Нерушимый-9

Глава 2 2. Над пропастью

Второго января Рина нанесла визит вежливости матери и родственникам, никому из них ничего не сказав о своей беременности. А новогодние каникулы мы провели вместе, сперва дома, потом поехали в Москву, наряженную и сияющую. Посмотрели шоу голограмм на манежной площади: известные певцы и музыканты были, как живые, в том числе те, кто не дожил до наших дней. Походили по музеям и достопримечательностям.

Погода стояла праздничная: небольшой мороз и снег, много белого пушистого снега. Рука любимой женщины в моей руке. Детишки в разноцветных куртках, использующие дорожку как каток, скоро и у нас будет такое маленькое чудо.

В первые дни после того, как узнал об интересном положении Рины и предчувствуя скорую разлуку, я излишне опекал жену: не устала ли? Давай присядешь, отдохнешь. Не замерзла ли? Она терпеливо объясняла, что беременность — естественное состояние, а не болезнь, чувствует она себя великолепно, но я все равно тревожился. Хотелось провести с ней все свободное время — я винил себя за то, что в такой ответственный момент буду за границей и даже не смогу позвонить ей, когда захочу: железный занавес, все дела.

Рина отшучивалась, что чем больше препятствий, тем ценнее приз, она меня два года ждала, уже надежду потеряла, так что полгодика как-нибудь потерпит.

Но легче не становилось. Вот сегодня проснулся утром, как привык, в семь, посмотрел на нее спящую, и захотелось послать все к чертям. Как же сложно выбирать из двух добр! «Да и нужно ли выбирать? — подал голос здравый смысл. — Это просто глубинные инстинкты: нужно оберегать свою самочку, чтобы конкуренты чего плохого не сделали. Но мы-то не звери, да? Не случится ничего плохого, успокойся».

Только закончились новогодние каникулы, и началась беготня. Сперва — медосмотр по месту жительства, который длился два дня, в том числе — энцефалограмма, МРТ головного мозга, дабы на начальном этапе выявить одаренных и не тратить время и ресурс, все равно их выявят и не допустят к играм.

Обследование проходили только те «титаны», кто получил вызов в национальную сборную: я, Микроб и Сэм. Самату бояться было нечего, он-то нормальный. Я уже ЭЭГ проходил и знал, что меня выявить реально, только когда я сознательно, так сказать, перехожу в другой режим. Может, и у Федора так же, но уверенности в этом не было, я-то — скульптор, а Микроб, выходит, — мое творение.

Потому на энцефалограмму мы отправились втроем, Сэма в кабинет запустили первым. Поймав нашу волну, он трясся, я его подбадривал, как мог.

Вышел он подавленным.

— Ну что? — спросил Микроб, а мне подумалось: «Неужели и он одаренный?»

Сэм посмотрел на нас и проговорил:

— Думал, обделаюсь, реально! Сначала нормально. Башку чем-то смазали, надели резиновую шапочку, а потом, епта! — Самат позеленел, и Микроб напрягся. — Мужик берет вотакой шприц, короче. С вотакой иголкой, чего-то туда набирает, и ко мне. К моей башке. Думаю, ща весь мозг высосет. Пячусь, значит, говорю: «Вы че это, епта? В башку колоть?» Он как давай ржать. Это, говорит, как его, гель для контакта.

Микроб проворчал:

— Ты пугай, да не запугивай!

— Ваще ничего страшного, епта! Кровь из вены брать и то страшнее.

В процедурном кабинете, когда иголка оказалась в вене, и пошла кровь в пробирку, Самат позеленел, закатил глаза и начал оседать. Маленькая молодая медсестричка запаниковала, и если бы не мы, перетащившие Сэма на кушетку, валяться бы ему на полу.

Медсестра пожаловалась, что такое не в первый раз, женщины привыкли к виду крови, а мужчин часто вырубает, причем брутальных, татуированных, от которых не ожидаешь такого.

На двери загорелась зеленая лампочка — сигнал, что можно заходить.

— Давай ты, — подтолкнул меня в спину Микроб.

— Ты мазохист? — спросил я. — Отмучайся уже и забудь.

Он тяжело вздохнул.

— А результат сразу будет? — Он покосился на Сэма, давая мне понять, что об интересующем его результате говорить нельзя.

— Нет, — качнул головой я.

— А мне сразу сказали: здоров, как конь! — похвастался Самат.

Микроб шагнул к кабинету, постоял, держась за ручку, и решился-таки, открыл дверь и исчез за ней.

По правде говоря, и мне было волнительно, ведь все меняется, в том числе мы. Но за Федора я переживал больше, чем за себя.

Вышел Микроб минут через десять, мрачный и подавленный. Глянул на меня и сказал:

— Здоров. Типа здоров. Там два человека, так и должно быть?

Самат — парень хороший, но недалекий, конечно же, он не в курсе, что так проверяют активность коры головного мозга, а у одаренного она выше, и очень напоминает ту, что у больных шизофренией.

— Оба сказали, что ты здоров? — уточнил я.

— Один. Второй молчал.

Что ж, посмотрим. Наверняка одаренный в курсе, что мы с Микробом из их лагеря. Я вошел в кабинет, поздоровался, уселся в кресло, сосредоточился на мужчине, похожем на Пуговкина, но с залысинами. Больше всего на свете он хотел… ничего. Абсолютное отсутствие желаний.

А считать желания худой коротко стриженной женщины я не смог — услышал белый шум. Так и есть, одаренная. Я закрыл глаза и отрешился от всего, пока Пуговкин подключал электроды.

Наверное, это самая приятная безболезненная медицинская процедура. Если бы еще не знать, для чего она проводится, было бы вообще прекрасно. Хотя мои веки были сомкнуты, я почти воочию видел, как эти двое уставились в монитор. Или все-таки одаренная не в курсе?

Потянулись долгие минуты. Когда наконец все закончилось, девушка обратилась ко мне:

— Вы случайно эпилепсией не страдали?

По телу прокатилась волна жара. Неужели мой дар так прокачался, что теперь невозможно скрыть, кто я?

— Может, в детстве. Не помню, я детдомовский. — Собственный голос прозвучал гулко, будто бы издалека. — Что-то серьезное? В прошлый раз все было хорошо.

Медики переглянулись. Врач сказал:

— Если вас ничего не беспокоит, то все в относительном порядке…

Черт дернул проверять девушку! Вот оно и отразилось! И за границей способности использовать будет нельзя! Потому что, если включу «лучшего», то это сто процентов будет видно! И на следующий день, во время отката. И, наверное, после того, как я разожгу солнце за грудиной. И команду могут дисквалифицировать.

Или энцефалограмма — не каждый день, и можно попробовать пропетлять?

Ха! Если меня вообще туда допустят! Надо срочно звонить Витаутычу, пусть объясняет.

— Это допуск или нет? — спросил я.

— Допуск, — улыбнулся Пуговкин, женщина же промолчала.

Я попрощался и вышел из кабинета. Увидев мое лицо (так и не научился брать эмоции под контроль!), Микроб тоже встревожился:

— Ну что?

— Подозревают в эпилепсии, — процедил я, повертел головой в поисках двери со значком туалета. — Подождите меня, отлить надо.

— Ха-ха! Вот же не зря говорят, что трусишь — равно ссышь! Я сам туда уже сгонял. — Сэм указал на лестницу. — Сортир на втором этаже, напротив лифта.

Я рванул туда. Закрылся в кабинке и набрал Тирликаса. Он сразу же ответил:

— Да, Саня. Что?

— Энцефалограмма, — процедил я. — Что-то нашли. Черт! Я протупил, перед диагностикой сделал, чего не следовало… Типа я эпилептик.

— Саня, ну что же ты, — вздохнул он. — Ладно, сейчас узнаю.

— Надо перепровериться, — настаивал я.

— Посмотрим, — зло бросил он и отключился.

Я глянул в зеркало. Дебил. Думал, можно включить и выключить способности, а про остаточные явления забыл. Хорошо хоть тут все наши, если бы проверяли буржуи, сто процентов отправили бы домой. А может, и наши не допустят, потому что у меня начались изменения физиологии?

Долго заседать в кабинке я не стал, спустился к парням, мы посетили кардиолога, невролога, хирурга. Завтра терапевт напишет нам заключение. Не хотелось бы получить диагноз «эпилепсия».

Наши с Сэмом машины стояли рядом. В непогоду Микроб не рискнул садиться за руль мотоцикла и катался со мной.

— Нет у тебя эпилепсии, — утешал меня Сэм, стоя возле внедорожника, такого же огромного, как и он сам. — Мы бы заметили, да? Ты сам заметил бы.

— Конечно, — кивнул я и уселся в «апельсинку».

Жека и Круминьш сто раз говорили, что машина мне не по статусу, но мне она нравилась, и менять ее я не собирался.

Микроб расположился на сиденье рядом, расстегнул куртку и шепнул, провожая глазами авто Бекханова:

— Что у тебя?

— Хрень какая-то. Мужик — обычный врач, подозревает эпилепсию, девушка — ну, непростая… А я — идиот. Вздумал особым способом посмотреть, кто есть кто, вот остаточные явления и вылезли. Нельзя… ты понял что, перед медосмотром.

— А если нас там будут проверять перед каждой игрой? — насторожился Микроб.

— Будем надеяться, что нет. Это же не допинг. Э-э-э… особенность или есть, или ее нет. А таких, как мы, нестабильных, раньше никто не встречал.

— Думаешь, зарубят на начальном этапе? — спросил Микроб, когда я тронулся с места.

— Не должны. Меня тревожит одно: вдруг я уже не нестабильный? Вдруг моя особенность — уже константа? И тогда меня не допустят, а если кто-то и может что-то противопоставить их футболистам — это я. Тем более судьи всеми силами будут стараться не дать нам выиграть.

— Да и наши за пределы СССР не выезжали, — вздохнул Микроб. — Нет опыта таких игр. У Денисова разве что и Акинфеева. Может, у Кокоши еще. Остальные — и вовсе тепличные и молодые. Кто не тепличный — так это мы втроем. Наша команда чего только не натерпелась, особенно ты — в Англии.

Я передернул плечами.

— В общем, жду, что скажет куратор. Но еще пару энцефалограмм придется сделать.

Рина была на работе, и я приехал в пустую квартиру, где никак не мог расслабиться и мерил шагами комнаты. Набрал Тирликаса, но он не ответил.

Отзвонился Лев Витаутыч только после обеда и сразу сказал:

— Значит, так. Я диктую адрес, ты приезжаешь. Это медицинская клиника, совсем небольшая.

— Так а что с результатами? — спросил я.

— Странные результаты, подозрительные. Наших западных партнеров могут насторожить, и они не допустят тебя по медицинским показаниям. Записывай адрес!

— Пишу, — вздохнул я, хотя благодаря абсолютной памяти и так запомнил, что сказал Тирликас.

Хреново! Вся надежда, что такие результаты из-за остаточных явлений. Если нет, то я в пролете, потому что на перед чемпионат мира нас будут так проверять, что и в задницу заглянут.

Хотелось побыстрее домчать до указанного адреса и прояснить ситуацию, но снова пошел снег, и ехать приходилось медленно, еще и в пробке застрял на десять минут.

Ну почему так, когда спешишь, мироздание словно издевается⁈

В указанное место я прибыл через сорок минут, припарковался возле пятиэтажки, где на вывеске красовалась надпись: «Медицинский центр 'Альтернатива». Он был наполовину частным, здесь лечились те, кто хотел получить помощь мгновенно, или те, кто не успевал на процедуры в поликлинику в отведенное время — этот центр работал допоздна. Также можно было прийти к специалисту, если были сомнения в диагнозе, и следовало его подтвердить или опровергнуть.

Окинув взглядом длинную стойку регистратуры с четырьмя окошками, где толпились люди, я нашел надпись «справочная» и заглянул, собираясь уточнить, куда идти. Мне улыбнулась молоденькая медсестричка. Всмотревшись, она распахнула глаза и улыбнулась еще шире — видимо, узнала меня, но вида не подала.

Словно черт шепнул, чтобы проверил «эмпатией» узнала или нет, но я себя осадил и сказал:

— Здравствуйте. Мне назначено на энцефалограмму, моя фамилия…

— Назначено! — кивнула она, не дослушав — значит, все-таки узнала, — указала налево. — Вам туда. Предпоследняя дверь справа… Александр. Скажите свои данные, я выдам вам талон.

Спустя минуту я с талоном Э-18 стоял под дверью кабинета, где горела красная лампочка, и бежала бегущая строка: «Внимание! Не входить!»

Передо мной в очереди были два человек: мрачного вида седая старуха с бородавкой на носу, со смоляными бровями молодого кавказца и прыщавый парень, вперившийся в экран телефона и ничего вокруг не замечающий.

И где Тирликас? Мне почему-то казалось, что уже он здесь, ждет меня в кабинете, нависая над сотрудником, который делает энцефалограмму. Выходит, нет!

На всякий случай я его набрал, но он не ответил. Ну а чего я ожидал? Что он будет со мной нянчиться? Из-за двери вышел прихрамывающий усатый мужчина, а спустя, наверное, полминуты, появился текст: «Посетитель с талоном Э-18, приготовьтесь, пожалуйста».

Взгляд пожилой женщины налился свинцом, она сжала трость.

— А я, между прочим, тут дольше тебя сижу, — проскрежетала она с сильным украинским акцентом. — Блатной, да? Не будет в стране порядка, пока…

Загорелась зеленая лампочка, замигало на бегущей строке: «Э-18».

— Пока блатные поперед батька у пэкло лезуть!

Дверь захлопнулась, отсекая ее возмущение.

— Здрасьте, — я подошел к столу и протянул талон брюнетке средних лет, со взглядом следователя на допросе.

О моих проблемах она, конечно же, не знала, кивнула на стул и проинструктировала:

— Не переживайте. Сейчас я обработаю кожу головы гелем, он не пахнет и не липнет, легко смывается. Потом подключу электроды. Процедура совершенно безболезненная, ни о чем переживать не стоит. Потом вы немного поспите, тут у нас есть специальный кокон для сна. Это тоже необходимо.

— Спасибо, — кивнул я, располагаясь в кресле, огляделся, но коконов нигде не обнаружил.

В том кабинете мне надели резиновую шапочку, здесь врач принялась измерять мою голову сантиметровой лентой и делать метки красным маркером, словно собралась гвозди забивать.

— Какие у вас густые волосы! — восхитилась она.

До чего же, блин, приятно, почти массаж головы. Стало легко и спокойно, я зевнул, тревога отступила.

Сделав метки, врач начала расставлять по точкам электроды, говоря:

— Видите, и ничего страшного.

В ответ я снова зевнул и закрыл глаза.

Женщина вернулась к компьютеру, уставилась на экран. Едва слышно жужжали приборы, убаюкивали, я даже начал засыпать.

— Если клонит в сон, спите, это хорошо, — прошептала она в самое ухо.

Ладно. Значит, посплю. К жужжанию добавился равномерный шелест воды, и я почти воочию представил песчаный берег, бескрайний океан, белые барашки волн. Так хочется увидеть океан!

Вот я стою на берегу, Рина уже совсем кругленькая обнимает меня, бриз пахнет водорослями, треплет волосы. Как хорошо!

— Просыпайтесь! — нарушил идиллию голос врача. — У вас все хорошо.

Я распахнул глаза и спросил, не веря своим ушам:

— Правда хорошо?

И снова это неописуемое состояние легкости. Да-да-да-да! Я буду играть за сборную!

— Совершенно прекрасно! Идеальная энцефалограмма, зря вы так переживали! Можете спокойно ехать на соревнования.

И эта меня узнала? Или их оповестили, что придет Нерушимый? Я не удержался, проверил ее «эмпатией» — не одаренная, и больше всего на свете ей хочется автограф.

— Вам нужен автограф? — спросил я.

Глаза женщины загорелись, она мелко закивала, метнулась к столику, потом — ко мне.

— Вот электроды сниму — и дам тетрадь. Мой сын ваш поклонник!

— Сколько ему лет? — поддержал беседу я.

— Девять. Мечтает стать вратарем!

— Через год достроят стадион, там будут лучшие тренеры — пусть приходит. А пока пусть начинает тренировки хоть где-то.

Сняв электроды, она протянула тетрадь в клетку.

— А можно еще и мужу что-нибудь написать?

— Как зовут сына и мужа? — спросил я.

— Сын Егор, муж Александр…

«Егор, верь в мечту! — написал я каллиграфическим почерком. — А. Нерушимый» — и размашистая подпись. «Тезке от тезки. А. Нерушимый» — вывел я для мужа функционалистки. «Спасибо, Ирина!» — написал я, прочтя имя на бейдже.

В регистратуре я снова заглянул в окошко справочной. Очень хотелось поделиться радостью с другими людьми.

— Девушка, есть листок бумаги? Можно?

Не понимая, что мне надо, девушка «Алина» — сказал бейдж, протянула лист формата А-4 и ручку. А сама глаз не сводила, себе поверить не могла, что вот Нерушимый, звезда почти мировой величины!

«Алина, спасибо от А. Нерушимого».

Вернув листок, на крыльях счастья я полетел домой. Все у меня будет! Ура!

А пока страна усиленно готовится встречать иностранных гостей. Не только мы, но и европейские игроки впервые за много лет посетят Советский Союз, а встречать их собираются со всей щедростью русской души.