Нечаянная для волка-одиночки

Глава 46.

В истории правления драконов еще не было столь мрачного и неулыбчивого обитателя дворцовых приемов и балов. Коротко стриженые волосы не вписывались в принятые здесь нормы. Несколько седых прядей не были данью возрасту. Скорее уж предупреждали, что о прошлом этого сурового мужчину лучше не спрашивать. Грустные глаза, цвет которых вызывал споры у местных красавиц, смотрели мимо их привлекательных улыбок. Регулярные изнуряющие тренировки, вернувшие его телу былую красоту и рельефность, а волку — силу. Одержимость в дружеских спаррингах, когда настырному оборотню иногда уступали даже драконы. Какая-то маниакальная исполнительность по отношению к собственным обязанностям. Собранность.

О нем перешептывались. Строили догадки о причинах его нелюдимости. Но не угадывали и сотой доли правды. Той правды, которую он вынужден был открыть менталисту на странном допросе в стане степных. Элройд часто встречал этого дракона уже здесь, в коридорах дворца. И тот неизменно здоровался первым, сопровождая приветствие каким-то особым поклоном головы. В этом не чувствовалось ни жалости, ни презрения, ни праздного интереса, которые оборотень иногда читал во взглядах придворного серпентариума. Возможно, они смогли бы стать даже друзьями, будь у них больше времени для общения. И если бы не причины, ставшие между ними непреодолимой скалой. То противное копошение и чужое присутствие в мыслях, которые оборотень чувствовал даже сквозь наведенный сон, закрыло его душу от всех, включая недоумевающего Ристерна. Понимать, что кто-то знает о тебе больше, чем ты помнишь сам, казалось Элройду унизительным. Недавнее предательство родного брата, пусть и совершенное под ментальным принуждением, не добавляло оптимизма. А убеждение, что он здесь только на время, заставляло сокращать круг общения до минимума, чтобы не обрости ненужными ему привязанностями. Его душа рвалась в Долину.

И словно в пику его мрачности, немного подволакивающий ногу бессменный спутник посла Санригона был приятно улыбчив и учтив с дамами. Ристерн обзавелся одеждой, уровень качества которой соответствовал его должности. И тростью с резным набалдашником из приятного на ощупь камня. Эта трость служила дополнительной опорой при ходьбе, разгружая его больную ногу. Но он так умело маскировал это ее предназначение, что изящно замаскированный под палку клинок, которым Ристерн владел в совершенстве, просто добавлял элегантности образу аристократа. Вот кто был бы в должности посла и торгового представителя в Империи на своем месте. И Правитель согласился с мнением Элройда, отозвав его почти на четыре месяца раньше оговоренного срока.

В Арлаире Элройда ждали очень интересные новости. Стигмар был прощен за умысел вывести желающего мести друга из игры только за первую. Нашли «метателя». Собственно, тот подставился сам, потребовав объяснений по поводу, как он выразился «неожиданного помилования двойного убийцы». Наместник Закрытого плато оказался весьма словоохотлив, в отличие от мага-менталиста, казненного, в том числе, за организацию убийства Миранды. Именно от свихнувшегося на почве ненависти к оборотням фанатика-полукровки безопасники узнали все тонкости раскрытого теперь заговора. Вернее, наместник ненавидел всех. Это он устраивал кровавую резню в поселениях людей на Плато. Забирал девушек, якобы для уплаты дани оборотням. Он упивался их беспомощностью в своих руках. И с наслаждением наблюдал, как они кричат в лапах его прихвостней от боли и унижения. Если бы Элройд не был настолько далеко от столицы Санригона, вряд ли следователи успели бы добраться до выяснения причин этой ненависти и до всего, что было задумано, реализовано и почти готово к реализации по разжиганию новой войны между людьми и оборотнями.

Казалось бы, теперь Элройд мог со спокойным сердцем отойти от всех дел. Но Стигмар все еще пытался вернуть друга к жизни. Или хотя бы к сотрудничеству. Но тот упорно сопротивлялся. Еще примерно неделя ушла у оборотня на дела в столице, прежде чем был оглашен Указ о его полной и безоговорочной реабилитации. Без этого указа он и пары шагов не сможет сделать по территории двуликих. Закон есть закон. Любой был обязан вернуть изгнанника либо в тюрьму, либо вывезти за пределы земель, занимаемых кланами оборотней. Элройд и с сопровождением согласился только из необходимости. Такой конвой не вызовет вопросов и ненужных сейчас ему остановок.

И вот, наконец, знакомый поворот и спуск. Коня он оставил своим спутникам. В дальнейшем сопровождении нужды не было. Да и завеса их не пропустит. Вот пропустит ли его? Или убьет, как других, попытавшихся нарушить договор? Это теперь уже было не важно. Важно, что он смог вернуться к той, которая стала смыслом его жизни.

Оборот не занял много времени. Теперь только вперед.

Огромный черный волк влетел на поляну, словно за ним снова гнался шатхов дракон из далеких детских снов. Моментально погасил скорость. Когда и как проскочил завесу, даже заметить не успел. Вернее, о ней и не вспомнил.

Те же деревья. Разве что избушка показалась чуть присевшей относительно буйно разросшейся травы. Первоначальный порядок на поляне нарушал едва заметный след погребального костра. Такие плеши обычно зарастают не один год. Но здесь, в Долине, были свои законы.

Судя по отсутствию костей и брошенного здесь же оружия, этот костер был разведен именно для них. Элройд и раньше допускал, что некто приходил, чтобы убрать останки наемников. Что этот некто даже нашел и отправил Стигмару то письмо. Все это теперь не имело для него значения. Единственно, чего хотел, чтобы это было не кострище от последнего пристанища его Рады. С ней он должен проститься сам. И собрать дрова и ветки. И принести тело. И приготовить ритуальные дары. И попросить богов сохранить их связь для встречи в следующей жизни.

Перед глазами снова всплыло голубое платье, залитое ее кровью. Его отрицающее реальность «нет» снова разбудило мирную музыку леса.

Вой утих сам собой, когда закончился воздух в легких,. Сейчас волк лежал на том самом месте, откуда унес свою печальную ношу. Унес прямо через заросли. По одному ему ведомой тропе.

Год. Его не было здесь год. Тогда он шагал, не видя тропы и не чувствуя ног под собой. Этот путь ему нужно было так же проделать снова. И снова в облике человека. Волка не пропустит сквозь завесу вокруг города. Эта мысль возникла в голове спонтанно, но заставила поверить, что так и будет.

Каждый шаг возвращал ему воспоминания тех минут. Здесь у ворот он тоже засомневался. И снова сделал шаг. И снова не почувствовал завесы. Означало ли это, что она попросту пропала?

Двери в Храм все так же распахнуты. Вот только алтарь пуст. И подойти к нему не получится. Едва мерцающее силовое поле прочнее каменной стены удержало распластанное по зыбкой поверхности тело.

Но Элройд не успел сползти по завесе в попытке упасть на колени, моля Великую вернуть его Раду, в полном отчаянии от вида пустующего камня. Получеловек-полузмей спокойно миновал прочную преграду с противоположной стороны. А на его руках… без движения висела девушка в нежно голубом платье.

Оборотень застыл скорее от неожиданности, чем по какой-то другой причине. Наг?! Откуда он тут? Что он делает? Странный ритуал. Не то танец, не то молитва. И все без звука. Не слышно даже шуршания змеиного тела по каменному полу.

Раздавшийся детский крик был таким громким в звенящей тишине, что на миг оглушил едва не упавшего от потери опоры оборотня.

Теперь он отчетливо видел то, что мешала увидеть завеса. Он не ошибся. На алтаре действительно лежала Рада. Его Рада. Все такой же безвольной куклой. Но ее грудь мерно вдымалась от дыхания. Живая. А на руках нага кричал новорожденный. С арифметикой у Элройда было все в порядке. Да и помнил он, что старания черного были напрасными. И уже был готов сделать шаг назад.

— Стоять! Подойди и прими сына. — Богиня? Или? Голос все-таки мужской, но… Этому голосу нельзя было не подчиниться. — Возьми своего сына, Элройд. Я помогу его матери. Потом нам нужно будет поговорить. Ты меня выслушаешь, внимательно, прежде чем бросаться обвинениями и решать самолично за всех.

Элройд осторожно взял пищащий сверток. Когда наг успел завернуть младенца? Теперь в его руках малыш казался еще меньше, чем Рой видел его издали. Плач вдруг прекратился, и глазенки внимательно уставились на отца. И только тогда потерявшийся от неожиданности всего происходящего сильный альфа заметил тонкую нить магической пуповины, связывающей его с сыном. Его, Элройда, сыном. На появление которого у него не осталось ни права, ни надежды. Это было его прощением, отпущением его вины. Перед Мирой и тем нерожденным малышом, чья жизнь прервалась раньше, чем успела начаться. Перед Радой, отдавшей за него жизнь. И чудом воскресшей.

Малыш тем временем улыбнулся самой замечательной в мире улыбкой — первой улыбкой твоего первого ребенка. Улыбкой, способной выбить слезу умиления из глаз самого завзятого циника. Элройд не был исключением. Его взгляд затуманился, и личико ребенка расплылось за пеленой слез, набежавших откуда-то из бездонного колодца души. Когда он снова смог видеть четко, малыш уже спал, пригревшись в ладонях отца, и сладко причмокивал губами.

— Идем. — Голос мужчины, принимавшего роды у его истинной, вырвал оборотня из нирваны неожиданно свалившегося на него счастья и окунул мордой в действительность. Его жена обессилено прижимается к груди этого незнакомца, уже шагающего в сторону двери. — Их нужно перенести в комнаты. Роды начались спонтанно. Ребенок лежал не правильно. Мог не родиться.