Нечаянный тамплиер

Глава 9

Григорий с Адельгейдой, выехав из замка, осторожно спустились вниз по узкой дороге, когда вдали затрубили. И то не были звуки рогов, в которые, обычно, трубили христианские рыцари. То звучали медные трубы, которыми для военных сигналов пользовались сарацины. Враги неумолимо приближались ко входу в долину. Но, рыцарь с девочкой успели проскочить водопой, где их лошади перешли неширокий и довольно мелкий ручей вброд, нашли тропу, подсказанную Рене Дюрфором, и углубились в кедровую поросль, покрывающую подножье горного отрога, спускающегося к руслу ручья. Таким образом, единственная дорога, ведущая в долину сквозь естественные «ворота», образованные с двух сторон от русла ручья отрогами гор, осталась в стороне.

Тропа, которую, следуя указаниям командира отряда тамплиеров, Григорий сразу же обнаружил, и по которой лошади уверенно шли друг за другом, постепенно поднималась по склону вверх, в сторону ближайшего перевала. Рене, как и обещал, начертил на обратной стороне куска пергамента, который предназначался в качестве письма приору монастыря кармелиток, импровизированную карту. Путь из замка Тарбурон к горе Кармель предстоял не такой уж и близкий. Сопоставив каракули Дюрфора с тем, как Родимцев помнил карту Израиля, а, интересуясь эпохой крестоносцев он, конечно, изучил эту карту довольно неплохо, хотя подробности помнил смутно, они находились где-то между Тверией на юго-востоке и Цфатом на севере, а до Кармеля отсюда по прямой было около полусотни километров.

Но, Гриша прекрасно понимал, что по прямой можно путешествовать лишь на летательном аппарате, которого пока нигде нет и не предвидится в ближайшие века. А на лошадях путь им предстоял небыстрый и нелегкий. На восток они двигаться не могли. Тверия, которая здесь называлась Тивериадой, была захвачена войсками Бейбарса, как и все берега одноименного большого озера, библейского Галилейского моря. Да и Цфат, который тут звался Сафет, постигла такая же участь. Открытым оставался только путь на запад по местности, разоренной врагами, но еще окончательно не захваченной, на которой должны были пока оставаться какие-то опорные пункты христиан. Впрочем, так считал Рене. Но и командир отряда тамплиеров едва ли обладал достоверной информацией. Потому что положение постоянно менялось. Одни враги уходили, но приходили другие.

Лошади медленно поднимались в гору. Когда они оказались выше нижних кедров, между верхушек деревьев открылся вид на дорогу, идущую с востока. По ней как раз двигалось вражеское войско. Их разделяло по прямой не более трех сотен метров кедровой поросли. И Григорий неплохо рассмотрел армию Халеда.

Христианам-крестоносцам в Леванте доводилось сражаться с разными вражескими армиями. С момента создания государства крестоносцев, благословенные библейские земли, за которые не прекращалась борьба, пытались взять под свой контроль бедуины, египтяне, турки, курды, персы и даже монголы Великой Орды, добравшиеся и до этих мест. Но, всех врагов христианской веры крестоносцы Леванта называли собирательным именем: «сарацины».

Хотя сам Бейбарс и придавал большое значение укреплению армии, постоянно тренируя своих бойцов на нильском острове Рода, но это не значило, что и другие вожди мусульман относились к организации военной службы в своих собственных отрядах столь же серьезно. Потому армия шейха Халеда выглядела достаточно разнородной. Вместе с тяжелыми профессиональными всадниками на лошадях виднелись и бедуинские всадники на верблюдах, за ними ехали легкие конные лучники, а сзади шла наемная негритянская пехота, набранная откуда-то из Африки. Основной ударной силой являлись боевые рабы, которых называли «мамелюки». Это были профессионалы, вооруженные и снаряженные для боя не хуже рыцарей из Европы. Сам султан Бейбарс происходил из этого сословия. Но в войске Халеда таких имелось не слишком много.

Горный отрог изгибался, а тропа поднималась все выше и выше, и вскоре Григорий и Адельгейда выехали на каменную площадку, откуда открывался вид между понижающихся отрогов на замок Тарбурон и склон перед ним. Отсюда хорошо просматривалось сражение, которое уже началось. Камни и арбалетные болты обрушились на головы врагов, когда те неосторожно приблизились к подножью предгорного холма, на котором стояла полуразрушенная крепость. В рядах неприятеля поднялась паника, чем тут же воспользовался отряд рыцарей, выскочивший из засады. Перед атакой им раздали большие щиты и копья, отчего удар тяжелой кавалерии опрокинул треть сарацинских всадников, а негритянская пехота, тащившаяся сзади, не успевала поддержать головной отряд, попавший в ловушку. Но, исход сражения не был предрешен, потому что по дороге подходила вторая часть войска шейха.

Убедившись, что их никто не преследует, Григорий спешился и, подойдя к девочке, осторожно снял ее с седла. Он попытался объяснить Адельгейде, что, если они будут ехать так медленно, то сарацины непременно догонят их. А потому ей необходимо переодеться и сесть на лошадь нормально, обхватив ее ногами. Только вот, незадача. Девочка не желала следовать его совету. Он уже и не знал, как ее убедить, когда малышка внезапно предложила, коверкая слова старофранцузского:

— Я хотеть ехать, как отец возить меня.

— А как это? — спросил Григорий.

Она потянулась ручками к седлу его коня и показала, что хочет, чтобы Родимцев держал ее впереди себя. Антоний, конечно, выглядел крепким конем, но Григорий жалел его и совсем не хотел, чтобы животное несло лишнюю ношу. Он решил для себя, что когда они достаточно отъедут от замка и сражения, разразившегося под его разрушенными стенами, то пойдут пешком для того, чтобы поберечь лошадей. Но, пока ему пришлось согласиться на условия девочки, которая оказалась очень настойчивой. Привязав уздечку второй лошади к своему седлу, Григорий посадил немецкую девочку перед собой, боком, в той же позе, в какой она сидела сама на лошади. Теперь Гриша крепко держал Адельгейду левой рукой, а правой управлял конем. И они поехали немного быстрее. Хорошо еще, что девочка была тощей, а рыцарское седло оказалось достаточно просторным.

Солнце уже стояло достаточно высоко в ясном небе и сильно припекало. Григорий и без того постоянно потел под гамбезоном, а, прижимая к себе Адельгейду, ему делалось совсем жарко и хотелось раздеться. Но, он отчетливо понимал, что раздеваться никак нельзя. Он вспомнил, как носил бронежилет и каску на такой же жаре еще в Афганистане. Там ему, как командиру взвода разведчиков, тоже приходилось таскаться пешком по жаркой местности и по горам, где техника пройти не могла. А имущество, оружие и боеприпасы он и его бойцы тащили на собственных спинах. Если удавалось раздобыть лошадь, то это считались тогда просто роскошью. Ее нагружали и вели за собой по горным тропам, но почти никогда не ехали верхом. Кольчуге, конечно, было далеко до бронежилета по прочности, но, тем не менее, она могла защитить от стрелы на излете, как и от не слишком сильных колюще-режущих ударов. Белый тамплиерский плащ прикрывал спину и круп коня от солнца. А шлем в виде железной шляпы оказался довольно удобным в дороге тем, что его поля создавали хоть какую-то тень, падающую на лицо.

Чтобы шлем не нагревался, Григорий повязал на него сверху белую тряпку, найденную в собственных седельных сумках. Он видел на каких-то старинных гравюрах, что рыцари применяли подобные «чехлы», обматывая шлемы какими-то накидками. Родимцев помнил, что именно от таких железных шляп, как у него, произошел знаменитый испанский шлем морион с гребнем. Правда, с четырнадцатого века подобные шлемы носили, в основном, пехотинцы. Его же боевая шляпа гребня не имела и походила, скорее, на немецкий айзенхут. Она неплохо защищала от ударов сверху, как он уже и сам убедился.

Чтобы солнце не напекло голову и девочке, Григорий кое-как уговорил ее накинуть капюшон от монашеской рясы. Еще он время от времени заставлял Адельгейду отхлебывать нагревшуюся воду из бурдюка, взятого с собой, чтобы она не получила тепловой удар. Потому что нельзя было допустить обезвоживание организма на такой жаре. Гриша знал, что в столь жарком климате взрослому человеку рекомендуется выпивать в сутки не менее пары литров жидкости, а ребенку — чуть поменьше.

По дороге Родимцев постоянно осматривался, опасаясь попасть в какую-нибудь засаду, опытным взглядом военного разведчика он замечал места, где врагам было бы удобно установить пулеметы, или даже арбалеты, чтобы простреливать тропу. Но, никаких пулеметов тут, к счастью, не имелось, мины тоже еще не изобрели, и им с Адельгейдой пока везло. Они успешно преодолели подъем по краю отрога, и к полудню впереди показался невысокий перевал. Там, судя по примитивной карте, кое-как нарисованной Дюрфором гусиным пером, находился постоялый двор. Едва завидев постройку, Григорий спешился и повел лошадей за собой. Снаружи людей не виднелось. Зато у тропы, которая в этом месте расширялась, лежал вниз лицом чей-то несвежий труп, раздутый и поклеванный воронами.

Адельгейда вздрогнула. Она вспомнила, что однажды уже проезжала здесь. Когда ее спас из лап сарацин, торгующих рабами, посол тевтонского ордена, пожилой рыцарь Вильгельм фон Гетцендорф. Посол проезжал со своей свитой в сторону той самой злосчастной долины, в которой жили люди ее народа. Гетцендорф просто выкупил девочку у работорговцев за золото. Она видела, как он отсчитывал несколько золотых монет бородатому караванщику, который был достаточно добр к ней, потому что не насиловал ее и не калечил, как других христианских девочек, угнанных в рабство. Скорее всего, он просто рассчитывал продать Адельгейду подороже, не каждый же день торговцу людьми попадается дочка барона.

Тевтонский посол старался договориться, чтобы сарацины оставили немецкое поселение в долине в покое, и дали возможность проживать немцам дальше на этом месте, просто выплачивая налоги не христианским правителям, а мусульманским. Но, что-то пошло не так. Сарацины разозлились и убили всех жителей, зарезав всех мужчин и некрасивых женщин, а красивых девушек и детей угнав в рабство. Самого посла, который защищал людей до последнего, распяли на кресте. Ей же чудом удалось вырваться, получив удар от охранника саблей по лицу.

Она потеряла сознание, а крови из ее раны на лице натекло очень много, и Адельгейду сочли мертвой. Она не знала, сколько пролежала там, но когда пришла в себя, то в маленькой долине остались одни трупы. Сарацины ушли, но она очень боялась, что они вернутся. Потому она спряталась в нору под мельницей и просидела там вместе с крысами, боясь высунуться наружу непонятно сколько времени. Пока, как ей казалось, не сошла с ума от боли и страха. Адельгейда даже плохо помнила момент, когда ее спасли тамплиеры. И она до сих пор не могла до конца прийти в себя. Ведь все эти ужасы и еще многие другие, которые произошли с ней до этого, стояли у девочки перед глазами.

Внутри маленького постоялого двора кто-то находился. Во всяком случае, там стояли четыре лошади, на попоне одной из которых Григорий разглядел крест. Потому он принял решение немного отдохнуть. Тем более, что подъем дался ему не слишком легко. Под гамбезоном все тело взмокло от пота, а стальная шляпа, несмотря на тряпку, намотанную сверху, так нагрелась, что грозила тепловым ударом. Да и поесть им не мешало бы. Хотя в седельные сумки, которые капеллан распорядился повесить на пегую лошадку, сержанты и положили что-то из еды, вроде арабских лепешек и вяленой конины, обедать всухомятку Григорию совсем не хотелось.

Отправляясь из замка Тарбурон, Григорий думал, что на дорогу ему выдадут какие-нибудь командировочные. Но, с деньгами для простых братьев все обстояло слишком скромно. Они должны были оправдывать название ордена бедных рыцарей, побираясь в пути. Ведь Господь все, что нужно, пошлет, а если не пошлет, значит, оно и не очень-то нужно. И никакие деньги им не выдавались. Существовало распоряжение магистра о том, что если после смерти у брата-рыцаря в вещах найдут деньги, то хоронить его станут за пределами кладбища, как самого нищего и безродного. Потому братья-рыцари были беднее даже сержантов, которым орден исправно выплачивал жалование.

Зато при поступлении в орден рыцарь дарил ему все свое имущество, отчего орденская верхушка богатела неимоверно. А еще по всей Европе постоянно в пользу ордена собирались немалые пожертвования, которые тоже никак не доходили до простых братьев. Хотя орден тамплиеров и считался самым богатым, орденское руководство обеспечивало своих рыцарей едой, кровом, конями, амуницией и вооружением, но только не деньгами. Все это напоминало Грише какую-то секту. «Впрочем, а что такое монашеский орден, как не узаконенная секта?» — подумал он.

У Грегора Рокбюрна имелись всего две серебряные монеты, тщательно припрятанные на дне седельной сумки под бельем. Григорий вынужденно вытащил их и сунул в маленький кармашек, нашитый на обратной стороне орденского сюрко. Спустив девочку на землю с седла, он привязал лошадей в тени под навесом у коновязи. Но, конюха нигде видно не было.

Когда они вошли на веранду трактира, расположенного на первом этаже каменного двухэтажного здания, там сидели четверо воинов. По виду двое были мирскими рыцарями, а двое других — их оруженосцами. Почему эти люди с крестами на одеждах пустились в опасное путешествие по землям, формально занятым неприятелем, а на самом деле пустым и разоренным, Григорию еще только предстояло выяснить. Но, он не видел врагов в этих людях. Во всяком случае, кресты на их одеждах говорили об этом. Потому, держа девочку за руку, он смело подошел к стойке полноватого немолодого трактирщика.

— Эй, тамплиер, чего ты здесь ищешь? — неучтиво окликнул Григория один из сидящих, который выглядел постарше остальных, здоровый седоватый мужик лет сорока.

— Еду ищу, — коротко бросил Грегор.

— Здесь милостыню не подают, — сообщил спутник седого, рыцарь лет тридцати пяти.

— Я и не прошу, — сказал Грегор.

Он вытащил один из серебряных кругляшей и положил перед трактирщиком.

— Уходили бы вы отсюда, мессир. Видите, мои гости сильно пьяны, — шепотом поведал хозяин заведения.

Наверное, следовало бы последовать его совету. Но, Адельгейда сказала с непосредственностью маленького ребенка, уловив носиком вкусный аромат свежего бульона:

— Суп. Я хотеть суп!

Трактирщик забрал монетку, налив им по большой глиняной миске бульона и выдав по кругляшу свежего хлеба. Никакой сдачи он не дал. Впрочем, упрекать торговца Григорий не мог, потому что совсем не ориентировался пока в здешних ценах. А ничего похожего на меню в заведении не наблюдалось. Адельгейда помочь ему тоже ничем не могла, ведь она росла в баронской семье на всем готовом, и сама ничего никогда не покупала. Чувствуя себя дурачком, которого можно легко обвести вокруг пальца, Родимцев отнес еду к пустующему столу на веранде, и они с Адельгейдой, усевшись на лавке, с удовольствием приступили к еде в прохладе тени навеса, хлебая бульон грубыми деревянными ложками.

В разгар трапезы снаружи послышался шум и конское ржание. Лица обоих рыцарей, сидящих напротив, сразу вытянулись и побледнели. Григорий обернулся и понял, почему. В постоялый двор въезжали сарацины. Шесть всадников. Должно быть, передовой дозор все того же Халеда, который все же отправили для проверки тропы, ведущей на перевал.

— Быстро прячься! — сказал Григорий Адельгейде.

Девочке два раза повторять не пришлось. Сарацин она уже и так боялась до дрожи. Проворно, словно маленькое животное, она приподняла подол своей рясы и юркнула в дальний угол трактира, спрятавшись где-то внутри помещения. Григорий поднялся с лавки и отошел в тень, затаившись за широкой деревянной опорой навеса. Он и сам не заметил, как одним быстрым движением выдернул меч из ножен. Похоже, боевые рефлексы Грегора Рокбюрна работали. И это немного обнадеживало, потому что сам Родимцев, конечно, никогда на мечах не дрался. Он знал, что умение вести такой бой приходило постепенно и требовало постоянных тренировок. Рыцари учились этому искусству с детства и владели мечом на уровне рефлексов. И потому, наверстать навыки владения длинным клинком он сам быстро не смог бы. Но, Рокбюрн, похоже, владел мечом достаточно хорошо.