Последние три дня я жил один в комнате, которую просто неудобно назвать камерой. Светлая, просторная, есть даже телевизор и шкаф для одежды. От камеры осталась только решетка на большом, не тюремном окне.
Мне дали свидание с Леной. Ефим счел, что она уже вне опасности. Дай-то бог! Мы сидели, как влюбленные пятиклассники: держась за руки. Не разделенные никакой стеклянной стеной, какие обычно показывают в фильмах про тюрьму. Надзиратель деликатно вышел.
Перед самым свиданием мне вообще предложили провести его в отдельной, закрывающейся изнутри, комнате. Искушение было велико. У меня аж в груди засосало, когда я представил, как это будет. Но, поразмыслив, отказался. Не хотелось, чтобы кто-то подслушивал, а то и подсматривал наше с Ленкой счастье.
Конечно, отказался и потому, что все идет к моему освобождению: я отдаю себе отчет, что не каждый узник чувствует себя так же в этих стенах.
Со мной обращаются, как с человеком, который попал сюда по ошибке и скоро выйдет на свободу. Причем с человеком в очень высоком чине. В моем случае — начальника столичного ГУВД. По всем опросам общественного мнения через четыре дня именно я возглавлю столичных блюстителей закона.
По этому поводу ко мне уже приезжали знакомиться разные важные люди: и из столичного правительства, и из руководства правоохранительных органов, и даже из Администрации президента.
Видит Бог, я не хотел подобной карьеры. Но если судьба (не без помощи Ефима) забросит меня так высоко, то я не стану просто марионеткой.
Мы с Ефимом, которого легко и надолго сюда пропускают, обсудили даже мини-программу действий.
Толстый и Лохматый — как искоренители оргпреступности.
Мы оба считаем, что организованную преступность в столице не одолеть наскоком, потому что в ее основе — действующие экономические законы. В стране с отсутствующей правовой культурой, где даже решения Верховного суда весят немного по сравнению с мнением какого-нибудь крупного чиновника, просто не могла не появиться оперативная и относительно эффективно работающая регулирующая система.
Дело в том, что абсолютное большинство людей хочет жить и работать по твердо установленным правилам. Добавим: по разумным или хотя бы относительно разумным. Если эти правила не может установить государство, то вакуум заполняют другие организации, обладающие силой, достаточной для того, чтобы заставить игроков эти вновь введенные правила соблюдать.
К сожалению, государство в первые годы новой жизни не сумело взять на себя эту заботу. Плюс — размывание в обществе понятий хорошего и плохого.
Раньше было определено четко: торгаш, конечно, живет хорошо, но общепринятым общественным мнением он не уважаем. Бизнесмен, коммерсант — ругательные слова.
Вранье, двойной стандарт? Безусловно. У каждого, даже самого кристального, интеллигента была парочка друзей — мясник в магазине, завбазой, чиновник в профкоме и т. д., — которые помогали ему бороться с тотальным дефицитом и скрашивать обидную советскую действительность. Недаром про нашу страну шутили, что СССР — держава, в которой пустые магазины, но полные домашние холодильники.
Потом все в одночасье перевернулось. Магазины стали ломиться от товара и еды, зато многие холодильники опустели. Вчерашние прохиндеи вылезли наверх.
Умных и терпеливых это не пугало: ясно, что серьезный бизнес — не быстрый. Сначала наживаются продавцы «воздуха». Потом они или разорятся, отдав свои капиталы другим, или станут действительно бизнесменами, получающими прибыль от созидательных дел, а не от перепродажи чего-то «прихватизированного».
Но терпение есть не у всех. И вот уже общественное мнение чуть ли не с удовлетворением воспринимает сообщения о все новых и новых заказных убийствах. Подтекст этого удовлетворения понятен: «Так им и надо, жуликам!»
СМИ, к сожалению, тоже участвуют в этом празднике смерти. «Высокий профессионал», «киллер высшей квалификации», «блестящий выстрел». Криминальные «отморозки» превращаются в этаких Робин Гудов, самим своим существованием напоминающих зажравшимся новым русским о висящем над ними топоре. Все как-то разом забыли, что киллер — это убийца. Наемный убийца, готовый лишить жизни кого угодно за деньги. Он страшнее бешеной собаки, потому что убивает сознательно. И никакой он не киллер, а именно убийца, злодей, душегуб. А есть еще слово «палач», тоже неприятное для уха.
Такая практика плюс межнациональные конфликты и танковые стрельбы в центре Москвы привели к резкому обесцениванию человеческой жизни. В прямом смысле слова: ее цена в твердой валюте стала сопоставима с ценой вещи — от видеомагнитофона (мелкий ранг жертвы, наркоман-исполнитель) до хорошего автомобиля (банкир или преступный авторитет, исполнители — профессиональная команда подготовленных душегубов).
Пока государство было совсем слабым и не могло взять в свои руки задачу регулирования отношений в бизнесе, такое положение дел было неизбежным. Роль милиции сводилась к попыткам сдерживания волны преступности, к противодействию тотальному захвату преступностью неофициальной власти в стране.
Теперь же ситуация изменилась. Бизнес в стране вырос, пророс во власть. Необходимость «цивилизации» отношений в нем почувствовали все основные игроки. Для «отморозков» оставалось все меньше пространства. Даже немногие выжившие криминальные авторитеты образца начала перестройки отправляли своих детей учиться в престижные вузы и не хотели для них бандитской доли. Их легко понять: какой смысл пройти через сотни смертельных опасностей, скопить серьезный капитал и не быть уверенным в завтрашнем дне? Ведь убить — гораздо проще, чем защитить. Банда бешеных «любителей», прежде чем ее уничтожат, может наделать таких дел, что потом только диву даешься!
Все это — предпосылки для моей активной и, надеюсь, успешной работы в ранге начальника ГУВД. Единственно, все надо делать очень осторожно. В нашей стране вообще ничего нельзя делать рывком — слишком инерционная система. Даже министр по налогам и сборам заявил однажды, что если бы мы в один из месяцев собрали со всех все положенные налоги, то экономика моментально бы развалилась.
Я полностью согласен с этой мыслью. Менять надо, но очень, очень мелкими шагами. Но — ни на шаг не останавливаясь и, главное, выдерживая единый курс.
Итак, основные положения нашей с Ефимом программы:
1. Обеспечение порядка на улицах города.
Жителей на самом деле не сильно волнует уровень организованной преступности. За редкими исключениями, когда в разборках между бандами гибнут случайные прохожие, организованная преступность напрямую обычных граждан (как им кажется) не касается. Конечно, страна хиреет, когда ее безжалостно и бездумно высасывают: это не может не сказаться на зарплатах бюджетников и пенсиях стариков. Но точно так же действует алчность коррумпированных чиновников. Еще опаснее — решения даже вполне честных, но не умных или не опытных государственных мужей.
Тем не менее пугает и возбуждает умы только «горячая» преступность. Когда стреляют, взрывают, насилуют. Остальное волнует только высоколобых.
А значит, если я хочу поработать на новой должности и успеть принести пользу меня избравшим, мне надо в первую очередь прикрыть всех волнующее направление — уличную преступность. Это и проще, чем все прочее.
Мы будем опираться на сложившуюся систему (ППС, «муниципалов», участковых и т. д.), добавив хорошо забытое старое: домовые комитеты, дружинников, патрулирование улиц силами солдат внутренних войск и армейцев. Уличную преступность сбивает само присутствие в местах возможных правонарушений представителей жесткой силы.
Денег на это понадобится не так уж много, но источники финансирования мы тоже начали обсуждать.
2. Финансирование органов правопорядка в столице.
Нет денег — нет решений. Поэтому вопрос финансирования в нашем плане — на почетном втором месте. Он стал бы вообще первым, однако если не решить проблем с самыми «видимыми» уличными преступлениями, то до остальных в этой должности просто не доживешь.
Так что деньги надо добывать любыми законными путями.
Первое — договориться с правительством столицы, чтобы часть возвращенных государству криминальных средств шла на нужды ГУВД. И тратилась по решению руководства ГУВД, конечно, под абсолютным контролем властей.
Имея такое право, — скажем, на 10% законно экспроприированных средств, — можно суметь многое.
Откуда брать эти деньги? Я не собираюсь (по крайней мере, на первых порах) посягать на исторически сложившиеся в стране схемы оборота «черного» нала. К сожалению, нельзя ударить по ним, предварительно не изменив налогового законодательства. Ничего, кроме массовых банкротств и нового всплеска взяточничества, это не даст. Но можно, не раскачивая лодку, «вычислять» и прикрывать обналичивающие банки, которые работают только на «черный» бизнес и, по сути, являются официальным прикрытием того или иного «общака». Изъятие такого рода денег промышленность уж точно не обрушит.
По моим подсчетам, в первый же год мы сможем безболезненно для московской экономики извлечь до 30 миллиардов рублей.
Технически для этого понадобится 15-20 высококлассных аудиторов, 20 серьезных сыщиков и рота спецназа. Держать их надо не в Москве, а на закрытой базе, и платить им следует столько, чтобы не было соблазна искать доплату на стороне. Из этих же, кстати, денег.
Второй, пока закрытый для нас, «карман» — деньги, которые бизнесмены платят криминальным «крышам». А ведь здесь тоже можно поконкурировать. Организовав под официальной эгидой коммерческие отделы для прикрытия экономических структур. Такой шаг принесет в казну, пожалуй, больше, чем первое решение. Ведь платное «красное» прикрытие и сейчас вовсю практикуется, но неофициально и безо всякой выгоды для ГУВД. Лишь вневедомственная охрана честно берет деньги за свою действительно неплохую службу. Так почему бы не пойти дальше? Наверняка там есть правовые препоны. Но я убежден, что чем больше удастся перевести «теневого» бизнеса в «светлый», тем лучше будет всем. На самом деле никто не мечтает быть преступником и нарушителем. Если есть возможность жить хорошо и при этом быть законопослушным, мало кто от такой возможности откажется.
Более того, я бы всерьез подумал о различных денежных «индульгенциях» за не слишком тяжкие преступления. Или лицам, которые начинали как бандиты, но ушли в честный бизнес. Они бы дорого дали, чтоб «отмыться». Если за ними нет крови, и срок давности все равно уже близко, почему бы по суду не наказать их (по обоюдному согласию) крупными штрафами? И отпустить на «юридическую» волю.
И конечно, активнейшим образом надо заняться налоговыми амнистиями. С нашим законодательством не может быть бизнесмена, не нарушающего нормы закона. Им надо дать шанс стать лояльными гражданами.
В этом вопросе главное — не жадничать. Половину заработанного не отдаст никто. А вот процентов двадцать-двадцать пять для легализации оставшихся — очень даже возможно. Можно даже сделать регрессивную шкалу — предложение Ефима. Скажем, если хочешь легализовать деньги, то до 10 000 долларов — отдай 35%, от 10 000 до 50 000 — 30%, до 100 000 — 25%, выше — 20%.
— А ты бы сам отдал? — спросил я его. Прибыли «Беора» не слишком способствовали долларовым накоплениям, но других экспертов у нас пока не было.
Ефим внимательно прислушался к своему внутреннему голосу:
— Если бы у меня было 50 тысяч, то «пятнашку» бы не отдал. А если б был миллион — то двести «штук» сдал бы, не глядя. Если бы был уверен в гарантиях.
Вот в этом и весь вопрос. Каковы гарантии? Поверят ли государству, так часто надувавшему своих граждан? Очень сложный вопрос. Но если все-таки поверят, то деньги будут получены большие. Даже очень большие.
А главное, оставшиеся у людей и легализованные средства тоже будут работать на Россию. Может, тогда нам не придется попрошайничать у МВФ.
3. Кадровая политика.
Не нужно волновать кадры. Милиция у нас такая, какая есть. Другую взять негде. Значит, надо работать с имеющимися кадрами. Объявив длительный, может даже полугодовой, мораторий на увольнения и глубокие проверки (если захотеть, найти что угодно можно в любом ОВД). Кроме, может быть, действий, направленных на раскрытие опасных должностных преступлений, типа покрывательства убийств, прямой связи долж-ностных лиц с преступниками и тому подобного.
Видимо, следует и закрыть глаза на вскрытые случаи небесплатного предоставления «крыши» коммерсантам и «кормления» с обслуживаемой «земли», если, разумеется, это не сопряжено с прямым вымогательством. Это ведь и есть теневой бизнес, который желательно сделать официальным. Пусть офицер получит вполовину, даже вчетверо меньше, но — честно, открытым образом. Такой подход многих устроит больше, чем постоянный риск вылететь без пенсии, а то и загреметь в тагильскую «зону» для бывших сотрудников правоохранительных органов.
Далее. Нужно прекратить травлю милиции в прессе. И вовсе не наскоком и натиском. А грамотной пиаровской кампанией, на которую не жалеть денег, и в которой не делать перерывов. Подъемы и спады могут быть, но прекращения — нет. Кстати, денег понадобится не так уж много: уголовный розыск и борьба с бандитизмом предоставляют прекрасные информационные поводы едва ли не каждый день. Нужно только уметь ими пользоваться и ладить со СМИ.
И еще один очень важный момент. Сегодня система МВД безжалостна к своим собственным работникам. Провинился человек по мелочи — на помойку его. Подстрелили при выполнении задания — семью ждет нищета. В таких условиях сложно не поддаваться соблазнам. Имея же солидные фонды, можно гарантировать сотрудникам не только приличные должностные оклады, но и страховые в случае увечий или смерти. Министерство должно стать отцом для своих детей.
Стоп, это я слегка зарвался. Министр МВД — должность пока что не выборная.
4. Конкретность целей и прозрачность результатов.
Этот пункт тесно связан с предыдущим в плане пиар-деятельности. Ясно, что мы не сможем сразу порешать все проблемы. Но общество, если мы хотим его поддержки, должно видеть, что каждый день что-то, пусть маленькое, пусть немного, но меняется к лучшему.
Значит, нужно ставить конкретные (не глобальные), осязаемые цели. Ходит много стонов и воплей вокруг, скажем, солнцевской группировки. Стало быть, все силы собираются в кулак, и в течение короткого времени группировка уничтожается. Понятно, не в прямом, физическом смысле.
Ее давят финансово, ее трясут с «земли», ее мучают внезапными налетами и проверками. Ни одна группировка не выдержит прямого, один на один, столкновения с государством.
Причем для лидеров и членов группировки остаются все возможности легализации, приведенные выше. Их вовсе не надо топить до дна!
Тем, чьи кровавые деяния удалось доказать, дорога одна — в тюрьму. Остальные пусть легализуются. Если хотят жить спокойно. Не следует забывать, что их бурная молодость проистекала в условиях, когда они порой, один раз взявшись за гуж, просто не могли вести себя иначе. Даже если б захотели, не смогли бы переложить проблемы своей физической защиты на официальные органы. Наконец, среди них есть люди, чья энергия и ум еще пригодятся стране. Ефим кое-что рассказывал мне про Флера, я этого человека понимаю. Я не дам ему хозяйничать и устанавливать свои правила игры. Но если он сознательно примет установленные мной — пусть живет. Места хватит всем.
Короче, отечественный криминал надо «развалить» на две части: истинную преступность, которую никаким пряником не задобришь, и временную, или даже вынужденную преступность. Деятелей из первой части нужно постоянно давить и угнетать, представителей второй группы — по возможности выводить из криминальной зоны и легализовывать.
После проведения таких, отчасти «карательных», отчасти демонстрационных акций, их результаты следует широко и в полный голос освещать в СМИ. Тогда граждане поймут, что в доме есть хозяин. И если еще при этом соблюдать закон — очень важное условие для завоевания доверия, — проблема оргпреступности может оказаться проще, чем предполагалось.
5. Отношение к противнику.
И последнее. Мы с Ефимом считаем, что просто обязаны позаботиться о противнике. Хотя тюрьмы к ГУВД никак не относятся, но то, что там делается, касается всех. Они стали рассадниками зла: от туберкулеза до социального бешенства. Нельзя людей держать в таких условиях. Даже самых страшных преступников. Если общество сочло необходимым сохранить им жизнь, оно должно обеспечить человеческие условия.
Но в тюрьмах и «зонах» содержат не только убийц. Нужно по максимуму убрать оттуда социально малоопасных людей. Мелкий вред, нанесенный ими, пусть гасят материально: на свободе это сделать легче.
Конечно, наше с Ефимом творчество не есть план. Но направление будущих усилий оно показывает.
А сейчас меня больше волнует другое: завтра я должен выйти на свободу. Климашин добился освобождения под залог, и Ефим уже собирает деньги.
В коридоре послышались шаги. Ко мне, что ли? Мне не хотелось выходить из комнаты, тем более следственных действий больше не предвиделось. Может, Ефим прискакал? Или Лена?
Но они же знают про завтра. Это даже в газетах печатали. Ожидается митинг моих сторонников. Пустяк, а приятно.
Дверь открылась. Вошел Бутузов, мой следователь.
— Как настроение, Александр Петрович?
— Спасибо, хорошее.
— Сегодняшние вечерние шахматы отменяются.
— Почему? Чем-то заняты? Или уже не надеетесь отыграться?
— Почему не надеюсь. Еще как надеюсь. Если вы меня к себе пригласите — еще сыграем.
— Куда приглашу? — не понял я.
— Домой, — засмеялся Бутузов. — Это здесь я могу без приглашения. А в квартиру вторгаться — нет. Домой вы идете, Александр Петрович.
— А почему не завтра? — удивился я.
— Вы что — не рады? — Бутузов точно был рад. Это и понятно: он очень неловко себя чувствовал с таким арестантом, как я. То ли преступник, то ли большая шишка. Да еще в шахматы постоянно выигрывает. А вообще мужик Бутузов приятный, общение с ним сильно скрасило мне проведенные здесь три недели.
— Очень рад. Просто думал, что завтра.
— Начальство так решило. Не привыкло к митингам возле наших ворот.
Тут только до меня дошло, что через час-другой я буду дома! С Ленкой. И не в казенной комнате для свиданий, а в нашей родной квартирке, где для меня все дорого и мило.
— Спасибо, Владимир Яковлевич, — совершенно искренне поблагодарил я. — Это отличная новость. Просто я не сразу «въехал».
И часа не прошло, как за мной уже закрывали металлическую калитку. Провожать меня вышли старшие офицеры учреждения. Я оглянулся: мне тут было не плохо, но лучше сюда не попадать.
Попрощался с Бутузовым и его коллегами.
И тут на меня налетела вся банда! Ленка, дети, Ефим! Рядом, у машины Ефима, стояли мои родители и мужик-инвалид. Наверное, тот подозрительный тип, про которого мне писала жена.
Пять минут мы целовались и обнимались, а потом на трех автомобилях поехали домой.
…Все, я больше не узник.