Не стреляйте в рекламиста

ГЛАВА 28

Ивлиев смог прибыть в Москву только через сутки. Он поехал окружным путем, через Киев, дважды меняя поезда. Границу с Россией перешел вообще пешком: кто знает, где и сколько еще напихано глаз и ушей оппонентов? Недалеко от Москвы снова сошел с поезда и пересел на электричку.

Еще с Украины сделал контрольное сообщение: все в порядке, материалы у него.

Честно говоря, на его взгляд, «войнушка» была ненастоящей. У нападавших были винтовка и автоматы. При желании они все же могли завалить их обоих. Несмотря на огневое противодействие и мастерское — это старику особенно приятно отметить, сам же и учил — вождение автомобиля Ефимом.

Он, оценив обстановку, тоже стрелял не на поражение, а по пустому автомобилю. Конечно, при той скорости сближения и плотности огня, даже самый миролюбивый чудо-снайпер не мог гарантировать, что никого не зацепит. Лобовое-то им как разнесли! Но все же это была не война.

Да и слава богу. Василий Федорович не мог отделаться от мысли, что воюет против своих. Одна школа, одна биография. Чертовы политики!

Он еще раз украдкой потрогал спрятанную во внутреннем кармане куртки дискету. Как и советовал Ефим, Ивлиев дважды обернул ее фольгой от купленной в магазине и тут же съеденной шоколадки.

В приемной старику ждать не пришлось. Генерал принял его мгновенно.

— Очень рад, Василий Федорович! — Он вышел к подполковнику из-за стола с протянутой для приветствия рукой.

Ивлиев с удовольствием пожал ему руку и после приглашения уселся напротив генерала.

— Чай, кофе? — поинтересовался генерал.

— Чайку с радостью, — согласился Ивлиев, — что-то бегаю не по возрасту, устал.

— Ну, вам еще грех жаловаться на возраст, — улыбнулся собеседник.

Ивлиев достал дискету, протянул ее шефу:

— Вот здесь должно быть все.

— Отлично. — Генерал нажал кнопку и передал дискету мгновенно появившемуся офицеру из техотдела. Ивлиев с удовлетворением отметил, что в его службе, которой он отдал всю жизнь, ни дисциплина, ни стиль отношений за нелегкие годы не утеряны.

В течение пятнадцати минут он вкратце пересказал историю, приключившуюся с ним и Ефимом по дороге к разноглазому и от него.

— У них хороший ресурс. — Генерал нахмурился.

— Дико представить, что у нас внутри страны есть сильный противник.

— Ну, не такой уж он и противник, — задумчиво сказал генерал. — Цели-то у нас похожие. Методы разные. Договоримся, наверное. Вас продал Коровин, — неожиданно добавил он.

— Майор Коровин? — ужаснулся Ивлиев.

— Он, — подтвердил шеф.

— Мотивы? Купили?

— Деньги тоже сыграли роль. Но, думаю, это не главное. Он считает, что наши методы слишком мягки. Наблюдаем. Дожидаемся, пока у гада закончится депутатская неприкосновенность. А тот тем временем, имея деньги, еще куда-нибудь выберется. И так далее. А тут появилась возможность наводить порядок сразу, без каких-либо ограничений.

— Сталин так и делал, организованную преступность под корень вывел.

— Ну, не так уж и под корень. Стоило чуть отпустить вожжи, и корни оказались очень плодоносящими. А что касается мафии, в бытовом ее понимании, то действительно, ее устранили только Сталин, Гитлер да Муссолини. Последний посадил и пострелял пол-Сицилии. И сицилийской мафии не стало. На время.

— Надеюсь, мы с нашими без Сталина и Гитлера справимся? — предположил Ивлиев.

— И даже без Муссолини, — улыбнулся генерал. — Я ведь не Коровин. Хотя и мне намеки делали.

— И давно Коровин был «кротом»?

— Год примерно. Мне было удобно: он контролировался, игра шла под нашим управлением. Но вот такие «проколы», как с радиомаяком, вполне вероятны. Вас поэтому так легко нашли, хоть вы и поставили новый.

— Где Коровин сейчас?

— На новом месте работы. В своем кабинете. У нас теперь «кротов» не сажают, а пересаживают.

— А не получится, что вас просто отсюда уволят? — Пенсионер Ивлиев не боялся задавать прямые вопросы. Тем более этого генерала он помнил еще лейтенантом.

— Все может быть. Но политики приходят и уходят. А мы остаемся.

— Сталин тоже был политиком.

— Приход нового маловероятен. Вы же знаете наши возможности.

Дверь кабинета открылась. Офицер принес дискету и распечатки.

— Давайте сюда, — распорядился генерал. — И почему так долго?

— Извините, — смутился офицер. — Дискета была в шоколадных крошках. От тепла шоколад поплавился, и нам пришлось чистить поверхность диска.

Ивлиев сильно смутился. Новомодные штучки — компьютеры, сканеры, интернеты — вызывали у него восхищение и досаду одновременно. Он так и не овладел этими премудростями. И уже, видно, не овладеет.

А генерал рассматривал принесенные листы.

— Ничего не понимаю, — нахмурился он.

— Что? — вскинулся Ивлиев.

— Тут стихи.

— Какие еще стихи?

— Пожалуйста:

А вот еще:

— с выражением прочитал генерал, не делая купюр, поставленных в тексте автором.

— Береславский, сволочь, — в отчаянии прошептал Ивлиев. — Подменил дискету! Там больше ничего нет?

— Почему же. Есть. Тут много чего:

— Виноват, товарищ генерал! — встал из-за стола подполковник. — Береславский подсунул мне свою дискету. Виноват.

Генерал некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по столу. Он ожидал от Ивлиева большего. Но в его профессии не следует долго переживать неудачи. Их надо холодно анализировать и двигаться вперед.

Он вызвал Нефедова и приказал:

— Срочно найти Береславского. Обеспечить ему надежную охрану. Вам, Василий Федорович, надлежит своего воспитанника не отпускать ни на шаг. Вот теперь он в большой опасности. За те материалы и гораздо более крупные головы не пощадят. Действуйте.

Ивлиев покинул кабинет, а генерал вновь подвинул к себе лист с распечаткой. Кроме коротких эпиграмм, на нем было стихотворение побольше:

— М-да, — произнес генерал. Ему, кадровому военному, как и автору лежащего перед ним произведения, тоже не слишком нравилось ЧЕЛО ВЕКА. Но если автор собирался только описывать действительность, то генерал пробует ее немножко менять.

Дурашев был и доволен, и недоволен одновременно. Глядя на делающего доклад подтянутого Коровина, он испытывал откровенную радость. Этот офицер пришел к ним не только за деньги. Недаром в свое время он жестко отказал Благовидову, но после двух бесед «по душам» дал согласие ему, Дурашеву.

Коровин пришел к ним, потому что считал, что чистить Россию от нечисти надо гораздо жестче, чем могут позволить себе официальные органы.

Но с этим офицером, ставшем во главе спецслужбы Дурашева, были свои проблемы. Виктор Петрович не стал бы, например, отдавать ему приказ о ликвидации семьи Бухгалтера. Дурашев опасался, что Коровин мог бы и не выполнить его.

К счастью, время тихой грязи потихоньку кончается. Получив официальные рычаги, можно будет легализовать большую часть деятельности, а организации типа «Сапсана», станут ненужными.

Вот почему Дурашев не сильно расстроился, узнав о безвременной кончине полковника в отставке Благовидова. Павел Анатольевич погиб в свой день рожденья, точнее, даже в юбилей.

Дурашев поморщился, читая донесение с места событий. Мало пуль в голову, так еще и топор в грудь засадил. Беланов, конечно, сумасшедший. Его надо тихо устранить, и чем быстрее, тем лучше. Но даже сумасшедший Беланов сыграл по его, Дурашева, партитуре.

Благовидов стал не только ненужным, но и опасным. Если бы нависшая на его структуре грязь когда-нибудь всплыла, могли произойти крупные неприятности: заткнуть рты всем средствам массовой информации можно будет еще не скоро.

Да и надо ли? В последнее время Дурашева стал занимать этот вопрос. Для того же Сталина важнее всего была личная власть и возможность насладиться смертью врагов. У Виктора Петровича совсем иные задачи. Может быть, это нескромно, но он, легко отказывающийся от славы при жизни, очень хотел бы доброй и долгой памяти после своего ухода.

А может, сказывались долгие беседы с мудрым духовником его храма, отцом Феофаном. Не обсуждая никаких конкретных тем, они часами перебирали, казалось бы, очень общие вопросы, но Дурашев чувствовал на себе влияние этого скромного и негромкого человека.

В последнее время Виктор Петрович немножко раздваивался. Он фактически подтолкнул Благовидова к устранению раненого сотрудника «Сапсана». Но убийство детей Бухгалтера было не его идеей. Дурашев ее не запретил, потому что считал, что уменьшение риска неприятностей для страны оправдывает даже детские смерти. Но все равно это была не его идея.

«А психопата Беланова!» — вдруг кольнуло Виктора Петровича. Вот кого поддержал Дурашев. Озлобленного сумасшедшего, делавшего карьеру. И если б у него все получилось, то Виктор Петрович работал бы сейчас с убийцей детей.

Неприятно все это. Вроде все делаешь правильно, думаешь только о стране. А приходишь к отцу Феофану, и многое становится только запутаннее. Может, не ходить?

Нет, Виктор Петрович не в состоянии себе этого позволить. Отец Феофан, наверное, единственный человек в мире, который искренне сочувствует Дурашеву и жалеет его. Даже если когда-нибудь Дурашев решит его убрать (Виктор Петрович криво улыбнулся) — ведь кое-что из секретного духовнику все равно становится известно, человек-то он умный, — и в этом случае отец Феофан будет жалеть не себя, а его, грешника.

«Ладно», — стряхнул с себя оцепенение Дурашев. В любом случае он рад, что семья Бухгалтера осталась живой. А труженики «Сапсана» знали, на что шли. Издержки профессии.

— Будут вопросы? — закончив, спросил Коровин.

— Да. — Дурашев, размышляя о своем, не пропустил ни одной фразы доклада. За эту особенность мозга он получил кличку Цезарь еще в институте. Голова работала, как многозадачный компьютер, умея обрабатывать параллельно две, а иногда и более проблемы. — Вопросы у меня есть. Вы говорите, что и Береславский, и старик ушли.

— Ушли, — подтвердил Коровин. — Во-первых, нашим ставилась задача под угрозой оружия отобрать материалы. Но никак не убивать сотрудника ФСБ и постороннего человека.

«Началось, — улыбнулся про себя Дурашев. — С Благовидовым в этом плане было несравненно легче».

— Во-вторых, — продолжил бывший майор, — нашей задачей было не допустить попадания материалов в чужие руки. Разноглазый утверждал: единственное, что успели сделать Ивлиев и Береславский, — расформатировать винчестер ноутбука и кинуть его в печку вместе со всеми бумагами и дискетами.

— Он понимал, что с ним может произойти, и мог врать, как… — Дурашев подбирал сравнение, — телекомментатор.

— Все возможно, — согласился Коровин. — Но эти двое действовали в условиях жесточайшего дефицита времени, а данные наверняка были кодированы. Так что, вероятнее всего, для оппонентов они безвозвратно потеряны. Нам же, как я понял, они не нужны.

— Это точно, — согласился Дурашев.

Ему материалы не нужны, лишь бы они не попали ни к кому другому. Про грязь, покрывающую многих управляемых им чиновников, он и так знал прекрасно. Это ему иногда даже помогало. А вот если бы эти данные достались оппозиции — было бы чрезвычайно неприятно. Любые перевороты в сегодняшнем состоянии не пойдут на пользу стране.

А с ворами в своей команде Дурашев всегда успеет разобраться.

— Со стороны разноглазого трудностей не ожидается. Эта пара больше никому не принесет проблем, — жестко улыбнулся Коровин. — Не думаю, что вас интересуют подробности.

— Абсолютно не интересуют, — согласился Виктор Петрович. "Не такой уж он и гуманист. Бабу, видно, пришил, не морщась. Хотя, с его точки зрения, она не баба, а боевая единица противника. Дама действительно всегда была «при делах» — и в этой афере, и в прежних. Говорят, они любили друг друга.

«Тьфу, черт!» — остановил сам себя Дурашев. Что-то он сегодня не в форме. Тянет в высокие материи. Наверное, слишком часто встречается с отцом Феофаном.

— Можно вопрос? — спросил майор.

— Конечно.

— Это не в моей компетенции, но, мне кажется, важно. Мы не собираемся объединять усилия с моим прежним ведомством? Я готов поручиться, что генерал не продался никому и тоже работает на державу.

— Вы молодец, майор, — сказал Дурашев. — Конечно, все порядочные люди должны объединить свои усилия. Только постепенно. Сегодня я собираюсь встретиться с вашим бывшим начальником. Хотите, возьму вас?

— Нет, — побледнел Коровин. — Не хочу.

— Не переживайте, — серьезно сказал Дурашев. — Не только вы его уважаете. А если бы вы были другим, я бы не боролся столько за то, чтобы вас сюда перетянуть. Но давайте покончим все-таки с нашим делом. Итак, есть предположение, что компрматериалы уничтожены и недоступны не только для врагов, но и для вашей прежней конторы. Которая сегодня по целям нам, скорее, союзник. Но если материалы попадают туда, мне придется работать с оглядкой.

— Я понимаю. Думаю, что материалов больше не существует. Не зря же Ивлиев прихватил с собой разноглазого и его женщину. Именно потому, что не смог выудить материалы.

— А почему их выкинул из машины?

— Выбрал меньшее из двух зол. Может, ему тоже было важно уничтожить документы, а не заполучить их? Он ведь отнюдь не симпатизирует оппозиции.

И еще мне доложили: есть мнение, что он более имитировал стрельбу, чем стрелял.

— То есть?

— Ивлиев — один из лучших стрелков страны. У него был «Стечкин» и еще один пистолет. Он прицельно выпустил более тридцати патронов. Буквально изрешетил колеса и двигатель машины, не убив при этом ни одного человека.

— По-вашему, почему он так себя вел?

— Потому что по огню почувствовал, что и его не собираются убивать. Мы ведь не хотели войны с генералом.

— Да, пора с ними объединяться, — подытожил Дурашев. — Постепенно, но неуклонно. А что со стариком и директором «Беора»?

— Старика мы не трогали, его без шума не возьмешь. А Береславский сидит здесь, в служебном помещении в вашей приемной.

— Как? Почему сразу не сказали?

— Вы не спрашивали. Вы же изъявляли желание с ним поговорить в вашем кабинете. Я на всякий случай его привез. Он, кстати, не знает, где находится. Его в фургоне привезли и здесь провели служебными ходами.

— Ладно, давайте его сюда.

— Мне остаться?

— Нет. Я хочу поговорить с ним наедине.

— Есть. — Майор вышел, демонстрируя хорошую выправку.

— Ни с кем не соединять, никому не входить, — отдал Виктор Петрович указание секретарю.

В дверях показался Береславский. Виктор Петрович с удовлетворением отметил, что его неожиданный гость сильно напуган. Это не вредно и может существенно облегчить задачу хозяину кабинета.

— Проходите, Ефим Аркадьевич, садитесь, — любезно пригласил Дурашев.

— Сесть я всегда успею, — огласил Ефим любимую присказку Атамана.

— Тогда присаживайтесь, — невозмутимо изменил формулировку Виктор Петрович. — Вы знаете, куда попали?

— Нет, — честно ответил Ефим. Он действительно сильно боялся, но сейчас в его эмоциях верх брала злость и усталость. — Я политикой не интересуюсь.

— А почему вы решили, что здесь — политика?

— Потому что какая-то сволочь охотится за мной и моими друзьями, — ответил Береславский. — А у меня не те миллионы, чтобы за мной охотиться. Значит, политика.

— Должен признаться, — мягко заметил Дурашев, — что доля вины за ваши злоключения лежит на мне.

— Только доля? — переспросил Ефим.

— Причем меньшая. Вся стрельба и кровь на совести этого человека. — Он достал из ящика стола уже знакомый Ефиму портрет Беланова. — Он вел свою игру. И к тому же, судя по последним его шагам, он просто спятил. Очень опасный человек.

— А вы, весь в белом, крадете меня с улицы, не успел из собственного подъезда выйти, и, как скотину, в фургоне привозите на аудиенцию, — не выдержал Береславский.

— Не надо повышать здесь голос, — решил сменить тактику Дурашев. — Вы абсолютно правы. Если понадобится, вас вывезут в том же фургоне в любое место России. Но, повторяю, в ваших самых опасных злоключениях виноват не я. Вы и ваш друг бухгалтер были выведены из опасной зоны. К сожалению, мы не смогли быстро нейтрализовать этого психопата. — Он показал пальцем на портрет. — Мне кажется, нам лучше договориться.

— О чем? — устало спросил Ефим. Он действительно устал. Последняя неделя была слишком нервной.

— У вас есть интересующие нас документы?

— Есть, — согласился Ефим. — В полном объеме.

Теперь уже Дурашеву настала очередь удивляться.

Полтора дня назад

…Выпотрошив в приморской Николаевке компьютер разноглазого, Береславский (воспользовавшись тем, что старик отвлекся, связывая преступную чету) совершенно спокойно всучил ему свою дежурную дискету. Благо, таковая всегда и во всех случаях жизни последние десять лет лежала в нагрудном кармане рубашки. На нее он собирал свои новые недооформленные творения. Дискету же с секретными файлами одним движением сунул в карман брюк.

После чего лицемерно советовал Ивлиеву, как лучше сохранить информацию на флоппи-диске.

Совесть его нисколько не мучила. Он просто восстановил справедливость. Если старик хорошо попросит, — с волшебным словом, — Ефим сделает копию и ему. А если б Береславский не применил свою военную хитрость, хрен бы ему достались данные.

Конечно, его могут и охранять, в благодарность за помощь ивлиевскому ведомству: Ефим же не дурак, все понимает. Но события последних дней подсказывали Береславскому, что лучше всего надеяться только на себя.

Но дискета наверняка была с шифром или паролем. Поэтому, приехав в Москву, Ефим первым делом направился не к Наташе, а к Боре Прицкеру. Когда-то они дружили, но Боря протестовал против не радующей его окружающей действительности совсем неоригинально — он пил водку. Золотая голова давала возможность заработать на спиртное, а больше ему просто не было нужно.

Боря Прицкер всей душой любил компьютеры. Любые. Он любил мощные по тем временам БЭСМы и занимающие целые залы машины серии ЕС. Но ему были не менее дороги настольные ПиСи и «Маки». Вообще, любая металлическая тварь, в которую был встроен процессор, радовала его необычайно.

«Железки» отвечали Боре Прицкеру полной взаимностью. Именно поэтому его тихое пьянство терпели в самых разных местах. Пока он, спящий на монтажном столе, не попадался на глаза директору. Или, опять же пьяный, не хлопал по плечу важного чиновника, дыша ему в лицо перегаром и объясняя какую-нибудь забавную штуковину из жизни микросхем.

Не все в таких случаях понимали Борю Прицкера, и он искал себе другую работу. Правда, недолго: про Борино умение укрощать неживую электронную материю в узких кругах ходили легенды.

Именно к нему и направил свои стопы Ефим с зашифрованной дискетой разноглазого.

Борис оказался дома, в своей маленькой комнате, которую получил после размена, оставив жене и дочке более подходящую жилплощадь.

В комнате стояла кровать и много-много компьютеров, причем ни один из них не был закрыт металлическим корпусом, отчего вся компьютерная требуха была видна на просвет, а провода и впрямь как выпотрошенные кишки торчали наружу.

Открыв дверь, Боря вернулся к одной из машин и, радостно похихикивая, продолжил играть в какую-то электронную игрушку.

«Совсем плохой», — с искренней жалостью подумал Ефим. Но выбора у него не было.

— Выпить хочешь? — предложил Боря.

— Я за рулем, — отговорился Береславский.

— Я тоже, — засмеялся Прицкер. Тут только Береславский заметил, что Боря «гонялся» на «ТестДрайв-4», любимой игрушке его младшего сына, ныне проживающего в Чикаго. — Ты чего пришел? Ты же пьяниц не любишь.

Это было правдой. Ефим пьяниц не любил, считая это бессовестно легким способом увернуться от проблем.

— Ты мне нужен.

— Всегда рад помочь. — Борис встал со стула и подошел к Ефиму.

— Вот дискетка. Я не могу ее открыть.

— И всего-то? — удивился Прицкер.

— Не говори гоп…

— А тебе это важно?

— Не открою — погибну.

— Вот даже как, — посерьезнел Прицкер. — Значит, мне выпала редкая возможность спасти благодетеля рода человеческого.

— Типа того, — подтвердил Ефим.

Дискета была вскрыта Борей за шесть минут: Береславский засек время.

— На, читай. — Он отошел от монитора и даже скромно вышел из комнаты.

Береславский сел к экрану.

Как он и предполагал, на без малого полутора мегабайтах были аккуратно сведены в таблицу деньги и прегрешения более чем тридцати чиновников, многие из которых были в среднем и высшем звене управления страной.

Ефим тихо выругался. Выпутаться из этого дерьма будет непросто.

Боря вернулся в комнату веселее, чем был даже три минуты назад. «Значит, хранит спиртное в холодильнике или ванной», — сделал вывод Береславский.

— У тебя дискеты пустые есть? — спросил он.

— Как же можно без дискет? — удивился Ефимовой глупости Прицкер. — Три, десять, сто — сколько скажешь, дорогой.

— Три, — сказал Ефим. Он скопировал файл на дискеты и спросил Борю. — У тебя на винчестере ничего важного нет?

— Не-а, — безмятежно ответил Прицкер, голова которого болела только по утрам, и то только до опохмелки. — А чего ты интересуешься?

— Я тебе его нечаянно расформатировал.

— Сволочь ты, Фима, — беззлобно отреагировал Прицкер. — Пусти козла в огород, он тебе винчестер расформатирует. Может, все-таки выпьешь?

— Спасибо, Боб. Не сегодня.

Уже у двери Прицкер совершенно трезвым голосом сказал:

— Бросай ты этот свой бизнес. Живи в свое удовольствие.

— Это не бизнес, Боря.

— Ладно. Не знаю и знать не хочу. Если прижмет, приходи, здесь отсидишься. У меня игрушек много, — хохотнул Прицкер.

— Спасибо. Если прижмет — приду.

Ефим ушел с некоторым чувством стыда: пьяница Боря был куда добрее и сердечнее, чем многие, более успешные его однокурсники.

С Бориными дискетами Береславский распорядился следующим образом: одну запрятал в старую покрышку в своем гараже. Две других переслал курьерской почтой своим друзьям-однокашникам за пределы страны. Дискеты были зашифрованы, как оказалось, нехитрым для специалиста кодом: случайный взгляд ничего не поймет, а кому надо — разгадает.

Новым владельцам дискет Береславский позвонил из международного телефона-автомата и объяснил, куда их надо переслать, если он, Ефим, не позвонит от 25-го до 30-го октября. Одним адресатом было названо ведомство Ивлиева, другим — широко известное западное информационное агентство. И там, и там легко справятся с кодом.

Четвертую дискету, без кода, положил во внутренний карман пиджака. Она теперь — типа пропуска. Или талона. Может быть, даже на жизнь.

— И что же у вас есть, Ефим Аркадьевич?

— Вот эта дискета и несколько ее копий. — Береславский протянул дискету Дурашеву. — Здесь кода нет, можете посмотреть сразу.

Виктор Петрович взял дискету, включил стоявший на приставном столике компьютер. Взглянув на экран, понял: сбылись его худшие опасения.

— Где копии? — ничем не выдав волнения, спросил Дурашев.

— Глупый вопрос, — осмелел Ефим. — Это мой единственный шанс от вас отвязаться.

— Вы не переоцениваете своих сил, молодой человек?

«Давненько меня не называли молодым человеком», — подумал Береславский. А вслух сказал:

— Простите, не понял вопроса.

— Все вы поняли, — не сдержал злости Дурашев. — Помните анекдот, как мышка созналась в том, что она — слон?

— Только чтоб по почкам не били?

— Именно.

— Получается, вы мне угрожаете пытками, — мягко сказал Ефим. — Это нехорошо. Мы же подписали Европейскую хартию.

— Не дурачьтесь! Все это вовсе не смешно!

— Вот здесь я с вами согласен. Гестаповцы даже в комедиях не казались мне смешными.

— Что ты себе позволяешь, — заорал Дурашев. — Какие гестаповцы?

— Ну, энкавэдэшники. Один черт. Вы, кстати, перешли на «ты» и даже не заметили этого.

Но Виктор Петрович уже взял себя в руки. У этого стервеца явно есть козырь в рукаве. Кроме того, Дурашев такой тип людей хорошо знал. Они все время как на сцене. И если подобный деятель начинает играть героя, то и вести себя будет соответствующе.

— Давайте начнем сначала, — сменил тон Виктор Петрович. — Лично к вам у меня никаких претензий нет. Более того, это я отменил охоту за вами.

— Премного благодарен. Но лучше б вы ее не начинали. Тогда бы не пришлось отменять.

— Не паясничайте. У меня действительно нет к вам претензий. Черт возьми, мне нравитесь и вы, и ваш бухгалтер! Но я, приходя в этот кабинет, перестаю быть обычным человеком!

Теперь Ефим слушал внимательно. Он видел, что Дурашев говорит искренне. Может быть, даже то, что говорить не собирался.

— Я уважаю вас и ваше жизнелюбие, понимаете? Будь моя воля, я б вас наградил. И считал за честь пожать руку вам и Орлову.

— Ну, так наградите. И пожмите.

— Не могу!

— Почему?

— Потому что есть такая штука, которая называется интересами государства!

— И чем же я мешаю моему государству?

— Тем, что у вас на руках находятся данные, способные дестабилизировать обстановку в стране. Не всякая правда полезна, понимаете? Или вы будете отрицать это?

— Не буду, Виктор Петрович.

— Если эта дискета сыграет, то на выборах к власти могут прийти совсем не те, кто вам нравится. Понимаете?

— Понимаю. Но разве деятели оппозиции не занимаются тем же самым?

— Занимаются, Ефим Аркадьевич. Еще как занимаются! У меня здесь, — он показал на системный блок компьютера, — десятки таких дискеток наберется! Но знаете ли вы, что такое «электоральная депрессия»?

— Это когда кандидатура «против всех» набирает больше всех голосов?

— Именно, образованный вы мой! Теперь представьте нашу страну без идеалов, без руководства и в полном пофигизме! Весь мир содрогнется! Еще Пушкин писал про русский бунт!

— Бессмысленный и беспощадный, — кивнул головой Ефим.

— Вот именно.

— То есть вы за родину радеете?

— Без сомнения, — твердо сказал Дурашев. — Я у страны ни рубля не украл. Это я не с трибуны говорю. А в кабинете, один на один.

— А вот я, по вашим законам, наверное, украл. Потому что по вашим законам нужно заплатить налогов столько, что ничего не останется.

— Это временно.

— Нет, я не про налоги. Вы не украли, но вы и не заработали. Это я зарабатываю. Сашка Орлов зарабатывает. Мои сотрудники зарабатывают. А вы боретесь за родину. И при этом угрожаете мне, российскому гражданину, пытками. А ваши ублюдки чуть не убили семью моего друга.

— Это оправдано! — стукнул кулаком по столу Дурашев. — Есть высшие интересы! Я бы в свой дом их послал, если б это было нужно России!

— Я вам верю, Виктор Петрович. Но никогда с вами не соглашусь. Для вас родина — нечто большое и абстрактное. Причем лучше — на карте, так понятнее. А для меня родина — совсем другое. Мне, правда, тоже жалко отдавать Курилы японцам. Мне тоже хочется, чтоб родина оставалась большой. Но для меня родина — это те, кого я люблю, понимаете? Я сам, кстати, тоже родина! Потому что я себя тоже люблю! И Сашка Орлов — тоже моя родина! И его жена, и его дети. Я не меньше патриот, чем вы. Просто для меня родина — конкретна. А по-вашему, получается, что пусть конкретную Сашкину жену трахнут, пусть его конкретных детей убьют, лишь бы ваша абстрактная родина процветала! Я думаю, вы ошибаетесь, Виктор Петрович. Родина-убийца людям не нужна.

— Вы закончили? — улыбнулся Дурашев. — Очень проникновенный монолог. Мне было интересно. Кстати, как по-вашему, надо было солдат-срочников в Чернобыль гонять или пусть живут? Правда, тогда вымерла бы вся Украина. Как, по-вашему?

— Солдат-срочников — не надо. Я там был. И видел, как они получали дозы, даже понять ничего не успев, не то что дело сделать. Надо посылать профессионалов, и за большие деньги. А ваша логика мне неинтересна. Сто раз слышал. Не было бы Петра Первого — не было бы Петербурга. Да был бы! Раз он нужен — все равно был бы! Только другой руководитель, более умный и менее державный, не загубил бы на этом деле столько душ! Вот и все. Просто вы, Виктор Петрович, с чего-то возомнили себя вершителем судеб. А это неправильно. Вы можете только убить меня. Родить меня вы не можете. Так что будьте осторожней, когда рулите.

— Ну, ладно. Надо диспут заканчивать. Я понимаю, вы мне оставшиеся дискеты не вернете?

— Правильно понимаете. А то еще грохнете Береславского во имя родины. А так вы на привязи.

— Не очень-то вы вежливы, молодой человек.

— В меня за последнюю неделю дважды стреляли. И я еще не вполне уверен, что больше не будут. Так что извините за тон. Нервы, понимаете ли.

— Согласен с вами. Надо убирать эмоции, обсуждая дела. Вы расскажете мне, как подстраховались с дискетами? Чтоб соблазнов не возникало.

— Расскажу.

Схема подстраховки огорчила Дурашева. Он явно не мог без риска достать «заначку» Ефима. А то, что тот не отдаст их ни при каких обстоятельствах, Виктор Петрович понимал.

— А где гарантии, что дискеты не сработают помимо вашего желания?

— Эти ребята вне политики. Им это не нужно. Наконец, дискеты подшифрованы. Сто процентов гарантии от несанкционированного срабатывания.

— А если вы, не дай бог, СПИДом заразитесь и умрете? Тоже мы виноваты будем? Мне докладывали, что вы не очень скромный человек.

— Я буду пользоваться презервативом, Виктор Петрович. А чтоб меня не убил уличный хулиган, можете организовать мне охрану. Только чтоб на глаза не попадалась.

— Все же получается плохая сделка. Я вам гарантию, а вы мне — честное слово?

— Я вам тоже гарантию. Зачем мне вас обманывать? Эта дискета — как оружие массового поражения. Пока я жив, мне ее вредно использовать. А жить я собираюсь долго. Дискета же потеряет актуальность уже через год-другой. Она каждый день будет терять актуальность, потому что воры у нас наверху, похоже, будут вечно.

— Не будут, — проворчал Дурашев. — Не дадим.

Несмотря ни на что, ему нравился этот хитрый и пронырливый рекламист. Но все же не удержался, спросил:

— Но вот станет дискета устаревшей. Не будет у тебя, как ты выразился, цепи для меня.

— Привязи, — поправил Ефим.

— Пусть — привязи. Что будешь делать?

— Ничего. Вы же меня не любите не из личных соображений, а из государственных. Если дискета состарится, то государству я буду безразличен. Да и вообще, я так далеко не загадываю. Знаете сказку про Насреддина?

— Где либо хан сдохнет, либо ишак?

— Точно.

— Спасибо на добром слове, — искренне рассмеялся Дурашев. — Давно я так весело не беседовал.

— Аналогично, — вежливо отозвался Ефим.

— Ну, ладно, — оборвал смех Виктор Петрович. Ефим снова напрягся. — Ты сейчас поедешь к себе. Мы договорились о паритете. Дискета в действии действительно никому не нужна. Думаю, ты не нарушишь соглашения.

— Я не дурак, — скромно заметил Ефим.

Дурашев что-то черканул на листке и передал листок Ефиму.

— Это прямой номер. Попадешь прямо ко мне. Звони, если что.

— Спасибо, — Ефим протянул ему свою визитку. — И вы звоните, если что.

— Это ты перегибаешь, — нахмурился сановник.

— От страха, — объяснил Береславский.

Дурашев махнул рукой. Вызванный им дежурный проводил Ефима вниз, и на работу Береславский впервые в жизни приехал на «членовозе».

Дурашев позвонил генералу. Он наблюдал за ним последние десять лет, испытывая к этому человеку глубокую симпатию.

— Сергей Васильевич, вы не примете меня сегодня?

— Легко, Виктор Петрович. («Любимое слово моей внучки», — отметил Дурашев).

— Когда приехать?

— В любое удобное время.

— Тогда к 18-и часам.

— Отлично.

…Уже в машине Дурашев задумался. От сегодняшней встречи многое зависит.

Несмотря на спецсигналы, «членовоз» на Садовом «увяз» в пробке. Виктор Петрович бросил рассеянный взгляд в окно. Москва становилась с каждым годом красивее. Не то что прежняя серятина. Жаль, что приходится ругаться с мэром. Ну, да ничего. У умных людей нет постоянных врагов — есть постоянные интересы.

На углу рабочие с помощью передвижной вышки натягивали огромный многоцветный плакат. Дурашев машинально вгляделся.

«Защитил своих детей — защитит и ваших» — слоган, выполненный ядреным темно-красным цветом, бросался в глаза. Виктор Петрович присмотрелся внимательнее. Полноцветный и очень мужественный Александр Орлов, с помощью СМИ ставший известным каждому москвичу, призывал отдать за него голос при выборах начальника столичного ГУВД.

— Шустрые, черти, — рассмеялся Дурашев. Но тут же стер с лица улыбку. Этих сопляков все равно надо слегка укоротить. Им не понять, что такое настоящие государственные интересы.

Генерал, чтобы встретить высокого гостя, вышел из-за стола и протянул руку для рукопожатия.

— Здравствуйте, Сергей Васильевич! — радушно приветствовал хозяина гость.

За чайком с домашним вареньем потекла неспешная с виду беседа. Прощупав позиции, гость спросил напрямую:

— С кем вы будете?

Генерал, помолчав, ответил:

— С Россией. С законом. С народом, уж простите за пафос.

— Политически вы с нашей линией согласны?

— В основном, да. Но разрешите откровенно?

— Конечно. Иначе зачем бы я к вам ехал?

— Если вашу линию будут проводить бешеные собаки типа Беланова и Благовидова, мы будем их отстреливать. В точном соответствии с законом.

— Сейчас все цивилизуется, Сергей Васильевич. Бандиты станут ненужными.

— Дай-то бог. Линия ваша, на мой взгляд, верная. Страну нужно поднимать. Экономически поддерживать свои производства. Именно экономически. Перестать душить своих бизнесменов. А мое дело — следить, чтобы никто не узурпировал власть. И чтобы не было произвола.

— Произвол — это я? — улыбнулся Дурашев.

— Иногда мне так казалось.

— Я постараюсь соответствовать вашим представлениям, — сказал Виктор Петрович. — Но на грядущих выборах должны пройти истинные патриоты, а не люмпены и Шариковы. Я буду рад, если мы станем работать вместе.

— Мы — не политическая организация, — улыбнулся генерал.

— Все мы — политическая организация, — улыбнулся в ответ Дурашев. — Кстати, у меня вам подарок. — Он протянул генералу дискету. — Это то, что мои и ваши ребята искали в Крыму. Оппоненты зря старались. Я в курсе: они заплатили за эти данные бешеные деньги. А их курьер решил сделать собственный бизнес. Самое главное, что они никогда бы не опубликовали эту информацию.

— Почему, Виктор Петрович?

— Потому что и у меня, и у вас, Сергей Васильевич, лежат точно такие же данные про их лидеров. Патовая ситуация. Карибский кризис. Так что все это зря.

— А, если не секрет, как она у вас оказалась? — Генерал спрятал дискету в сейф.

— Меня пугал ею директор «Беора».

— Напугал?

— Напугал, — согласился Дурашев. — Но он ее копию тоже никогда не взорвет. Ему нужна была только личная безопасность. А сейчас вон друга своего выручает. Толкает его из тюрьмы в начальники милиции.

— Думаю, протолкнет, Виктор Петрович. У нас такие данные.

— Это никому не нужно. Надо выпустить его дружка. А выборы отменить.

— Наверно, это был бы лучший выход. Кстати, директор «Беора» мне тоже прислал дискету.

— Такую же? — нахмурился Дурашев. «Вот тебе и гарантии!»

— Нет. К сожалению, совсем другую. Я сначала очень расстроился: не знал же, что вы со мной этой поделитесь. Вот оно. — Сергей Васильевич достал из-за стола листок бумаги, показал, что на нем нет никаких цифр, и согнул его так, что перед глазами Дурашева оказалось лишь одно стихотворение:

— М-да, — сказал Виктор Петрович, дочитав. Ему стихотворение не понравилось.

Двое пожилых мужчин еще немного посидели, допили чаек и, довольные результатом переговоров, разошлись к своим делам.