Нелегкая поступь прогресса

Глава 13

В годы моего детства и юности, в нашей стране было принято любить Францию, восхищаться ею, ценить всё французское. Женщины мечтали о французских нарядах, о французском белье, о французском парфюме, и это понятно: французская лёгкая промышленность на три головы превосходила нашу. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что парфюмерии в дореволюционной России не производили вообще, а что касается тряпок, то всё что шилось более или менее приличное, продавалось под французскими брендами.

Впрочем, начальственные мужчины предпочитали английский и американский стиль.

Страшно популярны были французские певцы: безголосая, зато страшно экспрессивная Эдит Пиаф[13]. Блистали Шарль Азнавур, Мирей Матье, американец поющий по-французски Джо Дассен… Много их было, любимых.

Люди валом валили на французское кино, благо наш кинопрокат закупал только самое лучшее, высокохудожественное и качественное, что могла дать кинопромышленность Франции. Хотя случались и досадные промашки. Помню, как рыдала на плече подруги и ругалась матом интеллигентнейшая дама, наша соседка.

Я их разговор с немалым интересом слушал через открытую балконную дверь.

Она, бедная, купила лучшее в мире американское бельё, за немыслимые деньги достала французский парфюм (в этом месте был получасовой разбор, что куда мазалось, прыскалось, наносилось кисточкой), оделась так, что даже лучший эксперт не отличил бы её от парижанки… И всё сорвалось из-за проклятого французского кино! Дама повела любовника на французский фильм, но в том фильме не было ни Ришара, ни Бельмондо, ни Алена Делона. Даже безнадёжно постаревшего, но ужасно, просто ужасно симпатичного Жана Маре не было. А была бездарная, занудная, пошлая, вздорная и скверная киноподелка. Хуже всего было то, что дама рассчитывала после фильма уговорить любовника бросить его старую и мерзкую мымру, после чего как можно скорее сочетаться с ней, воздушной и прекрасной, узами брака.

Кстати, кольца (французского производства!) уже были приготовлены.

Увы, и ахЪ!!! Любовник во время фильма её ни разу не поцеловал, настолько увлёкся непонятным содержанием. А посмотрев мерзкий кинишко, прямо у выхода из кинотеатра сказал уже бывшей возлюбленной, что осознал своё неправильное поведение, в голове у него прояснилось, и он возвращается к любимой супруге. И ушел, сволочь такая!!!

В общем, все, что исходило из Франции, было прекрасно и вдохновляюще, хотя и не без накладок. Вот только из Франции пережившей несколько революций и контрреволюций, и две мировые войны.

Наш путь по просторам Французского королевства не был омрачён никакими происшествиями, хотя, как говорят, на дорогах пошаливали разбойники. Но нас никто не беспокоил, уж больно внушительным была колонна: десять легковых авто представительского класса, двадцать авто для зажиточных буржуа, десять автобусов и полсотни грузовиков. Колонна из сотни тракторов с прицепами, гружеными сельскохозяйственными машинами, двигалась значительно медленнее, и потому двигалась отдельно. Обе колонны охраняли солдаты гренадерского полка Павловской дивизии, что были приданы мне в качестве охраны.

Все эти машины мы собирались продать в Англии, а заодно организовать там дилерскую сеть по продаже и обслуживанию автотракторной техники, но коли нас встретили столь нелюбезно, то…

Нет, я не оставлю этот рынок без пригляда: моей стране очень нужны деньги и технологии. Другой вопрос, что осваивать Британию буду не я, а мои подчинённые. Хм… Надо будет пустить слушок, что я по глупости ударился в обидки, а какой-нибудь Джон Смит перехватил уже налаженное дело, и получает немыслимые прибыли. Англичане известные нацисты, непременно купятся на такой дешевый развод, и бросятся покупать у формального подданного Англии машины, сделанные назаводах, формально принадлежащих другим английским подданным.

По Франции я решил ехать на легковой машине: захотелось хотя бы относительного уединения, а заодно и пообщаться с Лизой без свидетелей. Ну и, заодно, восстановить навыки вождения автомобиля. В той жизни у меня не было собственной машины, но как будущего офицера, меня, тогда курсанта военного училища, обучали водить любую технику. По дороге Лиза рассказала мне много интересного о том, что случилось во время моего отсутствия. А я рассказал об увиденном во время войны без купюр, связанных с присутствием посторонних.

Потом потянулись бесконечные поля и сады. И деревни. Нищие деревни в необыкновенно богатом краю.

Вижу, как пригорюнилась Елизавета, глядящая за окно. Свободной рукой приобнимаю её за плечики, тихонько спрашиваю:

— Что тебя огорчило, моя родная?

— Знаешь, мой дорогой, жить с тобой большое счастье, но… — Лиза примолкла, подбирая слова.

Я не тороплю, чувствую, что сейчас будет сказано нечто важное. Наконец слово найдено, и Лиза решительно продолжает:

— Прекрасный мир, в который ты меня ввёл, содержит очень много боли.

Я молчу, хотя и безмерно удивлён.

— До встречи с тобой я не обращала внимания на подлые сословия, всех этих крестьян, мастеровых, мещан и нижний слой дворянства, чей быт мало отличается от крестьянского и мещанского. Для меня они были кем-то вроде одушевлённых животных, живущих в отдалении, никак не пересекающихся с моим привычным кругом.

Лиза снова задумалась, тонкими своими пальчиками потерла виски.

— А ты просто и ненавязчиво показал, что эти существа вовсе не животные, а полноценные люди. Россия вообще странная страна — в ней рядом с самым беспросветным рабством имеется, да, для очень немногих, но тем не менее реальная возможность вырасти из рабского состояния, которое, по счастью ликвидировано, в офицеры, а отслужив, сделать карьер на гражданском поприще. Примером тому твои «апостолы», из простых солдат ставшие офицерами. Твой Григорий Оспищев теперь капитан, командующий гвардией австрийского короля. Ойген Второй Габсбург мой дальний родственник, а потому он вступил со мною в переписку, сообщает разные подробности своего царствования. Капитан Оспищев пожалован бароном. Однако, я ушла далеко в сторону от того, о чём хотела сказать.

Лиза снова повернулась к окну, за которым неторопливо проплывала французская деревня, во всей её неприглядной красе: фахверковые дома, из деревяшек и навоза. Да, фахверк двадцать первого века это совсем не то, чем он был изначально. А изначальный фахверк мы видим воочию: щелястые стены, подслеповатые окна, заделанные чёрт-те чем, вплоть до донышек битых бутылок. Измождённые взрослые, рахитичные дети, тощий скот, и грязь, грязь, грязь. Совсем рядом с дорогой стоит семья, что намеревается пересечь дорогу, да тут мы мешаем. Впрочем, для французских крестьян это первоклассное развлечение. Правда, глава семьи, тощий, невероятно мосластый мужик, смотрит тусклыми глазами без заметного интереса, а вот его жена, старуха лет чуть моложе тридцати лет, сверкает глазами из-подгрязной, даже на вид сальной чёлки, а по чёлке ползут две жирные вши. Дети их — девочка подросток и мальчик чуть младше, пожирают глазами невиданное зрелище, а увидев Лизу, воспылали невероятным восторгом, словно увидели ангела божьего.

— Я говорила вот о таких людях. Ты внушил мне, что мы должны улучшать жизнь простых людей, делать её чище, здоровее, сытнее. Эти люди должны получать образование, иметь доступ к лечению, иметь досуг. А что мы видим? Государство и сеньоры выдавливают из подданных и арендаторов буквально досуха. Посмотри, ведь эта семья одета для праздника, а выглядит как нищие на паперти. Юра, мне больно и стыдно смотреть на них.

— Лиза, родная моя! — обнимаю я жену — Мы не можем изменить весь мир, зато мы можем изменить родную страну. Согласись, рабство в России мы уничтожили, и твоя заслуга в этом великом деле, несомненно, имеется. Ты участвовала в разработке мотора для трактора, ты стояла у истоков железных дорог, ты настояла на строительстве заводов по выделке листов, пригодных как для устройства кровли, так и для обшивки стен. А три медицинских и два педагогических института, что содержатся на доходы с твоих предприятий? Правда, учебные заведения мы постепенно передадим на попечение государства.

— Почему же?

— Я считаю благотворительность злом. Дело в том, что большое количество людей будут ссылаться на наш опыт в части содержания всяких богоугодных заведений как на естественное состояние дел. Дескать, и они двигаются в том же направлении. Благотворительствуют, да. А коль они такие хорошие, то извольте награждать государственными наградами, давать послабления по налогам и прочее в том же духе.

— Они неправы?

— Почти все такие деятели — жулики. Скажем, некий Хлудов построил церковь, и получил за неё церковную награду. А на следующий день он вычел потраченные деньги из зарплаты своих рабочих.

— Какая низость!

— Скажем так: это игра в рамках дозволенного, чуть расширяя рамки.

Лиза кивнула в сторону окна, где стояла очередная толпа оборванцев, наряженных в лучшие свои лохмотья.

— Юрий, но ведь доводить людей до такого состояния просто подло!

— Не пройдёт и десяти лет, как французы свергнут короля и с увлечением начнут рубить головы нынешним хозяевам жизни. А те только и будут стонать: «Нас-то за что? Всё же было так прекрасно!»

— Ты знаешь наверное, что так будет?

— Скажем так: предвижу. Пройдёт лет десять, и во время очередного кризиса, а они бывают регулярно, вся махина французской монархии рухнет. Кризис будет лишь отправной точкой для изменений, необходимость которых накапливается давно. Они и сейчас копятся, и чем дольше будут копиться, тем мощнее будет взрыв.

— Мне кажется, что ты делаешь всё, чтобы в нашей стране не было такого взрыва. Я права?

— В какой-то мере. Я знаю, каким должно быть государственное и общественное устройство в нашей стране, и делаю так, чтобы мы шли в том направлении постепенно, без рывков и лишних жертв.

— Император в курсе твоих планов?

— Да, конечно. Мы с Павлом Петровичем многократно обсуждали будущее России. Кафедру экономики Петербургского университета возглавляет Адам Смит, лучший экономист современности, это я посоветовал пригласить старика. Сейчас он разрабатывает теорию государственного капитализма, из которой потом вырастет новое учение.

— Позволь, Юрий, но многие утверждают, что для строительства нового общества следует свергнуть монархию. Не пугают ли Павла такие разговоры?

— Ничуть. Монархия всего лишь форма государственного управления, одна из многих. В какой-то мере монархия даже благотворна — своей стабильностью, в то время как другие формы, например парламентская республика, очень быстро вырождаются в охлократию, во власть толпы.

Так мы ехали не торопясь, не поднимая скорость выше двадцати-тридцати километров в час, да больше и нельзя по грунтовым-то дорогам, кое-где отсыпанным щебнем.

Париж нас встретил проливным дождём и посланием французского короля. На заставе к моей машине, едущей головной в колонне, подбежал солдат в плащ-палатке, похожей на русскую, только синего цвета.

— Месье! — залопотал он, сунувшись в окно водителя, открытое для него — Где я могу увидеть графа Бульгакофф? Имею для него важное сообщение от графа да Пре!

— Я граф Булгаков. Где послание графа ле Пре?

— Граф сообщит лично, он ожидает вас в кордегардии. А послание, с вашего позволения от Его королевского величества.

А этот граф изрядный нахал! Сам под дождь лезть не желает, а заставляет меня лезть под дождь. Ладно, делать нечего, раз послание от короля, придётся его выслушать или прочитать письмо. Подаю солдату автоматический зонт:

— Держи, служивый! Нажми на кнопку, видишь её?

Солдат нажал на кнопку и чуть не уронил от неожиданности развернувшийся зонт. А Лиза сзади подала голос:

— Юра, я с тобой. — произнесла она по-русски — Мне любопытно посмотреть на беспардонного графа. Его явно послали пригласить нас на аудиенцию, а он изображает из себя великого вельможу.

Ладно, развернул второй зонт, который принял второй солдат:

— Служивые, идите к двери, я туда подъеду.

Остановился у самых дверей кордегардии, пассажирской дверью поближе к невысокому, в три ступеньки, крыльцу.

Молодой, младше меня, человек в богатом жюстокоре, весь покрытый золотой вышивкой, и даже на пряжках башмаков были какие-то стразы. Наверняка настоящие драгоценные камни, в эту эпоху если понтуются — то во весь разворот. Шпажонка, конечно же, хиленькая, декоративная. При том, что одежда из уходящей эпохи, причёска новая: аннинская. А вот лицо графа мне очень понравилось. Умное лицо. Внимательные карие глаза, жесткие складки в уголках рта выдают человека действия, человека умеющего командовать и вести за собой. Если не случится досадных случайностей, коими славится подлунный мир, постараюсь подружиться с графом. С таким человеком лучше дружить.

Молодой человек уверенно, коротко изящно поклонился, причём стало понятно, что кланяется он даме. Нет, всё-таки нахал, но обаятельный, чёрт возьми!

— Имею ли я счастье видеть графа и графиню Булгаковых? — спросил он, внимательно глядя мне в глаза. Примечательно, что фамилию он произнёс совершенно правильно.

— Да, это мы.

— Разрешите отрекомендоваться, я граф Жан-Поль де Пре.

Мы представились, и граф продолжил:

— Его королевское величество приглашает вас, граф Булгаков и графиня Булгакова для дружеской беседы. В качество жилья на время пребывания в Париже вам предлагается отель Матиньон, если вы не имеете на этот счёт каких-либо возражений.

Отель… Нас собираются запихать в гостиницу? Надеюсь, у этой гостиницы достаточное количество звёзд. — промелькнуло в моей голове, но секунду спустя сообразил: отелями во Франции часто называют дворцы. Значит, всё нормально: наш статус высок, престиж державы не пострадает. А то вон, с каким шумом пришлось уезжать из Лондона.

— Возражений нет, но есть уточнение: мы не потесним хозяев?

— Ни в коем случае! Хозяйка отеля Матиньон, принцесса Мария Катерина Бриньоле-Сале в отъезде, и по личной просьбе Его величества короля согласилась предоставить дворец вашим услугам. Граф, соблаговолите получить послание Его величества.

И граф протянул мне письмо. Сломав печать с королевской лилией, я пробежал глазами недлинную записку и передал Лизе.

В письме, собственно говоря, было сказано то, что устно сообщил посланник.

— Мы принимаем предложение Его величества. Граф, не согласитесь ли проводить нас до места проживания? Признаться, я впервые в Париже и незнаком с его топографией.

— С удовольствием. — отвесил изящный поклон граф.

Пока мы обменивались любезностями, ливень прекратился, и мы вышли из кордегардии. На этот раз я пересел из простенькой машины в роскошную, предназначавшуюся в подарок Первому лорду Адмиралтейства Англии. Ну, а раз машина лорду больше не понадобится, подарю её здешнему морскому министру или ещё кому, может и самому королю.

— Ваше сиятельство, — обратился я к посланнику короля — не перейти ли нам к общению без титулов, насколько это возможно просто?

— С удовольствием. — ответил граф — Можете называть меня просто Жан-Поль.

— Благодарю, Жан-Поль! Ко мне можно обращаться просто Юрий.

— О! Я знаю, что в России принято кроме имени упоминать имя отца. Не назовёте ли его?

— С удовольствием. Моё отчество Сергеевич, Полное имя Юрий Сергеевич. Но позвольте спросить, вам не трудно произносить русские слова?

— Нисколько. Дело в том, что я изучаю польский язык, а он весьма похож на русский язык.

Я сел за руль, надо же похвастаться новым для этого мира умением перед аборигеном. Граф сел рядом со мной, он будет указывать дорогу. Лиза села сзади, а в компанию ей подсели две её компаньонки.

— О! Юрий Сергеевич, вы владеете искусством управления новейшей машиной? — удивился граф.

— Это вовсе нетрудно, Жан-Поль, и если на то будет ваше желание, я обучу вас за несколько уроков. Моя дорогая супруга, Елизавета Алексеевна, обучилась водить все имеющиеся машины, и делает это легко и непринуждённо.

— Неужели? — удивился граф и повернулся к Лизе — Елизавета Алексеевна, не тяжело ли это вам?

— Легковые машины водить легко, а грузовики несколько тяжело, поскольку машины тяжёлые, мне не хватает физических сил. Но ничего, Юрий Сергеевич обещал создать гидравлический усилитель руля, и вождение станет доступно даже девушкам.

— Невероятно! — воскликнул граф — Но в нашем обществе имеет место мнение, что автомобиль, конечно же, полезен, но всё же он уступает по скорости хорошей лошади.

— Вот как? — взвилась Лиза — Жан-Поль, я предлагаю вам пари: соревнование между автомобилем и лошадью. Я сама поведу машину, и кроме меня в машине будет мой супруг, вы и ваш приятель или подруга. А на лошади только седок.

— Елизавета Алексеевна — вклинился я — вы запамятовали, что лошадь на длинной дистанции запалится, а мне жаль благородных животных.

— Хорошо! — взмахнула кулачком Лиза — Условия будут таковы: дистанция десять кругов на ипподроме, на каждый круг выходит свежая лошадь, а я катаюсь все десять. Моим закладом станет автомобиль, на котором я выйду на гонку. Согласны, Жан-Поль?

— Вы не оставили мне пути для достойного отступления, Елизавета Алексеевна! — засмеялся граф — Разумеется, я принимаю условия пари, и моим закладом в пари станет Око Небес, синий бриллиант, главное сокровище рода де Пре.

За разговором мы доехали до дворца, выделенного нам для проживания. Отель Матиньон оказался отнюдь не маленьким дворцом, посреди великолепного парка, окружённого решеткой изумительного литья. Двор дворца был настолько просторный, что вся наша техника разместилась на нём. Во дворе мы раскланялись с графом, и он отправился на доклад к королю, предварительно пообещав устроить все формальности и дела, связанные с ипподромом и приглашением зрителей.

А мы отправились осматривать временные владения. В дверях нас встретил мажордом, величественный как памятник Командору из пушкинского «Дон Хуана», и отвесил строго дозированный поклон.

— Ваши сиятельства, разрешите представиться, старший управляющий этого дворца, Андре Ширак. Для начала я хочу показать приготовленные для вас покои, а потом, если будет на то ваша воля, проведу экскурсию по помещениям дворца, они достойны того.

— Ведите нас, Андре. Я и графиня после дороги, и желаем приять душ или ванну, если они имеются во дворце.

— Разумеется, имеются. Санитарные удобства у нас наилучшей выделки, доставлены прямиком из русской столицы. Скажу в порядке информации: всё изготовлено по личному заказу принцессыМарии Катерины Бриньоле-Сале.

Сантехника действительно оказалась производства моей Охтинской фабрики, и все — от унитаза до умывальника украшено гербами принцессы, или кого там, я в геральдике не силён.

Да… Десять часов в дороге, сначала невероятно пыльной, а потом грязной, под проливным дождём, да за рулём, это неслабо. Проверил краны: есть и холодная и горячая вода. Открыл кран в ванну, и пока набиралась вода, стал раздеваться, роняя вещи прямо на пол. Ух, как я богатство люблю и уважаю! Можно не заботиться о вещах: прислуга всё приберёт, постирает, отгладит и повесит в шкаф. Ага! В шкафу, стоящем в спальне, имеются плечики, в том числе и пружинные, для брюк. Тут я добрался до трусов и бросил их на ковёр. Только я разделся, без скрипа открылась малоприметная дверь, а оттуда шагнул Лиза, закутанная в простыню.

— Это ты удачно заглянула, Лизонька! — поприветствовал я — Какими судьбами, моя девочка? Я думал, что ты уже лежишь в ванне.

— Я посмотрела на свою ванну, а она просторная, мы и вдвоём там разместимся. Вот я и подумала, а вдруг и у тебя так же просторно?

— Это ты правильно решила! — порадовался я, подхватил на руки Лизу и понёс драгоценную ношу в ванну: надо же девочку помыть, глядишь, и она мне поможет навести чистоту.

Надо отдать должное здешней прислуге: в тому времени, когда мы, наконец, выбрались из ванны, стол был уже накрыт, и стояли на столе не лёгкие салатики и не диетическая фигня, а нормальное мясо. Приготовленное просто бесподобно, с овощами и зеленью, как раз то, что нужно для восстановления сил после долгой и нелёгкой дороги, и нежданного, но очень логичного взрыва страсти.

Впрочем, энергия, полученная за ужином, тут же стала расходоваться снова: я подхватил свою ненаглядную, и понёс её на широченную кровать, застеленную голубым шёлковым бельём.

С утра, когда мы ещё нежились в постели, прибыл курьер от короля. Людовика Шестнадцатого с посланием, что аудиенция нам назначена на пять часов пополудни. Это хорошо! У нас есть время привести себя в порядок.

На приём я одел свой парадный генеральский мундир со всеми полученными орденами: от ордена Андрея Первозванного, полученного по результатам Австрийской войны, до Железного Креста, заслуженного ещё рекрутом, но полученного недавно. Лиза нарядилась в платье зелёного цвета, с голубыми и жёлтыми вставками. Драгоценности, надетые ею сегодня, были немногочисленны, но необычайно ценны как художественной ценностью, так древностью и собственно стоимость. Наград на груди Лизы немного: крест Святой Екатерины за создание двигателя внутреннего сгорания, орден святого Владимира за железную дорогу от Петербурга до Москвы и медаль за железную дорогу от Петербурга до Павловска.

И вот перед нами распахиваются двери Тронного зала в Лувре…