Нечаянный тамплиер. Книга 2

Глава 11

Вечером снова состоялся военный совет в Тарбуроне. Послали и за командованием храмовников. Грегор Рокбюрн вместе со знаменосцем Симоном де Буланже выехали в сторону замка, когда солнце уже клонилось к закату. Едва они приблизились к крепости, как обратили внимание, что уже вовсю начались восстановительные работы. Пленные генуэзские саперы, умелые мастера, захваченные в бою вместе с катапультами, начали долбить в склоне холма перед фасадом замка ров, а камни, которые в ходе этих работ доставали, сразу же использовали для наращивания стен.

Барон Монфор, как всегда, восседал во главе стола. Как коннетабль королевства Иерусалимского он командовал армией, отвечал за мобилизацию рыцарей, пехотинцев и наемников, а также обладал властью вершить военный суд. Это была очень важная должность, фактически, министр обороны, второе лицо в государственной иерархии после наместника короля, которым был Генрих Антиохийский. Во время отсутствия Монфора, в Акре командовал его заместитель, маршал королевства Жоффруа де Сержин, храбрый и честный рыцарь, как говорили о нем. Так что Монфор сидел во главе стола военного совета и брал на себя роль главнокомандующего по праву своей должности.

Первая жена Филиппа Монфора Элеонора де Куртене, дочь императора Латинской империи, основанной после захвата крестоносцами Константинополя, умерла еще в 1229-м году, родив Монфору сына Филиппа-младшего и двух дочерей Элеонору и Жанну. Барон был женат и вторым браком на Марии Антиохийской, дочери князя Антиохии Раймона. У них родились четверо детей, двое мальчиков, Жан и Онфруа, и двое девочек, Эльвисиа и Алекс. Но, вторая жена Монфора тоже давно умерла, еще в 1257-м году, а дети выросли. Потому барона ничего не удерживало дома. За последние годы он сделался старым волком войны, одиноким и свирепым.

Граф Жан Ибелин Яффский, который сидел по правую руку Монфора, не занимал какой-либо должности при дворе Иерусалимского королевства в Акре. Да и был он известен больше, как юрист и политик, один из опекунов малолетнего короля Кипра, а не как доблестный рыцарь. Хотя и бездарным военачальником его тоже никто не мог назвать, потому что он тоже участвовал во многих сражениях, заканчивающихся для него удачно, хотя и не блистал какими-то запоминающимися рыцарскими подвигами. Просто Жан Ибелин был достаточно умен и прагматичен, чтобы не рисковать сверх меры.

Личная жизнь у графа сложилась не слишком счастливо. Жена, Мария Армянская, сестра царя Армении Хетума I, родила ему девять детей: четверых мальчиков и пятерых девочек. Но, отношения в семье сделались очень плохими, а фактически супруги разошлись и разъехались, когда Мария узнала о романе своего супруга с Плезанцей Антиохийской, матерью малолетнего короля Гуго II Лузиньяна. Взбешенная Мария написала жалобу на прелюбодеяния мужа римскому папе, забрала младших детей и уехала к своим родственникам в Армению, где заболела и умерла. Любовница Ибелина Плезанция тоже скончалась.

Оставшись одиноким, граф решил засесть за труды, начал писать пространный юридический трактат. Жан Ибелин хотел отразить в своей книге правовую структуру Иерусалимского королевства. В результате получился большой сборник ассизов, в котором рассматривались вопросы, как феодальной, так и церковной власти, а также работа Верховного совета сеньоров королевства. Граф написал бы еще, но его уединению и мирному занятию помешала война.

Тамплиеров на этот раз посадили рядом с Ибелином, а по левую руку Монфора теперь сидели госпитальеры. Целых три человека: капитан Арман де Бланшфор, брат Гаспар и незнакомый пожилой брат-рыцарь. Присутствовали также барон Амальрик де Бельмонт и еще несколько знатных рыцарей, имен которых Грегор Рокбюрн не знал. Один из госпитальеров, который не был знаком Григорию, докладывал:

— Лазутчики, которые есть у нашего братства в Тибериаде, сообщили, что возле города Бейбарс оставил отряд примерно в три тысячи воинов. После сегодняшнего боя между холмов у них осталось не больше тысячи всадников. Причем, больше половины кавалерии составляют наемники, легкие лучники. А костяк отряда состоит из боевых рабов султана — мамелюков. Их всего триста или четыреста. Все остальные — это пехотинцы с копьями и алебардами. Среди пехоты есть сотня перебежчиков, бывших христиан, вооруженных мечами. Они используются для прикрытия копейщиков.

— Есть ли сведения, кто командует ими? — поинтересовался Жан Ибелин.

— Да, мессир. После гибели наместника Бейбарса в Галилеи, единого командования нет. Есть только несколько командиров отрядов. Но, власть в Тибериаде у эмира Мусы Китаба. Это мамлюк, возвысившийся из близкого окружения Бейбарса.

— А что говорят ваши разведчики о наличии припасов в городских кладовых? У горожан будет, чем питаться, если мы перережем дороги? — спросил барон Монфор.

— Кладовые полны. К тому же, у них имеется озерный флот, который сможет снабжать город и сарацинское войско через озеро, — ответил госпитальер.

— А это значит, что осада Тибериады не приведет к успеху, — вставил граф Ибелин.

— Тогда нам остается только штурмовать, — сказал Монфор.

— Это большой риск. Город хорошо укреплен, — возразил граф.

— Без риска и крови не обойтись, понятное дело, — вставил свое слово командир госпитальеров.

— Сам город укреплен, но не укреплен сарацинский военный лагерь, разбитый возле его стен. Возможно, что стоит напасть сначала на них, — высказал свое мнение Симон де Буланже.

— Мы можем разгромить их лагерь, если даже и не возьмем сам город. Но, все это рискованно, — высказался граф.

— Риски на войне есть всегда, мессир. Хуже то, что не получится напасть внезапно. Думаю, что сарацины уже послали лодку через озеро, чтобы сообщить Бейбарсу о нашем присутствии тут, — сказал Монфор. Потом добавил:

— Я предлагаю рыцарскую атаку, чтобы смять их. Уничтожим сарацинский лагерь возле Тибериады, а потом соберем катапульты и начнем бить по стенам, после чего оставшиеся в городе сами запросят пощады. Возможно, что сдадут город, и нам не придется даже заставлять своих пехотинцев лезть на стены.

Григорий слушал и размышлял. Войско крестоносцев казалось ему недостаточно большим для осады или штурма города. Даже после победы в утреннем сражении и прибытия подкрепления в виде отряда госпитальеров, решающего преимущества над противником в численности живой силы достигнуто не было. А атакующей стороне оно просто необходимо, потому что потери атакующих, по правилам военной науки, всегда больше, чем у тех, кто обороняется на подготовленных и хорошо укрепленных позициях, которыми являются крепостные стены.

— А если им, например, предложить переговоры? Пусть сдадут город, а мы выпустим их беспрепятственно со всем имуществом? — предложил барон Амальрик де Бельмонт.

— Нет, это несерьезно. Они станут затягивать любые переговоры, дожидаясь, пока Бейбарс не подойдет на помощь, — возразил Монфор.

Барона без баронства поддержал Ибелин:

— Ну, почему же несерьезно? Можно сначала разгромить их лагерь, затем поставить катапульты и начать бить по стенам. И только потом предложить переговоры, угрожая разбить стены до основания. По-моему, это будет неплохим аргументом.

— Так вы, все-таки, не отрицаете возможность нашей атаки на город, Жан? — спросил Монфор графа.

Ибелин посмотрел на него немного высокомерным взглядом, как человек, осознающий свое интеллектуальное превосходство. Потом сказал:

— Не отрицаю, Филипп. При теперешнем положении, когда противник понес значительные потери в бою, а к нам сюда подошли госпитальеры, да и в Акре, как сообщил мне вернувшийся курьер, собраны немалые резервы, я считаю, что попробовать мы можем. Но, успех будет только в том случае, если мы не кинемся в предстоящее сражение необдуманно, а наоборот, если проявим мудрость и выдержку. Мы должны дать понять сарацинам, что пощадим всех, кто добровольно сложит оружие. Иначе сопротивление неприятеля окажется гораздо сильнее.

— Нет, мессир. Такое одобрить мы, братья госпиталя Святого Иоанна, никак не можем. Для нас биться с сарацинами означает быть к ним беспощадными, — вмешался Арман де Бланшфор и посмотрел на тамплиеров, как бы ища поддержки.

Но, знаменосец сказал:

— Граф Яффы говорит дело. Нужно проявлять благоразумие. Оно всем нам не помешает.

— И с каких это пор храмовники сделались такими осторожными? — подколол брат Гаспар.

Но, тамплиеры не стали на этот раз пререкаться. Они промолчали. Зато Монфор подвел итоги совещания:

— Итак, решено. На рассвете атакуем сарацинский лагерь возле города. Все к этому моменту должны приготовиться к бою. Разгромив их шатры, подойдем к городским стенам и поставим катапульты. А потом призовем их пойти на переговоры. Все согласны?

После того, как собравшиеся подтвердили согласие идти на Тибериаду, Монфор велел оруженосцам подавать ужин.

Спускаясь от Тарбурона на закате вместе со знаменосцем, когда солнце уже опустилось за перевал, но еще освещало небо, Григорий сверху осматривал лагерь Монфора, в котором присутствовала четкая структура линий, вдоль которых располагались палатки. Лагерь Монфора немного даже напоминал военные лагеря древних римлян. Во всяком случае, вокруг палаток соорудили частокол. За это время часть лагеря уже сняли и перенесли на новое место. К сторожевой башне, отбитой у врагов утром и расположенной гораздо ближе к Тибериаде. А дальше, у водопоя, располагался лагерь графа Ибелина. Не такой стройный и ладный, как у Монфора, и состоящий из трофейных сарацинских разноцветных шатров, сшитых из кусков разных тканей.

Когда они проезжали вдоль коновязей, к ним подошел рыцарь Бертран де Луарк. Вопреки своему обыкновению он, вроде бы, не был пьян. Француз поинтересовался, что там решили на военном совете. Но, ни Григорий, ни Симон не сказали ему точно, какие решения приняли, потому что к пьющему человеку особого доверия не было. Опасались, что он мог спьяну выдать военную тайну каким-нибудь вражеским лазутчикам.

Григорий ездил в Тарбурон на запасной лошади, потому что его конь Антоний сильно хромал после последнего боя, а рана его, полученная в предыдущем бою, разошлась и кровоточила. Потому Родимцев возле коня остановился и спешился. Он принес Антоше несколько сладких яблок, взятых со стола у Монфора. Мансур отправился на разведку, а потому за жеребцом командира ухаживал Жиль, оруженосец покойного Рене Дюрфора. Знаменосец вместе с Гришей осмотрел рану коня и сказал, что надо обратиться к капеллану, но не к Годфруа, а к Жирому де Шане, который, оказывается, умел очень хорошо лечить лошадей. Они нашли Жирома в лагере, и капеллан сразу пришел на помощь рыцарскому коню. Наложением рук на рану и молитвой он остановил кровь. А потом сам наложил повязку. Родимцев в очередной раз поразился, какой силой молитв обладают орденские капелланы. Глядя на исцеление своего коня, Григорий вспомнил, как второй капеллан, Годфруа, лечил маленькую немку Адельгейду и сказал об этом:

— Вы поистине творите чудеса молитвой, брат Жиром, большее чудо я видел только, когда брат Годфруа лечил одного маленького ребенка, пострадавшего от удара сарацинской сабли. Тогда из-под рук Годфруа даже исходило сияние.

— Брат Годфруа является одним из тех, кто посвящен в тайну Духовного Капитула, — поведал Жиром.

— А что, в нашем братстве, кроме обычного капитула, существует и какой-то еще? Я о таком даже не слышал, — удивился Родимцев.

— Много чего сокрытого существует внутри нашего братства Христа и Храма, — сказал старик, внимательно посмотрев на Грегора Рокбюрна. Потом спросил:

— Вот, например, ты знаешь легенду о Храме, Грегор? — спросил капеллан.

— Нет, никогда не слышал, — честно признался Григорий.

— А, между тем, эта легенда очень важна для понимания духовных основ нашего братства. И я расскажу тебе эту легенду. Великий и мудрый царь Соломон, решив построить Храм, собрал самых лучших мастеров и поручил руководить ими своему придворному архитектору Хираму Абифу, посланному к его двору дружественным царем Тира.

Хирам был архитектором и искусным литейщиком, знал он и многие другие ремесла. И потому назначил его царь Соломон Великим Мастером по праву. Он разделил всех строителей Храма на Учеников, на Подмастерьев, и на Мастеров. Для Учеников Хирам выдал отдельный пароль, секретное слово, которое обозначало их принадлежность и устанавливало дисциплину. Но, трое из Подмастерьев не захотели подчиняться Великому Мастеру. Они хотели заставить Хирама дать им пароль, чтобы называться Мастерами. Но они Мастерами не были, а потому Хирам не открыл им пароль, хотя они и угрожали Великому Мастеру.

Тогда они замыслили заговор. И в час, когда медный расплав должен был заливаться в формы для изготовления огромных храмовых колонн, они сделали так, что горячий металл, которого было очень много, полился мимо форм на толпу строителей. Это зрелище наблюдали сам Соломон и царица Савская, которые пришли, чтобы поздравить Хирама с успешной отливкой медных колонн для Храма. Однако, ничего не могли поделать. Хирам же, опозоренный, так и стоял посередине огненного потока.

И в этот момент Великий Мастер услышал голос с неба, зовущий его. И Господь сказал ему: «Не бойся. Ты не сгоришь. Сойди в пламя.» И Хирам ступил в расплав, и все увидели, как он утонул в нем. И дал Господь власть Хираму над стихией огня. Потому выбрался Великий Мастер из расплава невредимым, да еще и с чудесным молотком, которым тоже наградил его Господь, сказав, что с таким молотком, да еще и с властью над стихией огня, Хирам быстро закончит работу. И что дано ему построить Храм Духа Человеческого. Так и случилось. Уже на рассвете нового дня Великий Мастер завершил плавку.

И колонны для Храма были изготовлены и установлены. Все ликовали, а царица Савская так восхитилась, что влюбилась в Великого Мастера. Но царь Соломон заметил это и воспылал ревностью. Он велел трем Подмастерьям, которые ненавидели Хирама, убить его. Что они и сделали. Однако слово Мастера, которое было выгравировано на золотом треугольнике, которым Хирам пользовался для измерений, узнать убийцам не удалось, потому что Хирам успел выбросить мерный треугольник в глубокий колодец, а залезть туда злодеи не смогли. Их схватили и казнили по приказу царицы Савской, а головы из отнесли Соломону. Царица покарала убийц возлюбленного, но она не понимала, что сама и явилась причиной его гибели. Если бы она не полюбила Хирама, то был бы он жив. А потому и говорим мы: «Бойтесь женщин!»

Хирама же похоронили в пределах Храма со всеми почестями. Он уже сам не увидел свое творение, но с тех пор Великий Мастер Хирам стал почитаться покровителем всех мастеров. А сам Храм — это не только здание, а Храм Божий, который внутри и вокруг нас. Хирам был одним из Великих Учителей человечества, предшествующих приходу Сына Божьего Господа Нашего Иисуса Христа. И вот, когда основали наш орден, и правитель Иерусалимского королевства Балдуин II отдал первым девяти рыцарям юго-восточное крыло мечети Аль-Акса прямо над Соломоновыми конюшнями. Оттуда вглубь Храмовой горы шел подземный ход, который обнаружил Гуго де Пейн. Пройдя по нему, он вышел к древнему колодцу, на дне которого и нашел тот самый золотой треугольник. Таким образом, реликвия была обретена в подземельях под горой Мория, что в Иерусалиме. И обнаружилось, что на золотом треугольнике Хирама выбито слово «Бафомет», одно из имен Великого Архитектора Вселенной.