Не верь никому

10

Переступая через две ступени, Перл поднялась по крыльцу и, войдя в дом, закрыла дверь на цепочку. Они с отцом никогда этого не делали, но ситуация требовала излишней предосторожности, надежного личного пространства — девушке казалось, что весь день она кружилась в человеческом вихре, тогда как ей хотелось только поскорее попасть в свою комнату, включить планшет и посмотреть, что записано на флешке.

Было самое начало шестого. Она сказала Бриджесу, что отец ждет ее ужинать. На самом деле отца даже не было дома. Возможно, он обретался в «Таверне», а может, заглянул к Янси и точил с ним лясы, кто знает. Перл отодвинула с дороги его ботинки и услышала с кухни красноречивый щелчок, что означало, что он разогревал себе еду и снова забыл выключить плиту.

Когда Перл добралась до своей комнаты, у нее сводило от нетерпения пальцы. Она выудила из кармана карту памяти и вставила ее в отверстие планшета, держа в голове рассказ Куинн о прошлогоднем порновидео и о местной девчонке, о которой даже не стоит упоминать.

На карте находилось семь видеофайлов с иконками в виде улыбающегося лица Кэссиди Гаррисон, приближенного к экрану. Это были записи для видеодневника, которые Кэссиди размещала на сайте. Перл даже узнала несколько платьев, которые та часто носила. Два самых поздних файла были неизвестными, с невразумительными иконками, и Перл открыла сначала первый, датированный почти точно этим днем год назад.

Промелькнули, видимо, ноги Кэссиди в чулках — девушка бесшумно прошла через дверной проем в просторную комнату с диванчиком кремового цвета. Спиной к ней сидел, опираясь на диванную подушку, Джозеф, увлеченный какой-то консольной игрой. Камера задрожала — Кэссиди в шутку накинулась на брата, схватила его за плечо, и он заорал и резко обернулся.

«Эй!» — Джозеф попытался схватить камеру. Он был немного похож на Тристана в детстве, не считая спокойного выражения лица и игривого огонька в глазах.

Кэссиди, смеясь, подалась назад.

«Мама сказала, что тебе нельзя ее трогать без моего разрешения…» Видео оборвалось.

Последний файл на флешке датировался 16 августа прошлого года. Он начинался с шипения, словно ткань или рука терлись о микрофон. Когда камера выровнялась, Перл узнала тиковые панели туалета на яхте Тристана, блеск вешалки для полотенец; снимали из дальнего угла помещения, от душевой кабины.

Камера, дрожа, зафиксировалась на закрытой двери. В микрофон кто-то дышал — вероятно, Кэссиди, — тяжело и сипло, словно после быстрого бега.

Бум! Что-то стукнуло в дверь с противоположной стороны.

Бум! Кэссиди заплакала и попятилась, кольца от душевой занавески зазвенели, когда она шмыгнула за нее.

Очередной удар. Потом тот, кто был с другой стороны, начал остервенело бросаться на дверь всем телом, с силой, угрожающей выломать непрочное полотно.

Кэссиди закричала и уронила камеру. На экране закружились деревянные панели и напольные плитки — и видео оборвалось.

Перл застыла. Она пересмотрела запись снова и снова, прижав кулак к губам.

Видимо, Кэссиди в конце концов спрятала флешку, боясь снимать дальше, чтобы тот, кто ломился в дверь, не нашел ее с камерой в руках. Возможно, вынуть карту памяти показалось ей единственным способом сохранить запись, чтобы в какой-то момент ее обнаружили и узнали о нападении. Похоже, Кэссиди опасалась за свою жизнь.

Но она сумела вырваться оттуда — и прожила еще четыре месяца, — однако так и не вернулась за флешкой. Вероятно, Гаррисоны улетели домой в Коннектикут через несколько дней после того, как была сделана эта запись, — отдыхающие покидают Тенни-Харбор в середине августа, чтобы прибыть домой к началу учебного года, а вернулись Гаррисоны в Мэн только на рождественскую неделю, совершенно неожиданно. Не исключено, что до отъезда Кэссиди просто не представилась возможность попасть на яхту; а в декабре «айлендер» уже находился на зимней стоянке. Но что же случилось после того, как она прекратила съемку?

Перл, трепеща, запустила видео снова. Дверь пытались вынести с очевидной яростью; девушка ощущала страх Кэссиди в собственной глотке, горький, едкий. Перл открыла Google, нашла номер полицейского управления Тенни-Харбор и застыла.

Не сейчас. Этого недостаточно. Нет ни лица, ни имени злоумышленника. И ни малейшего намека на причастность Тристана Гаррисона.

Перл села, обняла согнутые колени и прислушалась к музыке ветра за окном. Потом снова посмотрела видео. Ей не хотелось оставлять в одиночестве перепуганную девушку, застрявшую в туалете на яхте в такой ужасный момент. Кэссиди Гаррисон тянулась к ней в течение почти целого года и нашла ее, Перл, ждущую по другую сторону экрана.

Оказавшись вне радаров Риза, Перл стала невидимкой.

Она могла с тем же успехом быть девушкой, которая ухаживает за бассейном, или СПА-стилистом — периферийным персонажем, который не имеет отношения к разгорающимся в ресторане страстям. Риз был ее лучшим другом, без него она снова сделалась отщепенкой, даже более чем когда-либо. Прошло всего три часа с начала воскресной смены, но его гнев, нежелание смотреть на нее напоминали стену, в которую она напрасно стучала.

Риз обслуживал Мими и ее компанию; как всегда, то и дело раздавались взрывы смеха, обе стороны шутливо заигрывали друг с другом, — словом, Риз был само обаяние. Перл пристально посмотрела на него, пытаясь поймать его взгляд и ненавидя себя за переживания по этому поводу. На самом деле он вел себя как засранец, относясь к ней, словно к глупому влюбленному подростку: а то она без него не в курсе, на что способны богатенькие парни на отдыхе. Девушка никому не могла рассказать о видео Кэссиди Гаррисон, кроме Риза, — но не собиралась первая начинать разговор.

— Перл, — окликнула ее хостес, — тебе звонят.

— Сюда?

— В фойе. Иди, я присмотрю за твоими столиками.

Ей еще никогда не звонили в клуб. Меривезер ждала у стола администратора, отпустив хостес от телефона, и, недовольно сжав губы, наблюдала, как приближается Перл.

— Ты же прекрасно знаешь, — она не отдавала трубку, — сотрудники не имеют права разговаривать по этому телефону, если только дело не срочное.

— Я никому не давала номера и понятия не имею, кто звонит.

— Хм. — После долгого размышления Меривезер позволила ей взять трубку, но так, что девушке пришлось тянуться за ней.

— Перл? — Напряженный, слишком знакомый голос. Мама. — Наконец-то. Меня бесконечно переключали с одного номера на другой.

— Что случилось? — Перл повернулась к Меривезер спиной. — Почему ты просто не позвонила на мобильный?

— А ты как думаешь? Знала, что ты все равно не ответишь.

Поздно было лгать по поводу пропущенных голосовых сообщений; в этом месяце Перл проигнорировала три из них. Она попала в ловушку. По фойе сотрудники несли в сторону банкетного зала картонные коробки и стремянку — вовсю шла подготовка к пятничному балу и аукциону.

— Слушай, я на работе. Перезвоню тебе в перерыв.

— Правда перезвонишь?

— Честное слово. — Перл буквально ощущала, как глаза Меривезер сверлят ей затылок. — Через час.

За углом главного здания клуба ютился деревянный столик, спрятанный от глаз низкими ветками дуба; там обслуживающий персонал мог пообедать, не нарушая пейзажа. Перл села на скамью, положив ногу на ногу, и услышала два длинных гудка, потом мать взяла трубку.

— Как дела? — Теперь, когда она достучалась до дочери, голос ее стал осторожным, нерешительным.

— Хорошо.

— Я больше не могу застать тебя онлайн.

— Я редко выхожу в Сеть.

Вздох.

— Могу я спросить, как поживает папа?

Перл ненавидела, когда она так называла отца, словно они все еще были семьей, словно мать не жила своей жизнью в Киттери с бойфрендом — Скоттом-как-его-там; хоть он и выглядел совершенно безобидным, Перл не имела никакого желания знакомиться с ним ближе.

— Он в порядке. У нас все хорошо.

— О, Перл. — Долгая пауза в ожидании, что собеседница заполнит ее. — Он просит тебя ничего мне не рассказывать?

— Нет. С чего бы?

Отцу не надо было ничего ей говорить — это разумелось само собой. Такая негласная договоренность установилась между ними еще с тех пор, когда Перл была ребенком и дочь с отцом оба знали: любая неосторожность может привести их в суд для пересмотра решения об опеке. Со времени же убийства Гаррисонов Перл и отец ясно осознавали необходимость ни о чем не рассказывать матери. Молчать о том, что в кухонном шкафу лежат только спагетти, а в холодильнике стоят лишь три бутылки пива. Не распространяться о том, что они запаздывают с выплатой ипотеки и дом осаждают кредиторы. Держать язык за зубами.

— Он пьет?

На это Перл вообще не ответила.

— Милая… Я знаю, что ему пришлось многое пережить. Я просто хочу быть в курсе. А вы мне ничего не говорите. У твоего отца теперь даже телефона нет. — В тишине напряжение росло. — Вы оба меня отталкиваете. Вы вдвоем против всего мира, а остальные в ваш клуб не допускаются, да? И как, по-твоему, я должна себя чувствовать?

Перл хотелось закричать: «А чья это вина? — чтобы мать отбросило от телефона силой слов. — Кто виноват, что ты ушла? Кто заставлял тебя переезжать на другой конец штата? Кто?» Но обида была застарелой, и вспышка негодования быстро угасла, как всегда после разговора с матерью оставив Перл с желанием свернуться клубком, накрыть голову подушкой и отгородиться от мира.

— Я не знаю, что тебе сказать. У нас все хорошо.

— Что именно хорошо? — Тон матери снова стал заботливым. — Послушай меня, пожалуйста. У твоего отца проблема. Мы прожили с ним пятнадцать лет, Перл, и я отлично знаю, каково это — быть рядом с человеком, надеясь, что он изменится…

— Мне надо идти.

— Нет, не надо.

— Меня зовут. Мне действительно пора. Я тебе перезвоню, ладно? Честно. — И Перл нажала «отбой». Она еще сидела, держа телефон в ладони и зажмурившись, когда аппарат снова завибрировал. Мама хотела сказать последнее слово. Девушка выключила мобильник, размышляя, не выбросить ли его по пути в мусорный бак, но в конце концов положила его в карман и вернулась к работе.

В секции Риза, как обычно, царило оживление. Он вечно веселил клиентов. Как, черт возьми, он мог вести себя так спокойно, когда она словно ходила с ножом в спине? Перл подумала, что можно подкараулить друга на кухне, зажать в угол, как на днях он поступил с Индиго, и заставить выслушать ее.

Они встретились глазами — мгновенное магнетическое притяжение, — но Риз не задержал свой взгляд и снова занялся клиентами: советовал им попробовать те или иные блюда, разливал вино, — и при этом находил время одарить Индиго медленной улыбкой каждый раз, когда та проходила мимо.

Перл быстро прошмыгнула в свою секцию, слишком резко придвинула стул к столу и попыталась подстроиться под его ритм. Может, у нее и не получится угнаться за ним, но зато она сумеет обдать его таким же холодом. Они двигались синхронно, как фигурки на декоративном катке: скользили, крутились и, встречаясь, шарахались друг от друга.

После ужина Перл уехала с отцом в Норт-Бич. Разговаривать было не обязательно. Она понимала, как он чувствует себя после ночи в «Таверне». Они пережили довольно много потерянных выходных, когда он не обременял дочь извинениями. В последнюю неделю отец ограничил себя двумя бутылками пива за вечер, и Перл притворялась, что не замечает его нервозности и раздражительности. Для нее стало бы даже облегчением, если бы он сдался и выпил третью, четвертую бутылку.

Но сегодня они отправились в Норт-Бич, чтобы погулять по берегу, и в этом ритуале были покой и безвременность. Перл словно снова стала десятилетней девочкой, ездившей на переднем сиденье и предвкушавшей, как на обратном пути они завернут за мороженым. А когда они возвращались домой, мама сидела на диване, листала журналы и ждала, когда отец с дочерью покажут ей свои находки. Забавно: порой Перл месяцами не думала о нынешней обездоленности, а потом ничем не примечательное воспоминание вроде этого вдруг всплывало в голове и приносило неожиданное чувство утраты.

В Норт-Бич была мощеная стоянка, где в дальнем углу находилась палатка с хот-догами, чей полосатый навес выцвел и обтрепался по краям. Отец поставил машину рядом, спросил: «Хочешь?» — и получил в ответ обычный косой взгляд. Он знал, что Перл не притрагивается к хот-догам с тех пор, как в шестом классе съела на ярмарке булку с несвежей сосиской и на карусели ее вырвало.

Они пошли по берегу, держа руки в карманах и обращаясь друг к другу, только если замечали что-то интересное: керамический черепок, испещренный трещинами; особенно крупный крабовый панцирь. Время от времени Перл наклонялась, чтобы разглядеть кусочки стекол, посверкивающие сквозь песок, но большинство из них оставляла на месте. В ее коллекции распространенных цветов было уже вполне достаточно.

Вдруг отец спросил:

— Так ты разговаривала сегодня с мамой?

— Она что, звонила тебе?

— Да, в клуб, после того как ты бросила трубку. Она очень расстроилась.

— Я не бросала трубку, и не орала на нее, и даже не грубила. Просто… мне больше нечего было ей сказать. — Перл взглянула на отца. — Небось, напустилась на тебя?

— Нет, только задавала вопросы, как мы живем, как у тебя дела. Я сказал, у тебя все хорошо. — Он потер уголки рта, наблюдая, как собака прыгает в воду за палкой. — Это ведь правда?

То, что отец заинтересовался ее делами, значило немало. В противоположность матери, он давал Перл больше свободы, чем ей было нужно. Девушка постаралась забыть о громовых ударах кулаков в дверь, о Кэссиди, похожей на попавшего в капкан зверя.

— Да, конечно правда. Мама вечно устраивает переполох на пустом месте. Если она желает знать, как мы живем, почему бы ей не приехать и не посмотреть самой?

— Потому что ее жизнь теперь там. Она много раз приглашала тебя на выходные, а ты всегда отказываешься.

— Чтобы спать на надувном матрасе и вести неловкий светский разговор с этим ее мужиком? Нет уж, спасибо. — Перл закусила губу. — Вышло грубо, я не хотела.

Отец пожал плечами.

— Ты ее дочь. Она волнуется о тебе.

— Вернее сказать, что она волнуется о тебе. Я всего лишь посредник.

— Чушь. Мама тебя любит, и ты это знаешь. — Отец пустил голыш по поверхности воды. — Тебе следует чаще ей звонить или хотя бы писать. Поддерживать общение.

— Хорошо, я постараюсь, — совершенно искренне произнесла Перл.

Через несколько минут ее телефон звякнул — сообщение. Девушка увидела на экране имя Бриджеса и, немного отвернув аппарат от отца, коротко ответила на его «Как жизнь?». Хотя отец все равно не имел привычки заглядывать в чужую переписку.

Бриджес: «Вчера вечером скучал по тебе».

Она подумала и написала: «Вы потом поехали куда-нибудь?» Может, катались на катере Тристана?

Пауза. Затем пришел смайлик — улыбающаяся рожица с рожками.

«Куда?»

Ответа не было так долго, что Перл уже собралась убрать телефон в карман. И вдруг: «Играешь в теннис?»

Ладно, наугад: «Никогда не играла, но можно попробовать».

«Завтра около двух?»

Перл медленно выдохнула через нос и послала пиктограмму в виде двух больших пальцев. Убирая телефон, она заметила около ноги кобальтовое стеклышко — вероятно, осколок старой бутылки из-под лекарства, отбитый бог знает сколько десятилетий назад на другом берегу, гладко обточенный временем и прибоем. Девушка вытерла его подолом футболки и посмотрела сквозь него на закат.

— Что-то ценное? — поинтересовался отец.

— Определенно.