Несчастье на поводке

19

Джефф был влюблен в Кэти. Он никогда не оправдывался и даже настаивал на этом, переложив на любовь вину за преступление, которое содеял. Отвечая на вопросы судьи, он твердил, что любил Кэти. Вот его единственное оправдание, ничего лучше он не придумал. Всем, кому ни попадя, он повторял, что полюбил ее — такую изящную, бледную со светлыми волосами. Моя волшебница, моя принцесса, — убеждал он своего адвоката после совершения убийства, он сделал это из-за любви. Ему очень нравилась жизнь внутри ее настоящего дома, он ведь с детства ничего лучше не видел, чем собачья конура, только оттуда его не гнали. Никого лучше из живых существ, чем собака, которая прижималась к нему в надежде на тепло и ласку. Ему нравилось, что у Кэти были дети, к тому же мальчики — девочки его раздражали — она их хорошо воспитала. И если бы не ее тупой муж, она была бы превосходной матерью. Из-за постоянных вторжений Тони, она была всегда начеку, нервная, встревоженная, постоянно думала, чем ей ответить на очередное его требование или угрозу.

Кэти была единым целым со своими детьми, и целое было неотделимо от ее красивого домика на пляже, платанов перед террасой, краешком моря среди деревьев. В его перевернутой с ног на голову, сумбурной жизни на поле боя, на стройках, в лагерях, в колонии и камере, Кэти стала тихой гаванью, где можно пришвартоваться, чтобы набраться сил, и быть может, даже закончить свои дни. Ему нравились ее четкие движения, с каким изяществом брала она кастрюлю, зажигала газ, помешивала кашу деревянной ложкой, пока та не загустеет.

Он никогда не видел утюг. Носил помятую одежду, редко стираную. Кэти же гладила, как только у нее возникала свободная минутка, она гладила, прежде всего, одежду, но и постельное белье тоже, он даже никогда и не подозревал, что белье может стать предметом таких хлопот, детские пеленки, простыни, наволочки. Она гладила, глядя через окно на море, ее отсутствующий взгляд скользил с моря на гладильный стол и обратно. Она мечтала. Ему нравился запах выглаженного белья, пара, чистоты, детской туалетной воды, он как раз тогда и выучил это слово, с запахом вербены, запах он тоже там впервые услышал, он, наверное, стал ассоциироваться у него с любовью к Кэти. Бельевую комнату он уважал, как святую святых, с чистым бельем, ребенком в переносной колыбели, и особенно маленький красный огонек утюга, который горел днем и ночью, как огонь Скинии, как реальное присутствие Кэти, подпитываемое электричеством. В самые сложные времена молоко для ребенка разогревалось на подошве утюга.

Он рассказал судье, что в начале у него не было других забот, как только помогать Кэти. Заменить ей Тони и мать-эгоистку, всех тех, кто оставил ее разгребать все это в полном одиночестве. Рядом с ней он чувствовал себя, как тогда в детстве, в конуре с собакой. Разница лишь в том, что он вырос и постарел, а конура превратилась в дом. Прижаться к собаке, прижаться к Кэти! Он рассказал судье, что очень быстро нашел себе место рядом с ней, свое настоящее место, которое искал всю свою жизнь, и уже, казалось, потерял надежду. Стоило ему где-нибудь зацепиться, его сразу же гнали прочь. Десять крыш за пятнадцать лет! Повзрослев, он постоянно скитался, потом был перерыв в тюрьме, после — немного перевел дыхание рядом с Лили и познакомился с Кэти, с ее домом, ее семьей — на месте, где еще недавно был Тони, он обрел, наконец, убежище, которое всегда искал.

Это — судьба. Он должен был починить дом, защитить Кэти, заняться ребенком и приручить Оливье. Он посвящал ему все время, когда у того не было уроков. Тони водил его несколько раз на теннис или на рыбалку, а он рассказывал ему о войне, о спецслужбах, о невыполнимых заданиях. Жизнь настоящего мужчины, которой он бы научил и Кевина, если бы тот был рядом, если бы соцработники не забрали его и не спрятали где-то. Он умел разбудить фантазию мальчишек. Джефф быстро понял, что Оливье восхищается им больше, чем Тони, и даже был уверен, что мальчик его больше любит. Он учил его водить машину на паркинге возле супермаркета! Он нашел ему на свалке маленький «Фиат», в котором починил двигатель. Смельчак. Они тренировались прямо между других машин. Настоящие гонки! С ним Оливье отрывался по полной!

Конечно, чем больше он узнавал Кэти, тем больше отдалялся от Лили. Ему было тяжело возвращаться вечером на свалку, успокаивать скулящую собаку, которая весь день его ждала и рвалась с привязи с такой прытью, что стерла шерсть на шее, открывать погрузившийся в темноту фургон, пробираться на ощупь к кровати и ложиться прямо в одежде возле расплывшегося, бесчувственного тела Лили, все еще вдыхая запах выглаженного белья. Он ночами напролет смотрел в потолок, размышляя о том, что он тут делает, рядом с этой женщиной, которую не любит, ведь там его ждут те, кого он любит. Стоило ему уйти от Кэти, как он сразу же начинал волноваться: Тони мог прийти посреди ночи, забрать ребенка. Он мог, и это вполне законно, взять Кэти на поруки. Да-да, он мог заявить в полицию, что она сумасшедшая, ее закроют. Тогда он сможет продать дом. В его жизни уже были поддельные сертификаты, свидетельства, правосудие начеку, соцслужбы в действии и жена, которая обвиняет тебя неизвестно в чем, но которую слушают и которой верят. Как будто он был похож на того, кто способен дотронуться до маленькой девочки, ударить мальчика, он же так их любил.

— Но вас же осудили за это, — прервала его судья.