Непреклонность

Глава 1

— Ты опоздал.

Мэллой вышел из себя, как только скользнул в кабинку и сел напротив меня.

— Не надо так нервничать, хорошо. Знаешь ли, у меня есть и другие, помимо твоих, дела, требующие моего внимания.

Я нахмурилась и постучала по часам, и он в итоге вскинул вверх руки, в качестве капитуляции.

— Мне жаль, идёт? Господи, ты такая нетерпеливая.

— Ты не единственный, у кого есть дела, которыми надо заниматься.

Из него вырвался фыркающий звук, словно он не мог даже и представить, что у кто-то в моём возрасте могут быть столь важные дела. Если бы он только знал. Я обуздала своё выражение лица, чтобы скрыть гложущее меня беспокойство.

— Ну да, ладно, где это? — поинтересовался он.

Я слегка похлопала по своей груди, где внутри моего пальто лежал маленький свёрток, и понизила голос настолько, чтобы никто за пределами нашей кабинки не смог расслышать меня, сквозь оравшую из музыкального аппарата песню рок-группы «Скинэрд».

— Пол унции, как и обещала.

Глаза Мэллойя широко распахнулись, и он наклонился вперёд, расположив локти на столе. Ростом на несколько дюймов ниже меня, с маленьким исхудалым лицом и безжизненными каштановыми волосами, он напоминал мне маленькую коричневую полёвку. Не то, чтобы я была достаточно глупа, чтобы испытывать заблуждения из-за его безобидной наружности. Будучи милым в его бизнесе не выживешь.

— Ну, тогда давай выкладывай.

Он взглядом прочесал тускло освещённый бар, прежде чем вновь вернуться ко мне. Я могла ему сказать, что не стоит волноваться; клиенты «Джеда» были хорошими в плане того, что внимательно присматривали лишь за своими делами, именно поэтому первым делом я предложила байкерский бар. К тому же, за барной стойкой Джед хранил деревянную биту и револьвер 44 Магнум, на случай возникновения проблем. Никто не был настолько глуп, чтобы затеять нечто у «Джеда».

Я запустила руку внутрь своего пальто и вытащила свёрнутый в рулон бумажный пакет. Мэллой попытался схватить его, но я положила сверток вне его досягаемости, и придала деловой вид своему лицу.

— Сначала оплата.

— Ах, да, — он состроил кислое лицо, пока запускал руку внутрь своего пиджака. Его рука замерла: — Было не просто добыть это, ты же понимаешь. Может быть –

— У нас договорённость, Мэллой.

Проклятье, я должна была догадаться, что он снова попытается меня надуть, и именно в тот день, когда у меня совсем нет времени на игры. Мой телефон лежал экраном вниз на столе; я взяла его в руки.

— Что ты делаешь?

— А ты как думаешь? — я не смотрела на него, пока пролистывала свой короткий список контактов. — Пол унции в десятки раз дороже того, что платишь ты, и тебе прекрасно это известно. Но если ты не хочешь вести дела, я буду вынуждена обратиться к кое-кому другому.

Я прикусила губу. На самом деле, я не хотела обращаться ни к кому другому, да и времени у меня на это не было. Если мне придётся ждать хотя бы ещё один день, чтобы получить то, зачем я пришла, всё будет напрасным и это вовсе не понадобится. День? Даже чёртовы часы не шли в расчёт.

— Извини. Мне надо сделать звонок, — я пододвинулась к краю сидения, понадеявшись, что он не раскусит мой блеф.

— Подожди, — вздохнул он и вытащил маленькую квадратную коробочку, обёрнутую в ткань грязно-серого цвета.

Положив коробочку на стол, он накрыл её своей ладонью и пододвинул ближе ко мне. Я проделала то же самое с бумажным пакетом, и мы совершили обмен на середине стола. Я задушила вздох облегчения, когда мои пальцы сомкнулись вокруг коробочки.

Я поднесла обернутую в ткань коробочку к уху и потрясла её, прежде чем почувствовала запах, чтобы подтвердить содержимое. Испытав чувство удовлетворения, я запихнула коробочку во внутренний карман пальто. Я подняла стакан с содовой и сделала большой глоток, желая скрыть своё рвение убраться прочь из этого бара. Показывать отчаянность или торопить таких людей, как Мэллой, никогда не было мудро; с таким же успехом вы можете запросто нарисовать красным цветом знак мишени на своей спине.

Мэллой развернул бумажный пакет и вытряхнул на свою ладонь маленький стеклянный пузырёк. Его глаза блестели, пока он между пальцами перекатывал пузырёк с жидкостью табачного цвета.

— Девчонка, я бы отдал своё левое яйцо ради того, чтобы узнать, как у тебя получилось раздобыть это вещество… и остаться в живых, чтобы рассказать об этом.

Из меня вырвался смешок, за которым таилась моя нервозность.

— А кто сказал, что я рассказываю? — я поставила свой стакан на стол и склонила голову в сторону пузырька. — Я не стала бы слишком открыто показывать это на публике.

На самом деле, мне хотелось сказать «убери эту проклятую вещицу подальше, пока нас обоих не убили», но я воздержалась от этого, поскольку лучше было бы не терять своё самообладание.

— Тебе нет надобности рассказывать мне как вести свои дела, — резко парировал он, но в тоже время, ловким, на зависть фокуснику, движением руки, он заставил пузырёк исчезнуть со своей ладони.

— Не существует же никакой вероятности, что кто-то сможет отследить это и выйти на меня, верно?

У Мэллойя была создана широкая сеть и имелась репутация в части конфиденциальности. Но содержимое этого пузырька могло привлечь много нежелательного внимания.

Он выпрямился.

— Как я тебе и говорил в прошлый раз, я бы не пробыл в этом бизнесе так долго, если бы предавал своих поставщиков. К тому же я должен защищать и свою голову. Я сбываю свои продукты через нескольких посредников, которые унесут с собой в могилу имена своих деловых партнеров. Разговоры не приносят выгоду. И те ребята не имеют никакого представления, где я достаю свой товар. Ты можешь быть уверена, что я никому не расскажу.

— Рада слышать это.

Я выскользнула из кабинки. Я уже итак слишком долго пробыла здесь.

— Подожди! У меня есть несколько других позиций, которые тебя могут заинтересовать — если ты сможешь достать больше этого вещества, другими словами.

Я остановилась и положила руку поверх маленькой выпуклости внутри своего пальто.

— Я получила то зачем пришла. Если мне что-нибудь ещё понадобится, я свяжусь.

Он покачал головой.

— А знаешь, ты чересчур серьёзна для девушки такого возраста. Ты должна расслабляться, веселиться время от времени.

Я развернулась в сторону выхода.

— Ага, мне это часто говорят.

Яркий солнечный свет ослепил меня, после сумрачного интерьера бара, и я несколько раз моргнула, прислонившись к тяжелой деревянной двери. «Боже, как я ненавидела это». Мои руки тряслись, когда я отвернула рукав пальто, чтобы взглянуть на часы.

— Проклятье.

Я оттолкнулась от двери, поругав Мэллойя за опоздание. Мои дела с ним могли стать бесполезными, если я задержусь здесь ещё хоть ненадолго.

Я запахнула своё короткое пальто и отправилась на встречу с Реми, добравшись до автобусной остановки, расположенной через две улицы, как раз вовремя, чтобы успеть на следующий автобус. С удовлетворением рухнув на сидение в задней части автобуса, я прислонилась к окну и наблюдала за пролетавшими мимо улицами и строениями. Мы проехали мимо футбольного поля, где в самом разгаре шла тренировочная игра, и я наблюдала, как группа чирлидерш махала красно-белыми помпонами. Я рукой снова накрыла бугорок, выступавший из моего кармана, и груз ответственности, который лежал на мне, заставил почувствовать себя на годы старше девушек с поля.

Маршрут автобуса заканчивался близ старой пивоварни, которая прекратила своё существование два года тому назад, и я выскочила из автобуса прямо перед закрытыми на замок воротами пивоварни. На заборе из проволочной сетки не висело никаких знаков, предупреждавших об ответственности за незаконное проникновение на территорию, и всё это место имело печальный, пустынный вид. Пока я пробегала мимо пивоварни, я сморщила нос, как и всегда это делала, когда чувствовала запах прокисшего ячменя, который полностью так и не исчез.

Позади пивоварни расположились старые секционные дуплексы и два жилых дома, большинству из этих зданий требовался косметический ремонт. Пять лет назад это был процветающий район, до того как закрылась пивоварня вместе с заводом по производству автомобильных частей, на которых работала половина этого района. Теперь же газоны заросли травой и машины на подавляющем большинстве подъездных дорожек нуждались в ремонте. Песня в стили кантри ревела из чьей-то стереосистемы, а в другом доме ругалась молодая пара, пока малыш не начал громко вопить. Я пробежала мимо группы маленьких детей, игравших на дороге в хоккей, но они, по существу, проигнорировали меня. На несколько минут я остановилась, чтобы почесать голову, подбежавшему поприветствовать меня, знакомому псу, который был помесью лабрадора и овчарки, но когда он последовал за мной, я прогнала его прочь. Он посмотрел мне вслед с надеждой, но сегодня я была слишком занята для игр с ним.

Достигнув последнего знака остановки, я повернула направо и трусцой побежала вниз по пустой улице, усеянной поблекшими, заколоченными досками, старыми домами и дворами, которые отступили во власть молодого леса. Я проскочила между двумя последними домами и у последнего дома поднырнула под сломанную доску в заборе. Трава и сорняки захватили задний двор, в то время как плющ задушил древнюю детскую игровую площадку и покрыл заднюю сторону дома. Я прошла по узкой, протоптанной в траве тропинке к двери чёрного хода, остановившись у которой я быстро огляделась вокруг, и затем шмыгнула внутрь дома.

— Реми, ты здесь? — тихо позвала я.

В доме было темно, за исключением тонких полосок света, пробивавшихся меж досками, которыми были заколочены окна. К счастью, я достаточно хорошо знала этот дом, и мне не требовалось много света, чтобы по нему свободно перемещаться. Я вышла из кухни и прошла по короткому коридору. Справа от меня находилась пустая комната, которая использовалась как гостиная, а слева была закрытая дверь в кабинет. Я толкнула дверь, и она распахнулась вовнутрь комнаты на изношенных петлях.

— Реми? — чуть громче прошептала я, стараясь рассмотреть хоть что-то сквозь тёмные тени комнаты.

Тишина поприветствовала меня. «Где он, чёрт возьми?» Я развернулась, чтобы вернуться тем же путем, что и пришла сюда.

— Чёрт!

Я столкнулась нос к носу с худым бледно-серым лицом с большими, круглыми, лиловыми глазами и копной густых серо-каштановых волос. Споткнувшись, я отступила назад, а он протянул руки, схватив меня за плечи в сильный захват, который противоречил его щуплому телосложению.

— Господи, Реми! — я прижала руку к груди, пока он приводил меня в равновесие. — Ты хочешь, чтобы я заработала сердечный приступ?

Тролль одарил меня несимметричной усмешкой, открыв ряд коротких, острых зубов.

— Ты слишком молода для сердечного приступа, — ответил он со свирепой, едва заметной ухмылочкой, которая заставила бы любого, кто его не знал, испытать озноб.

— Ты опоздала, — отчитал он меня.

— Прости. Мэллой опоздал на двадцать минут, и я постаралась попасть сюда так быстро, как могла. Как они?

— Не так плохо. Френ беспокоится, но я уверил его, что если Сара сказала, что достанет лекарство, то она это сделает, — он выжидающе на меня посмотрел.

Я улыбнулась и вытащила пакет из внутреннего кармана пальто, чтобы вложить его в напряжённые руки тролля.

— Я когда-нибудь тебя подводила?

Тут же Реми развернулся и направился в сторону кухни, я же последовала за ним по пятам. Испытывая любопытство о содержимом свёртка, который обошёлся так дорого, я наблюдала за тем, как он снял бумажную материю, изобличая маленькую прямоугольную деревянную коробочку. Он поднял крышку и пересыпал содержимое в большую, но неглубокую каменную ступку, затем взял округлый каменный пестик и начал перемалывать содержимое ступки. Я подошла поближе и увидела светло-золотистые кристаллы, текстурой и цветом напоминавшие крупнодисперсный тростниковый сахар. Пока Реми измельчал кристаллы до состояния порошка, запах тухлых яиц и аммиака, который я ощущала ранее, становился всё сильнее. Я помахала рукой перед носом. Определённо, не сахар. Когда Реми попросил меня разыскать это вещество, он назвал его Бакту, но не дал никакого чёткого определения что это такое было, лишь только то, что родом это вещество было из какого-то места в Африке.

Он быстро измельчил кристаллы до порошка, затем несколько раз плюнул в ступку и перемешал полученную смесь гладкой деревянной палочкой, приготовив тем самым густую пасту.

— Пошли, — наконец, сказал он, взяв тяжелую ступку и направившись к лестнице.

Я бесшумно последовала за ним. Моя часть работы была выполнена, и остальное теперь зависело от моего друга.

В первой комнате на верхнем этаже, на голом деревянном полу было устроено ложе из лохмотьев и там, лёжа, свернувшись клубком поверх лохмотьев, стонала маленькая тёмная фигура. Окна верхнего этажа не были заколочены, так что я смогла различить округлое тело существа и длинные, тщедушные конечности. Стоя на коленях близ убогого ложа, находилось второе существо и, когда мы вошли в комнату, его безобразное, сдавленное лицо посмотрело на нас с надеждой. Я одарила его улыбкой и указала на ступку в руках Реми, и он что-то нежно пробормотал своей супруге, которая ответила тем же. У меня не было ни малейшего понятия о чём они говорили, поскольку я не знала языка буги, но большого труда не требовалось, чтобы догадаться, что он утешал её.

Реми преклонил колени рядом с ложе, а я встала позади него, так чтобы смогла наблюдать и не стоять на пути. Он поставил каменную ступку на пол и пробурчал что-то буги на их собственном языке. Затем он начал аккуратно менять положение буги-женщины, пока она не легла на спину, явив нам свой оголённый вздутый живот. Буги живут на болотах — на что и намекает их название — и обычно они покрыты грязью. Женщина была на редкость чистой, и я задалась вопросом «а не сделал ли это Реми при подготовке к процедуре».

Френ, буги-мужчина, передвинулся ближе и заключил одну маленькую ладошку своей супруги в обе свои руки. Его большие глаза были наполнены любовью, но это не помогло скрыть страха, который я видела на его лице. Мне хотелось сказать ему, что всё будет хорошо, но он не смог бы понять меня. Да и я не была уверена, всё ли будет хорошо. По словам Реми, роды у буги обычно проходят легко, но беременность Мол была очень сложной. После нескольких месяцев болезни, она была очень слабой, и ребёнок отказывался появляться на свет. Беременность буги протекает не так как человеческая, когда ребёнок появляется через девять месяцев. Если мать была больна или слаба, тело не позволяло родовой деятельности начинаться. Если ребёнок не появлялся, оба, мать и ребёнок, умирали.

Я наблюдала за тем, как Реми заботливыми руками начал растирать пасту по объёмному животу Мол. Она застыла и издала вялый, хныкающий звук, потому как её живот был таким раздувшимся и чувствительным, что даже самое лёгкое касание причиняло боль. Находясь близ неё, я смогла ощутить её боль и страх, и во мне пробудилось уже хорошо знакомое стремление: необходимость подойти к ней и попытаться забрать боль. Но я доверяла Реми, и прямо сейчас он был самым наилучшим шансом для Мол пройти через это. Я всего-навсего сжала руки в кулаки и наблюдала.

Он закончил накладывать густую пасту и отставил ступку в сторону. Затем он раскинул свои длинные руки поперёк живота Мол и оказал наименьшее давление на выпуклость, которой был пока ещё её не рождённый малыш. Он завёл песнопение на языке троллей, и я смогла уловить лишь несколько слов, но мне и их было достаточно, чтобы понять, что он молился. Тролли глубоко веровали в своего бога, и они смешивали молитву со своей магией во всём, чтобы они не делали. Я насмотрелась способностей Реми с тем, чтобы иметь огромнейшее уважение к его вере и его магии.

Вскоре паста высохла до состояния хрупкой оболочки, и я заметила, что Мол, должно быть, теперь испытывала меньше боли, и была способна вынести вес рук Реми. «Неужели это работало?»

Крик Мол заставил приподняться волоски на моей шее. Я упала на колени рядом с Реми, когда живот Мол начал бешено сокращаться, из-за чего всё её тело стало сотрясаться.

— Что не так?

— Это нормально, — ответил он, одёрнув руки от буги. — Ребёнок на подходе.

— На подходе? — переспросила я еле слышно.

Мол выглядела так, словно её разорвёт на части изнутри, а не вот-вот родит. Но опять же, у меня не было вообще никакого представления о том, что было нормальным для родов у буги. Как и большинство Существ, буги были скрытными и сторонились людей. То, что мне было разрешено остаться здесь и стать свидетелем этого события, было знаком их признательности и уважения. Слёзы наполнили мои глаза, и я наблюдала за тем, как природа берёт своё, и тело Мол находит в себе необходимые силы произвести на свет её малыша.

Френ оказался рядом, чтобы принять новорожденного, когда тот появился. Слегка смуглое тельце было невероятно крошечным и кукольным, и оно не издало ни единого звука, когда отец, как в колыбели, укачивал его в своих руках. Френ не сводил глаз со своего новорожденного малыша и пробежался пальцами по лицу младенца, как будто не мог уверовать в то, что он был настоящим.

— Разве ребёнок не должен плакать? — прошептала я Реми, стараясь не беспокоить буги.

Френ ворковал с малышом, а Мол лежала на ложе, прикрыв глаза, она была чересчур истощена, что даже не могла взглянуть на своего ребёнка.

Реми кивнул, его лицо было мрачным.

Вот тогда-то я и почувствовала это: знакомое тянущее ощущение подталкивало меня прямиком к малышу, подобно тяги металла к магниту. Я тихо, потрясённо выговорила:

— Он болен, очень болен…

Первые леденящие щупальца смерти скользнули по моей коже, и я поняла, что мы опоздали. Если бы только я добралась сюда чуть раньше.

Я сдернула с себя пальто.

— Дай мне его! Поскорее — времени мало.

Я уже могла почувствовать, как утекает новая жизнь.

Реми потянулся к ребёнку, но Френ покачал головой, прижав крошечное тельце к груди. Яростно пробурчав, Реми вновь наклонился вперёд. Что бы он ни сказал буги, это сработало, поскольку Френ передал ему новорожденного. Я раскрыла руки, и Реми вложил голенькое, морщинистое, маленькое тельце в них. Оно было не больше, чем котёнок неделю от роду, и как только я коснулась его, то почувствовала едва уловимое биение сердца и холод, уже осевший в миниатюрных конечностях.

— Постарайся продержаться, малыш, — пробормотала я, когда притянула его к своей собственной груди и накрыла его руками.

Затем я обратилась внутрь самой себя и позволила стене опуститься.

Это было схоже с открытием двери печи. Жар вспыхнул в моей груди и загрохотал в моих венах, подобно разряду, следовавшему вскоре после запала. Мне не надо было говорить своей силе куда следовать, она всегда это знала. Моё тело загудело как провод под током, когда потоки энергии потекли вдоль нервных окончаний в сторону моих рук и груди, в сторону всех тех частей тела, которые соприкасались с умирающим созданием.

Обычно я высвобождаю силу контролируемым потоком, позволяя ей мягко изливаться в поиске источника травмы или болезни. Она настолько мощная, настолько интенсивная, что я беспокоюсь о том, как бы это не шокировало моих пациентов и не убило их наповал. Но когда тело отключается и готовиться умереть, иногда встряска всей системы — это единственное что может ему помочь. По сути, это похоже на плоские электроды дефибриллятора, которые используют в пунктах неотложной помощи, только за тем исключением, что мои работают над всем телом вместе взятом, а не только с сердцем. Это единственный известный мне способ описать процесс; к моему дару не прикладывалась точная инструкция по эксплуатации.

Жар наполнял мои руки до тех пор, пока они не стали излучать слабое, белое свечение. Жар припекал всё горячее и горячее, вплоть до того момента, когда это стало ощущаться так, словно я схватилась за раскалённую металлическую трубу, но я не остановилась. Я прикусила губу, чтобы удержаться от вскрикивания, и упорно продолжала в ожидании роста силы до нужной интенсивности, прежде чем высвободила её.

Сила вырвалась из моих рук, вливаясь в крошечное тельце. Я чувствовала, как она бежит по моим венам и костям, и лавирует сквозь ткани, насыщая каждую клеточку, как весенний шторм насыщает землю. Моя сила это продолжение меня, так что я чувствовала, как она навивалась вокруг угасавшего сердца, пульсируя и нарастая. С каждым ударом, она посылала резкий толчок энергии сквозь сердце, заставляя маленькое создание сильно содрогаться и корчиться до тех пор, пока оно вновь не затихало. Я посылала волну энергии за волной в тельце, молясь, чтобы какая-то из них стала той самой, что исправит повреждённое сердце.

Я потеряла счёт минутам, но прошло, как минимум, минут десять до того, как я заставила себя смириться с тем, что не смогу спасти буги. Моя сила была единственным стимулятором, сохранявшим пульсацию его сердца, но я больше не могла поддерживать её. Один из самых первых и самых жестоких уроков, который я уяснила о своём даре, был о том, что иногда я не могу кого-то спасти, неважно как много вложу себя в это. Я отстранила малыша от себя и ощутила болезненный рывок у себя в груди, когда посмотрела на его безжизненное лицо. «Мне жаль, маленький».

Прерывистое рыдание раскололо воздух. Я открыла глаза и встретилась с ошеломлённым, пристальным взглядом Мол, поскольку она сокрушалась о малыше, которого так и не подержала в своих собственных руках. Моё сердце сострадало ей. Никто не должен наблюдать за тем, как умирают любимые.

«Это не справедливо! Мы всё сделали правильно. Дитя Мол заслуживал жизни».

Я втянула силу назад в себя, так что мои руки вновь стали горячими. Боль пронзительно прошлась по мне, но я едва ощущала это из-за гнева, нараставшего в моей душе. Я залпом послала силу назад в тело малыша с мощью удара молнии. Такое огромное количество энергии может полностью остановить работу сердца, но терять уже было нечего.

Сила израсходовалась. Я была полностью истощена, и смутно осознавала дыхание Реми и Френа, и рыдания Мол, когда маленькое сердечко, прижатое к моей груди, произвело неровную пульсацию и остановилось.

Наступила тишина.

А затем… тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Потом лёгкие движения, когда миниатюрные лёгкие расширились, делая свой первый вдох воздуха.

После этого, щекочущее прикосновение ножки, пошевелившейся у моей груди.

Я приподняла новорождённого, заключила в свои ладони, и наблюдала за явлением чуда, когда сплющенное маленькое личико искривилось, и крошечный ротик приоткрылся. Сначала всё началось со слабого свистящего звука, который быстро перерос в мяукающий вопль, и неожиданно в моих руках уже лежал извивающийся, плачущий, здоровый буги-малыш.

Я рассмеялась и в тоже время расплакалась, и комнату наполнили возгласы. Мол встревожено что-то пробормотала и протянула руки, и я положила её маленького мальчика ей на грудь. Я созерцала, как мама с папой с благоговением касаются своего дитя, осматривая малыша, которого, как они считали, уже потеряли.

Я грузно присела и затем легла на пыльный пол. Исцеления всегда истощают меня, некоторые больше, чем другие, но обычно мне требуется всего несколько минут отдыха, чтобы вновь восстановить силы. Но вернуть к жизни стоявшего на пороге смерти очень нелегко, и моё тело пребывало в состоянии, словно я пробежала половину марафона. Неважно сколько раз я использовала свою силу, легче от этого не становилось.

Мне было шесть лет, когда я обнаружила свои способности. Вначале я имела обыкновение помногу переусердствовать, прежде чем научилась чересчур себя не истощать. Очень просто не обращать внимания на своё собственное здоровье, когда пытаешься спасти жизнь. Мне пришлось научиться запирать свою силу, кроме тех случаев, когда мне приходилось призывать её. В противном случае, каждый раз, когда я приближалась на расстояние в несколько футов к больному или травмированному созданию, энергию вытягивало прямо из меня. Теперь же, когда я кого-то исцеляю, то позволяю выходить столько энергии, сколько требуется в данном случае. Высвобождение такого потока силы, какое было сделано только что мной для спасения буги, было сродни перегрузке электрической сети, за исключением того, что у меня не было прерывателя для перезагрузки моей энергии. Моя сила восстанавливалась сама по себе; на это требовалось лишь немного времени.

Холодная ладонь коснулась моей руки.

— Ты в порядке, Сара? — я расслышала беспокойство в голосе Реми, и одарила его изможденной улыбкой.

— Я буду в порядке. Ты же знаешь каково мне. Надо лишь немного отдохнуть.

— Да, ты отдыхай, — сказал он.

Он нежно приподнял мою голову и подложил под неё моё свернутое пальто. Я слышала, как он разговаривает с Френ и Мол, и звуки их перемещений, но всё стало приглушённым, когда я погрузилась в сон.

Где-то между пробуждением и глубоким сном, я ощутила знакомое волнение на затворках своего разума. После израсходования такого большого количества силы, меня не удивило, что он пришёл в движение. Он всегда оживал после исцеления, когда моя сила была истощена. Не то, чтобы он далеко заходил. Даже будучи измождённой, во мне оставалось достаточно силы, чтобы затолкать его назад, подальше.

Я называла его зверем. Когда-то наличие этой тёмной сущности внутри моей головы пугало меня, даже, несмотря на осознание, что он прилагался к моей силе. Однажды я прочитала изречение, в котором говорилось «когда вы зажигаете свечу, вы также отбрасываете тень», и я задалась вопросом «можно ли было то же самое сказать и обо мне». Моя сила была свечой — яркой и теплой — а зверь был тенью — зловещим и темным. Реми сказал, что в большинстве случаев дар это баланс добра и зла, и я не должна бояться чего-то, что является частью меня. Я не приняла зверя, но иного выбора, нежели научиться с ним уживаться, у меня не было.

В комнате было тихо, когда я проснулась, и длинные тени дали мне понять, что уже был поздний вечер. Повернув голову набок, я обнаружила, что нахожусь в одиночестве. Буги, вероятней всего, отправились домой, но я знала, что Реми всё ещё был здесь. Он никогда бы не оставил меня одну, пока я восстанавливалась.

Я застонала, когда поднялась на ноги. Моё тело ломило — частично от интенсивного исцеления, частично от лежания на твёрдом полу — и я потянулась несколько раз, дабы исправить проблему. Затем я взяла своё пальто и спустилась на нижний этаж, где и нашла Реми, смотрящим на улицу через трещины в одном из заколоченных окон гостиной комнаты. Я подошла ближе и прислонилась к стене, проигнорировав облезлые обои, которые цеплялись за мои волосы.

Он улыбнулся мне.

— Ты глубоко спала на этот раз. Чувствуешь лучше?

— Это было сложновато, — призналась я. — Но того стоило.

Я услышала смех снаружи и сквозь трещину присмотрелась к группе подростков, тусовавшихся чуть дальше по улице. Реми наблюдал за ними, на случай если кто-то из них решится забрести сюда, пока я спала. Мне стало интересно, чтобы они сделали, если бы вошли внутрь и обнаружили ожидавшего их тролля. Вероятно, обмочили бы свои штаны. Если бы я не знала своего свирепого друга, со мной, наверняка, произошло бы именно это.

— С Мол и малышом всё хорошо? — поинтересовалась я.

— Да. Френ с Мол забрали малыша домой, показать семье. Они сказали, что ты обладаешь большой магией. Спросили не волшебница ли ты.

— Это вряд ли.

Если сегодня и произошло какое-то волшебство, то это исходило со стороны Реми, от того как он помогал Мол родить ребёнка. Хоть у него и не было моего дара, он был таким же целителем, как и я, и его познания в медицине никогда не переставали удивлять меня. С точки зрения летоисчисления троллей, в своём возрасте он всё ещё был подростком, наподобие меня, но он уже знал гораздо больше, чем я могу надеяться, что узнаю за целую жизнь.

Он вновь посмотрел на улицу.

— Скоро стемнеет.

— Не раньше, чем через час. И я не боюсь темноты.

— Дядя не обрадуется, если ты пробудешь на улице допоздна.

— Нейт не одобряет большинство из того, что я делаю, — съязвила я. Реми послал мне неодобряющий взгляд, и я продолжила: — Ты же знаешь, что это правда. Я люблю Нейта, но мы просто такие… разные. Он хочет, чтобы я была кем-то, кем я не являюсь. Хочет нормальную племянницу, у которой есть подруги и которая входила бы в компанию, или в группу поддержки, или хоть что-нибудь. Я не такая и никогда такой не буду.

— Это не правда. Он просто хочет, чтобы ты была счастлива.

Я приподняла бровь.

— И с каких это пор ты стал экспертом по части человеческих родителей?

— Все хорошие родители хотят, чтобы их дети были счастливы, — он оттолкнулся от окна. — Пойдём. Мальчики ушли.

Я пихнула его в спину, пока следом шла за ним к задней двери.

— Знаешь, а в эти дни ты становишься немного властным.

Из него вырвался сиплый смех.

— Даже тролль не сможет командовать тобой.

— Это правда! Я сильная, независимая женщина, и не забывай об этом.

Мы пересекли двор и юркнули через забор. Реми повернулся ко мне.

— Сегодня ты сотворила добро.

— Мы сотворили добро, — сказала я в ответ. — Кстати, ты никогда мне не рассказывал что такое Бакту.

— Бакту это зилант¹ из пустынных земель.

Я нахмурилась.

— Что? Как змий превратился в кристаллы?

— Кристаллы это не змий. Это высушенный навоз бакту.

— Навоз? Ты имеешь в виду какашки? — я сморщила нос. — Фу! Это противно, Реми!

Реми рассмеялся и направился к деревьям.

— Бакту это ядовитый змий. Навоз служит хорошим лекарством.

Прежде чем я смогла ответить, он исчез. Я завидовала тому, как тролли могли сливаться с окружающей их средой, словно улетучивались в разреженном воздухе. Порой было бы хорошо иметь такой полезный навык.

Улицы были пусты, когда я возвращалась к автобусной остановке. Даже, несмотря на то, что это был субботний вечер, не многие люди направлялись в город, так что в автобусе было полно свободных мест на выбор. Всё тот же водитель всегда ездил по этому маршруту по выходным дням, и он кивнул мне, когда я закинула мелочь в автоматический турникет.

Как минимум, я смогу расслабиться на обратном пути, поскольку мы с Реми сделали то, что и намеривались сделать. Сегодня я помогла спасти две жизни — как много девочек моего возраста могут сказать подобное? Не то чтобы мне нравилось зависать в прокуренных барах и совершать незаконные сделки с людьми, которые в преступном мире были равноценны наркодиллерам. Лишь потому, что мне хватает ума сохранять хладнокровный внешний вид и вести себя так, будто знаю что творю, это не изменит того факта, что я была совершенно беспомощна. Но теперь я не могла остановиться, ни тогда, когда от меня зависят жизни.

Два года назад, когда Реми попросил меня посодействовать и достать ему измельчённый в порошок рог химеры, чтобы помочь умиравшему келпи², я и понятия не имела, что существует реальный чёрный рынок таких товаров, и возможно достать практически всё что угодно, что можно себе представить — если сможешь заплатить. С того времени я достала для него полдюжины других веществ, да и к тому же научилась довольно хорошо вести переговоры, учитывая что ни одно из веществ не было дешевым, и отыскать его было довольно нелегко. Вы же не сможете купить чешую гидры³ или зубы хейтлика⁴ на «Amazon» или «eBay». Ну, пока ещё нет.

Нам повезло, что Реми мог позволить себе купить почти всё, что угодно. Конечно же, некоторые вещи были дороже любых денег, к примеру, содержимое пузырька, который я отдала Мэллойю, редкое и его почти невозможно получить. Он продаст свою родную мать, лишь бы узнать, как я заполучила это, но я никогда ему этого не расскажу — никому другому. Было и так уже достаточно опасно просто позволить кому-то такому, как Мэллой знать, что у меня есть на продажу немного этого вещества. Люди убивали за куда меньшее количество. И если раса Реми когда-нибудь обнаружит, что мы делали… Я содрогнулась от этой мысли.

Желчь тролля — сильнодействующее лекарство, и оно бесценно, не только потому, что желчь может сделать, но также потому, что мало кто был настолько смел, чтобы решиться попробовать её заполучить. Тролли не только скрытны и неуловимы; их жестокая репутация удерживает как людей, так и нечеловеческих существ, от розыска их, не говоря уже о попытке взять что-нибудь у них.

Это вызвало во мне отвращение, когда Реми впервые мне рассказал об этом. Но если вы можете вынести невообразимо ужасный запах и не брать в голову тот факт, откуда это вещество происходит, оно имеет невероятные регенерирующие способности. Оно может замедлять старение и течение неизлечимых заболеваний, таких как болезнь Альцгеймера или Паркинсона, и оно даже может обратить вспять облысение. Я слышала, что оно может даже бороться с определёнными типами рака. Из своего личного опыта, я знаю, что любую рану излечить оно не может, но всего лишь пол унции, точно такой же объём, как я передала Мэллойю, может остановить чьё-то старение почти на пять лет, если правильно его применять. По существу, это источник молодости, и есть люди, готовые заплатить почти всё, что угодно, лишь бы его заполучить.

Чем моложе тролль, тем более могущественней его желчь, но тролли очень сильно опекают своё потомство, так что подобраться к ним близко практически невозможно и при этом не встретить ужасную кончину. Реми дал мне свою собственную желчь, чтобы обменять её в своих личных интересах, но его народ придёт в ярость, если когда-нибудь узнает о том, что мы торговали с рук. Тролли не любят людей, однако по каким-то причинам, старейшины допускают дружбу между мной и Реми. Но я не обольщаюсь по поводу своих с ними отношений. Я была всего лишь человеком.

Автобус остановился у моей остановки в центре города, перед почтовым отделением, и я помахала на прощание водителю, когда выходила из автобуса через заднюю дверь. На Маркет Стрит, финансовом и торговом центре городка Нью-Гастингс во время рабочей недели, сейчас было тихо, за исключением людей, направлявшихся в сторону ресторанов «Сабвэй» или «У Антонио». Я перешла улицу на сигнал светофора и срезала путь через маленькую парковку, расположенную между двумя зданиями, чтобы выйти на другой конец набережной близ причала. К югу от меня простирался пирс, а также магазины и рестораны, которые тянулись вдоль набережной. Почти дома. После такого дня, единственное чего мне хотелось, так это свернуться клубком в кровати, и провести с книгой в руках остаток ночи.

Когда впереди меня, из проема между зданиями появились два парня и побежали по набережной, чтобы исчезнуть чуть дальше по берегу у одной из рыболовецких верфей, я сразу же их узнала. Я поняла, что они, весьма вероятно, затеяли нечто плохое, но была слишком уставшей и голодной, чтобы беспокоиться по этому поводу. Пусть кто-нибудь другой разбирается с ними.

Вне поля моего зрения, один из парней залился хорошо знакомым мне смехом и прокричал:

— Не дай ему сбежать.

Я остановилась.

— Посмотри на него, Скотт. Он полумёртвый.

— Ах, чёрт! — выругалась я и развернулась в сторону верфи.