Когда в отношениях гармония и доверие, очень сложно сохранить что-то в тайне. Но мы с Дариной еще раньше, после инцидента с Энн, обговорили этот момент: мы люди непростые, нам нужно научиться выживать в мире, где нас считают чужими и опасными, у одного могут быть знания, способные навредить другому. Потому есть стоп-слово «надо», которое подразумевает, что следует прекратить расспросы и отпустить ситуацию, не лезть и не разнюхивать. Потому, когда я сказал Рине, что мне надо поздно вечером заглянуть к Гусаку, вопросов не последовало и мне не пришлось оправдываться.
Витек жил этажом ниже в квартире с такой же планировкой. Из-за двери доносился бубнеж телевизора. Я надавил на кнопку звонка, и спустя пару мгновений дверь распахнулась. Витек посторонился, пропуская меня, босиком прошлепал к дивану выключил телек.
— Я готов, начальник, — сказал он. — Что делать? Командуй!
О, с какой надеждой он на меня посмотрел! Апатию как рукой сняло.
Я уселся рядом с нм на диван и спросил:
— Расскажи, как приходят видения. Что ты чувствуешь?
Он потер пальцем между бровей, вспоминая.
— Ну… Когда я засыпаю… Как бы сказать… Но не засыпаю до конца. А как будто отрываюсь и переношусь непонятно куда. И вот я вроде там, а вроде и нет. И смотрю. Никто меня не видит, а я вижу все. Но не могу ничего изменить.
— Более-менее ясно. Видения приходят на границе между сном и бодрствованием, а потом ты просыпаешься.
Витек криво усмехнулся.
— Если бы. Иногда продолжаю спать и видеть сны. И ведь хрен поймешь, где сон, где видения. Я так крышей поеду, веришь?
— Верю.
— И че делать?
— Не знаю, получится ли, но мы попытаемся, — сказал я. — Для начала присядь удобно, чтобы расслабился.
Он откинулся на спинку дивана.
— Ну, вот так нормально?
Я принялся рассказывать про внутренний огонь, как его пробуждать, как направлять по телу. Наверное, с полчаса у Гусака ничего не получалось, он психанул и только тогда ощутил то, что надо, и смог удержать внутреннее солнце около минуты, а потом позеленел, осунулся и зевнул.
— А дальше-то че?
Я объяснил, что это самое начало, нужно удерживать огонь дольше, а потом будем учиться им управлять, усилием воли останавливать или включать видения. Главное — практиковать и не сдаваться.
Провожать меня Гусак не стал, сил не осталось, даже замок не защелкнул, когда я ушел. Даже опасения возникли, что он проспит тренировку.
Но он пришел вовремя, все такой же зеленый и подавленный.
Мы отошли в сторону, и он шепнул:
— Ваще не спал, бредил. Еще хуже стало.
На нас зыркнул Димидко, и мы разбрелись в разные концы раздевалки. Вот и что делать с Витьком? Научится ли он управлять своей силой? Если нет, то он рискует дойти до истощения, вылететь из команды и вовсе сойти с ума.
Но вскоре мысли о нем вылетели из головы, потому что Сан Саныч завел любимую песню, что нас ждет самое большое испытание — «Спартак»! И нужно готовиться, готовиться и еще раз готовиться. Играть и отыгрывать различные схемы. Наша задача ни много ни мало — выиграть! Ничья его не устроит. Потому что выиграть у «Спартака» — это подвиг! Это такое чудо, о котором будет говорить не только вся страна, но и весь мир! Каждый, кто сыграет в основном составе, впишет свое имя в историю футбола!
Особенно воодушевились Жека и Игнат, вечно обиженные наши и вечно недооцененные. Ну и Круминьш стойку сделал.
В двусторонках Димидко с нападающими изгалялся как мог, пробовал наши классические схемы: два высоких нападающих, Рябов и Сэм. Среднего роста Ведьмак и мелкий Цыба. Цыба и Сэм. Ведьмак и Сэм. Рябов и Ведьмак.
Наблюдая за игрой, Сан Саныч потирал подбородок, усиленно думая. Игроки были изобретательны — все, кроме Сэма, который всегда пер напролом и этим был хорош. Раз за разом Саныч учил его хитрить, думать, ориентироваться в ситуации и правильно отдавать мяч, но у казаха это получалось или предсказуемо, или бестолково, и день за днем на разборах он получал выволочку.
Похоже, Сэм достиг своего предела, и через голову перепрыгнуть не сможет, потому что недостает сообразительности
Восемнадцатого апреля был самый обычный апрельский день: серь и сырь, мелкий дождик и тяжелое свинцовое небо. Гусак наконец-то выспался: то ли прокачка дала результат, то ли просто так совпало.
Было воскресенье, но мы все равно гоняли двусторонки, к тому же приехал тренер Никита, который занимался с вратарями по выходным.
В этот раз в команде противника были хитрый Ведьмак и предсказуемый Самат, а в моей — Рябов и Цыба, зато у нас защита была мощнее, да и меня никто не списывал со счетов. Игра ничем не удивила: Самат пер буром и получал за это по шапке. Димидко, красный от возмущения, бегал вдоль бровки и разорялся:
— Сэм, мать твою! Ну куда ты прешь! На тебе же двое висят и третий навстречу бежит! Ну, завалил ты Бороду — и пеналь вам! Ну что тебе мешало назад глянуть? Там Борис открыт! Ну?
— Неужели не понято? Элементарно же! Шея нормальным людям для того, чтобы по сторонам головой вертеть, — проговорил Круминьш с изрядной долей презрения, помогая подняться Бороде. — Егор, ты как?
Он встал на травмированную ногу, повращал коленом.
— Вроде нормально.
— Саныч, не ставьте Бекханова в двусторонки, он же покалечит нас! — скорее велел, чем попросил Круминьш. — Ну что это за игра?
— Зато он забивает лучше всех! — крикнул Колесо, стоящий у ворот противника. — Когда еще ему учиться, как не сейчас?
— А где нам игроков брать, если он кого затопчет накануне «Спартака»? — поддержал прибалта Микроб, которому от Сэма досталось в прошлый раз.
— Я не буду с ним играть, — проворчал Клыков.
В принципе, правы все: риск действительно был, получив мяч, Сэм забывал, что на поле — свои, но и успехи он делал, это было видно, хоть Саныч его постоянно и долбал.
— Бекханов остается на поле! — распорядился Димидко, и Сэм, который выглядел побитым псом, воспрянул.
— Спасибо, Сан Саныч! — Он приложил руку к груди. — Не подведу!
Клыков покрылся красными пятнами и аж затрясся, переглянулся с Круминьшем. Прибалт стоял рядом со мной, вид имел невозмутимый, но меня обожгло его желанием — больше всего на свете он хотел, чтобы тупое чернозадое быдло покинуло команду.
А вот это уже нехорошо. Сложно играть в команде с тем, кого ненавидишь.
— Сэм, поаккуратнее! — попросил Саныч. — Это ж свои. И смотри, кто открыт, не при буром.
Древний свистнул, знаменуя начало игры. Н-да, велеть Сэму не танковать — все равно что приказать торнадо остановиться или — стихнуть шторму. Он, конечно, старался, но и защитники старались. Против него выбежал Круминьш, и Бекханов его снес — Марк покатился по траве, подтянув колено к животу.
Сэм даже не заметил, ударил по моим воротам — я отбил мяч кулаками, ладони попросту отсушил бы. Нарушения не было, и Древний не остановил игру, это сделал Димидко.
Круминьш сел. Молча поднялся и похромал к скамейке. Потом, видимо, он пойдет в санчасть. Все смолкли, уставились на Сэма, он развел руками.
— Играем! — скомандовал Димидко, указал на Думченко, который оказался лишним в команде противника. — Можешь быть свободен. Доигрываем, и по домам, хватит на сегодня.
Свисток — игра началась. Ну как игра — катание мяча друг другу. Сэм боялся атаковать и старался отдать мяч, остальные просто убивали время.
Так прошло минут десять, я аж замерз. В итоге Саныч, злой, как дракон, дунул в свисток и крикнул:
— Что вы мне тут устроили? В раздевалку все, живо! Со «Спартаком» так поиграйте!
Клыков не выдержал, проворчал под нос:
— Хромые и побитые. Наиграем мы, да.
Саныч не услышал, в отличие от меня. Получается, что Сэма в двусторонки ставить опасно. Но как тогда парню прогрессировать? А нам без такого танка сложно придется.
О, как Димидко орал в раздевалке! Казалось, слюна до зеркала за моей спиной долетит. Глазами вращал, желваки катал. И неженки мы. И лодыри. И сволочи зажравшиеся! Вот лишимся квартир и работы — и что запоем? Как играть будем, если от своих шарахаемся, которые нас жалеют? От «Спартаковцев» так вообще рванем всей командой, только Сэм в поле и останется да Саня, то есть я.
Наоравшись, он зашагал к выходу, и в этот момент распахнулась дверь, и он едва не столкнулся с Круминьшем, бросил:
— Ты как? Играть сможешь.
— В строю, — обнадежил его Марк, открыл свой шкаф.
К нему подошел Сэм. Встал, переминаясь с ноги на ногу, ткнул в спину пальцем — Марк выпрямился, не поворачиваясь. И эта его неестественно-прямая спина сказала больше, чем слова. Но Сэм не понял.
— Марк. Ты это, прости братан, я ж не специально.
Круминьш медленно развернулся, вскинул голову, чтобы смотреть Сэму в глаза.
— Скажи, Сэм, ты ведь вдовец? Сколько баб похоронил? Закапываешь их вместе с кроватями?
Казах захлопал глазами, не понимая, куда он клонит. Марк продолжил:
— Представляю, какой тебе мамонт нужен, чтобы сдержать натиск и не сдохнуть по тобой.
Левашов закинул голову и расхохотался. Улыбнулся Цыба. Захихикал Гусак. Сэм сжал челюсти, раздул ноздри, схватил Круминьша за грудки и встряхнул.
— Сука, я ж извинился!
Круминьш был разъярен, хоть эмоций и не показывал, потому оттолкнул Сэма — затрещала футболка — и процедил:
— Я слегка вас переехал катком. У вас теперь нет ног. Мне очень жаль.
— Шешенс-с-с, — прошипел Сэм.
— А чего это вы злитесь? — продолжил иронизировать Круминьш. — Я же извинился.
Сэма, которого несколько дней долбал Саныч и клевали все кому не лень, захлестнуло единственное желание — размазать Марка по стене. Я вовремя уловил порыв, метнулся между ним и прибалтом, повалил нашего напа подсечкой, оседлал и взял на удушающий.
— Сэм, попустись!
Он и не думал, извивался подо мной, как крокодил на родео. Ну, если бы крокодилы участвовали в родео, выглядело бы это примерно так. Хотел убить Круминьша, меня, Санычу башку открутить.
— Тихо, Сэм! Ты ж не хочешь вылететь? — снова попытался его присмирить я.
Довод не помог, теперь Бекханов обратил свою ненависть на меня.
— Или сесть? — взывал к его благоразумию я. — Ша!
Ему удалось-таки перевернуться набок, и он попытался меня долбануть о скамью. Грохот стоял такой, что в раздевалку влетели и Димидко, и Древний, все столпились вокруг, но разнимать нас никто не лез. Я сжал рычаг на бычьей шее казаха, и он начал терять силы, но до последнего тянулся к моему лицу, рассчитывая выдрать глаза, и брыкался. Наконец затих и обмяк. Я откинулся на спину, хватая воздух.
Все молча смотрели на нас. Наконец Димидко проговорил:
— Это что еще за номер, Нерушимый, а?
В раздевалке было так тихо, что заметалось эхо его голоса.
— Он не виноват! — вступился за меня Микроб, вышел на шаг вперед.
— Бекханов хотел броситься на Марка, Саня его остановил, — поддержал его Клыков.
Димидко упер руки в боки.
— Вот так просто взял и бросился? А? — Он уставился на Круминьша. — На пустом месте? Знаю я твой язык!
— Вы меня еще и виноватым делаете? — удивился Круминьш.
Похоже, он искренне недоумевал, почему это глумиться над простоватым Сэмом всегда было можно, а теперь вдруг стало нельзя.
— Марк, ну, если по-чесноку, ты его достал, — встал на защиту Сэма Колесо. — Неужели не видно, что мы все на взводе? Чего язвить?
Круминьш изогнул рот в презрительной ухмылке.
— А ты на мое место на поле метишь, или просто у вас… этническая солидарность?
Вот теперь Колесо рванулся к прибалту.
— Ах ты сучоныш гнилой!
— Отставить! — рявкнул Димидко. — Круминьш, заткнуться! Еще слово — и пошел нахер из команды! Устроил мне тут!
— Я? — вскинул брови Марк.
И тут не выдержал всегда молчаливый Лабич, выпрямился и будто зачитал приговор:
— Ты. Ты унижаешь других.
Белорусы закивали.
— Когда это я?.. — повторно удивился Марк, но договорить ему не дал Думченко:
— Рот всем затыкаешь, как идиотам.
— Твои дебильные под**ки про картофан достали! — возмутился Бурак. — И достало, как ты глотаешь первую букву моей фамилии, чтобы получилось Дурак!
Димидко вздохнул. В этот момент зашевелился Сэм, открыл глаза, сел, потер горло и прохрипел, указав на прибалта пальцем:
— Мне нравится «Титан», братаны. Я понимаю, что потеряю. Но с ним играть не буду. Так что или он, или я.
Проходя мимо, Сэм легонько толкнул меня кулаком грудь:
— Спасибо, братан! Зла не держу.
Димидко открывал и закрывал рот, не зная, что предпринять. Я его понимал и сам не знал, как поступил бы на его месте. Сэм — невосполнимая потеря для команды. Но если тренер позволит себя шантажировать, невосполнимо потеряет лицо, его перестанут уважать, поймут, что он ведется на манипуляции, и могут сесть на шею.
— Сутки тебе на раздумья, — крикнул он в спину Сэму, но тот даже не обернулся, тогда Саныч добавил: — Двое суток! Остынешь, приходи.
Казах обернулся возле двери и проговорил без злости:
— Марк — гнилой человек, шешен-с-с. Я буду на него кидаться, да, и когда-нибудь убью. Так что нет.
Тихонько закрылась дверь, все посмотрели на Круминьша, который складывал вещи, как будто ничего не случилось и не он спровоцировал одного из лучших игроков.
Выгнать Круминьша, что было бы меньшей потерей, Димидко тоже не мог, потому что это Сэм буянил и чуть не покалечил прибалта, который просто ляпнул типа не подумав. Кулаки против слов — как-то все-таки перебор. Но что Круминьш давно и упорно нарывался и интеллектуально доминировал над всеми, кто был хоть капельку попроще или скромнее, поняли на и на своей шкуре прочувствовали все.
Не стебал прибалт только меня, Жеку с Игнатом, Микроба и Ведьмака. Причем последнего после того, как Ведьмак прижал его к стенке и пригрозил прибить.
— Круминьш, — проговорил Саныч, — из-за тебя мы потеряли сильнейшего игрока. Так что или ты извиняешься и возвращаешь его, или уходишь вместе с ним. Таковы мои условия. Точка.
Не самый лучший выход, но, пожалуй, единственный, при котором тренер сохранит последнее слово за собой. И очень хреново, что это все происходит за несколько дней до сложнейшего матча!
Прибалт внешне так и остался невозмутимым, хотя в душе у него был девятый вал. «Меня, копытом в лоб? И кто???»
Черт, придется мне немного покривить душой.
После душа я специально задержался, чтобы остаться наедине с Круминьшем, который копался по обыкновению долго, а потом залип перед зеркалом. Я встал чуть в стороне, чтобы не видеть проклятое зеркало.
— Объявление в эстонском метро, — с прононсом, растягивая слова, проговорил я: — О-о-острожно… две-е-ери… за-а-акрываются. Сле-е-едующчая ста-а-анция… Вот она. У вас в Эстонии все так копаются? Неудивительно, что тебя в защиту поставили: скорость не та.
— Я латыш, — отчеканил он.
— Да какая разница, все карелы на одно лицо, — продолжил его доставать я.
И опять эта прямая напряженная спина. Круминьш медленно развернулся.
— Чего ты хочешь? Тебе мало того, что я потерял работу?
Я покивал, сделал скорбное лицо.
— Это конец, Марк. С твоей репутацией тебя разве что во вторую лигу возьмут. Как ты в нашей команде оказался, ума не приложу.
Прищурившись и двинув челюстью, он дернулся ко мне, но быстро взял себя в руки, и я его добил:
— А-абыдно, да?
— Чего. Тебе. Надо?
— Помочь хочу, — честно признался я.
Он запрокинул голову и расхохотался — зло и отчаянно.
— Правда? Помочь?
— Только что ты побыл в шкуре Сэма. Правда неприятно?
О, как он оскорбился!
— Сравнил тоже!
— Ты считаешь себя выше него, но он чувствует то же самое, что ты сейчас, потому что тоже человек. Ну да, не столь башковитый. Но это ты его спровоцировал, из-за тебя команда осталась без двух сильных игроков накануне важной игры, потому тебе и спасать ситуацию.
— Что я сделаю? — всплеснул руками он. — Он же шею мне свернет!
— Тут могла быть ваша благодарность, — сыронизировал я. — Иначе везли бы тебя в больничку.
Скрипнув зубами, он выдавил:
— Благодарю.
— Вернешь Сэма и останешься сам. А я тебе помогу. Только разговаривать с ним ты будешь не с таким выражением, как сейчас.
— Это с каким?
— Будто ты мне одолжение делаешь. Для начала мне нужно знать, согласен ли ты извиниться.
Круминьш задумался, сжал челюсти и кивнул. Я указал на зеркало.
— Стой и репетируй. А я попытаюсь убедить Сэма не пороть горячку.