Нежность

67

Маркус шел над пропастью, чувствуя, как под ногами свистит ветер. Вернувшись в тот вечер домой, он по-прежнему не мог избавиться от тягостных образов, они осаждали его со всех сторон. Может, это все из-за Стриндберга? Честное слово, надо держаться подальше от соотечественников с их тоскливыми страхами. Красота момента, красота Натали — все это предстало перед ним как последний край, бесповоротный крах. Красота была здесь, перед ним, смотрела ему прямо в глаза, предвещая трагедию. Именно об этом снята «Смерть в Венеции» с ее главной фразой: «Кто увидел красоту воочью, тот уже отмечен знаком смерти».[13] Да, могло показаться, что Маркус красноречив. И даже что, сбежав, он поступил глупо. Но нужно прожить долгие годы в пустоте ничтожества, чтобы понять, как может напугать вдруг открывшаяся возможность.

Он ей не позвонил. Ей понравился в нем восточноевропейский налет; пускай удивляется, обнаружив, что он опять величественно застыл в своей Швеции. Больше в нем не будет ничего польского, ни капельки. Маркус решил замкнуться, больше не играть с женским огнем. Да, именно эти слова вертелись у него в голове. И первый вывод, который он из них сделал, гласил: он больше не будет смотреть ей в глаза.

На следующее утро, войдя в офис, Натали столкнулась с Хлоей. Надо сразу сказать: Хлоя тоже любила подстраивать случайные встречи. Она тоже, бывало, ходила взад-вперед по коридорам, только чтобы встретить свою начальницу.[14] И теперь, как самая настоящая консьержка, без всякой элегантности ежика,[15] она попыталась разжиться парочкой признаний:

— А, доброе утро, Натали! У вас все хорошо?

— Да, все нормально. Просто я немного устала.

— Из-за вашего вчерашнего спектакля? Поздно кончился?

— Да нет, не особо…

Хлоя почувствовала, что выпытать что-то еще будет сложно, но, на ее счастье, случилась вещь, сильно упростившая ситуацию. К ним приближался Маркус, и тоже явно в каком-то странном состоянии. Хлоя приостановила его:

— А, доброе утро, Маркус, у тебя все хорошо?

— Все нормально… а у тебя?

— Жить можно.

Он ответил, стараясь не смотреть на собеседниц. Впечатление было весьма странное: словно говоришь с человеком, который очень спешит. Странное, потому что Маркус, судя по всему, никуда не спешил.

— С тобой что? У тебя шея болит?

— Нет… нет… все в порядке… Ладно, мне надо идти.

Он удалился, оставив обеих женщин в полном недоумении. Хлоя тут же подумала: «Ему жутко неловко… они наверняка переспали… другого объяснения не вижу… иначе с чего бы ему ее игнорировать?» И широко улыбнулась Натали:

— Можно вас спросить? Вы ведь вчера ходили в театр с Маркусом, да?

— Это вас не касается.

— Прекрасно… Просто я думала, мы друг с другом делимся. Я вам все говорю.

— А мне нечего вам сказать. Ладно, пора приниматься за работу.

Натали ответила сухо и резко. Ей совсем не понравилось, что Хлоя позволяет себе вмешиваться в ее личную жизнь. В глазах коллеги ясно читалось возбуждение сплетницы. Хлоя смущенно пробормотала, что завтра собирается отмечать свой день рождения. Натали сделала неопределенный жест, означающий неопределенное «да». Но уже не была уверена, что пойдет.

Позже, у себя в кабинете, она снова думала о бестактности Хлои. Долгие месяцы Натали жила, постоянно слыша перешептывания за спиной. Тихие комментарии — как она держится, что делает, как отдает всю себя работе. Этот негласный, пусть и безусловно доброжелательный надзор она всегда ощущала как бремя. В то время ей хотелось, чтобы никто ее не замечал. Как ни парадоксально, постоянные изъявления участия усложняли ей задачу. Она с горечью вспоминала период, когда привлекала к себе всеобщее внимание. И теперь, думая о том, какое лицо было у Хлои, поняла, что должна быть скрытной, никогда, ни единым словом не упоминать роман с Маркусом. Но роман ли это? Со смертью Франсуа она утратила все ориентиры. У нее было чувство, что она снова девочка-подросток. Что все, что она знала о любви, уничтожено до основания. Ее сердце билось на руинах. Она не понимала, почему Маркус так себя ведет, что это еще за манера — на нее не смотреть. Просто цирк какой-то. Она думала: он что, спятил? Тихое помешательство, вполне вероятно. Она не думала: надо по-настоящему любить женщину, чтобы не хотеть ее больше видеть. Нет, этого она не думала. Она просто пришла в замешательство и там осталась.