Нелегкая поступь прогресса

Глава 8

— Её величество ожидают своего государя в детской музыкальной комнате. Они изволят разучивать новую мелодию. — с приличествующим случаю поклоном сообщил камердинер.

— И как тебе новая мелодия? — полюбопытствовал император, откладывая документы.

— Весьма приятна. Мелодий несколько, и все они хороши, но именно эта особенно. Очень весёлая музыкальная шутка. Я уверен, что уже сегодня к вечеру весь Петербург будет разучивать её.

— Ого! Кто-то заказал тираж нот?

— Ея величество и заказала, всё было при мне. Я, изволите ли видеть, передал Наталье Алексеевне утреннюю корреспонденцию, и она, по сложившемуся обычаю, первым принялась читать письмо его сиятельства графа Булгакова. Внушительной толщины, доложу я вам, пакет. Первым долгом она освидетельствовала ноты, присланные с письмом, пришла в восторг, и повелела тут же скопировать. А копии немедленно нести в академическую типографию, для публикации. Я тут же всё и организовал.

— Ну что же, и я схожу, послушаю.

Павел Петрович из рабочего кабинета, по внутренним коридорам, перешел на половину императрицы, прошел в детскую музыкальную комнату и застал там приятное общество. Сама Наталья Алексеевна сидела за роялем, вокруг в креслах, на оттоманках расположились её придворные дамы. Здесь же находились сыновья Павла Петровича и их няни. Малыши играли с яркими игрушками, изготовленными из новомодного цветного пластика: погремушки, гирлянды куколок в виде петушков, обезьянок, собачек и прочей милой детскому сердцу живности. Следует отметить, что игрушки были вполне стандартными, точно такие же продавались в магазинах «Детский мир» и в отделах игрушек обычных лавок. Другой вопрос, что царские сыновья получали игрушки самыми первыми: им привозили и дарили игрушки ещё не принятые в серию. Вот старший из сыновей, Андрей Павлович, старательно крутил хвостик ярко-зелёной с пятнышками ящерицы, отпускал её, и ящерица пробегала с десяток шагов. Заливисто хохоча, малыш полз за ней следом по ковру, и снова принимался заводить игрушку. Его мама сидела у рояля и с листа подбирала мелодию «Чардаша». Для первого раза получалось совсем недурно, присутствующие увлечённо слушали и весело одобрительно улыбались.

Заметив в дверях императора, все встали.

— Присаживайтесь, друзья мои. — благожелательно улыбнулся Павел Петрович — Я заглянул послушать, что за ноты прислал наш друг.

— Юрий Сергеевич прислал несколько своих музыкальных произведений, а заодно решил представить нам творчество своего нового друга, сослуживца, Карла Востроносова. — Наталья Алексеевна подала Павлу руку для поцелуя и взглядом указала на ноты — Должна сказать, произведения молодого лекаря весьма талантливы, и в некотором будущем могут составить конкуренцию самому графу Булгакову, но он таковым развитием событий нисколько не смущается.

— Да, в этом весь Юрий Сергеевич. Он отважен, великодушен и смотрит далеко вперёд. Но наш Кондратий Никифорович упомянул некую музыкальную шутку, коя ему пришлась по душе. Не согласитесь ли исполнить её для меня?

— С огромным удовольствием, друг мой! А ещё лучше, берите слова, и мы составим дуэт. Песенка коротенькая, простенькая, но на мой вкус она необычайно мила.

Павел Петрович взял в руки текст и убедился в правоте супруги: текст был коротким, в меру легкомысленным и действительно, довольно милым.

Наталья Алексеевна отыграла вступление, и в нужный момент Павел запел:

— Чудесно! Очаровательно! — захлопали в ладоши слушатели.

— Действительно, прелестная музыкальная шутка. — сказал Павел Петрович — Под такую песенку хорошо отплясывать, хотя ритм танца мне кажется несколько простонародным.

— Отчего же, мой дорогой? — ласково улыбаясь, возразила Наталья Алексеевна — Помните, как мы шалили в Павловске, играя, что попало и, отплясывая как в голову взбредёт? А как князь Юсупов-младший показывал пляску уральских казаков? Как же было весело, непринуждённо! К тому же, вы сами отметили, что для многих народных плясок требуется недюжинная физическая подготовка.

— Да, я с удовольствием вспоминаю это беззаботное время! Но что вы хотите сказать этим примером?

— Очень простую вещь, мой друг: для дворцового бала сия песенка не годится, а для дружеской встречи она весьма подходяща.

— О, да! Всему своё время и место! А что ещё прислал наш друг?

— Извольте посмотреть. — и Наталья Алексеевна принялась перекладывать нотные записи — Юрий Сергеевич написал композицию в мадьярском духе, озаглавил её «Чардаш». Когда вы вошли, я как раз играла её.

— Да, я слышал и оценил. Кстати, как мне доносит агент в Будапеште, «Чардаш» стал чем-то вроде неофициального гимна Венгрии.

— Между тем, Юрий Сергеевич прислал ноты гимна, который он написал по заказу будущего венгерского короля.

— О! Вы уже освидетельствовали сие произведение?

— Да, мой друг, и нашла его превосходным. У Юрия Сергеевича получилась одна из тех вещей, что можно слушать и на торжественных мероприятиях и в частной обстановке. Впрочем, и здесь он не удержался от одной из своих шуток: рабочее название гимну дал испанское: «Orientales, la Patria o la Tumba»[10], что в переводе означает «Восточные, Отечество или могила». Текст гимна пишут несколько венгерских поэтов, потом голосованием определят лучший.

После обеда монаршая чета отправилась в рабочий кабинет. Павел Петрович помог супруге устроиться в кресле, а сам отошел к окну, задумчиво глядя на закат, сжигающий облака над Васильевским островом.

— Мой милый, ты так старательно изображаешь безмятежность, что я, право, начинаю нешуточно тревожиться. Скажи, наконец, с какой стороны нам ждать очередной угрозы?

— Какая же ты чуткая, Наталья, Алексеевна! Действительно, речь идёт об очередной угрозе, ты как всегда очень тонко прочувствовала витающие в воздухе флюиды опасности.

— Так о чём речь?

— Очередной, уже пятый комплот, на сей раз с целью убить не только нас с тобою, но и наших детей. Они желают на престол возвести всё того же графа Бобринского.

— Но детей… — потрясённо ахнула Наталья Алексеевна.

— Борьба за власть беспощадна. Заговор, судя по всему, вошел уже в заключительную фазу, теперь следует ожидать вооружённого нападения. Нынче меня уведомили, что в твоей свите имеются два их человека, две твои дамы свиты, а именно Горчакова и Отрешкова. Одна из них аккуратно снабжает подробнейшими сведениями своего любовника, секретаря шведского посольства, вторая передаёт все подробности своему мужу, а тот, через Английский клуб, своему куратору в английское посольство.

— Мне следует удалить указанных дам?

— Нет, не стоит. Более того, я прошу тебя ничем не выказывать свои подозрения и даже малейшую неприязнь. Во-первых, потому что такая мера насторожит заговорщиков, а во-вторых, потому что в наших свитах могут быть и, как говорит Юра, «спящие агенты».

— Я даже подозреваю кое-кого. Но ты прав, будем разыгрывать неосведомлённость. Но насколько ты доверяешь своим агентам?

— Один из таких людей, Сергей Савлуков, представитель старинного и весьма влиятельного рода, недавно вернулся из европейского путешествия, и был принят в Английский клоб. Вместе с ним приняли троих его соучеников и спутников по путешествию. Но! Ты ведь наслышана о нынешних сложностях при поступлении в это гнездовье снобов. Так вот: приятели Сергея фактически нищие — их состояния промотали ещё их родители, да они и сами немало растранжирили. Но несмотря ни на что их приняли и в тот же вечер позволили выиграть по полторы тысячи рублей.

— Отчего ты считаешь, что выигрыш подстроен?

— Сергей обратил внимание, что номера на купюрах его выигрыша, идут подряд, при том, что он играл с тремя партнёрами.

— Весомый аргумент. Счесть совпадением подобный расклад просто невозможно. Значит этот выигрыш своеобразная форма подкупа.

— И сам Сергей, и его дядя, и я посчитали точно так же. Через своего дядю Сергей предложил свои услуги в благом деле разоблачения заговорщиков. Более того: он изъявил желание поступить на службу в Тайную экспедицию.

— Муж мой, а не является ли эта комбинация попыткой подвода к нам нужного человека? Согласись, со временем Сергей Савлуков станет важным сотрудником Тайной экспедиции.

— Разумеется, полной гарантии дать не может никто, и уж тем более на много лет вперёд. И вернейшие порой со временем становятся на путь измены. Но пока я верю в Сергея Савлукова.

— Да, мой милый, человеческая натура чрезвычайно сложна и противоречива, что мы всегда должны учитывать как в повседневной жизни, так и глядя далеко вперёд. Но как ты собираешься противодействовать.

— Насколько стало известно, заговорщики собираются устроить нападение на Зимний дворец силами трёхсот бывших офицеров и унтеров гвардейских полков, отправленных в провинцию по причине неблагонадёжности. В числе нападающих будут также отставные чиновник и близкие клевреты фаворитов предыдущих царствований.

— Триста офицеров! Это внушительная сила!

— Да, моя милая, именно так. Более того: для воспрепятствования подходу помощи и для отвлечения внимания мятежники собираются устроить взрывы в казармах Преображенского полка, ныне занятые Первым Павловским полком.

Как всегда, когда дошло дело до конкретики в предстоящих опасных событиях, Наталья Алексеевна подобралась, взгляд обрёл жёсткость, а мысли — стройность. Перед Павлом стояла не нежная женщина, а жёсткий и сильный духом боец.

— Ну что же, мы принимаем бой! — хищно улыбнулась Наталья Алексеевна — Будем биться против рыжих островных псов, как волки стаи Акелы из сказки про Маугли.

— Да, мы принимаем бой!

Спустя четыре дня, несмотря на раннее утро, вокруг Зимнего дворца стали собираться крепкие мужчины возрастом от двадцати до пятидесяти лет. Все сосредоточенны, все одеты как для решительных действий: никаких лишних украшений, ничего, что бы стесняло движения. Все одеты в длиннополые шинели или плащи, под которыми внимательный наблюдатель отметил бы не менее пары пистолетов у каждого, а кроме того, большое разнообразие белого оружия: ножи, кинжалы, шпаги, сабли, тесаки и прочее колюще-рубящее добро. У нескольких мужчин, отличавшихся богатырским телосложением, под плащами имелись тяжёлые топоры: их задача ломать двери, за которыми могут скрываться слуги кровавого тирана. Правда, Павел ещё не совершил ни одного злодеяния, но ведь мог же? Имел возможность, но не воспользовался, и злодейские замыслы вполне мог лелеять, а если и не лелеял, то всё равно безумец, тиран и кровавый упырь. Следовательно, для пресечения кровавых деяний, пусть и потенциальных, проклятого деспота следует убить. Его жену тоже надлежит убить, хотя и менее изощрённым способом, а их детей также непременно поубивать, но каким-то гуманным образом. Ну… Рубануть саблей или ткнуть кинжалом: много ли надо малолетним потомкам кровавого злодея? Пусть и потенциального злодея, не совершившего ни одного злодеяния — ведь мог же? Значит, виноват.

Поодиночке, парами, группами по три-пять человек, заговорщики стягивались на Дворцовую площадь, Дворцовую набережную, Миллионную улицу, и каждый знал порядок своих действий. Заговорщики были разделены на несколько групп: одни были нацелены на нейтрализацию охраны. Другие должны были сдерживать войска или горожан, если они паче чаяния бросятся на помощь царю и его окружению. Отдельная группа должна была захватить секретариат со всеми текущими документами, ну а самые родовитые и знатные заговорщики взяли на себя миссию по пленению и убийству царя и его семьи.

Ждали сигнала: им должен был стать взрыв в галерее над Зимней канавкой, соединяющей Зимний дворец с казармами Преображенского полка. С одной стороны — этот взрыв будет виден всем, а с другой стороны через завалы не смогут прибраться верные псы Павла — солдаты и офицеры его полка. Ещё две десятиведерные бочки с порохом, под видом сушеных фруктов были доставлены в кладовую, через тонкую стенку, граничащую со спальными помещениями, где отдыхали солдаты. Мины такой мощи с избытком хватит чтобы уничтожить всех, кто находится в казарме не только на первом этаже, но и разрушив перекрытия, убьёт и покалечит тех, кто обитает на втором и даже на третьем этажах. Возникший пожар отвлечёт внимание оставшихся в живых хотя бы на пару часов, а дальше наличие или отсутствие этих солдат станет совершенно неважным: в России появится новый царь. Этих, неправильных солдат отправят куда подальше, а помещения после ремонта заполнят достойные, набранные по знатности, родословию, и, конечно же, согласно имущественному цензу. Неимущие путь служат в армейских полках, ибо нечего им делать в столице, и уж тем более в гвардии.

Взрыв в галерее над Зимней канавкой грянул в оговоренное заговорщиками время. Окна галереи, выходящие на Неву и Дворцовую площадь, вдруг вспухли огнём и дымом, брызнули стёклами и обломками дерева, да так, что обломки оконных рам улетели аж в Неву, далеко за гранит набережной. В окнах первого этажа казармы, со стороны Миллионной улицы тоже вылетели, и неширокую улицу заволокли клубы дыма и строительной пыли. Этот взрыв принёс первые жертвы мятежа: осколками стекла, обломками дерева и кирпичей накрыло группу из пяти заговорщиков, причём двоих наповал, ещё один дико смотрел на валяющуюся под ногами собственную кисть правой руки, отсечённую осколком, а ещё двое сползали по стене: их крепко контузило взрывной волной. И у них, и у безрукого из ушей текла кровь, а глаза наливались кровью — верный признак сотрясения мозга.

После взрыва, послужившего сигналом, пришли в движение две противоположные силы: заговорщики бросились на штурм Зимнего дворца, из Главного штаба, Адмиралтейства и штаба Гвардейского корпуса из зданий, окружающих дворец, выдвинулись отряды, чьей задачей оказалось блокирование мятежников. Одновременно перекрыли набережную и Дворцовый мост. Мышеловка захлопнулась.

Тройные цепи солдат, одетых по-боевому, в полевую форму, бронежилеты, поножи и наручи, вооруженных ружьями с примкнутыми штыками, двинулись, сжимая кольцо, внутри которого заметались заговорщики. Кое-кто, сбиваясь в группы, пытался пойти на прорыв, но солдаты не давали им приблизиться к оцеплению, стреляли, стараясь не попасть в голову, а только в корпус и в конечности. При попадании, пули не пробивали тело, а расплескивались красными пятнами — пули были из подкрашенного мягкого стеарина. Мягкого то мягкого, но выстрелянные даже ослабленным пороховым зарядом, они оставляли огромные кровоподтёки, а многим невезучим и вообще ломали рёбра или кости рук и ног. Точно такая же стрельба слышалась и со стороны Невы. Там тоже мятежников сгоняли в кучу. Кое-кто, правда, прыгал в реку, надеясь уйти вплавь, но от Адмиралтейства отчалили гребные шлюпки с вооружёнными моряками. Они-то и собирали из воды хитрецов.

Павел Петрович с Натальей Алексеевной наблюдали происходящее из окон своих покоев, впрочем, не приближаясь близко к стеклу: мятежникам терять нечего, они готовы стрелять в любого, кто похож на ненавистного им императора.

Детей всё-таки эвакуировали из дворца: всегда есть риск прорыва особо дерзкой группы злодеев по неожиданному маршруту. Рисковать ими не решились ни Павел, ни Наталья, хотя сами они решительно отказались отправиться в безопасное место. Да и где для них безопасное место? В любом месте может ждать клинок, яд или пуля. А может и хуже: может ждать пожизненное заточение в каземате, мало отличающемся от могилы.

Но вот Павел повернулся к офицеру охраны:

— Капитан, вон та группа в плащах, с надвинутыми шляпами, что сторонится остальных, и норовит найти место для прорыва. Видите?

— Так точно, Ваше величество, вижу. Задержать злодеев?

— Совершенно верно, задержать. Мне показалось, что в этой группе мелькнула образина молодого герцога Мальборо, личного посланника английского короля. Возьмите этих негодяев, и прошу вас не церемониться с ними, разве что не убейте и не раньте слишком тяжело, а всё остальное разрешаю. Всё равно потом публично повесим за организацию мятежа.

— Не станет ли казнь дипломата казусом белли[11]? — озаботилась Наталья Алексеевна.

— Ни в коем случае! — решительно покрутил головой Павел Петрович — Англичане тут же открестятся от неудачника, объявят его сумасшедшим или авантюристом, действующим в своих интересах. Это их обычная тактика на протяжении веков.

— Пусть будет так. — согласилась верная супруга.

Через занавеси окна они видели, как взвод павловских гренадер, вооруженных пистолетами и короткими резиновыми дубинками стремительно выдвинулся через боковой выход, через литые чугунные ворота покинул дворцовый парк, и двинулся к отмеченной Павлом группе. Дружный залп восковыми пулями, и половина сопровождающих английского посланника повалилась с воплями боли: кто-то хватался за ребра, а кто-то за руки и ноги. Второй и третий залпы, и все англичане, и их русские сообщники повалились. Гренадеры сноровисто скрутили их, заковали в новомодные наручники из прочной пластмассы, и поволокли во дворец.

В это время Павел кивнул Наталье:

— Посмотри, моя дорогая: вон наш Сергей Савлуков пошел на прорыв, на Мойке его ждёт гоночная гичка. Вместе с ним формальный руководитель мятежа, князь Трубецкой с прихлебателями.

— Понимаю, мой милый. Сергею даётся возможность и дальше действовать в интересах государства, не так ли?

— Совершенно верно. Нам надо выяснить оставшиеся связи, каналы поступления денег и инструкций… Много чего надо выяснить.

— Это не опасно для юноши?

— Не буду лукавить, моя милая: смертельно опасно. Но, во-первых, это нужно сделать, иначе прольются потоки крови, а во-вторых, Сергей сам вызвался взять на себя эту миссию. И, наконец, молодому человеку нужен практический опыт, а опыт даже одной операции, в его будущей деятельности, стоит многих лет теоретического обучения.

— Я буду молиться за юношу. — пообещала Наталья Алексеевна.

— Я тоже буду молиться и за Сергея, и за других воинов, защитников Родины. — поддержал жену Павел Петрович.

Павел был глубоко верующим человеком, и к таким вещам относился чрезвычайно серьёзно. Он действительно станет молиться за своих бойцов, и наверное эти молитвы помогут, ведь известно, что искренние молитвы за других действенны, и это доказано всей историей человечества.

Тем временем в комнату ввели мужчину в возрасте на вид чуть дольше сорока лет, весьма надменного вида. Оглядевшись, он увидел стоящую у окна августейшую чету, и изысканно поклонился им.

— Искренне приветствую вас, ваши императорские величества! — произнёс он, слегка пришепетывая. Ещё бы, с левой стороны на челюсти герцога расплывался многоцветный, стремительно чернеющий кровоподтёк.

— Не слишком уверен в искренность вашего приветствия. — хмыкнул Павел — Объяснитесь, герцог, что привело вас на площадь в столь поздний час, да ещё в такой прелюбопытной компании?

— Возможно, моё объяснение покажется невероятным вашему величеству, но я всего лишь прогуливался.

— Вот как? Герцог, в эту самую минуту, где-то в комнатах неподалёку от кордегардии ваших подельников уже раздели догола, приковали цепями к стенам, и знающие люди принялись задавать им очень неприятные вопросы. Я повторяю вопрос: что вы делали подле моего дворца в этот час?

Герцог смертельно побледнел, но продолжал стоять на своём:

— Я прогуливался, ваше императорское величество, и о намерениях окружающих меня русских дворян не имел ни малейшего представления.

— Вы упорствуете, герцог, надеетесь, что ваш статус лорда-камергера, а также тайного советника английского короля, и в некотором прошлом лорда-хранителя малой печати защитит вас? Напрасно, неверный посланник, напрасно. Вы же знаете, что в традициях островитян послать человека на трудное дело, в случае удачи щедро наградить, а в случае провала откреститься от него. Вы отыгранная карта, битая фишка и пожертвованная фигура. Я бьюсь об заклад, что ваш король, в ответ на мой запрос, поклянётся на библии и на распятии, что вас едва знает, что вы безумец и прохиндей, и вообще, он лишает вас не только титулов, но и дворянства.

Мальборо ещё сильнее побледнел и покачнулся. Было видно, что стрела Павла точно попала в цель. Но сильный мужчина ещё пытался противостоять неизбежному исходу:

— Мой король не откажется от меня. Он гарантирует мою неприкосновенность всей мощью английского флота.

— Даже если я предложу ему торговые скидки или концессию на разработку недр или леса? — жёстко усмехнулся Павел.

Бледность герцога перешла в болотную зелень. С трудом сглотнув, он прохрипел:

— Если я скажу всё, мне сохранят жизнь?

— Нет, герцог, вы можете заслужить себе только более или менее гуманную смерть. И учтите, что если будете уличены во лжи или умолчании, вы будете подвергнуты пыткам, причём не простым, а тем, что применяются на вашем острове.

Перед Павлом и Натальей стоял уже не спесивый аристократ, а сломанный мужлан.

— Уведите его, и обращайтесь соответственно его поведению. — распорядился Павел — Если будет лгать и изворачиваться, разрешаю любые действия для приведения к покорности и искренности. А если не станет лгать, что легко проверить, сверяя с показаниями иных мятежников, обращаться возможно мягко.

— Ты бы отдал приказ пытать этого человека? — неверяще спросила Наталья, когда дверь за незадачливым посланником и вдохновителем мятежа закрылась.

— Ну что ты, родная! — улыбнулся Павел — Я всего лишь застращал этого хиленького духом человека.

Что он при этом подумал, мы не скажем, а Наталье хватило и услышанного.