Неблагой Принц

Кэтрин Энн Кингсли

Неблагой Принц

Перевод выполнен группой Book-Book

Копирование и распространения файла за пределы группы запрещено!

1

Эбигейл опустила тесак на шею курицы, вонзив металл в брус и с хрустом переломав курице позвоночник. Туша билась и выгибалась, из обрубка хлестала кровь.

Она съежилась, как и каждый раз.

— Прости меня, Ди — Ди, — она не знала, почему всегда извинилась. Думала, это просто чтобы чувствовать себя чуточку лучше. Туша все ещё подергивалась, когда он связала ее лапки вместе, чтобы подвесить над деревянным ведром на земле, чтобы слить кровь. Котелок с водой, чтобы ошпарить птицу и облегчить ощипывание перьев, была наготове. Этой хитрости она научилась у тети. Она много чему научилась у своей тети.

Вздохнув, она отошла от кровавой сцены и пошла мыть руки. Она ненавидела убивать животных, но это просто жизненная необходимость. Смерть всегда была печальным результатом прожитой жизни. Ди — Ди стала слишком старой, чтобы нести яйца, а она не могла позволить себе лишний рот, не приносящий пользы.

В любом случае, это не долго будет иметь значение.

Окунув руки в холодную воду, набранную из ручья у ее коттеджа, она наблюдала, как от ее руки появляются и окрашивают воду алые завитки. Закрыв глаза, она боролась с внезапно нахлынувшими слезами.

Довольно скоро ее цыплята станут проблемой кого — то другого. Как и ее коза. И кровать. И мебель. И земля. И дом.

Все.

Все, чем она владела, будет принадлежать кому — то другому. По правде говоря, это уже так. Просто по доброте душевной Родерик дал мне немного времени, даже если все мы знаем, что мне некуда идти.

Взяв неподвижное тело курицы, она подняла с земли ведро с кровью и направилась в дом. Здание с одной лишь комнатой было небольшим, но это все, что ей нужно. Очаг занимал большую часть стены, плотно уложенные камни и глинобитные кирпичи поднимались высотой примерно с ее роста. Котелок с водой, которую она поставила на очаг, была достаточно далеко от углей, чтобы не закипать, но и достаточно близко, чтобы нагреться и помочь ощипать Ди — Ди к обеду.

Поместив птицу в воду, чтобы та как следует вымокла и распарилась, она отнесла кровь к своей двери. Окунув палец в уже остывшую жидкость, Эбигейл протянула руку и стала рисовать на деревянных досках символ. Выводя линии странной фигуры, она снова и снова бормотал про себя два слова, пока фигура не была готова.

— Вернись домой.

Она знала, что это не сработает. Никогда не работало. Но это ее не останавливало.

Выйдя на улицу, она направилась в свой сад. Если нужно забрать жизнь, она не должна быть затрачена впустую. У корней каждого растения она сделала по небольшой лунке и одну за другой наполнила кровью.

Жизнь питает смерть, а смерть питает жизнь. Ди — Ди ушла, но навсегда останется частью этого круговорота.

Загнав остальных кур на ночь в курятник, ведь она не собиралась кормить лису, которая жила неподалеку, в лесу, она заперла деревянную калитку и закончила свои домашние дела. Наконец, она вернулась к своему костру.

Поправив угли вокруг пекущейся буханки хлеба, деревянной, оплетенной бечёвкой ложкой она достала из воды курицу. И начала ощипывать перья, усевшись на расстеленное на полу покрывало.

Удобно устроившись, она стала тихо напевать себе под нос старую мелодию. Правда, не знала, где научилась ей — скорее всего, у своей тети, у которой научилась всему в своей жизни. Как бы то ни было, простая песенка успокоила ее нервы и всё — таки отвлекла ее от дум о своих бедах.

Собравшись убрать то, что осталось от бедной Ди — Ди, она услышала что — то снаружи — тяжёлый и сильный хруст! Звук напугал ее, и она выронила тушку птицы.

Нахмурившись, она встала с пола и зажгла у очага свечу. Вставила ее в свой фонарь и понесла к двери.

Маркус вернулся домой? Неужели ее заклинание, наконец, сработало? Щёлкнув щеколдой, она распахнула деревянную дверь и вгляделась в сумерки. Солнце только село, и небо теряло свои багровые краски, переходя к синеве ночи.

— Эй?

Никто не ответил. Нахмурив брови, когда заприметила ярко белые щепки только что сломанной калитки. Один из брусьев, проходивших между столбами ее забора, переломился пополам, словно на него обрушилось что — то тяжёлое.

Но что?

Что бы это не было, оно слишком большое для лисы. Почему оно упало именно там? Сова или ястреб слишком лёгкие, чтобы могли расколоть дерево.

Балка была старой и начала уже подгнивать, но она все еще была достаточно прочная, чтобы держаться на заборе.

Прикоснувшись к зазубренной балке, она покачала головой:

— Странно, — снова обратив внимание на темноту вокруг нее, которая, казалось, с каждым вдохом становилась все ближе, она снова позвала.

— Эй? Там кто — нибудь есть?

Тишина.

— Если ты не мой муж, — сказала она в темноту с лёгкой, скромной улыбкой, — Тогда я вызвала тебя по ошибке. Я прощаю тебя за повреждённый забор и скажу, теперь мы в расчете за доставленные неудобства. Если проявишь милость, я накрою на стол ужин. Хотя у меня и не так много, чем можно поделиться.

Поворачивая обратно к дому, она, казалось, услышала что — то между деревьями. Может, шепот? Она повернулась, подняв фонарь и изо всех сил пытаясь вглядеться в наступающую ночь.

Я лишь накручиваю себя. Бревно упало само по себе. Я должна быть благодарна, что мне не нужно чинить забор.

Покачав головой, она вернулась к дому. Заперев дверь на задвижку, задула свечу и снова принялась напевать старую песенку. Огня в очаге было достаточно, чтобы можно было понять, что она не хотела тратить впустую то, что у нее было.

Прикоснувшись к подвеске, вырезанной из дерева сове, которая висела на бечевке у нее на шее, она повернулась, чтобы посмотреть на единственную свечу, которая все ещё горела в тусклом свете дома. Свечу, которая никогда не затухала и не догорала. С того момента, как ее зажгли, она ни разу не сигнала, и фитиль не стал короче.

Бросив на нее мрачный взгляд, она вернулась к ощипыванию Ди — Ди и подготовке курицы к приготовлению тушенного мяса. Едва закончив разрезать мясо и отделять кости, кинув их в свой овощной бульон, она вдруг опять так сильно испугалась, что чуть не перевернула котелок.

Бам — бам — бам!

Это был сильный стук в ее дверь.

***

— Если ты не мой муж, я вызвала тебя по ошибке.

Валрою потребовалась вся сила воли, чтобы не разорваться от смеха над этой иронией.

Он довольствовался тем, что ухмылялся из темноты леса. Он наблюдал за силуэтом молодой женщины с поднятым фонарем, которая пыталась найти то, что подняло шум и сломало ее забор. Но как бы ни искала, она не найдет его. Нет, если только он не захочет, чтобы его увидели.

И сейчас он остановился на простом наблюдении.

— Я прощаю тебя за повреждённый забор и скажу, теперь мы в расчете за доставленные неудобства.

Вряд ли! Тот факт, что забор не выдержал моего веса, твоя вина, глупая. Он приземлился на него с высоты, и брус сломался под ним, как ветка. В этом виновата она, не он.

— Если проявишь милость, я накрою на стол ужин. Хотя у меня и не так много, чем можно поделиться.

Это было достаточно интригующе, чтобы он пошевелился, повернув крыло так, чтобы можно было опереться рукой на дерево, рядом с которым он стоял. Она приглашает войти то, что вызвала? Тогда она либо дура, либо дура, которая думает, что может себя защитить.

Так кто же?

Он наблюдал, как молодая женщина вернулась в дом, заперев за собой дверь. Он почувствовал запах пекущегося хлеба и тушеных овощей. Ничего интересного, ничего ужасно аппетитного, но, похоже, съедобно.

Выйдя из тени, все ещё сокрытый для глаз, он перемахнул через забор и направился к маленькой хижине, которую женщина называла домом. Хижина построена бедно — как, казалось, большинство строений смертных — из защищающих от непогоды глины, какой — то дряни и древесины. Крыша устлана соломой и выглядит так, будто ее давно не обновляли.

На самом деле, большая часть дома выглядит запущенной. Окна, занавешенные толстым кожаным пологом, выглядели аккуратно — но вода — разрушительная сила, особенно для человеческих сооружений. Кожа начала гнить и тлеть, совсем как забор женщины.

Он провел рукой по стене ее маленького жилища, медленно, задумчиво обходя его, заглядывая в щели кожаных подошв на окнах без стекол. Он увидел ее, стоящую на коленях у огня, рядом с корзиной перьев, режущую курицу и кидающую кусочки в котелок с водой.

У тебя действительно не так уж много. Он фыркнул. Смертные.

Это произошло, когда он проходил мимо входной двери — единственной двери — он остановился. Там, нарисованный на дереве, был символ. Он коснулся его, прижав кончики пальцев к неровной, потертой деревянной поверхности.

Прикушенный язык был единственным, что удерживало его от гоготания. Слишком идеально! Теперь он точно знал, какой дурой она была.

Из тех, что считают себя ведьмами.

Он окутал себя крыльями, как плашки, лёгко меняя свою форму. Подняв узловатую, костлявую руку, он широко улыбнулся… и постучал в дверь.

***

Эбигейл остановилась, ее рука зависла над щеколдой. Кто — то постучал. Ее сердце застряло в горле, громко колотясь. Маркус действительно вернулся? Она проглотила свое сердце, а с ним и надежду. Нет. Она не позволяла себе верить, что по ту сторону двери стоит ее муж.

Она могла бы с лёгкостью поверить, что это тень или труп ее мужчины, какое — то подобие мужчины, за которого она вышла, если бы не знала, что Маркус все ещё жив. Ее магия не была сильной — она не сравнится с Тетей Марджери — но свеча, говорившая ей о жизни Маркуса, все ещё горела на подоконнике, яркая и сильная, как и прежде.

Он жив. И его здесь нет.

Тогда кто же это?

Снова раздался стук, сильнее, чем раньше. Чуть не заставил ее выпрыгнуть из собственной кожи. Невежливо оставлять пришедшего стоять на ее крыльце. Вздохнув, она щёлкнула задвижкой и открыла дверь, не зная, чего ожидать.

Ее сердце, которое, казалось, не хотело сидеть там, где ему положено, ухнуло прямо в низ живота. Она знала, что не Маркус будет стоять там, чтобы поприветствовать ее.

И все же по — детски надеялась.

Нет, но на пороге стоял… один из самых высоких мужчин, что она когда — либо видела. Даже сгорбленный, с согнутой от старости и тяжести спиной, он был так высок, что ей пришлось поднять глаза, чтобы поприветствовать. Она сама была не особо низкой, но он был почти на две ладони выше и, по крайней мере, вдвое шире.

На лицо спадали длинные седые волосы, нечесаные и немытые. На нем был рваный серый плащ, выглядевший так, словно когда — то его выкрасили в ярко — голубой. В руке он держал деревянную трость, такую же кривую и морщинистую, как и сжимающая ее рука.

— Я… здравствуйте.

— Ты звала своего мужа, не так ли? — он ухмыльнулся. Черты лица выдавали в нем некогда красивого мужчину. Его глаза были словно тусклые сапфиры, как и все в нем, подернутые дымкой возраста. — Вот он я, — он вытянул руку вдоль тела.

Она ничего не могла с собой поделать. И усмехнулась его неудачной шутке.

— Добрый вечер, сэр, — судя по его виду, человек был бродягой, живущим в грязи и глуши. — Вы пришли с милостью или жестокостью?

— Хм — м–м, — он с дразнящей задумчивостью почесал седую, грязную бороду, укравшую часть его лица. — Этим вечером, думаю, с милостью.

— Тогда входите. Ужин почти готов. Я прошу прощения, за то, что вызвала вас, — она с улыбкой покачала головой и сделала шаг назад, чтобы впустить его. — Должно быть, мое колдовство дало осечку.

— Может, дало. А может и нет. Но я вижу, что стою в присутствии опасной ведьмы и должен быть очень осторожен, — дразнящий тон его голоса явно давал понять, что он не воспринимает ее всерьез.

Она подыграла ему.

— О, да. Я могущественная колдунья и легко могу превратить вас в курицу, если разозлюсь.

— Боже. По крайней мере, из меня выйдет вкусное рагу, — он вошёл в ее дом, двигаясь гораздо легче, чем она ожидала от человека его возраста. Его трость стучала по деревянным доскам пола, пока он осматривал все вокруг, поворачивая голову из стороны в сторону. — Честно говоря, я просто проходил мимо и услышал тебя. Но я не из тех, кто отказывается от приглашения на ужин.

— Нет, похоже, не из тех, — она закрыла за ним дверь и вернулась к очагу. — Чувствуете себя как дома.

— О, это я и планирую.

В этих словах затаилась какая — то тьма, заставившая ее задуматься. Но когда она повернулась к нему, он с безобидной улыбкой на лице тыкал в пучки ее сушеных трав на стене. Он просто старый, дряхлый бродяга. И даже с учётом его роста и веса, если он нападет на нее, она была уверена, что сможет вонзить нож ему в шею, не дав далеко уйти. На всякий случай, вытерев его сперва тряпкой, она спрятала в карман тот, которым чистила курицу.

— Как вас зовут, милостивый сэр? Я — Эбигейл Мур.

— Абраам. У меня нет фамилии. Нет семьи.

— Как и у меня, полагаю, — она сделала паузу. Она не понимала, почему у нее возникло желание сказать это, но не успела вовремя себя остановить. Она не знала этого человека. И все равно сказала. Схватив какие — то тряпки, она вытащила хлеб из котелка над углями и поднесла его к столу. Абраам стоял у окна, уставившись на горящую свечу.

Он протянул руку, чтобы коснуться ее.

— Нет!

Он вздрогнул от неожиданности, услышав ее вскрик, и повернул к ней голову с такой резкостью и таким гневом, что она отпрянула, испугавшись, что он может ее ударить. Но, словно во сне, напряжение рассеялось так же быстро, как и появилось. Выражение его лица стало растерянным и мягким, не жестоким.

— Прости, — сказал он с кривой улыбкой.

— Это… — она не знала, как объяснить.

— Свеча жизни, — он отошёл от подоконника, постукивая тростью. Он подошёл к ней, и тусклые глаза, казалось, видели ее насквозь. — Как я понимаю, человека, которого здесь нет.

— Мой муж…

— Эй, эй… — он усмехнулся. — Твой муж прямо здесь, помнишь? — он прижал руку к груди, широко растопырив скрученные пальцы.

Она не должна удивляться, что бродяга, живущий в лесу, может быть со странностями. Но тетя учила ее быть доброй ко всем, независимо от своих забот, и она останется верна заветам мудрой женщины.

— Да. Верно. Прости, я забыла.

— Забываешь о собственном муже! Ц — ц–ц, — он подошёл к столу и сел за него, деревянный стул заскрипел под его весом. Он взял кувшин с водой и налил им обоим по кружке, а потом принялся нарезать хлеб. — По запаху тушеное мясо кажется готовым, не думаешь?

Мгновение Эбигейл стояла застывшая, ошеломленно наблюдая за странным мужчиной, который действительно чувствовал себя как дома. Но ее беспокоило не это. Не это заставляло щупальца страха ползти по ее спине.

Дело было в том, что деревянная кружка, которую он поднес к губам, должна быть наполнена водой. В кувшине была вода. Она наливала воду.

Но то, что окрасило его губы, было вином.

Я совершила ужасную ошибку.

2

Когда Эбигейл вытащила из рукава нож — тот, который, как он видел, она сунула туда за несколько мгновений до этого, — Валрой широко ухмыльнулся. Хорошо. Она не полная идиотка. Он поднял свою кружку с вином, отсалютовал им и сделал глоток.

— Кто ты такой? — она держала короткое лезвие направленным на него.

— Абраам. Ни больше, ни меньше.

Такая замечательная игра. Протянув руку и убедившись, что она дрожит из — за его очевидного возраста, он коснулся края кувшина и и превратил содержимое в вино. По правде, это не так уж и сложно. Глупые христиане.

Она настороженно и неуверенно за ним наблюдала.

— Чародей.

— Просто кое — кто, кто, как и ты, может использовать магию. Не бросай камни, как говорится. В лесу трудно выжить без помощи незримого мира. И достаточно тяжело с ним, — он откинулся на на спинку стула и вновь поднес кружку к губам. — Итак, дорогая, это тушёное мясо? В конце концов, ты обещала накормить своего мужа. Ужасный способ нарушить обещание.

Она поколебалась, но сунула нож с тяжёлым вздохом обратно в карман, стараясь не поворачиваться к нему спиной. Похоже, юная особа решила, что лучше поскорее накормить его и спровадить.

К несчастью для нее, он не собирался так скоро уходить.

Или, во всяком случае, не один. Но это все ещё взвешивалось в его сознании, когда он снова и снова возвращался к этой теме. Он пристально наблюдал за Эбигейл, изучая ее. Она была прекрасной. Молодой. Возможно, ей не исполнилось и двадцати пяти. У нее были чудесные изгибы, в которые, как он знал, он мог погрузить свои когти. Он хотел почувствовать, как они прогибаются под его напором, гибкие и мягкие. У нее были длинные волосы цвета заходящего солнца — бледно — оранжево — рыжие, они волнами ниспадали ей на спину. Она держала их стянутыми единственным кожаным ремешком у основания головы, но не заплетенными. Должно быть, она предпочитает, чтобы они были распущены. Ее глаза, когда ему удалось в них заглянуть, соответствовали ее волосам. Они были такого светло — коричневого цвета, что граничили с янтарем.

Он поймал себя на том, что хочет сосчитать ее веснушки.

Она была довольно привлекательным молодым человечком. Физически она сложена просто отлично. Он с удовольствием испытал бы ее. Но что насчёт всего остального в ней? Ему придется потерпеть ее некоторое время, и он хотел убедиться, что, в конечном итоге, не разорвет ее на части прежде, чем получит то, что ему нужно.

Она наивна. Немного глупа. И абсолютно жалкое подобие ведьмы. Свеча жизни, стоящая на подоконнике, — сложная задачка для человека, но не невозможная. И символ, который она нарисовала на двери, жужжал не сильнее, чем пролетающая пчела в летний день.

Но в ней есть потенциал. Некоторые из талисманов, которые он заметил на стенах, были бы прилично сделать… будь она Благим ребенком. Но люди — мелкие и странные, и их магия такая же. Они едва касаются поверхности обледенелого озера, которое утопит их, если они узнают, что под ним лежит.

Она способная хозяйка и приличный повар. Запах тушеного мяса говорил, что оно приправлено должным образом, и, когда она разлила его по тарелкам, он обнаружил, что ему, на удивление, хочется его есть.

— Скажи мне, Эбигейл, для кого ты сделала свечу? — он знал. Уже догадался. Но хотел услышать, как она это скажет.

— Для моего… — она замолчала, не договорив мужа, вспомнив его странную и настойчивую игру. Он не мог стереть ухмылку со своего лица. Она быстро учится. Хорошо. — Для мужчины, который женился на мне.

Очень хорошо!

— У тебя не было других мужей до меня. И все же вот, что мы имеем. Ах, ладно. Все прощено, — он рассмеялся. — Где он, этот человек, думающий, что он твой муж?

— Ушел.

Это единственное слово было произнесено с силой боевого молота. Он практически слышал, как ломается грудная клетка жертвы под ударом этого молота. А в этом случае он знал, что жертвой была она.

Так печально.

Он поймал себя на том, что на мгновение нахмурился, но тут же стряхнул с себя это выражение, когда она повернулась к нему с двумя тарелками тушеного мяса. Она положила одну перед ним, затем деревянную ложку и грубую металлическую вилку.

Тишина. Она больше ни слова ему не сказала, когда села напротив, ее янтарные глаза казались жжено — коричневыми в тусклом, мерцающем свете камина.

— И — и–и — и–и — и, — растянул он, протягивая свою грубую вилку, чтобы ткнуть ее в руку.

Она вздрогнула от неожиданности. Ее глаза обратились к нему, полные такой боли и потери, что он с любопытством склонил голову набок. Что такого она могла потерять, что это причиняло ей такую сильную боль? Она всего лишь крестьянка. У нее не могло быть ничего, чтобы потерять.

Покачав головой, она принялась за еду.

— Я не знаю тебя, Абраам. Это личное.

— Мы делим хлеб, разве нет? Ты пригласила меня в свой дом. Я очень могущественный волшебник. И, возможно, смогу тебе помочь, — промурлыкал он. — Может, я и есть Мерлин. Никогда не знаешь наверняка.

— Ты — он?

Он фыркнул.

Она закатила глаза. Взяв ломоть хлеба, она разорвала его пополам и окунула кусочек в жидкость, впитывая то, что, в основном, было водой. После долгого размышления, она, наконец, заговорила.

— Его зовут Маркус. Он бросил меня, чтобы уехать в Америку. Сказал… что напишет мне, как только приедет.

— Но так и не написал?

— Письмо действительно пришло.

— О?

Она сделала паузу. Раздумывала продолжать ли говорить ему правду. Пожав плечами, она, казалось, решила, что это никак не навредит.

— Письмо было подписанным контрактом о продаже этого дома и нашей собственности Мистеру Родерику Тэйлору, человеку, что живёт дальше по дороге, — она съела кусочек хлеба, после того, как она закончила жевать, ее голос был деловым и холодным.

— В нем не упоминалось обо мне.

Он рассмеялся.

Под ее пристальным взглядом он проглотил звук и сделал все возможное, чтобы застенчиво улыбнуться.

— Это не смешно.

О, теперь она разозлилась. Ее глаза загорелись, как угли — не в буквальном смысле, хотя, в них, должно быть, была вся ее энергия, — и она сердито на него посмотрела, как раздраженная домашняя кошка.

Пытаясь сдержать улыбку, он решил… она ему очень нравится, когда злится.

— Нет, нет. Прости. Это не смешно. Я просто рассмеялся над участью тех из нас, кто может подключиться к незримому миру, мы, как правило, несмотря на всю свою силу и знание, оказываемся бездомными.

— Какая сила? Какое знание? — она обвела вокруг комнату. — Моя тетя Марджери творит чудеса. По сравнению с ней я — ничто.

— Она научила тебя?

Ее рука потянулась к подвеске, которую носила, рассеянно коснувшись грубо вырезанной фигурки.

— Она вырастила меня.

— Почему бы не пойти к ней?

— Хоть и заманчиво предать себя могилки, но я ещё не готова, — она пронзила вилкой кусочек курицы в своем рагу. Немного сильнее, чем надо бы. Она все ещё злилась, и ему хотелось разворошить угли и превратить маленький огонек в пеклище.

Улыбаясь, он вернулся к своей еде.

— Этот… Родерик. Он владеет твоим домом, твоими землями и этим жилищем. И все же ты здесь. Почему?

— Он дал мне месяц, чтобы собрать вещи и уехать. Это было неделю назад.

— Я вижу, — промурлыкал он. — Ты могла проклясть его. Поразить оспой.

Эбигейл грустно рассмеялась.

— Нет. Он не плохой. человек. Это не его вина.

— Когда на это вообще смотрели? — он погрозил ей вилкой. — Если у тебе есть способности избавиться от него и от своего затруднительного положения, используй их. Прокляни его всем, чем сможешь. Потребуй, чтобы сами Туата Де Дананн пришли и разорвали его на части, если тебе нужно. Съешь, — он вдавил кусочек картофеля в тушеное мясо, — или будь съеденным.

Мгновение Эбигейл задумчиво его изучала, затем выдохнула.

— Я недостаточно сильна, чтобы навредить ему.

— А ты пробовала?

— Что ж, нет.

— Тогда ты не можешь этого знать, — он съел картофелину. — И оправдыватся.

Выражение ее лица было непроницаемым. Наложенные им на вино чары действовали. Теперь она разговаривает с ним спокойно и без колебаний. Этого недостаточно, чтобы заставить ее исполнять его приказы, но достаточно для того, чтобы она могла игнорировать всю странность ситуации.

— Ладно. Я не хочу вредить ему, — наконец, ответила она, четко рассудив правду в своем разуме. — У Мистера Тэйлора есть семья. Жена и трое детей. Он сможет использовать эту землю. Я… я же сама по себе.

Интересно.

— Значит, у тебя нет семьи?

— Никого.

Хорошо.

— И ты вот — вот все потеряешь?

— Да.

Хорошо.

— А почему этот человечишка бросил тебя? Ты достаточно привлекательна, — он улыбнулся, когда она усмехнулась так, как это делает женщина, когда ее хвалит старик, — Ты приличный повар, и твой дом в прекрасном состоянии для той, что живёт одна. Его беспокоило то, что ты ведьма?

Она заколебалась, на мгновение ее гнев вспыхнул, а затем он увидел, как этот гнев дал трещину. Он раскололся по краям, и, как бокал вина о камень, эмоции внутри нее не выдержали повреждений. Гнев уступил место печали, и она снова сосредоточилась на своем скудном ужине.

Возможно, она не скажет ему. Это предел силы вина. Но она сделала вдох, задержала его, выдохнула в долгим порывом и призналась ему, из — за чего ее бросили.

— Я бесплодна.

Он откусил немного хлеба, чтобы не загоготать. Бесплодна! Человеческая девушка не может иметь детей? Мать Морриган, этим вечером ты преподнесла мне подарок. Что ж, лишит его осложнений, которые он не хотел на себя навлекать.

После долгой паузы, осознав, что смертная пристально на него смотрит, он кашлянул и проглотил кусочек хлеба, который жевал. Да, да. Он понял, что от него ждут, что он скажет что — нибудь по этому поводу.

— Мне очень жаль, что он не понимал, как удобно иметь женщину, которая не может родить ребенка.

Казалось, он сказал что — то не так. Ее гнев вернулся.

— Что, простите?

— Ну… — он лениво повел вилкой в воздухе. — Это может стать нашим раздражающим последствием занятия любовью, не думаешь? Избавившись от этого, можно прожить жизнь свободно тра…

— Стоп. Стоп, — она потеряла висок, словно у нее разболелась от этого голова. — Я понимаю твое утверждение. Не разделяю. Но понимаю.

— Почему нет?

— Вы… — она запнулась и вздохнула. — Не берите в голову. Я так понимаю, у вас нет детей.

— Насколько я знаю, нет, — и это правда. Магия удивительно удобна, но иногда непредсказуема. — А ты хочешь собственных?

— Я хочу… — она оглядела свой дом, который с каждой минутой становился все темнее. Бормоча, она встала и подошла к камину, чтобы подбросить в пламя ещё несколько поленьев. Когда оно загорелось достаточно, чтобы удовлетворить ее, она встала, задумчиво уставившись на огонь. — Я желаю…

— Чего ты желаешь, Эбигейл Мур? — он тоже встал из — за стола и медленно, стараясь не издать ни звука, подошёл к ней ближе.

Это очень важный момент.

С желаниями шутки плохи.

Она покачала головой.

— Детские мечты. Ничего больше, — она повернулась к нему и вздрогнула от неожиданности, обнаружив, что его нет там, где он сидел. Ему нравилась ее злость и также нравился ее страх. Как вкусно.

Он понизил голос до шёпота.

— Скажи мне, чего ты желаешь.

— Я… — на ее лице снова отразился страх, возможно, своего рода осознание. Покойная тетя, вероятно, рассказывала ей истории, предупреждая, чтобы она не шептала свои желания незнакомым людям. Проклятье. — Ничего. Все в порядке. Спасибо. Опасно рассказывать незнакомым людям о своих желаниях.

Черт, черт.

— Даже если это твой муж? — поддразнил он, делая к ней ещё один шаг. Он возвышался над ней. Он возвышался над всеми. И ему это невероятно нравилось.

— Особенно незнакомым мужьям.

Это заставило его искренне рассмеяться. Она смертная и дура, но, по крайней мере, забавная смертная дура.

— Тогда я постараюсь не быть больше незнакомым. Однако сегодня я должен уйти, — он посмотрел в темноту за окном. — Спасибо за гостеприимство, — взяв ее за руку, он поцеловал ее пальцы, сознавая, что его губы чувствуются намного суше и грубее, чем они есть под чарами.

Он направился к двери коттеджа и открыл ее. В комнату ворвался холодный ветер, и огонь в очаге затрепетал. Она стояла там со смесью замешательства и облегчения на лице. Он улыбнулся.

— Скоро увидимся, жена.

Уходя, он рассмеялся про себя.

3

Эбигейл уставилась на гроши в ладони женщины.

— Он стоит вдвое больше, — она схватилась за верёвку, которая держала Джеймса, ее козла. Не то чтобы требовалось слишком уж много поощрения, чтобы заставить его идти. Она растила его с того дня, как он родился, и ей часто приходилось держать его в загоне или на привязи, чтобы животное не преследовало ее. Несколько раз ему удавалось забраться в коттедж, и она заставала его спящим рядом с ней.

— Времена тяжёлые, — Мари вздохнула и прислонилась к своему забору. — И, буду с вами честна Мисс Мур…

— Миссис.

Мари покачала головой, на ее лбу прорезались глубокие морщины, когда она нахмурилась.

— Я знаю, что у вас не такой большой выбор. По моим подсчётам, через три недели вы уйдете, а те, кто с трудом находит покупателя, не могут торговаться. Кроме того, откуда мне знать, что козел не станет… странным?

Эбигейл впилась ногтями в изгибы грубой веревки в ее ладони, вдавливая волокна в кожу на сильно, что это приняло боль.

— Странным?

— За тобой следует неудача. Не уверена, что хочу рисковать, если она передалась и на животное.

— Он просто… — она воспользовалась моментом, чтобы подавить свой гнев. Кричать на старуху бесполезно. — Он просто козел.

— Ага, и без дьявольщины? Ты бы узнала, верно? — Мари снова протянула ей свои гроши. — Бери или отказывайся, Мисс Мур. Возможно, скоро они станут тем, что не даст тебе умереть с голоду.

Мысленно она представляла, как набросится на Мари и врежет ей прямо в челюсть. Может, даже заставит ее съесть свое жалкое подобие платы за Джеймса — заставит проглотить свои чёртовы гроши целиком.

Или наложит на нее ужасное проклятие. Испортит ее дом и все, что в нем находится.

Но она ничего из этого не сделала. Просто взглянула, вздохнула, повернулась и пошла прочь, Джеймс радостно трусил рядом с ней.

— Нет.

— Поступай как знаешь.

Прекрасное утро совершенно не соответствовало ее настроению, когда она шла из деревни Халтуистл, возвращаясь к своему коттеджу. Щебетали птицы, светило солнце, воздух раннего лета все ещё был прохладным, хотя солнце излучало тепло. Утро было идеальным.

Но она была несчастна.

Больше никто в Халтуистле и не подумывал что — нибудь у нее купить. В большинстве случаев Мари была единственной, кто готов был с ней говорить. Все остальные просто переводили взгляды и избегали ее. С глубоким вздохом она выпрямила спину и расправила плечи.

— Мне неприятно это говорить, Джеймс. Но я думаю, ты предпочел бы быть скормленным волкам, чем отданным ей. И без дьявольщины? Ты бы узнала, верно? — передразнила она тон и акцент Мари.

Джеймс издал тихое блеяние.

Ее тетя Марджери избавила Эбигейл от акцента, научив ее говорить правильно, что бы это ни значило. Она также научила Эбигейл читать и писать — редкие навыки вблизи Стены Адриана и вересковых пустошей (торфяных болот).

К сожалению, ни то, ни другое не принесло ей ни малейшей пользы и, вероятно, не принесет в ближайшее время.

Она опустила взгляд на своего козла и потянулась, чтобы почесать его между ушами.

— Не думаю, что ты с дьявольщиной.

Каждой фиброй души она хотела крикнуть Мари, что она ведьма, а не поклонница дьявола, и что это две разные вещи. Ни одна из известных ей темных магий не имеет ничего общего с демонами. Ее магия исходит от Земли. От жизни и смерти.

Но спорить об этом с Мари бесполезно. Мари не видит разницы и никогда не увидит.

— Спорить с невежеством — все равно что тушить адское пламя одним лишь ведром.

Боги, она ужасно скучает по своей тете.

Дорога домой была мирной, что и хорошо, и плохо. Она оставила ее наедине со своими мыслями, и к тому времени, когда закрыла Джеймса в его огороженном загоне, она была готова разреветься.

Но у нее есть работа, которую нужно сделать. Она не совсем понимала, зачем ей понадобилось выдергивать сорняки из своего сада и ухаживать за животными. У нее достаточно сухих запасов, чтобы продержаться три недели, пока ее не выселят. Она подумала, что занятие чем — то отвлечет ее от мыслей о надвигающейся бездомности.

Оставалось последнее, что она сделать до конца дня. Последняя предосторожность.

Незнакомец.

Взяв строгальный нож, который Маркус оставил после своего ухода, она вырезала символы на столбах своего дома. Простые знаки, предназначенные для защиты от духов любого рода.

На всякий случай, если вернётся.

К тому времени, как солнце начала клониться к закату, она была измотана. Взяв немного хлеба и сыра из корзины на стене, она принялась готовить себе скудный ужин.

И снова чуть не выпрыгнула из своей кожи, когда раздался сильный стук в дверь. Бам, бам, бам! Выглянув в окно, она увидела, что небо все ещё бледно — голубовато — фиолетовое. Солнце уже полностью село.

У нее не возникло сомнений в том, кто стучал. Ее новый муж.

По ее спине пробежал страх. Возможно, он просто бродячая пёс, которого однажды накормили, и теперь он вернулся за добавкой. Возможно. Или, возможно, он был кем — то совершенно другим. Он хотел услышать ее желание… но в ее голове громко прозвучали предостережения тети.

Желания обладают силой — желания имеют свой вес — и их нельзя так легкомысленно озвучивать.

Второй стук побудил ее к действию, и она положила полбуханки хлеба, чтобы отвадить его. Открыв дверь, она взглянула в седле, морщинистое лицо своего нового бродячего гостя. С его руки свисали два освежеванных мертвых кролика, судя по виду, убитых совсем недавно.

Он улыбнулся одновременно зловеще и тепло.

— Добрый вечер, жена. Могу я войти? — то, как он это сказал, было одновременно и дразняще, и опасно, как кошка, что переворачивается и приглашает почесать живот. В любой момент что — то может пойти не так.

Что — то в нем заставляло ее волосы вставать дыбом. Она взглянула на символ, который вырезала на дверном косяке. Он проследил за ее взглядом и усмехнулся.

— Вижу, — и с этими словами он… вошёл внутрь. Свободно минуя ее защиту. Что значит, либо он не дух, либо ее магия против него бесполезна.

В любом случае, свою точку зрения он высказал. Ее приглашение войти было в ее интересах, не в его. Прикусив губу, она отступила в сторону, когда он подошёл к огню, его поношенная одежда шуршала по деревянному полу.

— Не хочу обидеть, но…

— На зов приходит собрат, владеющий магией, и ты приняла меры предосторожности на случай, если я не принадлежу к человеческому виду. Я понимаю, — он прицепил кроликов к подвесу очага и подтолкнул их к пламени концом своей трости. — Это благоразумно. Никогда не знаешь, когда на пороге может появиться фэй, готовый похитить тебя в Потусторонний Мир под холмами.

Она рассмеялась этой идее.

Это, казалось, привлекло его внимание. Он повернулся к ней, приподняв седую и чересчур длинную бровь.

— Над чем ты смеёшься? Разве ты не веришь легендам?

— Я верю им и знаю, что лучше над ними не насмехаться. Но я смеялась не поэтому, — вытащив из стеклянной бутылки пробку, она налила в пару кружек немного обращённого им вчера вина. Казалось неправильным терять его впустую. Вино не было тем, что она часто пила. Она принялась раскладывать сыр и хлеб на две тарелки, пока они ждали, когда приготовятся кролики.

С его стороны было очень мило принести к столу мясо. Он уже обеспечил меня больше, чем на самом деле сделал это Маркус. Ее муж был ужасным охотником. Это она всегда была той, кто расставлял ловушки и приносил добычу, хоть и оставляла ему разделывать животных. Она ненавидела отнимать жизни.

Осознание того, что Абраам принес ей добычу, когда Маркус так редко это делал, почти заставило ее снова рассмеяться. Как нелепо.

— Тогда зачем смеяться над фэйками? — он сел за ее стол, кряхтя от движений старых костей, и устроился на стуле, который под ним заскрипел. Он не казался таким уж тяжёлым, да и ее стул был довольно прочным. Изгиб его плеч и спину наводил на мысль о щуплой фигуре, но протестующая мебель говорила ей об обратном.

— Что фэйкам может от меня понадобиться?

— А им нужна причина, чтобы похищать людей? — он отпил вина и потянулся за хлебом и сыром. — Они берут то, что хотят и когда хотят, для собственной потехи, если не для чего — то другого. Такое милое маленькое создание, как ты, станет замечательной игрушкой.

Она ухмыльнулась.

— Я не продержусь так долго. Кроме того, не думаю, что хочу, чтобы меня утащили. Придется стать более осторожной.

Он откинулся на спинку стула, который снова протестующие заскрипел, и задумчиво на нее посмотрел, в его выцветших голубых глазах промелькнуло веселье.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Тебе, кажется, ужасно хочется выпытать у меня мои желания, Абраам. Подозрительно.

— Подозрительно! Что во мне может быть подозрительного? — он снова рассмеялся, прижимая руку к груди. — В каком — то бедном старике.

— Который может превратить воду в вино.

— Бедном старике с хорошо отточенными навыками, — он погрозил перед ней скрюченным пальцем. — С твоей стороны будет мудро не издеваться над кем — то с моим опытом. Я десятилетиями выживал за счёт Земли и почвы. И, похоже, ты собираешься ко мне присоединиться.

Напоминание о ее надвигающейся бездомности тут же испортило ей настроение, и она снова почувствовала себя до слез разъяренной.

Абраам нахмурился.

— В чем дело, жена? Что тебя беспокоит?

Покачав головой, она взяла кружку с вином, залпом выпила ее содержимое и налила себе вторую.

— Ничего такого, что можно исправить.

Он взглянул на вино, затем снова на нее.

— Ты хочешь сохранить этот дом?

Она открыла рот, чтобы ответить, но остановилась. Во — первых, казалось, что теперь он хочет обманом заставить ее признаться в том, чего она желает. А во — вторых… Она, честно говоря, не знала ответа. Мгновение она огляделась по сторонам. Отец Маркуса построил этот дом голыми руками. Каждый дюйм этого маленького жилища принадлежал ее мужу. Каждый кирпичик очага, каждый столб… это место принадлежало ему.

И это он продал все вместе со своей женой, которую бросил. Она сжала кулаки. Когда — то это был не дом, но теперь это просто место, где она жила.

— Нет. Просто мне больше некуда идти.

— Наверняка кто — нибудь в деревне примет тебя. На днях я проходил мимо таверны — неужели им не нужны служанки? — он отломил кусочек сыра от порции, что она ему дала. Съев его, он скорчил гримасу. Он не великолепен, но это все, что у нее есть. — Из тебя вышла бы замечательная служанка.

Она закатила глаза.

— Они думают, что я проклята. Что я странная и чудная, и что мое увлечение этими рисунками навлекло на меня тьму и неудачу. Маркус не составило труда рассказать им о своих бедах за стойкой бара в той самой таверне. Они избегают меня любым возможным способом, — она сделала ещё один глоток вина и откинулась на спинку стула. Ее аппетит пропал, но тяга к алкоголю осталась. — Возможно, они правы. Возможно, я проклята. Нет, когда уйду отсюда, я поеду в Карлайл. Кому — то там может понадобиться женщина, умеющая читать и писать.

— И прилично ухаживать за очагом, — он посмотрел на свою тарелку. — Твой хлеб хорош, но сыр…

— Это не мое.

— О, спасибо, Морриган, — он отодвинул от себя тарелку. — Я ел кору с лучшим вкусом, чем у этого сыра.

Она засмеялась, качая головой.

— Отшельник с утонченным вкусом. Как очаровательно.

— Как думаешь, почему я научился делать вино из воды? — фыркнул он.

Она сделала ещё один глоток красной жидкости.

— Оно хорошее, — сама того не осознавая, она допила свою вторую кружку. Он пододвинул к ней бутылку, поощряя ее наполнить свою кружку. Она покачала головой, но он настоял.

— Пей. Какая разница? — он ухмыльнулся под своими густыми усами и бородой.

— Я не знаю тебя, Абраам.

— Разве мы не женаты? Разве мы теперь не друзья? — в притворной обиде он махнул трость в сторону огня. — Разве я не принес тебе вина и еды?

О! Кролики! Она вскочила со стула, чуть не перевернув его, и побежала к огню, чтобы проверить их. К счастью, они не сгорели, но она перевернула их на подвесе очага. Подложив ещё одно полено, она поворошила кочергой угли, чтобы выровнять жар.

Бормоча себе под нос ругательства, она вытерла руки о фартук и вернулась к столу.

Абраам тихо посмеивался, его явно забавляла развернувшаяся перед ним сцена.

— Глупышка.

— Дразни меня, если хочешь.

— Хорошо. Мне это очень нравится.

Закатив глаза, она откинулась на спинку стула.

— Это был трудный день. Трудная неделя.

Трудная жизнь.

— Так кажется. Я так понимаю, кто — то тебя обидел? Они пренебрегли могущественной Эбигейл, устрошающей ведьминским гневом, — он указал на коллекцию ее камней и безделушек на очаге. — Используй свою магию. Покажи им, что значит быть проклятым.

Устало покачав головой, она вздохнула.

— Какой в этом смысл?

— Месть.

— Что ещё?

— Тебе нужен второй повод? — усмехнулся он. — Те, кто тебя обижает, должны быть обижены в ответ.

— Они отворачиваются от меня не из злобы, Абраам. Не из — за жестокости. Из — за своего невежества они думают, что я проклята. Из — за своей жадности, они жаждут то немногое, что у меня есть. Они стремятся позаботиться о собственной жизни и не заботятся о моей. Если бы я хотела отомстить за это, то все человечество стало бы моими врагами.

Он пробормотал в свою кружку что — то, чего она не расслышала. Опустив кружку на стол, он снова ее наполнил. А затем, перегнувшись через стол, налил ей ещё вина.

— Пей, Эбигейл. Эта бутылка не осушится. Наслаждайся жизнью.

Она колебалась. Вино оставило после себя странное чувство. Но она обнаружила кое — что ещё, гораздо более опасное, поскольку было гораздо приятнее.

— Ты заколдовал вино, Абраам?

— Я использовал магию, создавая его. Конечно, это заколдованное вино, — он покачал головой. — Действительно глупая.

— Нет, я спрашиваю, наложил ли ты на него заклинание в дополнение к тому, что его создало, — она опустила взгляд на стекло. — Оно не похоже на обычное вино.

— Тебе это неприятно? Неудобно и тревожно? Я превратил тебя в лягушку? Не хочешь больше пить?

Ответ пришел без колебаний.

— Нет, — ей следовало солгать. Но у нее не хватило на это духу. Странно.

— Тогда какая разница? Я всего лишь старик, стремящийся утешить свою жену.

— А ты знаешь, как придерживаться игры, я позволю тебе это, — она усмехнулась, и с долгим усталым выдохом отпила вина. Возможно, это часть уловки, которую он успешно продвигал, но это ослабило напряжение в ее плечах и чувство надвигающейся гибели, которое, казалось, преследовало ее, куда бы она не пошла.

Возможно, какое бы заклятие он на нее ни наложил, оно того стоило.

— Вот так, — он похлопал ее по руке. Когда полено в очаге перевернулось, чуть не свалившись на пол, она встала. Он фыркнул и жестом велел ей остаться. — Садись. Пей, — вместо этого он встал и пошел к огню, кролики, которых она учуяла, были почти готовы.

Она закрыла глаза. Вино уже ударило ей в голову. Что бы это ни было, оно подействовала быстро. Но это не помешало сделать ей очередной глоток. Она чувствовала себя так, словно плыла — тепло и уютно. Этот вечер не был похож ни на один из тех случаев, когда Маркус приносил домой бурдюк с вином, и они напивались.

— Я желаю просто… — она замолчала.

Воспоминание смеха залило ее, словно пчелы. Предательство причиняет боль только тогда, когда есть что предавать.

— Мы недолго были вместе. В лучшем случае, несколько лет. Мы встретились всего через несколько дней после смерти тети Марджери. Я была предоставлена сама себе. Возможно, я была наивна, но, когда ко мне подошёл джентельмен, я… я почувствовала, что сбита с ног. Сначала он был таким добрым и милым. Хотел иметь семью, и я тоже. Но когда стало ясно, что я не могу выносить его ребенка, он поменял ко мне свое отношение. Я не была шокирована, когда он сказал, что хочет попытать счастья в Америке. Не удивилась и когда он ушел. И все же я была как — то… взволнована, когда он продал все это в собственных целях, — она открыла глаза, чтобы устремить взгляд на свечу жизни, что горела на подоконнике. — Я грежу о нем. Вижу его в доме в Вирджинии. С женой… и маленьким мальчиком. Он счастлив. У него есть все, чего он когда — либо хотел.

— Ты желаешь ему зла?

— Иногда это приводит меня в ярость, когда я думаю о том, что он бросил меня здесь, а потом — а потом все это. Но нет, — она вздохнула. — Кто я такая, чтобы делать кому — то зла, Абраам? Какое это имеет значение?

— Черт! — он вытащил кроликов из огня и почти кинул их на стол. Она вздрогнула от неожиданности, услышав его всплеск. — Я вижу, как в тебе горит гнев. Но ты подавляешь его! Кто научил тебя сдерживать свой гнев, а? Эта твоя мертвая тетя? — бросившись к окну со скоростью, о которой она даже не подозревала, старик сорвал с подоконника свечу жизни и, держа ее в руке, с отвращением на нее уставился. — Ты смешала его волосы с воском. Хорошо. Я использую их, чтобы отравить его. Он будет медленно гнить и мучительно умирать, даже находясь далеко за водами. И я позабочусь, чтобы все началось с его члена. Это сделает тебя счастливой, Эбигейл?

Она вскочила со стула, снова чуть не опрокинув его.

— Стой — не надо…

— Почему? Ты любишь его?

Слово вырвала из нее без раздумий.

— Нет.

Она ошеломленно моргнула. Она даже самой себе ни разу не призналась в том, что не любила Маркуса. Она ни в коем случае не ненавидела его. Даже заботилась о нем. Но на этом все и заканчивалось.

Абраам бросился к ней, и, прежде чем она она успела среагировать, прижал ее к стене. Он держал свечу между ними.

— Скажи мне, почему я не должен проклинать его, зная, что, когда его мужское достоинство почернеет и отпадет, он подумает, что это сделала ты. Он умрет, зная, что обидел тебя и был обижен в ответ. Скажи мне, почему я должен пощадить его.

Все в старике изменилось в мгновение ока. Его плечи больше не были сутулыми. В его конечностях не было дрожи. Его трость лежала на полу, там, где ее и бросили. В его глазах почти не осталось той дымки.

Протянув руку, она взяла его пустую в свою. Он позволил ей, на его лице промелькнуло любопытство. Его губы удивленно изогнулись, когда она поднесла его ладонь к своей щеке. Возможно, он подумал, что она собирается обнять его, благодарная за то, что он использует ради нее темную магию.

Вместо этого она положила его ладонь на деревянную балку своего дома.

Прямо поверх символа, который вырезала в тот день.

Абраам зашипел от боли, обнажив слегка слишком длинные клыки. Слегка слишком длинные… и слегка слишком острые.

Он не человек.

Моя жизнь кончена.

4

Абраам отшатнулся от нее, его лицо превратилось в маску ярости. Но внезапно, как задутая свеча, гнев померк. Он рассмеялся, сильно и громко, словно то, что она сделала, действительно позабавило его.

— Маленькая чертовка!

Его голос изменился.

Он больше не был старческим, изможденным и осевшим от времени. Он был похож на пышную ткань, скользящую по смертоносному лезвию. Одновременно резкий и низкий, режущий и грохочущий, он выпрямился. Его спину громко хрустнула, он повернул голову из стороны в сторону, отчего хрящи тоже захрустели.

— Действительно маленькая чертовка.

Ужас, словно лёд, пробежал по ее венам. Охваченная этим ужасом, она прижалась спиной к стене, наблюдая за созданием, что вошло в ее дом. У нее закружилась голова. Черт бы побрал это вино!

Он поднял руку, глядя на свечу, что все ещё горела в ней.

— Умри.

— Нет! — она бросилась вперёд, чтобы остановить его.

Но было уже слишком поздно.

Одним словом, воск в его руке превратился в песок и осыпался к его ногам. Он стряхнул то, что осталось. Она нырнула за ним, тяжело приземлившись на колени у его ног, но могла лишь наблюдать, как он растирает тлеющие угольки по своей ногой.

Своей босой ногой.

До этого на нем были ботинки. Она слышала, как они стучали по деревянному полу.

— Я правда думаю, что там, внизу, ты нравишься мне больше.

Эбигейл подняла глаза. Она закричала.

Создание рассмеялось.

Она кинулась от него так быстро, как только могла, забыв о рассыпавшиеся свече и вскочив на ноги. В спешке опрокинув табурет, она ударилась спиной о деревянную стену дома.

Перед ней стоял мужчина — или нечто похожее, — что именно, она не могла разобрать из — за своего шока. Он был высоким, едва помещаясь в это сооружение. Ему придется согнуться в дверном проеме. Ярко — сапфировые глаза, что слабо светили, были устремлены на нее. Они взирали на нее вместе с прекрасными чертами лица, которые она могла считать самыми красивыми из всех, что когда — либо видела.

Но в его глазах сверкала непоколебимая злоба, искажающая выражение его лица и превращающая его в нечто более похожее на то, как волк смотрит на свою добычу. Нет. Все гораздо хуже. Там, где волк убивает свою жертву ради еды, это создание перед ней явно получает огромное удовольствие от ее страха. В улыбке, которая разрезала его черты, было дьявольское наслаждение, вновь обнажившее его слишком острые клыки.

Накидка, что выглядела так, будто сделана из какого — то странного вида кожи, свисала с его плеч, ниспадая позади. Она была прикреплена к его обнаженным плечам большими, похожими на когти предметами. Он был без рубашки, обнажив тело, сложенное из одних мышц. Его левую грудь украшала причудливая круглая отметина, напоминающая лабиринт. Она соединялась с более странными линиями и чернилами, которые бежали вниз по его груди и левой руке. Большие спирали трискелиона переплетались с чем — то похожим на виноградные лозы, хотя все они были слишком зазубренными, зловещими и острыми, чтобы походить на те, которые она представляла. Они были нанесены темными сапфирово — синими чернилами.

Цвет соответствовал его длинным волосам, которые каскадом спускались полуночным волнами до бедер. Заостренные уши украшали серебряные кольца, по полдюжины каждое. А на шее висела подвеска, на ее конце был большой флакон из синего хрусталя или тонированного стекла. Пара темных кожаных штанов было единственным предметом одежды на нем.

Он широко раскинул руки по бокам, являя ей себя. Она не знала, как долго простояла там, разинув рот от ужаса и шока. Может, целую минуту.

— Тебе нравится то, что ты видишь, жена?

— Нет — нет! Ты… ты убил его… Маркус…

— Умер. Быстрее, чем мне бы того хотелось, но ты подтолкнула меня к действию, — он подтолкнул носком обугленный фитиль и пренебрежительно пожал плечами. — Твои детские обереги разрушили мои планы… тебе следовало оставить все как есть, Эбигейл.

— Планы? — она прижала ладони к деревянной стене, словно могла каким — то образом прорваться сквозь нее. создание преграждали ей пути к единственной двери ее маленького домишка.

— О, ты знаешь, — шагнув к ней, он лениво махнул рукой, его движения были плавными и хищными. — Завлечь тебя дарами, завоевать твое доверие, обманом заставить тебя рассказать мне о своем самом сокровенном желании… а затем вырвать тебя из этой твоей жалкой жизни, — он ухмыльнулся. — Ничего необычного.

— Не подходи ко мне! — она нырнула за ножом на соседнем столе. Но одним быстрым рывком, который ошеломил и смутил ее, вместо этого она оказалась лицом к деревянной поверхности. Деревянные тарелки с грохотом упали на пол, разбросав все содержимое. Ее рука была согнута за спиной, и она почувствовала, как что — то тяжелое давит на ее бедра.

— Хм… что ж, это неожиданно мило, — вес, давивший на нее, увеличился. — Действительно, очень мило, — рука с заострёнными ногтями, выкрашенными — она надеялась, что они были накрашены — в темный, иссиня — черный цвет, ударилась о дерево рядом с ее головой. — Возможно, мне придется вложиться в стол повыше. Тебе немного не хватает в росте, чтобы все вышло правильно.

— Слезь — слезь с меня! — она боролась, но бесполезно. Он в три раза больше ее, и намного сильнее. Это было все равно что оказаться в ловушке под упавшим деревом. — Слезь с меня!

— Так много требований… — он рассмеялся. Его бедра ударились в нее. Она почувствовала, как его горячее дыхание коснулось ее уха, когда он склонил свою голову поближе к ней. Несмотря на близость, его голос был едва слышным рычанием. — Для человека, что стал добычей Неблагого.

Она замерла, когда по ее щеке, прямо возле уха, медленно и горячо скользнул его язык. Каждый мускул в ее теле напрягся. Единственное, на что она осмелилась, — это задрожать от ужаса.

Неблагой. создание порочного и жестокого двора фэйцев. Она должна была понять это — как она могла быть такой глупой! Она не верила, что фэец постучит в ее дверь, не говоря уже о том, что он прижимался к ней.

Следовало опасаться народа Фейри. Их всех следовало уважать. Фэйри, как говорили, в дневные часы были лгунами. А те, кто приходил ночью… были чудовищами.

О, нет. О, нет, нет, нет…

— Пожалуйста… — вырвалось из нее сдавленным шепотом.

— О, теперь она говорит пожалуйста, да? — он усмехнулся ей в ухо. Он уткнулся носом в ее волосы, и из его груди вырвался низкий, как у животного, рокот, она испуганно заскулила. Это заставило его рассмеяться ещё громче, когда он приблизил губы к ее уху. — Глупая, прелестная малышка…

Ее мир снова пришел в движение, без предупреждения закружившись вокруг нее, когда он выпрямил ее и слегка оттолкнул от себя. Это заставило ее пошатнуться и зацепиться за один из деревянных брусков ее дома, чтобы не упасть.

Он медленно провел языком по нижней губе, его взгляд скользнул вниз по ее телу и снова вверх. Если бы у нее хватило смелости не испытывать страха, она могла бы обидеться. Как бы то ни было, она прикидывала в уме, сможет ли выйти через переднюю дверь до того, как он ее поймает. Она сильно в этом сомневалась. Она также сильно сомневалась, что у нее есть другой выбор, кроме как попробовать.

Неблагой медленно шагнул к ней. Сделав это, он прошел мимо одного из оберегов, которые она вырезала на брусьях своего дома. Подняв руку, он вонзил свои острые ногти в дерево и провел по нему, оставляя на поверхности широкие борозды, достаточно глубокие, чтобы из можно было проделать ножом.

— Ты оскорбила мое радушие, Эбигейл…

Она ошеломленно покачала головой.

— Пожалуйста, я — я не хотела тебя обидеть. Я не знала, кто ты.

— О, но ты знала. Иначе не вырезала бы эти дурацкие обереги. Может ты и не знала, что я за душа — боггарт я или гремлин, эльф или пикси, — но ты стремилась защититься от меня. Меня! — прорычал он, делая к ней ещё один шаг. А она — от него. — Я принес тебе дары. Ты пригласила меня войти. Я был добр к тебе.

— Я… мне жаль, я… — она не осознавала, что он приближается к ней, заставляя ее отступать от него, пока ее плечи не упёрлись в стену дома. Вскрикнув от неожиданности, она попыталась повернуться, чтобы убежать, но было слишком поздно.

— О? Теперь тебе даже жаль. Как быстро изменилось твое отношение, — он шагнул к ней, уперев руку в стену рядом с ней, заключив ее в ловушку. — Нет. Ты оскорбила меня. Я требую удовлетворения, прелесть, — когда она отвернулась от него, он схватил ее за подбородок, заставляя взглянуть на него. Он был массивным, и она чувствовала себя такой маленькой рядом с ним. — Что ты мне дашь? Хм? Мне, который не сделал тебе ничего плохого?

— Вино — ты обманул меня. Ты…

— Оно приступило твои тревоги и дало волю твоему языку, как и любое вино, — он ухмыльнулся. — Мое вино просто более эффективно, чем большинство, — большой палец с острым ногтем прижался к ложбинке под ее нижней губой. Его сапфировые глаза были тяжёлыми и полуприкрытыми веками, когда он снова заговорил, его взгляд был прикован к тому месту, где ноготь впивался в ее кожу. — Что ты дашь мне, Эбигейл?

— Я не знаю, чего ты хочешь, — прошептала я. О, она знала. Но молила всех старых богов, что ошибалась.

— Скажи мне свое самое сокровенное желание. Ты знаешь, что последует, когда ты сделаешь это.

Да, она знала. Знала, что происходит со всеми душами, достаточно глупыми, чтобы шептать свои желания народу Фейри. Это повлечет ее гибель. Он исполнит ее желание, но взамен заберёт у нее все.

У нее не было никаких сомнений в том, что он с ней сделает. Убьет, если повезёт. Будет пытать, если не повезет. В любом случае, она станет его рабыней.

— Нет, пожалуйста. Позволь мне искупить это оскорбление другим способом.

— Хм? Ты просишь меня стать ещё более великодушным, чем я уже есть? Хочешь, чтобы я стал к тебе добрее, чем уже был? — он ухмыльнулся, медленно и безжалостно. — Очень хорошо. Вот твой другой способ. Я прощу проявленное тобой пренебрежение, если ты пойдешь в деревню, разберёшься догола и встанешь на четвереньки. Я приму облик дикого кабана и покажу тебе, что значит спариваться. Мы с тобой проведем ночь, которую ты никогда не забудешь, и только когда рассвет, я перестану терзать тебя, как животное, которым и буду являться. Потрёпанная и лохматая, ты захромаешь обратно в дом, который тебе больше не принадлежит.

Ее желудок скрутило он мысленного образа, что нарисовал ее разум, и она зажмурилась.

Зарычав, он встряхнул ее.

— Смотри на меня, Эбигейл!

У нее, поражённой и потрясенной его встряской, не было другого выбора. Она обнаружила, что смотрит в его сапфировые глаза.

Он улыбнулся, выражение его лица было бы ослепительным, если бы не его жестокость.

— Вот твой выбор. Я грубо трахну тебя, ведьмочка, на глазах у всех жителей деревни, которые так тебя ненавидят. Я сделаю это как большая, слюнявая, отвратительная, вонючая свинья. Превращу тебя в кобылицу, которая даже не может понести потомство. Заставлю тебя умолять о большем прежде, чем мы закончим, — он откинул ее голову назад, сокращая между ними расстояние. Его тело прижалась к ней, и она ахнула от его тепла.

От него пахло зимой, свежо и остро. Или бризом, дующим с океанских скал. Нет, от него исходит аромат самой ночи. Травы, деревьев, тьмы.

— Или… — изгиб его губ верно подсказал ей, какой вариант он предпочитает больше. — Скажи мне свое самое сокровенное желание.

Одна ночь стыда. Одна ночь боли, мучений и того, что дикий зверь воспользуется мной на улице, как шлюхой. Одна ночь ужаса по сравнению с целой жизнью того же. Она знала, каковы риски, если загадать фэйцу желание.

Не говоря уже о том, кто возвышался над ней.

Но идея быть сломленной таким способом… Значит испытать один единственный удар хлыстом вместо целой вечности из них.

— А если я расскажу тебе свое желание?

Она почувствовала, как его захлестнула волна возбуждения, когда он переместил свой вес, чтобы сильнее к ней прижаться. Он засмеялся, тихо и резко.

— Ну, я же говорил, что из тебя выйдет отличная игрушка, верно?

Он хмыкнул, когда слезы защищали ей глаза, и поднял руку, чтобы смахнуть их.

— Нет, нет. Не надо всего этого, ведьмочка. Ты оскорбила Неблагого, и теперь расплачиваешься за это.

— Ты убил моего мужа.

— Я убил человека, который бросил тебя. Отказался знать тебя, заботиться о тебе. Того, кого ты никогда больше не увидела бы, — он усмехнулся. — Я не сделал ничего во вред тебе.

— И мои обереги не причинили тебе никакого вреда. Они повлияли на тебя не больше, чем муха, раздражающая корову.

— Мне плевать. Ты задрала нос на мою доброту. Этого достаточно для фейрийских отбросов. Так что это будет, прелесть? Выбирай. Кабан? Хм?

Она просто — напросто не могла это сделать.

— Я — я скажу тебе свое желание, — с прерывистым вздохом она подписала собственный приговор.

Его улыбка снова обнажила эти волчьи зубы.

— Хорошо, — промурлыкал он. — Скажи его, и мы отправимся в путь. Скажи его, и ты моя, — он усмехнулся. — Загадай свое желание, ведьмочка.

После долгой паузы она приняла самое глупое решение в своей жизни. Она рассказала фэйцу свою желание.

— Я хочу иметь дом.

— Принято.

***

Отлично, отлично, отлично!

Валрой схватил Эбигейл за волосы и оттащил от стены. Она вскрикнула, отмахиваясь. От его руки, но ему было все равно. Она — беспризорница, маленький бесёнок, а он сражался с самыми могущественными воинами, которых только мог предложить Остров.

Но она совершенна.

Достаточно забавна, чтобы развлечь его, достаточно глупа, чтобы бросить ему вызов, достаточно вспыльчива, чтобы дать отпор, но достаточно умна, чтобы понимать, когда нужно съежиться от страха. Для его нужд — которых у него прибавилось после встречи с ней — она вполне прекрасно подойдёт.

А ее желание? Лучше и быть не может. Оно так же идеально вписывается в его планы, как он скоро впишется в ее тело. Плотно и так, как и должно быть. Он был почти разочарован тем, что она не позволила ему отыметь себя в обличии дикого кабана. Возможно, эта карта ещё выпадет позже. Он выбрал самый мерзкий вариант, зная, что это загонит ее в его руки. Так и получилось.

Но он ожидал, что она пожелает богатства, или ребенка, или возвращения мужа. Все это он готов был предоставить, пусть и не так, как она могла себе это представлять. Он уже готов был отдать в ее руки кричащее, вопящее гоблинское отродье и объявить, что теперь она его мать.

Но это даже лучше.

Дом?

О, ведьмочка.

Ты так все упростила.

— Нет — нет! Пожалуйста! — она писала и колотила его, когда он вывел ее на лужайку.

Он развернул ее к себе лицом, крепко схватив за волосы у основания черепа.

— Твое желание исполняется. Чего ты суетишься?

— Куда — куда ты меня ведёшь?

— Домой, конечно, — это было так весело. Развернув ее перед собой, он прижал ее спиной к своей груди. Она напряглась, но ничего не могла поделать с рукой, охватившей ее талию. — Ты особо не уточняла, где должен быть дом.

Он поднял руку в сторону ее коттеджа и провернул ладонь против ночного воздуха. Медленно сомкнув пальцы, он заставил огонь в очаге разгореться. Вскоре он превратился в сущий ад, и мерцающий оранжевый свет в доме говорил о том, что горел не только очаг.

Валрой склонил голову к ее уху, наклонился, чтобы дотянуться, и прошептал ей, пока она смотрела вперёд широко раскрытыми и взволнованными глазами.

— Теперь это место превратилось в погребальный костер той жизни, которой у тебя больше нет.

По ее щекам скатились слезы, но в глазах было нечто большее, чем просто горе. Там был гнев. Да, да, да! О, с ней так чертовски весело. Он высунул язык, чтобы слизнуть ее слезинку, заставив ее с отвращением отвернуть от него голову.

— Теперь, когда все сделано, давай покончим с этим местом. Пришло время исполнить твое желание. Спросишь, где этот твой новый дом? Ты будешь рада узнать, что у меня уже есть ответ.

Он развернул ее к себе лицом, заставив вздрогнуть от резкого движения. Однако он хотел, чтобы она видела его. Он хотел заглянуть в ее лицо, когда расправит крылья в мерцающем свете горящего дома.

Она в ужасе уставилась на него, когда он расправил свои кожистые крылья, похожие на крылья летучей мыши. Он согнул когти, что венчали их вершину, радуясь возможности пошевелить ими после такого долгого течения в этой жалкой маленькой коробке.

Янтарные глаза побелели, закатившись. Она обмякла в его объятиях.

Ночное небо наполнил раскатистый смех, когда он полетел домой со своим новым трофеем.

5

— Что, во имя звёзд, ты делаешь, Валрой?

Валрой опустил Эбигейл на траву рядом с прудом. Он был нежен. В основном.

— А на что похоже, Анфар?

— Ты сказал, что собираешься поохотиться на оленя.

— Я и воротился. И вот, — он театральным жестом показал на женщину, без сознания лежащую у его ног, — Я представляю тебе… мою лань.

Тяжёлый вздох позади него был всем, что ему нужно было услышать, чтобы знать, насколько Анфар не одобряет его действия.

— Вряд ли это олень.

— Пха. Ты не встречался с ней. Поверь, у нее есть рога, — он слегка повернул голову, изучая женщину, которая теперь лежала, распростершишь на траве. — Может и маленькие. Но они есть. Возможно, я смогу заставить их вырасти.

— Ты так и не сказал мне, что ты делаешь.

Он подошёл к другу и обернул крылья плечи, позволив им плащом обвиться вокруг груди. Анфар стоял прислонившись к ближайшему дереву, его неровные, растрепанные волосыьцвета морской волны, как всегда, были мокрыми. Валрой ухмыльнулся.

— Нахожу лазейку, мой дорогой друг.

— Лазейку? — брови нахмурились, и он застонал, прикрыв глаза тонкой рукой. — Валрой. Скажи мне, что ты шутишь.

— Нет, нет, это гениально. Ты знаешь, что это так, — он отошёл от Эбигейл к своему другу и прислонился к дереву рядом с угрюмым и мокрым сознанием. — И самое приятное то, что это удивительно просто. Зачем отягощать себя каким — то безвкусным членов двора, когда можно просто украсть то, что мне нужно?

— Ты украл ее, — он покачал головой. — Когда ты последний раз забирал смертного?

— Несколько ночей назад?

— Нет ни одного, которого ты не убил или не превратил в гробов… — он моргнул. — Ты же не всерьез планируешь… — Анфар взглянул на него, внезапно пораженный этой идеей. — Ты не мог пасть так низко.

Валрой раскатисто засмеялся и широко ухмыльнулся. Внезапный звук заставил Эбигейл пошевелиться. Она повернула голову в сторону и издала тихий, несчастный стон. Это заставило его улыбнуться ещё шире.

— Нет, я не планирую делать ее частью орды, — пока. — Развей свои страхи, брат.

— Я научился никогда не развевать свои страхи, когда в них замешан ты, — выйдя из тени деревьев, Анфар шагнул к Эбигейл, чтобы встать в свете луны над ее головой. Он присел на корточки рядом с ней, изучая последний улов Валроя. Потянувшись, он взял подхватил прядь ее рыжих волос и намотал ее на палец, прежде чем отпустить. — Она хорошенькая.

— Для меня. Не для тебя.

— Просто восхищаюсь, — он встал, его худощавая фигура вырисовывалась силуэтом на фоне сверкающих вод пруда. — Ты же знаешь, несмотря ни на что, она мне не еда.

— М — м–м. Да, она не лодка, полная матросов, чтобы ты мог ее поглотить, — Валрой зевнул, прикрыв рот когтем крыла. — Я устал. Это был насыщенный событиями вечер, и уже светает. Я летел всю ночь, чтобы добраться сюда. Давай оставим мою ведьмочку отдыхать, и…

— Подожди, — Анфар повернулся к нему лицом. — Ты взял ведьму?

Он пожал плечами.

— И?

— А… — простонал Анфар, закрыв лицо руками. — Ты невообразимый дурак.

— Она просто балуется магией. Собирает палки и камни и связывает их вместе, чтобы ее урожай рос, — говоря это он пренебрежительно махнул рукой в воздухе. — Вряд ли она видная колдунья.

— И ты бросил ее в Лабиринте. Как думаешь, что станет с ее силой, если она попытается использовать ее здесь?

— Не уверен, — он хихикнул. — Но наблюдать за этим будет очень весело!

— Ты невероятный, невообразимый, выматывающий дурак, — Анфар в отчаянии всплеснул руками. — Теперь уже слишком поздно. Как только орган у тебя между ног на что — то натыкается, его уже не остановить, даже если это значит наше уничтожение.

— Я так рад, что мы друзья. Мне было бы неприятно думать о том, что ты сказал, если бы мы не были вместе, — Валрой ухмыльнулся. — Ну, стой там и смотри на нее, если тебе так угрожает маленькая ведьмочка. Я иду спать, — он повернулся, направляясь в тень, намереваясь свернуть пространство, чтобы вернуться домой. Внутри Лабиринта все находиться под его распоряжением. Нет никаких причин беспокоиться о ее безопасности. Но будет забавно понаблюдать за ее борьбой.

Невероятно весело.

— Доброе утро, Анфар. Или сладких снов, если ты собираешься поспать, — и с этими словами он удалился.

***

Анфар стоял над спящим телом молодой женщины. Он испустил ещё один долгий, тоскливый вздох. Не то чтобы его заботила участь смертной — нет. Он съел больше, чем его собственная доля людей, которые считали разумным бездельничать слишком близко к кромке темной воды или играли в овладение океаном.

Нет, он вздохнул, потому что точно знал, сколько неприятностей доставит это юное создание. И она — ведьма, не меньше. Какая катастрофа из этого выйдет? Однако в этом и заключалась проблема. Для Валроя она безобидная.

Может, да.

А может, нет.

Анфар не из тех, кто играет в азартные игры. Валрой же полная его противоположность. Но скоро Коронованный Принц и Верховный Лорд Двора Звезд займет трон, и беды Анфара возрастут в геометрической прогрессии.

Справедливости ради, это давно назревшее вознесение. Но это то, что даже он, как друг Валроя, был бы рад отложить как можно надольше. Единственное, что стояло между Валроем и его целью, — это закон, принятый самой Морриган.

Закон, которому теперь грозит эта ведьмочка, которую он привел.

Я должен убить ее сейчас. Он вытащил из воздуха меч. Это был короткий клинок, но не менее опасный для своего размера. Он слышал, как принц насмехается над ним по поводу того, что оружие соответствует его росту. Он повертел его в руке, отметив появившуюся вдоль рукоять ржавчину. Рано или поздно соленая вода действительно делает это с металлом.

Он раздумывал, вонзить ли лезвие в горло девушке или выпотрошить ее как лань, какой Валрой ее и дразнил. Кровавый принц будет в ярости, но остальные придворные вздохнут с облегчением. Его будут хвалить за спиной Валроя.

Но это лишь отсрочит неизбежное.

Принц нашел лазейку.

Лазейку в облике смертной. А там, где была одна, обязательно будет и другая. Убийство этой человечки лишь подстегнут его друга найти вторую в два раза быстрее. И он наверняка просто назло отыщет ещё одну опасную.

Была надежда, пусть и мимолётная. Он снова присел рядом с ней.

— Ты не должна соглашаться выйти за него замуж, ведьмочка, — протянув руку, он погладил ее волосы. — Неважно, что он сделает, — он не знал, слышит ли его смертная. Его это и не особо волновало. — Прими любую судьбу, кроме как стоять рядом с ним.

Выпрямившись, он бросил свой меч в траву рядом с ней. Если это безумие разыграется, пусть оно разыграется по полной, прежде чем она умрет от рук голодных гробов или будет разорвана в клочья бругом. — Отказывай ему во всем, чего он у тебя попросит. Иначе убьешь всех нас.

***

Эбигейл со стоном проснулась. Перекатившись на бок, она прижала руку к голове. В ней безжалостно пульсировала боль, словно она выпила слишком много вина и…

Вино.

Фэец.

Свеча Маркуса.

Ее дом.

Мой дом!

Каждая мысль молниеносно пронеслась у нее в голове, и она вскочила на ноги, только чтобы снова рухнуть, когда ее желудок взбунтовался он внезапного движения. Она согнулась пополам с ещё одним протяжным стоном и прижалась головой к холодной траве, на которой и лежала, когда проснулась.

Где она?

Все ее воспоминания были в беспорядке. Пришел Абраам с двумя кроликами и уговаривал ее выпить ещё его зачарованного вина. Она выпила по глупости, соблазнившись его вкусом и успокоением своих расшатанных нервов. Он прикоснулся к оберегу…

Маркус мертв. Его свеча проклята и уничтожена. Она не предназначалась для такого использования — она не должна была причинить ему вред — но что она знает о силе Неблагих? Ничего.

Ее дом был сожжён. Она все ещё чувствовала запах дыма.

Крылья. Проблеск звёзд, сквозь широко расправленную, полупрозрачную кожу. Великие и ужасные, и цвет неба в конце сумерек, прежде чем оно исчезло в ночи.

На нем вообще не было ни плаща, ни накидки.

Когда они развернулись вокруг него, когти согнулись, как трехпалые руки, что венчались зловещими, длинными, заострёнными концами, она поняла, что сам дьявол пришел за ней. После она ничего не помнила. Возможно, проблески дуновения ветра. Звук крыльев, бьющихся о воздух.

А потом… это.

Она подавила рыдание. Нет. Она не станет плакать. Это не принесет ей никакой пользы. Разразившаяся истерика никак не поможет ей разрешить свою затруднительное положение. Подняв голову, она обрадовалась, что мир вращается уже не так сильно.

Вопрос все ещё оставался открытым — где, во имя семи преисподней, она? Над головой лучилось солнце, освещая деревья, камни, траву и пруд с журчащим ручейком. Проблема не в этом.

Она не должна была сидеть там и лицезреть все это. И все же она сидела там, делая именно это. Да, солнце было ярче луны, но лишь едва ли. Ярко — голубое небо заволокла темная дымка.

— Гад, — на мгновение она подперла голову рукой, зажмурив глаза в надежде, что, когда она снова их откроет, мир вернётся на круги своя. Первая попытка не удалась. — Гадство, — вторая попытка дала тот же результат, что и первая. — Гадство!

За ее спиной раздался звук смеха. Она обернулась, но никого и ничего не увидела. Только густой лес. Деревья возвышались высоко над головой, тесно друг к другу прижавшись, из — за подлеска казалось почти невозможным свернуть с единственной тропинки, которая вела через него на поляну, где сидела она.

Но она точно слышала смех. Много. Словно там была целая толпа чего — то, хихикающего над ее ругательствами.

— Эй?

Тишина.

Поднявшись, она пошатнулась, но сумела устоять на ногах. Земля под ней была мягкой и покрытой мхом. Пруд рядом с ней был поразительно чистым — она отчётливо видела покрытое камнями дно. Очертания рыб метались взад и вперёд, обгладывая растения и корни. Когда она подошла, чтобы осмотреть его поближе, ее носок задел что — то, лежащее в траве у ее ног.

Это меч. Моргнув, она наклонилась, чтобы поднять его. Он был ржавым и влажным, с краев капала вода. Неужели его только что вытащили из океана? От него пахло солёной водой. Но, несмотря на ржавчину, лезвие выглядело опасным и острым.

Неужели это фэец дал ей его?

Зачем?

Но дареному коню в зубы не смотрят, к тому же она совершенно беззащитна. Но меч тоже не принесет ей никакой пользы. Что мне с ним делать? Я ничего не смыслю в битвах. Но в ее страхе было за что ухватиться. Что она и сделала. Охотно.

Со всех сторон ее окружал шум леса. Птицы и насекомые, шелест листьев на ветру и все, что она ожидала услышать. Но все это казалось немного странным. Она не узнавала ни одного из птичьих криков. От пронзительных звуков насекомых волосы у нее на руках вставали дыбом.

Ее забрал Неблагой Фэйри. И хотя у нее не было никаких доказательств, кроме темной завесы неба над головой, она знала, где находится. Это Потусторонний мир. Он привел ее сюда, и теперь она, скорее всего, будет заперта здесь до самой смерти.

Или ещё что хуже.

Но в эту минуту перед ней было два варианта — сидеть на замшелых камнях пруда и плакать, пока монстр не выйдет из тени, чтобы сожрать ее… или прогуляться.

И она выбрала прогулку. Кроме того, ей не нравился вид рыбы в пруду. Они выглядели нормальными — безобидными — но здесь ничему нельзя доверять. Свернув с поляны на тропинку, она направилась в лес. Она не знала, куда идёт, но это и неважно.

Она развернулась, сжимая ржавый короткий меч обеими руками и держа его высоко, когда позади нее что — то громко сдвинулось. Она ожидала увидеть рвущегося вперед, готового сожрать ее монстра. И, возможно, так и было. Но приветствовала ее не слюнявая пасть с заострёнными зубами и даже не Неблагой фэец со зловещей улыбкой.

Это была стена из деревьев и валунов.

Тропинка, по которой она шла, вела к пруду — она знала, так и было. Она только что была там! Но теперь… там стояла непроходимая стена. Сам лес пришел в движение. И переградил ей путь.

Испуганно заскулила, она снова услышала это хихиканье у себя за спиной. Обернувшись, она опять никого не увидела. Повернувшись обратно к стене леса, она вскрикнула от шока. Теперь она была лишь на расстоянии вытянутой руки от нее!

Отшатнулись, она боролась с желанием повернуться и убежать. Лес — живой, и, казалось, собирался вести ее по тропинке туда, куда она не знала. И этот живой лес был полон существ, что гоготали над ней, но прятались, когда она поворачивалась, чтобы увидеть их.

Внезапно все ее проблемы с Родериком Тейлором и надвигающейся бездомности показались такими мелкими и банальными.

Я должна была выбрать кабана.

Мне действительно следовало выбрать этого чертова кабана.