Непогрешимый предводитель

Глава 8

Он попал в центр уже после восьми часов.

Ночь опустилась на город, уже зажглись уличные фонари, начался великий исход домой служащих. Он проехал два лишних квартала, ища, где поставить машину, и кончил тем, что поставил её в платный гараж. Это его особенно не радовало, потому что он знал, что расходы на стоянку ему не оплатят, сколько бы квитанций он ни представлял в канцелярию. На улицах было уныло и холодно. Пешеходы спешили мимо, устремляясь к павильонам подземки и автобусным остановкам, пригнув головы от резкого ветра, прижимая к горлу поднятые воротники или засунув руки поглубже в карманы. Он взглянул на небо, и в душе пожелал, чтобы не было снега. Он не любил снег. Однажды Тедди уговорила его отправиться кататься на лыжах. На первом же спуске он чуть не сломал ногу и с тех пор зарёкся бегать на лыжах, старался избегать и снег, и холодную погоду, когда промерзаешь до костей и чувствуешь себя бесконечно несчастным. Он подумал о Мидж Макналли, лежащей в грязи и палых листьях в лесу, в задубеневшей от крови блузке. Подумал о Джонни Квинсе, с двумя пулевыми отверстиями в затылке, без ботинок, в одной рубашке и брюках. И о шести раздетых трупах, брошенных на дно траншеи с телефонными кабелями. Он быстро шёл к отелю.

«Фаррагут» был типичный гадюшник с клиентурой из проституток, наркоманов, толкачей и сутенёров. Если бы Карелла пожелал сделать десятка два арестов в отеле, для того чтобы оправдать свою поездку в центр, это не составило бы никакого труда. Однако это не было его участком и, разумеется, тут были свои полицейские, чтобы защищать своих граждан, следить за соблюдением требований общественной морали и продолжать бесконечную борьбу с наркоманией. Ах, да пусть у их матерей болит голова. Тем временем у него складывалось неблагоприятное мнение о Лизе Ноулз. Что может делать здесь порядочная девушка, спрашивал он себя, ещё не увидев её.

Но оказалось, что Лиза Ноулз не только вполне порядочная, но и очень приятная девушка. Просто у неё было очень мало денег, и она сняла комнату в отеле «Фаррагут» из-за того, что здесь было дешевле всего. Лиза была воплощением сияющего, цветущего, юного калифорнийского здоровья. По виду ей было девятнадцать лет. Она была босиком — и очень высокая, не меньше пяти футов девяти дюймов (175 сантиметров) с ярко-голубыми глазами, сверкающими на загорелом лице, светлыми волосами, вольно падающими до талии, длинными ногами в синих джинсах и твёрдыми грудками под узкой белой футболкой. Поздоровавшись с ним в дверях комнаты, она сразу попросила извинения за вертеп, в котором она остановилась, объяснив, что просто у нее очень туго с деньгами. Карелла вошёл вслед за ней в комнату, и она закрыла дверь за ним. В комнате была кровать, единственное кресло, торшер и комод, весь прожжённый сигаретами. Лиза села по-турецки на кровать. Карелла устроился в кресле.

— Я понял так, что вы хотите поговорить со мной, — сказал он.

— Да, — коротко ответила она, тряхнув светлыми волосами. Руки и ноги у неё были большие. Крупная девушка. Он легко представил её на пляже в Малибу, в бикини, скользящей на доске по волнам. Он представил — и сам был удивлён этим непрошеным видениям — её в постели. Он немедленно вернулся к делу.

— О чём? — спросил он.

— Об Эндрю Кингсли. Я получила письмо от него через четыре дня после его гибели. Он написал в прошлую субботу. Я бы отнесла его в калифорнийскую ментуру... прошу прощения, полицию, — она широко улыбнулась, — но только подумала, что они отмахнутся, потому что это не их территория. Верно?

— Ну, не знаю. Полиция в Лос-Анджелесе очень эффективно работает, — ответил Карелла, улыбнувшись в ответ. — Я уверен, что они бы связались с нами.

— А откуда вы знаете, что это Лос-Анджелес? Не Сан-Франциско, не Сан-Диего и не что-нибудь другое?

— Потому что сестра Кингсли сказала нам, что он что-то делал в Уотсе. Это Лос-Анджелес, — объяснил Карелла, пожав плечами.

— Здорово, здорово, — сказала Лиза, постучав себя пальцем по лбу. — В общем, я собрала денег и явилась сюда лично. Я не хотела рисковать — вдруг письмо потеряется. Я думаю, что оно поможет вам узнать, кто его убил. Потом мои родные сейчас в Майами, давно меня ждут, и я решила убить двух зайцев одним выстрелом. Конечно, если они мне пришлют деньги на самолёт. Боюсь давать им адрес этого клоповника, как бы они сюда не вызвали морскую пехоту. Но телеграфировать им не придётся, потому что у меня осталось тридцать центов. Ну, это преувеличение, но правда, я без гроша. Если мне не пришлют денег немедленно, мне придётся идти в проститутки, — она снова широко улыбнулась. Видение проститутки по имени Лиза Ноулз внезапно вплыло в грязную гадкую комнатушку. Лиза в одном поясе для чулок, белокурые волосы размётаны по подушке, пьяный матрос, измывающийся над ней.

— Сколько вам лет? — внезапно спросил Карелла.

— Двадцать два. А что? — спросила она.

— Просто интересно.

— Уже большая, — сказала она, — не беспокойтесь за меня, — и снова сияюще улыбнулась, а Карелле вдруг стало страшно не по себе и захотелось поскорее выбраться отсюда, очутиться дома и сказать жене: — Ну-ка, детка, догадайся, что сейчас было? Красавица блондинка двадцати двух лет флиртовала со мной, каково это тебе? Но только Лиза Ноулз не флиртовала. Или флиртовала? Ведь именно она заговорила о проституции («Зачем, доктор, вы мне показываете такие неприличные картинки?» — мысленно усмехнулся Карелла).

— Что? — спросила она.

— А?..

— Почему вы улыбаетесь?

— Подумал о смешном, — сказал он и снова стал вполне профессиональным. — Я бы хотел увидеть письмо.

— А, да, — ответила она, встала с кровати. Длинные ноги как циркуль мерят истертый линолеум, круглый ловкий задик обтянут синими джинсами. «Кончай», — сказал себе Карелла и, несмотря на это предупреждение, не отрывал глаз от неё, пока она рылась в кожаной сумочке на ремне, брошенной на комоде, и доставала длинный авиаконверт с красно-синей каймой. Она подошла к нему, остановилась прямо перед ним, чуть ли не касаясь его колен. Он взял письмо из её рук, поправил абажур, чтобы свет падал удобнее, вынул письмо из конверта и развернул его. Лиза переместилась за кресло, чтобы ей было удобнее читать из-за его плеча.

— Видите число? — спросила она. — Его убили в прошлое воскресенье, это верно? Письмо написано в субботу.

— Да, это верно, — сказал Карелла и начал читать письмо.

«Родная моя, золотая девочка, как живёшь?

Я пока всё ещё ночую у сестры, это немножко нудно, но я наконец нашёл нужных людей, и думаю, что скоро смогу начать то, ради чего приехал на восток».

— Он меня звал золотой девочкой, — сказала Лиза.

— М-м-м... — промычал Карелла.

— Потому что я блондинка.

— Вижу.

Он хотел ещё что-то сказать, но передумал и снова вернулся к чтению.

«Завтра вечером отправляюсь на переговоры с президентом уличной банды, которая называется «Маски смерти». Это группировка пуэрториканцев, и их вождь — парень по имени Эдуардо Портолес, с которым я познакомился через Джулио Кабрера. Ты его помнишь — тот самый, кто играл на пианино в Сансет Шрайн, на Стрипе. Он теперь здесь, по субботам и воскресеньям играет в одном месте в центре, в Квортере, еле наскребает себе на пропитание, но занимается, чем ему нравится, в конце концов, это самое главное. Я прав, Златовласка?»

— Он меня называл и Златовлаской, — сказала Лиза.

— Пари держу, потому что вы блондинка.

— Как вы догадались?

— Здорово, здорово, — и Карелла постучал пальцем себя по лбу.

«Во всяком случае Джулио познакомил меня с этим Портолесом, который живёт в том же районе, где Джулио вырос, и таким образом я получил представление об обстановке у них. Ситуация, мягко говоря, скверная. Собственно говоря, родная, она уже перезрела для того, чтобы твой покорный слуга, Эндрю Кингсли, мог вмешаться со своими попытками внести хоть какой-то мир, прежде чем все они перебьют друг друга. Лиза, эти банды непрестанно заняты одним — в сущности, полномасштабными военными действиями, и, если кто-нибудь не покажет им мирный путь решения их неладов, пострадает очень много невинных людей. Говорю это потому, что знаю, только две недели назад «случайно» скосили огнём в парке женщину, вышедшую прогуляться с ребёнком в коляске. Видишь ли, член банды «Алые мстители» открыл огонь по члену банды Портолеса.

Ситуация особенно напряжена между тремя бандами — бандой Портолеса, которая называется «Маски смерти», чёрной бандой, называющейся «Алые мстители», и белой бандой под названием «Мятежные янки». Моя идея заключается в том, что, если я смогу свести их воедино в работе над какой-нибудь конструктивной задачей, они, может быть, перестанут убывать друг друга.

Я уже сделал кое-какие пробные предложения Портолесу, который, как мне кажется, заинтересовался этой идеей, возможно, потому, что его закадычного друга убили как раз полгода назад, в июне. По-моему, он и сам устал от этой бессмысленной войны, и он бы не прочь положить ей конец. Он мне рассказал, что президент «Алых мстителей» уже женат, у них только что родился ребёнок, и он вообще уже давно перерос эти уличные побоища. Портолес считает, что тот тоже готов выслушать меня. Но вот президент «Мятежных янки» может оказаться главным препятствием. По словам Портолеса, это самовлюблённый, жестокий, безжалостный тип, без чувства юмора, скорее, пуританского склада и, в общем, неумный, который внушил себе, что он единственный среди всех, кто знает прямую и верную дорогу, и что любой, не согласный с ним, либо безумец, либо специально подрывает его грандиозные и абсолютно своекорыстные планы. Его зовут Рэндол Нэзбит, и я попытаюсь поговорить с ним после того, как завтра повидаюсь с Портолесом и в конце недели с Аткинсом — вождём «Мстителей».»

— Послушайте, вы, случайно, не живёте здесь, в городе, а? — внезапно спросила Лиза.

— Живу, но не в этом районе, а дальше, в Риверхеде, а что?

— Просто интересно, — сказала она. — Просто подумала, что, если я останусь тут ещё на одну ночь, я с ума сойду, — сказала Лиза. Сегодня иду по лестнице и вижу — на площадке стоит парень и ширяет себе в вену. Нет, вы себе можете это представить? Резинкой перетянул руку, вена только что не лопается, а уже наставил шприц. Прямо на лестнице... По коридорам всю ночь бегали девчонки в одном белье, какие-то типы подкрадываются и стучат в дверь ко мне. Это какой-то ужас, а не гостиница! Вот почему я и спросила, не живёте ли вы здесь.

— То есть? — спросил Карелла, прекрасно догадываясь, что у неё на уме, надеясь, что это — именно то, и в то же время надеясь, что это не то, что она задумала.

— Ну, что я могла бы поехать к вам домой, — просто сказала она, пожав плечами.

— Но... — сказал Карелла. Во рту что-то сразу пересохло.

— Я очень большая, — сказала она, — но занимаю мало места и обещаю, что не сдвинусь с моей стороны кровати. — Она обошла кресло, опустилась перед ним на колени, посмотрела ему в глаза и спросила:

— Как вы думаете?

«А пока, золотая моя девочка, хочу успеть отнести письмо на почту, пока там не закрылось. Постараюсь написать тебе завтра вечером. Передай привет Чу-Чу. Скажи ему: я надеюсь, что его серп всё такой же блестящий, как и раньше.

С любовью и пожеланием мира Энди.»

— Это письмо вам поможет? — спросила Лиза.

Он посмотрел на неё. Она все ещё была на коленях перед ним, сидя на пятках. До чего голубые глаза на таком загорелом лице!..

— Собственно, мы почти всё уже сами знаем. Оно помогло бы несколько дней назад.

— Я его получила только в четверг.

— Может быть, вам и правда лучше было бы передать его прямо в полицию Лос-Анджелеса?

— Тогда я бы никогда не встретила вас, — сказала она и улыбнулась. Она положила руку ему на колено. — В самом деле? Возьмите меня к себе домой?

— Я женат.

— Ну и что?

— Не думаю, что моя жена правильно поймёт меня, если я привезу вас к себе, даже если вы и будете смирно лежать на вашей стороне кровати.

— Ну, да, я понимаю, — сказала она и опять улыбнулась, и он почувствовал, что на самом деле он скорее поощрил её своими словами. И потом сам себя спросил, действительно ли он пытался поощрить её, действительно ли его захватила идея привезти цветущую, свежую, юную Лизу Ноулз к себе — где бы это ни могло быть.

— Вам бы не понравилось ночевать здесь, правда? — спросила она.

— Нет.

— Ещё бы. Тут крысы бегают всю ночь. Одна даже залезла на постель, я чуть со страху не умерла. Уж не говорю, кто там бегает за дверями, в коридорах. Я еду, — сказала она, поднявшись. — Я это мигом. Мы можем куда-нибудь ещё поехать. Тут в городе ведь полно мест, правда?

— Да, тут полно мест, — сказал он. — Лиза, — добавил он, помолчав. — Я женат.

— Да всё нормально, — сказала она. — Я понимаю. Нам ничего и не надо делать, если вам не хочется. Мне нравится ваше лицо, вот и всё. Хочется просто побыть с вами.

— И ещё хочется выбраться из этого гадюшника.

— Да, тоже, но это уж на втором плане. Правда! А как же вас зовут? Я помню, что вы показали мне и ваш жетон, и сказали фамилию, но я забыла.

— Карелла. Стив Карелла.

— Стив... — повторила она. — Хорошее имя. А «Карелла» — это итальянское или испанское... или что?

— Итальянская фамилия.

— Красиво, — сказала она. — Правда, красиво. Ну, как? Мы куда-нибудь поедем?

— Нет, Лиза не поедем, — ответил он, вставая с кресла и отдав ей письмо. Потом засунул руку в карман и достал из бумажника три двадцатидолларовые бумажки. — Берите, — сказал он.

— Что это?

— Тут достаточно, чтобы снять номер в приличной гостинице, хорошо поесть и позвонить по междугородке вашим родителям.

— Я не могу взять денег от вас, — сказала она.

— Взаймы.

— А как же я вам их верну?

— Я вам напишу свой адрес. Собирайте сумку и пошли. Я не пущу вас одну даже по лестнице. Вас могут убить прямо в коридоре этого вертепа, — он широко улыбнулся. — Я и сам-то боюсь тут. Берите деньги и пошли.

— Спасибо, — сказала она, беря деньги. Быстро и очень смущённо она запихала их в карман джинсов. — Спасибо, — повторила она. — Но...

— Что?

— Вы не подумайте, что я... что я собиралась... — она пожала плечами, — Не думайте, что я из-за денег хотела с вами... Нет, это не то! Я, правда, хотела бы ближе познакомиться с вами. Я и раньше знала женатых мужчин и... то есть, поймите, не в этом суть. Для меня. Но спасибо вам за деньги. Я вам их пришлю. Только не забудьте дать мне свой адрес.

— Обязательно дам, — сказал Карелла — А теперь давайте скорее уносить ноги отсюда, пока я не передумал.

— Я бы только рада была, — она засмеялась.

— Нет уж, не выйдет.

И всё же ему было страшно не по себе, пока она одевалась и пока он не вывел её из этой дыры и не посадил в такси, дав таксисту адрес небольшой, недорогой, но вполне приличной гостиницы на Саут-сайд.

Он смотрел вслед машине, когда она трогалась. Лиза вытерла запотевшее заднее стекло и махала ему рукой, пока машина не скрылась в облаке выхлопных газов. Карелла так и не сказал Тедди: «Ну-ка, детка, догадайся, что было? Красавица блондинка двадцати двух лет флиртовала со мной: каково это тебе?», — потому что, как ни странно, рассказать об этом Тедди было почти то же, что позвать Лизу Ноулз к себе в постель.

И если ему не нужна была одна эта глупая форма мужского самоутверждения, то тем более ему совсем не нужна была и та, другая. На душе у него стало хорошо.

Он быстро пошёл по морозу к своей машине. Начинался сильный снегопад.

В этот же понедельник в семь тридцать вечера детектив Чарли Бруэн из 101-го участка произвёл арест по пути на работу. Арест получился неожиданным. Бруэн вышел из павильона метро на Конкорд-авеню — за пять кварталов от здания участка — и быстро зашагал к нему. Падал лёгкий снег, на тротуарах уже начинался гололёд. Парень и девушка стояли на тротуаре перед магазином грампластинок, занятые невинным препирательством. На парне была белая армейская шведская куртка со знакомым гербом «Масок смерти», на спине — чёрная химера с красным пламенеющим языком. Бруэн скользнул взглядом по куртке и нарисованному чудовищу с привычным недовольством. По его понятиям, мир делился на хороших и плохих. Бруэн был хороший, а любой другой из «Масок смерти» (да вообще из любой группировки с дурацкими названиями) был плохим. Парень и девушка говорили по-испански, и тон беседы всё повышался, когда Бруэн приблизился к ним. Бруэн не собирался нарываться на неприятности, да и не ждал их. Полицейский, идя на работу, не встревает в уличные ссоры, как рыцарь Галахад (рыцарь Круглого стола Короля Артура и один из трёх искателей Святого Грааля, внебрачный сын сэра Ланселота и леди Элейн, славился своим целомудрием и нравственной чистотой – примечание переводчика) на белом коне. Он предоставляет людям возможность поорать, а сам идёт на работу, где его ждут дела поважнее. Например, какая-то сумасшедшая скотина, которая всё режет и режет проституток по всему городу, и его приметы всё ещё не известны полиции, но накануне он слегка видоизменил свой modus operandi (способ действия - латынь), утопив проститутку в ванне в низкопробном отельчике «Королевский герб».

— Тогда чем занимался с ней на крыше? — спрашивала девушка.

— Я ей показывал голубей Томми, — ответил ей парень.

— Заваливал ты её там, вот чем ты там занимался, — отрезала девушка, открывая кошелёк.

— Нет! — возразил парень. В руке у девушки внезапно появилось бритвенное лезвие и, молниеносно блеснув, скользнуло по лицу парня: по переносице, правой щеке, сразу окрасило его потоком крови, потом лезвие прорезало челюсть и почти раскроило сонную артерию, что грозило верной смертью. Кровь полилась на белую шведскую куртку. Парень отпрянул, сунул руку под куртку и выдернул очень большой пистолет, который Бруэн сразу определил как кольт 45-го калибра, и наставил его на девчонку.

Бруэн подобрался.

Он не сказал ни слова. Не было времени достать собственное оружие. Через три секунды выстрелит пушка парня, и на руках у Бруэна окажется дело об убийстве. Парень стоял спиной к нему; Бруэн ударил его в основание черепа двумя сцепленными руками, как молотом. Парень повалился на тротуар, скорее всего, потеряв сознание, а Бруэн вытащил свой пистолет, когда девушка попыталась бежать. Он подставил ей подножку, и она растянулась на панели, ушибив руку, выставленную при падении. Бруэн надел на обоих наручники, приказал владельцу магазина позвонить в 101-й участок и сказать, что детективу Бруэну нужна патрульная машина и скорая помощь, затем обратился к толпе зевак, сказав:

— Всё в порядке, расходись, представление окончено!

Не окончено. Ночь ещё только начиналась.

Парня звали Пачо Миравитлес.

С перевязанным лицом он сидел на белом столе в отделении скорой помощи госпиталя имени Вашингтона и не желал говорить с Бруэном. Тот выпаливал вопросы, а врач-интерн маячил рядом, опасаясь, что у парня опять начнётся кровотечение и что он может умереть прямо тут, на столе, и тогда ему придётся отвечать — ему, а не этому здоровенному полицейскому, добивающемуся ответов от пациента, только что получившего тяжелое ранение.

— Почему при тебе было оружие? — добивался Бруэн.

Пачо не отвечал.

— Ты ведь не так глуп, Пачо. Вы, подонки, никогда не носите на себе оружия, если у вас что-нибудь не заваривается. Ну-ка, говори, что замышляется?

— Офицер, — начал интерн, но Бруэн отрезал его: — Не вмешивайтесь, — и снова повернулся к Пачо: — Кто эта девушка?

— Моя цыпочка, — ответил Пачо, видимо, рассудив, что это безопасная почва для обсуждения.

— Как зовут?

— Анита Самора.

— Почему она тебя порезала?

— Она думала, я клеился к другой.

— К кому?

— Девочке, её зовут Исабель Гарридо.

— Ты действительно клеился?

— Нет. Я её брал на крышу, чтобы показать голубей моего брата.

— В такую-то погоду?

— Я и хотел ей это показать. Как все голуби прижимаются друг к другу в клетке. Ну, чтобы согреться.

— Она тоже тебя грела, пока вы там были, Пачо?

— Да ей тринадцать всего! Что я, дурак, что ли, с такими малолетками связываться! Я, правда, просто повёл её на крышу показать голубей. — Он повернулся к интерну. — Ух, там вроде опять потекло под бинтами...

— Офицер, в самом деле, мне бы хотелось...

— А мне бы хотелось узнать, зачем сей молодой человек имел автоматический пистолет 45-го калибра в кармане куртки, доктор. Вы свою работу сделали, остановили кровотечение, такие аккуратные повязочки наложили. Идите-ка теперь отсюда и покурите спокойно.

— Курение вызывает рак, — автоматически сказал интерн.

— Ну так спуститесь в кафе и выпейте чашечку кофе. Или идите к себе в отделение, небось, у вас там забот со своими пациентами хватает, не так ли?

— Парень — тоже мой пациент.

— Я им займусь, вы не беспокойтесь, —сказал Бруэн. — Соблаговолите оставить нас на пять минут, чёрт возьми.

— Я снимаю с себя ответственность, — сказал интерн.

— Вот и славно.

— Я ещё раз предупреждаю, что, если с ним что-нибудь случится, я не отвечаю.

— Да что, по-вашему, может с ним случиться?

— Он может упасть со стола, — возразил интерн.

— Он может с таким же успехом поскользнуться на банановой корке, которые везде валяются.

— Какие банановые корки?

— Да нет тут их, нет! — не выдержал Бруэн, — Ну, пойдите, прогуляйтесь.

— Хорошо, но я не отвечаю, — повторил интерн и вышел.

— Так что скажешь, Пачо?

— Я сказал всё, что могу.

— Скажи-ка насчет оружия.

— Без комментариев.

— Есть разрешение на ношение оружия?

— Сами знаете, что нету.

— Ну, так... Значит, для начала у тебя обвинение в незаконном ношении оружия. А ещё, знаешь, какое обвинение тебе предъявим?

— Больше никакого нет.

— Ошибаешься, Пачо. Есть ещё парочка вещей, очень интересных. Ты держал в руках заряженное оружие и навёл его на твою миленькую подружку, которая тебя порезала и которой будет предъявлено обвинение в нападении первой степени. И тебе можем это обвинение предъявить, по меньшей мере, так как...

— Пушка у меня в руках ничего не значит.

— Э-э, нет, Пачо, значит, да ещё как! Это значит, ты нарушил статью 240 уголовного кодекса. Ты напал на человека с заряженным оружием.

— Я её и не тронул. Я ни разу не выстрелил.

— Ты сунул пистолет ей в лицо. Мы вполне вправе предположить, что ты намеревался выстрелить. Но нападение — это ещё цветочки, Пачо. Ведь мы можем сформулировать обвинение и как преднамеренное убийство. А это совсем плохо для тебя.

— Я никого и не замышлял убивать. Я только хотел припугнуть её. Да всё равно, это у меня была самозащита.

— Ну, всё равно, но мы тут с тобой не суд. Так ведь, Пачо? Я ведь всё хочу сказать тебе, сколько времени ты абсолютно точно отсидишь в тюрьме и сколько времени ты можешь отсидеть в тюрьме, если присяжные согласятся с мнением окружного прокурора. Если будем говорить о пушке, то ты абсолютно точно, без всяких вопросов, получаешь год отсидки за ношение заряженного оружия без разрешения. Если о нападении — то можешь схлопотать десять лет. А если о преднамеренном убийстве — то получишь все двадцать пять. Тебе сколько годков, Пачо?

— Девятнадцать.

— Значит, в любом случае, когда ты выйдешь из тюрьмы, ты уже ни в коем случае не будешь малолеткой. Как это тебе нравится?

— Никак не нравится.

— Ну а теперь скажи мне, зачем у тебя с собой оружие?

— Иди ты на... — ответил Пачо.

Берт Клинг собирался сделать предложение Августе Блэйр.

Было почти полдесятого. Они кончили ужин, долили кофе, и Клинг заказал два коньяка. Сейчас они сидели я ждали. На столе стояла свеча в красном прозрачном подсвечнике, мягкий свет ложился на лицо Августы, делая её красоту ласковее и милее. Было время, когда Клинг был настолько ошеломлён красотой Августы, что в её присутствии терял дар речи, был неуклюж, ненаходчив и вообще был ни на что не способен, как только глядеть на неё изумленно и благодарно. Но за прошедшие девять месяцев он не только привык к её красоте и стал спокойно наслаждаться ею, но и начал испытывать какую-то ответственность за неё — вроде как куратор музея подчас начинает думать, что редкие картины на стенах не только найдены им, но как бы им к созданы.

Будь Клинг художником, он перенёс бы её на холст точно такой, как она есть, не украсив и не прикрасив — это было излишне. Волосы Августы были рыжие, или красноватые, или тёмно-золотые, что зависело от освещения; но, бесспорно, в красных тонах. Чаще всего она носила их, свободно распустив до лопаток, иногда завязывала конским хвостом, иногда заплетала в две косички по бокам головы, иногда собирала их сверкающей красной короной на голове. Глаза цвета нефрита, с восточным разрезом, над высокими скулами изящный вздёрнутый носик, чуть приподнятая верхняя губка над белой полоской ровных зубов. Она была высокая, стройная, с хорошо обрисованной грудью, тонкой талией, округлыми бёдрами и великолепными ногами. Несомненно, она была самой красивой женщиной, когда-либо встреченной им в жизни. Поэтому она и была фотомоделью. Но она ещё была и самым прекрасным человеком, когда-либо встреченным им. Вот почему он и хотел жениться на ней.

— Августа, — начал он, — хочу спросить у тебя об одной серьёзной вещи.

— О чём, Берт? — спросила она, прямо взглянув ему в глаза, и он снова почувствовал то же, что и девять месяцев назад, когда он вошёл в её ограбленную квартиру и увидел её, сидящей на диване, с глазами, полными слёз. Он неловко пожал ей руку, и сердце у него остановилось.

Официант принёс коньяк. Августа подняла свою рюмочку и стала греть её в ладонях. Клинг взял свою рюмку, чуть не выронил её, пролив немного на скатерть. Он промокнул капли салфеткой, беспомощно улыбнулся Августе, положил салфетку на стол, прежде чем он прольёт её и зальёт себе рубашку, брюки, ковёр... — всё-всё, может быть, даже обитые шёлком стены этого очень шикарного французского ресторана, который он выбрал с мыслью, что это будет очень романтической обстановкой, чтобы сделать предложение, не посмотрев на то, что это обойдётся ему в полунедельное жалованье.

— Августа, — сказал он и откашлялся.

— Да, Берт?

— Августа, хочу спросить тебя о чём-то очень серьёзном.

— Да, Берт, ты уже говорил. — Где-то около её губ вился еле заметный смех. Глаза были очень весёлые.

— Августа?

— Что, Берт?

— Извините, мистер Клинг, — обратился официант, — вас просят к телефону.

— О, ч... — вздрогнул Клинг, кивнул ему и поблагодарил: — Спасибо, спасибо. — Он отодвинул стул и уронил салфетку, вставая. Подобрал салфетку, сказал:

— Извини, Августа, — и направился к телефону, а она тихонько позвала его:

— Берт!

Он остановился и оглянулся на неё.

— Я согласна, Берт.

— Согласна? — переспросил он.

— Я согласна выйти замуж за тебя, произнесла она.

— Хорошо, — сказал он и улыбнулся. — А я женюсь на тебе.

— Хорошо, — ответила она.

— Хорошо, — повторил он.

Он быстро прошёл через зал. Официант с любопытством следил за ним, потому что никогда не видел человека в таком экстазе от перспективы поговорить по телефону. Клинг закрыл дверцу будки, погрозил пальцем Августе через стекло, дождался её ответного знака и сказал в трубку:

— Слушаю?

— Берт, это Стив. Я тебе домой звонил, автоответчик сказал, где ты.

— Ну-ну, Стив, в чём дело?

— Скорее приезжай, — сказал Карелла. — Тут ад.