Нечаянный тамплиер

Глава 18

У входа в кузницу Мансур сделал вид, что рассматривает новенькую булаву на длинной ручке, прислоненную к деревянной опоре крыши. Но, Родимцеву было понятно, что парень готов в любой момент схватить оружие, если начнется стычка. Бертран стоял перед Гаспаром с обнаженным мечом. Кузнец, его отец и младший брат, судя по внешности паренька-подмастерья, придвинулись друг к другу, встав плечом к плечу. Бойцы Гаспара тоже перестали стоять толпой за своим вожаком, а распределились по обеим сторонам от командира.

Напряжение момента предлагало Родимцеву сделать серьезный выбор. Нужно было на что-то решаться. Григорий совсем не желал проливать кровь христиан. В то же время, терпеть оскорбления от госпитальеров и беспредел, чинимый этими братанами-крышевателями, он тоже не собирался. Но, вступить с ними в схватку означало если и не взять на душу грех убийства единоверцев, то уж точно нажить себе лютых и могущественных врагов в Леванте. К тому же, Родимцеву не хотелось противопоставлять себя законам королевства, которые запрещали кровопролитие между христианами. Но, законы законами, а жизнь жизнью. Госпитальеры вынули из ножен мечи. И этого было достаточно, чтобы он решился. Грегор Рокбюрн тоже вытащил меч и встал рядом с Бертраном.

— Эй, вы, больничники, решили напасть вшестером на двоих? Я, вообще-то, разговаривал только с одним из вас, — проговорил Бертран Гаспару и его людям.

— Мы вас поддержим всей семьей, — сказал отец кузнеца Бертрану.

— Я есть оруженосец, — произнес Мансур с сарацинским акцентом, решительно взяв булаву и встав рядом с Григорием.

Силы сторон более или менее уравнялись. Гаспар на такое, видимо, не рассчитывал.

— Отойдите от этих двоих, кому жизнь дорога! — крикнул главный госпитальер. И добавил:

— У нас с тамплиерами и их друзьями старые счеты. А все остальные пусть убираются и не вмешиваются в драку.

Но, никто не тронулся с места. Тогда Гаспар сделал своим какой-то знак, и воины госпиталя яростно двинулись на противников с обнаженными клинками. Щитов у них не имелось, но на всех, кроме командира, красовались шлемы-таблетки с тульями цилиндрической формы, со слегка конусовидными куполами и с наносниками, украшенные орденскими мальтийскими крестами. Гаспар же носил шлем, похожий на потхельм, но с откидывающейся вверх маской забрала. Все шестеро были облачены в кольчужные хаубреки с капюшонами, надетыми под шлемы.

Едва Гаспар попробовал атаковать, как Бертран сразу нанес ему мощный удар, который госпитальер едва сумел парировать своим мечом. Рыцарь с берегов Луары был относительно трезв. Рана на его ноге, после исцеления монахом, хорошо заживала, и дрался он, похоже, в полную силу. Родимцев тоже орудовал мечом, уверенно отбивая атаки сразу двух госпитальеров, наседающих на него. Страха он не чувствовал, действуя в схватке вполне умело. Левой рукой он помогал себе кинжалом, прочное лезвие которого вполне могло блокировать вражеское оружие, хотя недостаточная длина клинка и не позволяла наносить им ответные удары. Защищаясь, Григорий не забывал наблюдать и за ситуацией вокруг себя.

Бертран сражался, как разъяренный лев, быстро перемещаясь и проводя стремительные атаки. Но, и его противник Гаспар показывал себя опытным мечником, не пропуская удары рыцаря из Луарка и атакуя при случае. Эти двое оба производили впечатление настоящих мастеров меча. Их клинки мелькали в воздухе со свистом и соударялись со звоном стали просто стремительно. Так, словно бы поединок шел не на тяжелых клинках, а, например, на шпагах. И Григорий порадовался, что Гаспара взял на себя Бертран. Справа от Гриши против еще одного госпитальера булавой отбивался Мансур. А дальше слева, за Бертраном, семейство кузнецов противостояло еще двум братьям госпиталя. Причем, как выяснилось, однорукий ветеран-инвалид прекрасно владел мечом и левой рукой.

Родимцев знал, что никакого классического фехтования еще не было, оно только зарождалось где-то в Европе. Только в XVI веке в Италии впервые определили основные приемы, классифицировали принципы нападения и защиты. А в XIII веке бой на полутракилограммовых романских или капетингских, как их еще называли, мечах с почти метровыми клинками шел просто и жестоко. Бойцы друг другу наносили сильные рубящие удары, стараясь попасть по шлему, по шее, по руке противника, держащей меч, или подрубить ноги. При случае, могли нанести и колющий удар, например, между доспешных пластин. Но, никакого киношного танца с клинками, никаких лишних позиций и разворотов не применялось. Каждое движение оставалось выверенным и четким. Спиной к противнику тут никто не поворачивался. Все дерущиеся имели железные нервы и сражались лицом к лицу.

Противостояние с равным мастером меча выводило Гаспара из себя. Он никак не мог справиться с рыцарем из Франции. В конце концов ярость обуяла госпитальера. И он сделал ошибку, ринувшись в стремительную атаку, которую Бертран удачно парировал, отбив вражеский клинок сильной частью своего меча в сторону. После чего нанес, в свою очередь, молниеносный удар в шлем противника.

Если бы шлем Гаспара не был таким прочным, то сам он, скорее всего, сделался бы трупом. Но, поскольку довольно толстое забрало со смотровыми щелями он не забыл опустить перед схваткой, то удар Бертрана просто оглушил его, отправив в нокаут и разбив в кровь лоб. Главный госпитальер оказался повержен, а его братья-рыцари сразу начали отступать к своим лошадям, пятясь назад и выходя из боя.

— Эй, убирайтесь и не забудьте забрать свою падаль! — крикнул Бертран, опуская меч и давая тем самым понять, что поединок закончен. Добивать госпитальера он не собирался. Грегор, а за ним и остальные тоже прекратили схватку.

Поняв, что им уже никто не угрожает, товарищи Гаспара, которым эта драка тоже изрядно надоела, потирая побитые бока, подхватили своего командира подмышки, сняли с него шлем, подняли и потащили к лошадям. Там они плеснули ему в лицо водой из бурдюка, отчего Гаспар пришел в себя и даже кое-как забрался в седло. Ни слова больше не бросив в сторону кузницы, братья госпиталя быстро уехали. Провожая их взглядом, седой ветеран, зажимая небольшую рану на левом бедре единственной рукой, произнес:

— Что же это делается, люди добрые? Господни солдаты совсем обнаглели. Мало того, что деньги берут за охрану, так еще сами же и нападают.

— Это не солдаты Господа, а отродья дьявола, носящие их личину. Они давно перестали нести Свет Небесный и выбрали для себя служение сатане. В их сердцах я вижу только тьму, — сказал монах, который уже стоял чуть позади, по-прежнему держа за руку Адельгейду.

— К счастью, все обошлось. Могло быть гораздо хуже. Бой христиан между собой идет на пользу только врагам, — проговорил Грегор, пряча в ножны меч и кинжал.

Его новый шлем хорошо показал себя в стычке. Не болтался и не перекашивался. А единственный пропущенный удар, нанесенный по мощной тулье сверху-сбоку кончиком меча противника, Григорий даже почти не почувствовал. Кузнец в знак благодарности за то, что Мансур дрался на его стороне, подарил сарацину булаву. И теперь новоиспеченный оруженосец Грегора ехал на своей лошадке вооруженный и экипированный. Ведь его чешуйчатую броню из нашитых на кожаную основу металлических пластинок никто не отобрал, а шлем-шляпу ему Григорий выдал.

От кузницы они тронулись на юг, в стороны горы Кармель. И чем дальше они отъезжали от предместьев Акры, тем больше признаков войны и разрухи снова наблюдали. Когда они въезжали на очередной холм, вдали уже можно было рассмотреть голубую полоску моря. А впереди уже показалась и цель их путешествия — гора Кармель к которой они приближались с северо-востока.

Миновав вскоре еще один перекресток, они опять вступили в места, где крестьянские дома были покинуты, а наделы сожжены. Когда они подъезжали к очередной деревне, то почувствовали запах разложения. Адельгейда, которая опять ехала, сидя впереди Грегора, потому что местность снова выглядела неровной, закрыла рукой носик. Вдоль дороги лежали трупы, гниющие на жаре. Вороны, клюющие их, при приближении всадников вспорхнули и закружились над головой с карканьем. Дальше у дороги стояла виселица. И останки повешенных висели на ней, облепленные роем мух. Понять, за что с крестьянами так жестоко обошлись, не представлялось возможным. Но, Адельгейда уже давно не боялась покойников. Ведь она провела возле них много дней на той мельнице, где ее нашли тамплиеры.

Они миновали разоренную деревню, потом еще одну такую же, когда южный вечер начал быстро опускаться над Левантом. Солнце коснулось полоски моря на горизонте, и с той стороны подул слабенький ветерок.

— Нужно остановиться на ночь. До темноты нам не доехать до Кармеля. Это только кажется, что гора близко, а, на самом деле, она еще достаточно далеко от нас, — сказал монах, когда они остановились на очередной небольшой привал возле какого-то маленького ручья, попавшегося на пути.

— И что же вы предлагаете, брат Иннокентий? — полюбопытствовал Бертран.

— Я уже проезжал этой дорогой. И один человек здесь приютил меня на ночь, — поведал монах.

— И что за человек? — спросил рыцарь.

— Он христианин. Карлос зовут его. Из испанцев. Живет здесь в отдельном маноре. В прошлый раз он предоставил мне кров на ночь, еду и убежище, когда по этим окрестностям еще рыскали люди Бейбарса. К его дому ведет тропа вдоль этого ручья. Манор расположен в небольшом ущелье у истока. Дом Карлоса в стороне от дороги, потому, наверное, сарацины и не тронули его. А я узнал об этом месте еще от одного монаха, — сообщил францисканец.

— Ну, что ж, давайте поедем к этому Карлосу, а то темнеет уже, — предложил Грегор.

После того, как они проехали еще несколько разоренных деревень с вырезанным населением, Гриша опасался, что и манор этого испанца, о котором говорил монах, тоже мог быть уже опустошен и разрушен. Сарацины вполне могли набрести на его жилище и убить, как и многих других христиан в округе. Но, попытка не пытка. Не ночевать же посередине дороги?

Вскоре за зарослями олеандра они действительно увидели вход в узкое ущелье, расположенное между двух холмов и больше похожее на обыкновенный овраг. Но, дальше вверх по течению ручья их взорам предстал настоящий маленький каменный замок с двумя башенками над воротами, перегораживающими проезд. Ручей вытекал через трубу, сделанную из камней под стеной сооружения.

Монах подъехал на своем ослике к воротам и постучался. К удивлению, его узнали и открыли. Когда вся компания въехала внутрь, то оказалось, что каменной была только надвратная стена и башенки на ней. Остальные постройки, кроме хозяйского дома, расположенного в глубине обширного двора, оказались глинобитными. Внутри замка-манора имелись конюшня, небольшой загон для коров, овчарня с овцами, курятник с курами, свинарник с поросятами, навесы для сена, фруктовые деревья и несколько жилых построек, из которых самой большой был хозяйский дом.

Внутри оказалось довольно много людей. Они сидели даже в обнимку с живностью в загонах. Похоже, местные крестьяне из окрестных деревень нашли здесь убежище от врагов. Были тут и солдаты с копьями и крестами, нашитыми на сюрко. Высокий жилистый человек с мечом на поясе и в почти такой же железной шляпе, которую Григорий отдал Мансуру, наверное, начальник караула, который и впустил их во двор, пошел докладывать об их приезде хозяину. Они спешились, Грегор помог спуститься с седла Адельгейде и вместе с ней наблюдал, как одна смуглая женщина доила козу, а другая, похожая, задавала корм поросятам. Где-то в глубине просторного двора кричали дети и лаяли собаки.

Вскоре к ним вернулся начальник караула и сказал:

— Дон Карлос ожидает вас в доме. Проходите, мои люди позаботятся о ваших лошадях и об ослике.

Первый этаж дома выглядел высоким и не имел окон, а дверь в него оказалась окованной железом, больше напоминая крепостные ворота. Над ней с двух сторон нависали стрелковые балкончики-машикули. А высокие и узкие стрельчатые окна имелись только на втором этаже. Страж, вооруженный копьем, распахнул дверь, и они оказались в уютном патио, посередине которого имелся даже небольшой фонтан, у которого на настоящем стуле сидел Карлос, оказавшийся старым испанцем, таким же жилистым, сухощавым и смуглым, как и командир его караульщиков.

Хозяин манора был одет в черные кожаные штаны и в кожаный жилет, распахнутый на груди. Толстая золотая цепь с золотым крестом красовалась у него на шее. Несмотря на преклонный возраст, широкие плечи выдавали в нем воина, могучего в прошлом, а ныне просто старого и давно ушедшего на покой. Голова его не полысела, но казалась куском снега, налепленным на светлый шоколад его загорелого жесткого морщинистого лица с длинными седыми усами, нависающими своими концами над опущенными вниз углами рта. У ног его лежала большая собака-мастиф. Рядом чуть позади стоял, опираясь на полутроручный меч-бастард, какой-то рыцарь в кирасе, надетой поверх кольчуги, и в закрытом шлеме, похожий на телохранителя.

— Давно я вас, брат Иннокентий, не видел. Вижу, что мое гостеприимство вам пришлось по вкусу, раз привели и спутников. Кто это с вами? — спросил дон Карлос, вполне неплохо выговаривая слова на старофранцузском, хотя акцент и чувствовался.

Когда монах представил прибывших, хозяин манора проговорил:

— Я всегда рад приютить под своим кровом пилигримов. Тем более, мое почтение такой молодой баронессе. Но, никакого особенного угощения у меня нет. Мы бедно живем. На время нашествия Бейбарса я приютил у себя всех крестьян с их скотиной, сбежавших из соседних деревень в поисках убежища. Так что едоков у нас слишком много. И, слава Господу, сарацины пока не добрались до нас, но могут появиться в любой момент. Потому безопасность тоже гарантировать не могу. Если враги явятся, я приму бой, хоть и будет он, скорее всего, для меня последним. Но, женщин и детей я убивать не позволю. Буду защищать их до последнего.

— Ваших людей немного, мессир Карлос. Но, пока я здесь, вы можете рассчитывать на мой меч, — сказал Бертран.

— Тамплиеры в моем лице тоже на вашей стороне, — сказал Грегор.

Дон Карлос что-то проговорил на испанском своему телохранителю и тот куда-то отошел. Вместо него вскоре появились несколько женщин, которые проворно начали накрывать стол, расположенный в этом же патио по другую сторону от фонтана. Несмотря на то, что хозяин прибеднялся, угощение им выставили вполне приличное. На столе виднелся даже запеченный поросенок на огромном блюде и традиционный испанский хамон, а также оливки, сыр и фрукты. Был подан и большой местный круглый хлеб-лепешка, а также отличное белое вино.

Когда все расселись, монах благословил трапезу. И Григорий поинтересовался у хозяина, занявшего место во главе стола:

— Вы, наверное, поддерживаете отношения с монастырем кармелиток? Далеко ли от вас до обители?

— Полдня пути. Там еще и командорство ваших братьев-храмовников, а внизу, возле моря, рыбацкая деревня Кайфа, названная так по имени иудейского первосвященника Каифы. Там можно купить свежую рыбу. Иногда я посылаю за рыбой своих людей, но, сам я не общаюсь ни с кем. И уже очень давно не ездил в ту сторону. Я никому не служу, живу сам по себе, как свободный человек. Этот дом в ущелье я купил у одного старого франка, который решил навсегда покинуть Святую землю, чтобы отправиться умереть на родине. Я же, напротив, дал обет умереть на Святой земле. И вряд ли кто-нибудь сможет мне помешать в этом. Я не боюсь умирать. Всю жизнь я провел в боях с маврами в Кастилии. Меня ничто уже не способно испугать. Потому я и не сбежал, когда все сеньоры вокруг побежали от войск Бейбарса. Просто сижу и не высовываюсь. Враги пока прошли мимо. А то, что будет дальше, ведомо одному только Господу.