первых, Василий Федорович, я расхотел спать. Во-вторых, сложно одному человеку обидеть сотню. И, в-третьих, ты хоть в курсе, что арабы и евреи — братья?

— Это как?

— У них был один папа и разные мамы. Какие-никакие, а родственники. Я сначала в Израиле удивлялся. В газетах так и пишут: «Вчера наши двоюродные братья обстреляли нашу заставу на Голанских высотах». А когда на меня злится тамошний родственник, он говорит, что я такой бестолковый, потому что наполовину араб.

— Я ж говорю, вы их не любите.

— Ну, если смотреть из окопа на окоп, то да. А белые красных любили? Или красные белых? Тут даже не двоюродные, а родные.

А так я там отличий не чувствовал. Даже внешне не отличишь, если он идет без накидки-"арафатки". Ты, кстати, знаешь, что наш лучший заказчик — араб? Помнишь, мы разрабатывали рекламную кампанию для медицинского оборудования? Еще дипломов нахватали? Их шеф — чистокровный араб. Нам это никак не мешало.

А что касается всемирного заговора, то я бы не прочь. Мама — еврейка, папа — еврей. Но чего-то никакой поддержки от «мировой закулисы» не ощущаю.

— Наверное, ты — плохой еврей, — оставил за собой последнее слово старик.

Ефим, взбодренный перепалкой, снова зорко наблюдал за дорогой, а Ивлиев вспоминал собственные отношения с арабами.

25 лет назад

Это была его первая заграничная командировка. Группа спецназовцев жила при российском посольстве в Ливане. Город, раздираемый многолетней гражданской войной, уже не был прежней жемчужиной Средиземноморья. Целые кварталы Бейрута стояли в руинах, напоминая Ивлиеву кинофильмы про Сталинград.

Христиане, мусульмане, палестинцы, друзы, армяне, евреи. Все веками жили в Ливане, под сенью знаменитых кедров, рядом со словно нарисованным, синим-пресиним морем. И никто никому не мешал. Даже в нынешних условиях, извлеченные из окопов, эти люди оказывались вполне добродушными и гостеприимными.

Ивлиева, например, поражало местное дорожное движение. В городе не было ни одного светофора. И ни одной небитой и нержавой машины.

Они шли плотными разномастными колоннами, причем правил дорожного движения не было и в помине. Скажем, веселый белозубый араб-водитель легко может развернуться на запруженном шоссе из правого ряда. Делал он это своеобразно: включал поворотник, прикладывал правую руку к сердцу и благодарно кивал всем, волей-неволей уступившим дорогу. Стекол в местных автобусах не было (это позволяло на ходу обходиться без кондиционеров), так что мимика водителей была хорошо видна.

Если же кто зазевался — ну, что ж: вмятиной больше, вмятиной меньше — для этих машин разницы не было.

Ивлиев все прочувствал на собственном опыте. Развлечений у военных в Бейруте было не густо: им не разрешалось особо разгуливать по городу. Но однажды целую группу офицеров вот на такой «хламиде» на колесах повезли на экскурсию в Библос — древний город, в котором, по преданию, земляне получили Библию. Там, кстати, Василий Федорович первый и единственный раз искупался в ярко-голубом и очень ласковом Средиземном море.

Экскурсия была прекрасной. Ивлиеву чуть меньше понравился древний город: не брало за душу. Зато очень понравились девчонки-европейки: туристок было мало, но, в отличие от Бейрута, здесь они все-таки были. Спецназ глазел на симпатичных девиц в купальниках и ел местное, необычное, но вкусное мороженое.

Потом на том же автобусе без стекол поехали обратно. Сломались буквально через пять километров. И убедились, что здесь, в Ливане, к машине, стоящей на обочине с поднятым капотом, каждые две минуты подкатывали с предложениями помощи.

Короче, Ивлиев не сомневался, что местный народ — добрый и приветливый. Порой ему казалось, что если б сверхдержавы перестали демонстрировать друг другу мускулы, а хитрые местные правители — играть на их противоречиях, решая собственные проблемы и набивая опять же собственные карманы, то местные жители всех национальностей и вероисповеданий быстро бы нашли общий язык и замирились.

А между тем бои в Бейруте становились все ожесточеннее. Мусульмане и христиане, прежде веками жившие вместе, теперь иначе, чем через прицел, друг на друга не смотрели. Ситуация усугублялась палестинцами, нападавшими с территории Ливана на израильские поселки и вызывавшими ответный огонь на приютившую их страну.

Василию, после трех месяцев командировки, казалось, что воюющие стороны уже давно забыли, кто и за что воюет. Просто дети начали рождаться с автоматами в руках.

А попал он в эту командировку не случайно. Ивлиев даже немножко знал язык: опыт работы с арабами был у него и раньше, еще в Союзе. Он обучал стрельбе несколько человек из палестинской организации с мудреным названием. Политика тогда не слишком интересовала Ивлиева. Тем более, ближневосточная. В ней сам черт ногу сломит. Он резонно считал, что в политике пусть разбираются дипломаты, а его дело — учить ребят стрелять.

Ребята, правда, учились не очень. Но с одним курсантом, уже не юношей, Ивлиев почти подружился.

Халли был сириец. Коммунист (хотя в СССР они все называли себя коммунистами), он уже успел побывать в переделках: вся голова была в шрамах, и перед тем как попасть в тренировочный лагерь, Халли долго лечился в советском военном госпитале.

Как-то после выпивки Халли рассказал, что били его сапогами и прикладами вовсе не израильские живодеры, а политическая полиция египетского лидера Абделя Насера, лучшего друга Советского Союза. Кстати, политическую полицию в Египте дрессировали бывшие гестаповцы, нашедшие приют в этой солнечной стране. А бывшие гитлеровские ракетчики создавали для египетской армии ракеты класса «земля-земля». Сменивший Насера Анвар Садат тоже некоторое время был лучшим другом СССР, пока в одночасье не выгнал всех советских специалистов с территории страны. Забыв заплатить за поставленное оружие.

Но все эти вопросы Ивлиева не касались. Ему был лично приятен Халли, и они много времени провели вместе.

Халли, добрый и открытый мужик с печальными карими глазами, так и не научился толком стрелять. Он обладал поэтической натурой, писал стихи и чудесно безо всякого музыкального сопровождения пел «Арабское танго». Нежные арабские мелодии буквально обволакивали его «фанатов» из числа курсантов и преподавателей.

В тренировочном лагере, вечером, под большими южными звездами, слушать пение Халли было большим удовольствием.

Однако следующая встреча Ивлиева с приятелем-арабом произошла при гораздо менее приятных обстоятельствах.

Дело в том, что, будучи в полной боевой готовности, наши в Ливане практически ни с кем не воевали. Оружием палестинцев снабжали, но в их боевые вылазки не совались.

К американцам, имевшим в Бейруте мощную военную базу, тоже относились без зла. И чего злиться? Ни они нас, ни мы их, к счастью, не трогали. Когда пятнадцатилетняя девушка-палестинка проехала на их базу в грузовичке, набитом взрывчаткой, и подорвала вместе с собой сотню солдат, никто из наших не радовался.

А Ивлиев даже подумал, что если б какая-то жирная сволочь (почему-то ему так виделся главарь-подстрекатель) подговорила его, Ивлиева, дочь сесть за руль грузовика с тротилом, он бы этой жирной сволочи много бы чего оторвал.

Война для лидеров партизан, или «террористов», как их называл весь прочий мир, давно стала баснословно прибыльным бизнесом. Попутно они подторговывали наркотиками, крадеными машинами, контрабандными сигаретами и алкоголем. Ясно, что такая выгодная война не могла остановиться быстро.

Но военные люди — люди приказа. И, откровенно говоря, Ивлиев не сильно ломал голову над вопросами советской ближневосточной политики. Он честно выполнял свой долг, так же как и парни, его окружавшие. Он смело мог положиться на любого из них, а они — на него.

Так было до злополучного дня, когда на улицах Бейрута украли четырех наших: одного дипломата и троих сопровождавших его спецназовцев. Они поехали на встречу к нашим союзникам из организации «Хезболлах», а местный ее лидер решил сделать на мужиках бизнес. Торговля людьми и тогда приносила террористам большой доход, но для россиян была в диковинку. К тому же, арабские бойцы сопротивления были вроде как свои. Никто от них такой подлянки не ожидал.

Инцидент начали «разруливать» по военно-дипломатическим каналам. Однако вскоре оказалось, что похитители, выставившие конкретные денежные требования, были настроены более чем серьезно. На третий день с грузовичка, пронесшегося мимо советского посольства, сбросили средних размеров картонную коробку.

Сапер с собакой, осмотрев предмет, высказал мнение, что в ней нет взрывчатки. Но собака вела себя странно и на коробку рычала.

В ней оказалась голова одного из офицеров, сопровождавшего дипломата.

Военные провели свое совещание и решили действовать. Политика политикой, но отрезанная голова брата по оружию не могла оставаться безнаказанной.

Ивлиев был в группе, которая захватила из лагеря организации четырех ее членов. Среди них оказался Халли, ученик Василия Федоровича. Он узнал своего учителя, но желания спеть «Арабское танго» у него не возникло.

Ивлиев весь вечер мучился: сказать или не сказать командиру? Он понимал, что узнавший его Халли, наверняка к тому же непричастный к острой акции, станет первым кандидатом на ответные меры. Парня было очень жалко, тот страдал ни за что. Но долг для Ивлиева никогда не был пустым словом. И голова его бывшего ученика уехала обратно в такой же коробке.

К жестокому ответу добавили жесткую беседу с шейхом, «курирующим» террористов. Ему прямым текстом объяснили, что произойдет с ним, с его мечетью, с его родственниками и единомышленниками, если трое оставшихся в живых наших не вернутся в посольство. Поскольку шейх уже знал о содержимом посылки, он счел за лучшее «способствовать» возвращению похищенных…

Василий Федорович уезжал из Ливана со сложными чувствами. Он успел полюбить эту страну и ее жителей. И именно там он начал сомневаться, что деятельность советских руководителей этой стране полезна. И только ли этой…

Под Белгородом перекусили и, объехав его по окружной дороге, подошли к российско-украинской границе. Василий Федорович пошушукался и с теми, и с этими погранцами, в результате чего границу проскочили, как по маслу. И без прошлогодних поборов.

За Харьковом начиналась шикарная дорога, на которой в прошлом году Ефим испугал Теофилло.

Перед самым съездом на трассу на хвосте их «Ауди» повис преследователь: темно-синяя или черная мощная иномарка, в темноте было не разобрать.

Береславский встревожился, справедливо предположив, что за ним гонятся. Он разбудил деда и сообщил о своем открытии. Ефим шел около 140 километров в час. Иномарка его догоняла.

— Это наши, — сначала сказал Ивлиев. Но потом, оценив довольно резкие маневры преследователя, а главное — разглядев в свой хитрый инфракрасный бинокль экипаж, Василий Федорович коротко приказал: — Гони.

Ефим погнал. Выехав на трассу, широкую и гладкую (правда, уже менее гладкую, чем год назад), Береславский дал по газам. Здесь это было можно. Редкие встречные машины, идущие по удаленной метров на сорок встречной полосе, не слепили глаза. А знаки, постоянно ограничивающие скорость 80 километрами в час, никогда особо его не останавливали.

Преследователи сразу «провалились» в темноту. Скоро и свет фар исчез.

— Порядок, — констатировал Ивлиев. Но Ефим чувствовал, что его старший товарищ чем-то расстроен: видно, что-то пошло не по его планам.

…Береславский летел по скоростной трассе довольно долго. Он прикинул, что за каждые полчаса такого «полета» уходил от предполагаемого противника не менее чем на пятьдесят километров.

Старик снова закемарил, слегка даже прихрапывая.

Ефим не очень испугался погони. В лице Ивлиева он видел официальную поддержку своего рискованного, в общем-то, предприятия. А значит, преследователи — пусть и из мощной, но неофициальной организации. В чужой стране им должно быть сложнее ловить их.

Дорога описала большой вираж, и внезапно впереди, слева показался край восходящего светила. Поскольку солнце, как правило, восходит на востоке, а не на западе, сюжет с уходящей вдаль «бетонкой», освещаемый первыми лучами солнца, мог и не повториться.

Береславский тормознул, достал фотокамеру и вышел ловить мгновение.

Проснувшийся Ивлиев некоторое время не мог понять, в чем дело. Сообразив, наконец, что это беснуется творческая натура Береславского, старик пришел в ярость.

— У нас на хвосте непонятно кто, а ты тут с фотоаппаратом.

— Ты говорил, это твои друзья, — невозмутимо парировал Ефим, выбирая лучшую точку съемки.

— Они догонят и сделают из нас котлету, — пугал дед.

— Значит, у тебя скверные друзья, — по подсчетам Ефима, машина преследователей никак не могла быть ближе, чем в полусотне километров.

Ивлиев, поняв, что все его попытки образумить полоумного фотографа, тщетны, сел в машину и, набычившись, ждал.

Вдали показался отблеск фар (машины по трассе шли чрезвычайно редко). Хотя Береславский и понимал, что это не может быть погоня, — рано еще, — но на психику подействовало, и он, щелкнув затвором камеры последний раз, уселся за руль.

— Нажарют задницу, будешь знать, — пробурчал старик.

— Может, эти снимки станут единственным полезным делом в этой поездке, — предположил Ефим.

— Типун тебе на язык, — пожелал ему старик и отвернулся.

…До Запорожья доехали без приключений и на очень высокой скорости, хотя, сойдя с широкой трассы, про 250 км/час можно было не вспоминать. Странное дело, однако Ефим не только не устал, но даже в сон его не тянуло. Перевозбудился, наверное. Он понимал, что если в его руках окажется искомая всеми информация, то убивать его станет и глупо, и даже опасно. А шанс получить эту информацию был реальный.

У Запорожья попали в небольшую рукотворную пробку: украинская ДАИ пропускала машины сквозь «фильтр». К «Ауди» подскочила целая компания великовозрастных мойщиков окон. Их было четверо, и они были профессионально экипированы: «брызгалки» для воды, «брызгалки» для шампуня, тряпки для мойки и отдельно салфетки для протирки.

Береславский не любил навязчивый сервис, а кроме того, еще не имел украинских гривен. Поэтому, открыв окно, предупредил ребят:

— Мне — не надо!

Те, не слушая, бросились надраивать стекла и фары.

— Не надо мыть! — жестче сказал Ефим. — Я не заплачу!

— Заплатишь, — улыбнулся их предводитель. — Куда ж ты денешься-то? С разбитым лобовым… — и отогнул полу куртки, продемонстрировав «финку».

Вот на угрозы Береславский всегда «велся» легко. Пусть их и четверо, пусть лбы здоровые. Он уже набрал воздух для грубого ответа, как его тронул за локоть старик:

— Я заплачу.

— Вот и ладушки, — усмехнулся главарь, сверкнув «фиксой». Он в трудовом процессе не участвовал, осуществляя, похоже, другие функции.

Когда помывка закончилась, Фиксатый подошел к правому окну. Старик нажал кнопку: стекло ушло вниз.

— Давай деньги, дед!

— Какие деньги? — удивился Ивлиев.

— Ты, что, шутишь, что ли? — нагнулся к окну Фиксатый. — Так до могилы не доживешь, — и сам захохотал своей шутке.

Смеялся он недолго. Ефим даже заметить не успел, как рука Ивлиева взлетела вверх. Держа тремя пальцами вымогателя за нос, как крокодил — слоненка, дед втянул его голову в салон.

Тот даже закричать не мог, лишь кривился от боли. Но старику этого было мало. Он прикрыл стекло, слегка придушив бандюка. После этого отпустил его нос.

— Проехай чуток, — скомандовал дед.

Ефим с удовольствием выполнил указание, благо «пробка» немного проползла вперед.

— Пустите меня, — хрипел еще совсем недавно грозный мужчинка.

— А волшебное слово? — намекнул Ивлиев.

— Пожалуйста, пустите, — простенал тот. И для убедительности добавил давно забытое, вытащенное из самых глубин подсознания, — я больше не буду.

— Другое дело, — сказал подполковник запаса, вновь взял гражданина за нос и освободил его шею. Потом, не отпуская, левой рукой отогнул полу куртки и дал полюбоваться на своего «Стечкина».

— Ты понял? — строго спросил он.

— Да, — ответил командир мойщиков.

— Больше не балуй.

— Нет-нет!

Дед отпустил придурка, и Ефим проехал вперед, в зеркальце наблюдая, как мойщики окружили пострадавшего. «Вряд ли этот эпизод прибавит ему авторитета», — подумал он.

Проехав наконец «пробку», они с огорчением отметили, что ее длина уменьшилась: значит, их преследователи потеряют здесь меньше времени. Следовательно, нужно опять торопить табун, сидевший под капотом их «Ауди». Уж больно подозрительно было, с какой легкостью их отыскали. Да еще в другой стране. Значит, рассчитывать надо не на «спрятаться», а на «убежать».

Перекоп прошли без приключений и быстро. Крым встретил их редким в это время природным катаклизмом: моросью и холодом. Как будто не в Крым приехали, а в Арктику. В деревнях над трубами курчавились дымки: отмороженный народ немножко подтапливал, чтоб вконец не обледенеть. Но это их не волновало: в машине было достаточно тепло.

В Джанкое свернули налево, на Феодосию. Оставалась все-таки надежда, что преследователи не знают конечный пункт следования.

Дальше все было удивительно легко и просто. Сразу нашли деревню Николаевку. Сразу нашли беглых соседей Орловых.

Они почивали сладким послеобеденным сном. В углу комнаты горел камин, создавая в доме и уют, и подходящий климат.

Ефим и сам бы сейчас не отказался вздремнуть в такой располагающей обстановке. Да недосуг.

— Где документы? — спокойно спросил Ивлиев у парочки. Береславский вздрогнул: если бы так спросили его, он бы, наверно, «раскололся».

Эти тоже не строили из себя героев. Женщина была потверже, а мужик, причитая и всхлипывая, рассказывал все, что знал. Уж больно внезапен был переход от сна в одной постели с красивой женщиной к перспективе быть умерщвленным из огромного пистолета страшного старика.

Он говорил без остановки. Ничего особенного. Помогал ряду известных деятелей собирать деньги на политику. Помогал открывать счета. Помогал вывозить сотни тысяч и даже миллионы за границу. Сам не бизнесмен. Просто нужный всем человек.

Последнее поручение — курьерское. Почти туризм. Плевое дело. Съездить в Швейцарию, отдать деньги, получить дискетку.

Там, на встрече в пустынном парке, Разноглазый сначала взял дискетку, а когда «связь», работник банковского управления, склонился над кейсом с деньгами, присутствовавшая на свидании женщина ударила его по склоненному затылку. Обмотанный в ткань тяжелый металлический сувенир она припасла заранее.

— Это все она, — истерично плакал Разноглазый. — Я даже не предполагал, что она так сделает!

Женщина презрительно молчала.

— Почему не вернул дискету в России? — спросил Ивлиев.

— Боялся, — всхлипывая, ответил мужчина. — Тот мог нажаловаться. Не убили же мы его. Не нужны мне эти файлы, вон они, возьмите. — Он показал рукой на стоящий рядом ноутбук. — Дискета в дисководе.

— А деньги где? — В Ефиме проснулся бизнесмен. Может, не зря страдал?

— Украли. — Мужчина произнес это так отрешенно, что Береславский поверил. — Там же, в Швейцарии.

— А ты думал, только у нас жулики? — захохотал довольный Ивлиев. Он, похоже, тоже поверил. Опыт у него немалый. А о деньгах старый не переживал: об этом заботился Ефим и его нынешние хозяева.

— Я потому и вернулся, — уже спокойнее сказал Разноглазый. — Жизнь там дорогая. А здесь кое-что оставалось. Мелочи, конечно, — торопливо поправился он.

Женщина за это время не произнесла ни слова, только зло посматривала на дуло ивлиевского пистолета.

— Вот что, Ефим, — сказал Ивлиев. — Сними копию и уничтожь память. Это можно?

— Легко. Расформатирую винчестер и привет.

— Вот-вот. Форматируй, а потом в печь бросим. — Подполковник находил старые методы, может быть, менее элегантными, но не менее надежными. — И еще. Не вздумай делать две копии. Только одну дискету, понял? Уж в этом я разбираюсь.

— Ладно, — покорно согласился Береславский. — Одну так одну.

Он сделал все, как велел Ивлиев и под строгим его присмотром. После того как ноутбук и оставшиеся дискеты были брошены в камин, дед сразу успокоился и занялся тем, что было для него на данный момент главным: связыванием найденной супружеской четы. Лишь после этого он забрал у Ефима дискету с данными.

Черную «БМВ», — а она все-таки была черной и «БМВ», — они увидели издалека, примерно за километр. Преследователи съезжали с шоссе на большак, пересекавший убранное поле и ведущий к Николаевке. Хуже было другое: за «БМВ» вплотную присоседился джип «Паджеро», и было очевидно, что они идут боевой парой.

Дед принял решение мгновенно. Он развернулся, поднял рычажок и раскрыл двери.

— А ну, вылезайте! — заорал Ивлиев пленникам. Ефим притормозил. Они, подгоняемые огромным пистолетом подполковника, неловко выбрались из машины.

Василий Федорович еще раз перегнулся назад и закрыл за ними дверь.

— Теперь — только вперед!

Ефима тоже разобрал азарт. «Ауди» рванула вперед, а «БМВ», в отличие от продолжавшего движение «Паджеро», наоборот, остановилась, и оттуда выскочили трое. Они явно были вооружены.

Теперь все решала скорость. Не так-то просто попасть в железяку, пролетающую даже на неровной гравийной дорожке за секунду более полусотни метров!

— Открой свою дырку! — заорал Ивлиев. Ефим не сразу понял, что речь идет о люке. — И дай мне свой пистолет!

«Вот же старый черт! Все знает ЧК!» — Береславский молча протянул ему «Глок».

— Урр-рра-аа-а!!! — заорал спецназовец, и на сближении открыл огонь из двух пистолетов. Огневой контакт длился секунды три. Может — пять. Гильзы железным дождем грохотали по крыше «Ауди».

Ефим не сразу сообразил, что они уже прорвались. И что лобового стекла на его машине больше нет. «Шестьсот баксов», — машинально отметил он. Но, главное — если бы не очки, не мог бы вести машину.

Он посмотрел в зеркало. «БМВ» живописно горела, а джип, подобрав недавних ивлиевских пленников и экипаж «БМВ», разворачивался вслед за ними.

— Понял, как надо работать? — орал Ивлиев. — Ты небось уже маму звал!

Это было неправдой. Испугаться Ефим попросту не успел. Но спорить не хотелось.

— Давай в Феодосию, — скомандовал Ивлиев. За 36 оставшихся до Феодосии километров они здорово оторвались от менее быстроходного джипа.

— Все. Расходимся, — сказал уже в городе Ивлиев. — Ты дальше не играешь. Пистолет я тебе отдаю, однако думаю, ты теперь вообще уже никого не интересуешь. Но без нужды не светись. Зайди в любой пансионат. Отдохни недельку.

— По моему паспорту? А если они меня будут искать?

— Не жужжи! Во-первых, тебя никто не будет искать. Они теперь будут искать меня. Во-вторых, вот твой паспорт! — С первой страницы на Ефима смотрело его лицо, но фамилия была — Джапаридзе! И вот тебе телефон! — Он протянул листок бумаги с цифрами. — Если прижмет — позвони, тебе помогут. И брось свой драндулет. Другой купишь. — Старик, выдав все ценные указания, бодрой рысцой побежал к домам.

Береславский остался один и в полной растерянности. Он никак не ожидал такого развития событий.

В городе Феодосии было сыро и холодно. В машине с выбитым лобовым стеклом, соответственно, так же. Вместо солнца на небе была какая-то серая хрень — любимое выражение Марины Ивановны.

Внезапно остро захотелось к себе в кабинет. Подальше от приключений. Чтоб с включенным обогревателем. И чтоб Марина Ивановна принесла чай. С пирожным.

Ефиму стало себя жалко. Но просто сидеть в машине было холодно. И, не дай бог, джип окажется шустрее, чем хотелось бы. Правда, в городе, пусть и небольшом, сразу его все равно не найти.

Он осмотрелся. Слева тянулись длинные ряды гаражей. Все автолюбители сидели по домам. Лишь один мужик, сильно в возрасте, холил своего древнего «Запорожца» — 968-й, с «ушами», «инвалидная» модель. Точно такой, — только семилетний, а не двадцатипятилетний, — был куплен Ефимом в одна тысяча девятьсот семьдесят девятом году, на деньги, подаренные родственниками к его первой свадьбе. За семьсот рублей.

Ефим подъехал к гаражу престарелого автолюбителя.

— Здравствуйте, — поздоровался он.

— Здравствуй, коли не шутишь, — степенно ответил дед. На его груди звенели медали. Наверное, за русско-японскую войну.

— Хорошая у вас машина, — подольстился Ефим. — Я на такой пять лет отъездил.

— А я без малого тридцать.

— И все на ходу?

— Хочешь попробовать? — предложил военный автолюбитель.

— Хочу купить, — неожиданно для самого себя заявил Ефим.

— У богатых свои причуды, — улыбнулся старик. — Двести долларов — и она твоя. Прицепишь к своей — и в Москву.

— А можно я пока свою у вас в гараже оставлю?

— Что у тебя приключилось? — посерьезнел дед. Чем-то он напоминал Ивлиева. Спокойствием, что ли?

— С бандюками сцепился, — почти честно ответил Береславский.

— Не платишь?

— И не буду.

— И правильно, — подытожил ветеран. — Оставляй тачку. Забирай мою.

— Деньги можно потом отдам, когда за машиной приеду?

— Не проблема. А как с документами на «Запорожец»?

— Скажу, потерял. Такие не угоняют.

— Это ты зря, — обиделся дед. — Хорошая машина. Давай хоть доверенность напишу. Бесплатно. У меня сын — нотариус.

— Хорошо, — согласился Береславский, раздумывая, на какую фамилию лучше. Но тут в глазах его потемнело.

Очнулся он в гараже ветерана. Точнее, на антресолях, пристроенных дедом. Туда вела узкая лестница, и как мужик затащил наверх его килограммы, оставалось загадкой. Сверху он видел оцарапанную крышу своей машины. От самодельного электрического «козла» шло приятное тепло. Ворота гаража были закрыты.

— Я сутки почти за рулем, — виновато оправдывался Ефим.

— Я в твои годы трое суток мог не спать, — резанул правду-матку ветеран. — Ты пухлый больно, изнеженный. Вот и скопытился.

— А как меня сюда…

— С Коляном. Колян, поднимайся.

Колян был примерно таким же, только без медалей. Зато — в наколках.

Он залез наверх.

— Ездили тут, спрашивали про «Ауди».

— На «Паджеро»?

— На «козле» импортном. Мы сказали — на Джанкой ушла.

— А они?

— В погоню! — Колян резанул рукой воздух.

В общем, в этот вечер Ефим никуда не поехал. Стал третьим в хорошей компании. А наутро, с доверенностью на Джапаридзе, попрощавшись с ветераном (Колян еще не подошел), Ефим почапал на «Запорожце» в сторону Родины.

Откровенно говоря, разница чувствовалась. Но «запор» честно делал 90 км/час, и к тому же его ни разу не затормозили милиционеры.

С первой же «междугородки» позвонил домой Володе, водителю. Дал адрес деда, велел выдать ему 800 баксов, потом — срочно отремонтировать и пригнать в Москву «Ауди».

Не прошло и суток, как Береславский подкатывал к Москве. А к следующему утру в столицу въехала и его «Ауди» со вставленным лобовым стеклом.