Неправильный красноармеец Забабашкин

Глава 3 Идея

Выйдя из штаба, направился к мотоциклу и по дороге обратился к молчаливо шедшему рядом Воронцову:

— Товарищ лейтенант госбезопасности, я так и не понял, зачем они меня изначально позвали? Сейчас-то оно стало ясно, ну вроде как собирались довести приказ лично, но разве это дело полковников и подполковников — с красноармейцами разговаривать? Разве твоих слов им было мало? Не понимаю.

— Позвали, значит надо им было, — ответил тот, затем чуть помолчал и добавил: — От тебя они хотели услышать, что не дрогнешь и исполнишь приказ. Лично от тебя. Теперь понимаешь?

— Не совсем. С чего бы это у них такое желание возникло? Они что, думали, я откажусь? Испугаюсь? Так с чего бы это? Я ж немца не в первый раз вижу, и вроде бы повода сомневаться, что в бою не дрогну, не давал. Так с какого перепуга сомнения?

— А с такого, что одно дело немцев издалека щёлкать, когда тебе в ответ почти не стреляют, а другое, это когда немец не только будет почти рядом, так ещё и непременно откроет ответный огонь. Ты же слышал, что немецкое наступление неизбежно, и на эту засаду возложены серьёзные надежды.

— Да, это понятно.

— Ну, а раз понятно, то и должен понять, что эти самые надежды возлагаются именно на тебя и твой ПТР.

— С этим прояснили. Тогда другой вопрос: слушай, комдив говорил о двух снайперах, не знаешь, кто это?

— Нет. Но что они в наличии есть, это хорошо. Они и немцев проредят, и нас, если что, подстрахуют.

— Нас? А ты что, тоже там будешь?

— Конечно, нас. Теперь я от тебя ни на шаг, — огорошил меня он. — Считай, что мы с тобой снайперская пара. Ты стреляешь, я веду наблюдение и страхую.

— Ничего себе, — присвистнул я от удивления, однако, принимая неизбежное, решил всё же напомнить, что я не снайпер и вообще не совсем красноармеец.

— Уже красноармеец, — не согласился со мной чекист. — Тебя же зачислили в роту к Свиридову? Значит, всё, поездка домой отменяется. Теперь ты не просто вчерашний школьник, а боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии. И нам с тобой предстоит отныне биться плечом к плечу.

Я посмотрел на бледного и держащегося за рану на груди Воронцова, перевёл взгляд на свою ковыляющую ногу, прикинул наш общий непрезентабельный вид, глянул на свои грязные и испачканные в грязи и крови ладони и, вздохнув, констатировал:

— Ну, всё, теперь ужо, вражины, держитесь. Теперь вам ой как несладко придётся. Мы уже идём.

Уловив мой взгляд, направленный на грязную форму, и усталый сарказм в голосе, лейтенант госбезопасности скепсис не разделил:

— Всё это мелочи. Главное, руки-ноги целы, и то хорошо. Болячки залечатся, а грязь водой смоем или, — он улыбнулся, — сама отвалится. Кстати говоря, давай прямо сейчас этим и займёмся. Ты же в госпиталь собирался? Вот и мне туда тоже надо. Так что я с тобой. Рану попрошу перевязать. Отдохнём немного и на станцию поедем. Договорились?

— Договорились, — кивнул я.

К этому времени мы уже подошли к мотоциклу. Дёрнул кикстартер здоровой ногой и вновь мотор завёлся с первого раза.

«Что ни говори, а немцы мотоциклы строить могли и могут. Что-что, а этого не отнять», — отметил я, присаживаясь на место водителя.

Воронцов сел на пассажирское место за мной и сказал:

— А вообще, хорошо, что всё так сложилось. Вовремя в штаб позвали. Не позвали бы, не услышали бы твою идею. А значит, сдерживать врага нам бы было намного тяжелее. Ты молодец! Хороший план предложил!

— Спасибо, я знаю, — нескромно ответил я, поправил очки, которые по какой-то удивительной причине ещё не сломались и не потерялись, после чего выжал рычаг сцепления.

Через три часа перевязанные, побритые (в основном это касалось, конечно, Воронцова) и одетые в новенькую воинскую форму (которую нам доставили со склада и выдали под роспись) мы вышли из здания госпиталя. Наш путь лежал к железнодорожному депо, и мы, невзирая на мелкий дождь, пешком, чтобы не привлекать лишнего внимания, направились туда, где нас уже должен был ждать небольшой отряд, который полностью поступал в наше (по-другому и не скажешь) полное распоряжение. Нет, конечно же, официально командиром был назначен лейтенант, но по факту действовать он должен был, исходя из того, что буду говорить ему я. Почему? Да потому что в темноте, в которой нам необходимо будет проводить операцию, нормально видеть, а следовательно, и руководить, мог только я и никто более.

Пока находился в госпитале, к сожалению, с Алёной мне переговорить не удалось. Я вообще её найти не смог, из чего сделал вывод, что она, скорее всего, тоже отдыхает. Девушка натерпелась за этот день, и ей непременно нужно было прийти в себя после стольких стрессов. Я надеялся, что отдых принесёт свои плоды, и, когда её вновь встречу, она меня простит, и мы помиримся.

Ну, а сейчас нам предстояло начать подготовку к операции, от которой будет зависеть исход боя.

Лошадке по кличке Манька было тяжело. Её мобилизовали с восточного КПП, через который мы сегодня проезжали, и сейчас кобылка помогала нам выполнять совершенно секретное задание.

Загрузили подводу по полной программе, и Манька еле-еле тянула необходимый для операции груз. Чтобы тянуть по мокрой дороге ей было легче, мы подталкивали телегу руками. Так, не спеша, практически в полной темноте, метр за метром мы неуклонно приближались к намеченной точке засады.

Кроме меня, Воронцова и хозяина лошади с нами шёл небольшой отряд: четверо сапёров и десять человек красноармейцев сопровождения и охранения, которых также должны будут привлечь в помощь при минировании. А именно за этим мы и двигались в сторону дороги, связывающей Новск и Троекуровск, перевозя опасный груз в телеге. Вообще, вся наша подвода, фактически, представляла собой одну большую мину. Однако, справедливости ради, нужно сказать, что везли мы не только мины, но и снаряды для пушек. Именно этими смертоносными игрушками мы собирались щедро украсить часть дороги, по которой предполагалось немецкое наступление.

Также с нами, была ещё одна группа бойцов, что сейчас занимались подобным, только в другой части города. Сапёрные работы они производили на восточной окраине Новска, закрывая подъезды со стороны, скорее всего, занятого противником Чудово. Насколько я понял, у штаба дивизии не было точной информации о том, что происходит вокруг Новска, потому что связь ни с одной из соседних дивизий, что держали линию обороны по реке Багрянка, установить не удалось. А раз так, то командование приняло решение не только провести разведку в направлении тылового города, но и на всякий случай предпринять меры по возможному отражению атаки противника с той стороны. Вот и пришлось группу сапёров-минёров разделить на два отряда, каждый из которых должен был заминировать одно из направлений. Нашему отряду достался более сложный участок. Нам, в отличие от минирования окрестностей города, необходимо было произвести скрытное минирование участка напротив предполагаемого места засады. То есть, напротив того самого пригорка. Сделать это нужно было, разумеется, в полной скрытности от немцев. В августе вечереет рано, и уже в девять вечера становится темно. Вот именно темнотой мы и собирались воспользоваться, которая, вкупе с постоянно моросящим дождём и свинцовыми тучами, закрывающими луну, должна была обеспечить максимальное прикрытие операции.

А операцию эту предложил провести я, как бы нескромно это ни звучало. И так получилось, что выполнить её мы могли только благодаря мне и только мне. А если сказать точнее, то благодаря одному из приобретённых мной умений — умению видеть в темноте. Кроме меня с этой задачей без карманного фонаря, факела или другого подсвечивающего предмета или устройства никто справиться попросту не смог бы. Ни звёзд на небе, ни иллюминации от луны, ни света от уличных фонарей — одна сплошная тьма. Ну как тут что-либо увидишь? А вот я видел. Видел и вёл за собой отряд, который, держась друг за другом, шёл чуть ли не след в след за мной, стараясь не потеряться.

Мы собирались осуществить замысел, который без моего уникального и невесть какими путями приобретённого умения осуществить было бы практически невозможно.

Когда я о своём навыке на том совещании, что проходило в штабе, рассказал командирам, они буквально впали в ступор.

А сказал-то я всего ничего. Точнее не сказал, а предложил:

— А давайте дорогу из Троекуровска к Новску заминируем непригодными для нашей артиллерии минами и снарядами, что в вагонах на станции есть?

И вот итог — ступор вышестоящего командного состава.

Быстрее всех от шока отошёл комдив и, ошарашенно-удивлённо покосившись на своего зама, поинтересовался:

— А откуда ты, Алёша, про снаряды и мины знаешь?

Скрывать смысла не имело, поэтому ответил, как есть:

— Так обмундирование когда получали с вагонов, в том же составе два вагона с этими самыми снарядами и стояли. Вот и вспомнил.

— А с чего ты взял, что там снаряды и мины?

— Так один вагон приоткрыт был, там на ящиках надписи. Да к тому же все бойцы в очереди об этом говорили. Так что никакой тайной ни для кого это не являлось, — пожал я плечами.

Неверовский посмотрел на своего зама и, показав ему кулак, прошипел:

— Ты почему мне секретность не обеспечиваешь⁈

Тот поправил подворотничок, кашлянул и негромко произнёс:

— Виноват!

— Виноват! Видишь, все знают, что у нас там эти чёртовы снаряды застряли. Вот немецкая разведка сработает или в плен кто-нибудь из наших бойцов попадёт и расскажет об этих вагонах. И тогда жди беды. Бомбардировщики налетят и всё, одной бомбы хватит, чтобы у нас полгорода разнесло! — негодовал комдив.

— А что я могу сделать⁈ Паровозов-то нет. Все выведены из строя огнём противника, вот вагоны там и стоят. Мы кое-что на склады переместили, а ненужные боеприпасы, что не подходят для нашей артиллерии, там оставили. Сейчас нет свободных людей, чтобы этим заниматься. И несвободных тоже нет, — с досадой добавил подполковник.

Я решил заступиться за Селиванова.

— Товарищ полковник, на самом деле третий вагон, в котором я прочитал на ящиках, что там снаряды, использовался для раздачи гранат. Внутри него много разного стопками стояло. Вот я и прочитал.

Неверовский вновь недовольно поморщился.

— Ладно, — буркнул он и обратился ко мне: — Так что, говоришь, у тебя за предложение по этим боеприпасам?

Предложение у меня было, в общем-то, простое как две копейки. И я его сразу озвучил:

— Мы берём и минируем обочину дороги, после чего в нужный момент производим подрыв и открываем ураганный огонь как из артиллерии, так и из засады, — о том, что, судя по всему, в засаде народа нас будет кот наплакал, а артиллерийских пушек у нас всего три или четыре штуки, я, разумеется, говорить не стал, дабы не смазать рисуемую картину.

Закончил же я свой план так:

— Представляете, какой ошеломительный эффект такой подрыв произведёт на врага. Они едут, по ним никто не стреляет. А потом: «Бабах!!» И всё в огне и дыму. Только вот сапёров надо найти.

Комдив перевёл взгляд на заместителя.

Тот, поняв, о чём его хотят спросить, тут же произнёс:

— Сапёры есть. Найдём. Но только, — он кашлянул и, приняв мою идею, немного уточнил: — не просто сапёров, а сапёров-минёров. Дело в том, что не каждый сапёр умеет минировать и разминировать.

— А, ну да, — согласился с ним я.

— Так, значит, найдём таких? — уже вслух поинтересовался Неверовский.

— Думаю, да, товарищ полковник. В четвёртой роте есть сапёрный взвод. И к артиллеристам мы приписали несколько сапёров для помощи в возведении инженерных сооружений. Наверняка там есть и минёры. Так что, думаю, необходимых людей, — Селиванов посмотрел на меня и закончил: — если мы решим использовать эту идею, найдём.