Несчастье на поводке

40

Лили не могла оставлять свалку, она там работала, а Джефф был более свободный в своих передвижениях. Они особенно часто встречались, когда тот взялся за ремонт в доме.

— Что вы в то время знали о Джеффе?

То, что он сам рассказывал. Жизнь в боевой готовности. Элитное подразделение жандармерии. Колвези, боевые ранения, железная пластина на черепе, из-за которой не растут волосы. Пенсия по инвалидности, благодаря которой он и выживал. И несчастная личная жизнь, жена и трое детей погибли в автокатастрофе. К тому же Лили не стала бы жить с сомнительным типом, залог доверия. Лили любила Джеффа, им было хорошо вместе. Они хотели пожениться, завести детей и уехать в Израиль. Поначалу она даже упрекала себя в том, что Джефф не так сильно нравился ей, как Лили, что она так рьяно ему доверяла, как доверяла ей, и обращалась к нему только через Лили. Для себя она решила, что это отчасти из-за его внешности, ей было противно его грузное тело, ее воротило от лысины, и особенно от глаз, огромных, мутного цвета, как зацветшая вода в луже, с потухшим взглядом, твердым, непроницаемым…

— Но он любил вас…

Нет, он прилип к ней. До убийства он ни разу не говорил ей о своей любви, только о доме, животных, море, детях. Он делал все, чтобы стать частью того, что любила она. Он проникал везде, как червяк в древесной коре. А потом занял все пространство, захватил все мелочи, благодаря которым она еще чувствовала себя счастливой, все то, чему угрожал Тони.

Когда убийство было совершено, когда она поняла, что это он убил Тони, ее как обухом по голове ударило. Где мужской разговор по душам, который он собирался устроить Тони, чтобы тот оставил ее в покое, а где резня, которую он учинил и организовал. Не разборка на чистоту и в рукопашную, а настоящее убийство с преследованиями, слежкой, прикрытием, черной маской, ружьем. Какой ужас — она закрыла лицо руками — и в этом ужасе она будет жить еще несколько недель. Он следил за ней, как за Тони. Он появлялся с угрозами везде, где бывала она. Ходил по саду по ночам со своим псом, которого прятал в хижине. Пробил колеса в ее машине, чтобы не сбежала. И это не считая того главного вечера, когда он пригрозил повесить ей на шею это убийство, если бы…

— Вы не отдались ему?

Он не хотел любить ее, как мужчина любит женщину. Когда он хватал ее своими руками, это была жалкая игра в любовь. Он практически раздавил ее своим грузным телом, едва ли не удушил в объятиях, какое уж там желание, какое блаженство. Он хотел войти не в ее тело, а в ее голову. Он хотел обладать ею без остатка, как изголодавшийся хищник, который знает, что ничем не сможет насытиться. Он не целовал ее, он пожирал ее, и этого ему было мало. Что бы она ни сделала, ему все равно было бы мало.

Он сошел с ума, но не от любви, а от жестокости, от горя. Убийство Тони пробудило в нем старые раны, тот, кто не давал ей покоя, приходя в дом, поджидая на улице, следуя за ней по парку, названивая ей ни слова не говоря, не был влюблен, он был загнан и потому открыл охоту сам, стихийное бедствие в человеческом обличии было способно породить только бедствие, преступник в бегах, которого никто и ничто больше не могло удержать. Хотя, если хорошо подумать, то удерживала его только собака, и единственное, что его заботило, — это как уберечь пса.

— А на меня ему было плевать. В тот момент, когда я попросила его избавиться от пса, он перестал меня любить, если любил когда-нибудь. И я стала врагом, которого нужно убить. Кстати, желание навредить мне было сильнее, чем любовь. Он всегда держал в голове план — убить меня. Он начал с Тони, а закончить хотел мной, чтобы забрать ребенка. Он хотел убрать меня, чтобы украсть дитя, и только Богу известно, что он бы с ним сделал!

И совсем шепотом, еле слышно она добавила, что лучше уж мертвый ребенок, чем в лапах Джеффа… Адвокат сделал вид, что не расслышал ее.

— Когда меня арестовали, и я узнала, кто Джефф на самом деле, узнала про жестокое обращение с детьми, его каторжную жизнь, я не сказала бы, что мурашки побежали по коже от страха, потому что весь этот страх я прожила сама, только в еще больших масштабах, когда после убийства он угрожал мне, не давал увидеться с Лили, не давал пойти в полицию, не давал сбежать. Я плакала, кричала, звала на помощь, поверьте мне. Я боялась его с самого первого дня. Этот тип просто съехал с катушек.

Видя, как он разделался с электрическими проводами, сомнений не осталось, он просто помешанный. Из-за его колоссальной неспособности все исправить, вновь обрести себя, должно было случиться короткое замыкание, колоссальный пожар, трагедия.