Неправильный красноармеец Забабашкин

Глава 11 Отрицательное отступление

Продолжая своё отрицательное отступление, используя складки местности, я старался не обращать внимания на жажду, что мучила меня, грохот взрывов, свистящие осколки и шальные пули, что нет-нет да пролетали над головой с характерным мерзким посвистыванием.

— Ползком и ещё раз ползком. Как те мои давешние «приятели», которых я ухайдакал в картофельном поле, — бубнил себе под нос, шевеля локтями.

«Ну так и ничего. Они ползли в наступление, и я ползу. Только вот надеюсь, что моя миссия не закончится фатально, как у них. И чтобы этого не произошло, ползти нужно аккуратней. Первая остановка — западный край лесопосадки. Затем — река Багрянка. А вот дальше… дальше придётся плыть, преодолевая эту реку. Брода в прошлое знакомство с ней найти не удалось и сейчас вряд ли удастся. Дожди идут непрерывно, а значит, река становится более полноводной. К тому же все возможные броды наверняка изучены и заняты противником. Значит, преодолевать придётся вплавь. Ну да ладно, преодолею как-нибудь, а там уже проще будет. Километр ползком — и я у вожделенного здания, в котором засел наблюдатель. Если по дороге остановят, то скажусь раненым. Мне и притворяться особо не нужно будет, вся нога и так уже давно в крови. Вот только надо бы будет, пока ползу, решить небольшой вопрос с одёжкой. А то вряд ли немчура меня за своего примет, если я к ним заявлюсь в рваной и окровавленной форме бойца РККА с пистолетом ТТ в руке. Наверняка такое пришествие они посчитают моветоном. Получается, что раз уж я собираюсь стать на время „рядовой герр Забашкинофф“ или на худой конец „гефрайтер фон Забабашкингер“, то мне сейчас необходимо найти и примерить немецкий кафтан, то есть мундир».

Но на самом деле во временное пользование я собирался изъять не только куртку, но и плащ с каской. И они мне были нужны в первую очередь. Что же касается брюк-штанов и сапог, то я находился в раздумье. С одной стороны, для полного завершения образа и камуфляжа, эта одежда была бы тоже очень кстати. Но с другой стороны, возиться с переодеванием в то время, когда тут всё ещё ползают полуживые немцы, мне очень не хотелось. Особенно возиться с сапогами.

Рассудил я так: «Если вдруг меня немцы остановят, и в этот момент по той или иной причине я их не смогу уничтожить, то для быстрого общения мне вполне достаточно будет иметь плащ, каску и мундир. Из-за всё ещё идущего мелкого дождя грязь сделала своё дело, и сапоги даже если кто-то и захочет рассмотреть, из-за кусков прилипшей к ним глины ничего не увидит. И уж тем более никто не увидит моих брюк, ведь их будет надёжно скрывать плащ».

А потому для придания достоверного образа достаточно будет тех предметов одежды, которые можно снять и надеть на себя достаточно быстро: мундир-куртка, плащ. Ну и, конечно же, нужно было не забыть их каску напялить на свою буйную и явно маленько поехавшую рассудком голову. Кроме одежды я собирался прихватить с собой пистолет-пулемёт MP-40 или винтовку Маузера, которой были оснащены уничтоженные солдаты противника. Что лучше для меня в данной ситуации, я ещё не решил.

«Смотря, что попадётся по дороге в целости и сохранности, с тем и будем работать».

Пробираясь сквозь воронки, поваленные деревья и грязь, минуя уничтоженных мной солдат противника, я старался вспомнить как тот или иной фриц помер от моего стрелкового огня. А нужно мне это было для того, чтобы одежда у него была как можно меньше испачкана кровью и пригодна к носке.

Пока полз, удивлялся тому, что ни одного раненого встретить мне не удаётся. Это возможно было объяснить только тремя причинами. Либо я так хорошо попадал, что враг сразу же погибал. Либо раненые сами или с помощью своих сослуживцев смогли выйти из боя и отползти, причём сделали это так, что я их не заметил. Либо вклад в уничтожение противника внесла их же артиллерия, которая изрядно перепахала всю лесопосадку.

Впрочем, оно и логично. Меня утюжили со всех сторон чуть ли не пятнадцать минут. Некогда мне было недобитками, которые теоретически могли выжить после попадания моей пули, заниматься.

«Ну да ничего. Не добил сейчас, добью в следующий раз», — обнадёжил себя я, приметив подходящую кандидатуру на раздевание.

Практически все пехотинцы врага, что полегли от моей пули, были одеты не только в летнюю солдатскую форму, но и в плащи, и этот фактор благоприятно повлиял на выбор претендента на раздевание. Мне не нужно было искать уничтоженного противника, который стопроцентно подходит мне по телосложению, вполне достаточно было найти кандидата, который был плюс-минус моей комплекции.

И вот, когда такой попался, я с настороженностью осмотрел его на предмет живучести, держа пистолет наготове. Убедившись, что клиент досрочно и окончательно зажмурен, без тени смущения принялся за дело.

Весь процесс занял не более пяти минут. И так долго я копался потому, что постоянно отвлекался, прислушиваясь и осматривая обстановку вокруг. Переодеваться было тяжело, ведь нельзя было встать во весь рост.

Обстрел лесополосы со стороны колонны не затихал, и в меня могло прилететь в любую секунду.

Однако в том, что обстрел продолжался, был и свой плюс. Ведь пока немцы стреляют в эту сторону, ранее отошедшая пехота врага в саму лесопосадку не полезет.

Во время переодевания всплыла пара неприятных нюансов. Первым был вопрос полевой куртки — кителя мышиного цвета, который (цвет) назывался «фельдграу»:

«Нужен ли он? Ведь его не будет видно из-за плаща».

Но после того, как вновь перевёл взгляд на снятый ранее плащ, понял, что и китель нужен, ведь плащ оказался не нормальным плащом, а какой-то непонятной фигнёй.

Разложив его, я даже не сразу понял, что это за треугольная хрень такая и как её надевать? Пока бил противника, то в суете сует на этот момент внимания не обращал. А вот сейчас увидел вблизи и обалдел.

Изначально я собирался передвигаться в плотно застегнутом плаще, который, по моему представлению, должен был полностью скрывать мою форму красноармейца. Но вот сейчас, глядя на этот цирк в виде того, что немцы называют «плащ-палатка 'Zeltbahn 31», я понял, что переодеваться мне придётся полностью. И всё потому, что наши плащ-палатки, которые полностью закрывают всё тело, от этого недоразумения очень сильно отличались. Эта плащ-палатка оставляла открытыми не только руки ниже локтя, но и практически полностью все ноги. Я не знаю, о чём и чем думали разработчики в момент разработки данного продукта, но очевидно, что это была чья-то диверсия. Смысл плаща — защитить верхнюю одежду (да и нижнюю тоже) от непогоды. И с этой главной функцией лежащая на траве рядом со мной фигня справиться могла лишь частично. Да, само тело этот плащ защищал, но вот руки и ноги были довольно открыты и готовы к приёму влаги от дождя и непогоды.

Пришлось переодеваться полностью.

И это было очень неудобно. Особенно снятие штанов. Точнее снять-то штаны я снял, а вот когда начал надевать…

«Солдат! Помоги!» — раздался хрип на немецком языке.

И это меня настолько потрясло, что я даже про пистолет забыл.

«Так значит, всё же тут есть живые⁈ А я, блин горелый, расслабился!» — ошарашенно подумал я.

— Помоги! Шея, — прохрипели ещё раз, и в мою воронку свалился испачканный комок глины.

— Э-э, ты кто? — только и смог вымолвить я на немецком, не сводя глаз с врага и одновременно рукой ища ТТ. Который должен был быть где-то здесь, в самый неподходящий момент потерявшись в куче снятых, грязных и мокрых вещей.

— Ефрейтор Шмутке. Третий взвод, второго… — Он полностью не назвался, а перевернулся на живот, откинул винтовку, скинул с себя каску и, показав рукой на рану, что была под правым ухом, прохрипел, держась руками за горло: — Солдат, камрад, помоги! По-мо-ги!

— Помочь? Гм, в общем-то, это будет несложно, — задумчиво произнёс я, разумеется, имея в виду помощь в том, чтобы этого Шмутке экспрессом отправить к другим «шмуткам», которые уже давно варились в адских котлах со смолой и прочими прилагающимися горячими атрибутами.

«Да к тому же и делать-то ничего толком не надо. Он сам шею подставляет. Шмяк, и одной „шмуткой“ станет меньше. Глядишь, и миру полегче дышать будет».

Ещё раз посмотрел на истекающего кровью хрипящего раненого.

«Тварь он, конечно! Конечно, тварь. Но он ранен. Он уже и так своё получил. Сейчас он испуган и ждёт смерти. Ему больно, и он просит помощи. Тебе нужно перевязать и спасти его. Ведь он тоже живой человек, и они тоже люди», — подумал бы кто-то другой, разделяющий какие-то там абстрактные ценности.

Но меня на мякине провести было нельзя. Я прекрасно помнил, что вот эти «тоже люди» сделали с огромным числом советских граждан, в том числе с женщинами и стариками, и детьми. Они угоняли их в рабство, они уничтожали их города, они захватывали их земли, грабили, убивали.

А потому я ни капли сострадания или жалости к подобным нелюдям не испытывал и даже не собирался этого делать. И мои слова были не какие-то там пафосными словами. Нет! Они были самой настоящей правдой. Враги творили на моей, нашей Родине лютый, нечеловеческий беспредел. И ответить за него они тоже должны лютой смертью.

— Нет пощады врагу! — по-русски озвучил я прописную истину выхватив финку, что была в ножнах на поясе.

Но воспользоваться ей не успел. Как только замахнулся с целью организации в шее дурака дополнительного отверстия, тот захрипел, судорожно забился в агонии и вскоре издох.

«Эх, все бы вы так», — мечтательно подумал я и, чуть отодвинувшись от новопреставленного в преисподнюю, продолжил ранее прерванное напяливание на себя штанов.

Это занятие было трудным, и в одну штанину нога никак не хотела всовываться. Однако, в конце концов, вдоволь намучившись, мне всё-таки удалось разобраться со штанами, и тем самым почти закончить переодевание. Осталось надеть нижнюю часть гардероба, а именно обувь. И тут всплыл ещё один неприятный момент.

Я, как и большинство красноармейцев этого времени, был обут в ботинки и обмотки. Однако в Красной армии, кроме данного вида обуви, бойцов РККА также одевали и в сапоги. Это не были те кирзовые сапоги, к которым мы привыкли в будущем. Это были обычные кожаные сапоги. В первую очередь их носили кавалеристы, а также командиры РККА, но кроме них были и обычные стрелковые части, в которых рядовой состав получал в пользование не ботинки, а сапоги. Да, это были не хромовые штучные изделия, а обычные сапоги из толстой выделанной кожи. Явление это было не массовым, но всё же в войсках было. Да что говорить-то, я тоже видел несколько бойцов именно в такой обуви, а одного вообще знал. Хотя, была бы возможность, сто лет бы его не знал. Малодушный трус Зорькин, например, носил именно сапоги. Если бы мне довелось попасть в ту часть, где проходил воинскую службу тот тип, то и я бы носил точно такую же обувь. И, нужно сказать, это бы сильно облегчило мне сейчас ту задачу, которую я должен был решить.

Человек я в меру брезгливый, и носить чужую одежду, и уж тем более обувь, мне крайне неприятно. Но другого-то варианта у меня не было, а потому, стараясь не думать о происходящем, снял с только что приползшей немчуры, зачем-то припершегося на нашу землю, сапог и, с трудом преодолевая чувство омерзения, надел его на ногу. Впрочем, надел не до конца. Почти сразу понял, что обувь мне мала.

«Не беда. У меня есть ещё один знакомый Ганс», — сказал я себе и переполз к тому, с кого я снял одежду.

Снял сапог. Померил. Этот тоже оказался мал, и мне ничего не оставалось, как уже в который раз некультурно выругаться.

Получалась какая-то фигня. Из двух немецких пар сапог ни одни не подходили. Не было у меня времени толком узнать, какая же нога у Алексея Забабашкина, а она, похоже, имела размер эдак сорок пятый. Попавшиеся же мне «доноры» такой лаптёй похвастаться не могли, поэтому их обувь, да ещё и на портянки, мне была попросту мала. Нет, возможно, засунуть ногу-то в неподходящий сапог я бы смог. Но как ходить-то при этом? Пяти минут хватит, чтобы ноги в кровь сбить.

«А потеряв мобильность, да и вообще способность к передвижению, легко потерять и жизнь», — логично предположил я и пополз искать подходящий размер. Благо набил я пехоты более чем достаточно.

Однако у третьего кандидата тоже обувь не подошла. Как и у четвёртого, и у пятого, и у шестого…

Снимал у каждого из них правый сапог, мерил его, видел, что тот мне по размеру не подходит, и со злобой втыкал в грязь, чтобы он стоял, и я мог по нему, как по ориентиру, видеть, где я уже примерял обувь, а где ещё нет.

«Да что же это за малорослики такие⁈ — негодовал я, переползая от воронки к воронке. — Что ж, среди них нормального размера-то ни у кого нет⁈ У всех сорок-сорок два? Это я тут взвод коротышек-доходяг, что ль, каких положил⁈»

Точный размер своей ноги, на которую примерял обувь, я, конечно же, не знал, но на вид она была вроде бы вполне нормальная, большая, вся грязная и в глине. Но не в грязи было дело. У всех доноров, с которыми я имел дело, ступни были намного меньшего размера, чем требовалось.

Разумеется, это меня бесило, потому что, не решив эту проблему, я не мог перейти к решению другой.

Моё недовольство было настолько искренним и праведным, что я уже решил вернуться к своему старому окопу и поискать с другой, восточной от него, стороны. Я помнил, что в том направлении тоже немало фрицев отработал, поэтому выбор там должен был быть неплохой. Почти как в обувном магазине.

Однако, чуть подумав, не стал этого делать. И причина тому была банальна — судя по стоящим то тут, то там сапогам, я уже довольно далеко отполз от того места, и возвращаться назад было ни к чему. Особенно если учитывать тот факт, что по той позиции не переставали вести огонь танки и бронетранспортёры. Пришлось продолжить поиски в западном направлении.

И вновь ни один из сапог, что мне смогли предоставить на поле боя, не смог удовлетворить мои скромные требования. Эти сапоги просто не надевались на ногу, и всё тут.

В приступе злости, направляясь к очередной жертве, я остановился и пнул этой ногой по развороченному стволу ни в чём не повинной берёзы.

Ударил и приготовился к тому, что будет очень больно, уже жалея о своей несдержанности. Но, к моему удивлению, больно ступне совсем не было. При ударе почти ничего не почувствовал. Это меня очень удивило, и я ударил вновь. А затем ещё три раза. И когда с этим последним разом от моей ноги оторвался кусок грязи, то я увидел надетый на неё ботинок.

«Ну ни хрена себе!! — обалдел я от такой новости. Как мог, протёр очки, надел их, вгляделся более детально и даже руками потрогал ступню. — Ну, точно, ботинок мой. Один при взрыве слетел, а другой, по ходу дела, остался на ноге. Во я учудил… Неплохо меня контузило, раз соображаю туго и творю такое».

Определив, что дело не в размере, а в ботинке, который перед примеркой обуви в будущем всё же лучше снимать, положил левую руку себе на раненое правое плечо, чтобы оно немного успокоилось.

А оно болело. Как и нога. Как и голова. Впрочем, болели все части тела так, словно бы меня пропустили через мясорубку. Но болеть было некогда. Дело надо было делать. А потому, сжав зубы, высмотрел ближайшую цель и пополз к очередному кандидату.

И о чудо, когда я через несколько секунд снял с себя старый ботинок, подходящий размер был найден и реквизирован с первой попытки. Точно сказать я не мог, но вроде бы это был тринадцатый по счёту бедолага, которого я разул. Немец получил от меня пулю в лоб, а потому обувь его при уничтожении не пострадала, и он любезно её мне одолжил.

Однако после того, как я надел второй сапог, мне показалось, что всё же они мне немного жмут.

— Воистину недорослики! — недовольно буркнул я, но больше заморачиваться с сапогами не стал, решив оставить эти. Глядишь, и разносятся.

Сам же облегчённо вздохнул, позаимствовал у этого же щедрого гитлеровца винтовку, забрал подсумок с патронами и продолжил свой поход на запад.