На сей раз гроза нависла над головой Кэти.
— В 9.30 мы приехали в юридический отдел службы водоснабжения. Об убийстве мужа она, — полицейский махнул рукой в сторону Кэти, — узнала в своем кабинете. Никаких эмоций не последовало. Для нее новость была ожидаемой. Она сказала: «А остальным его женщинам тоже сообщили?» Уже в участке она нам рассказала то, что мы и без нее знали, что рассталась с мужем, который ушел жить к другой. Она ушла из жизни Тони. Сразу она даже не хотела идти на опознание: «Почему я? Почему не его сожительница?» Потом просидела в дальнем углу во время отпевания, как будто горе семьи и близких ее не касалось. И, обращаясь к судье, полицейский вздохнул: «Чего уже обижаться на покойника, можно же хоть капельку горя почувствовать?».
Защитник Кэти возмутился на словах полицейского, чье мнение, и это было заметно, лишь подтверждало внутреннее убеждение судьи, а это внутреннее убеждение с самого начала сводилось к тому, что Джефф — всего лишь туповатый преступник, которому не хватило силы воли, чтобы оставить собаку дома, а вот душой убийства являлась Кэти. Она манипулировала им, извращалась, это она организовала убийство от А до Я, выбрала жертву, передала фотографию, расписание, адрес, номера машины, соблазнила Джеффа, чья роль свелась к личному секьюрити, исполнителю низменных прихотей, которому взамен обещали любовь и не давали спуску путем беспрерывных телефонных звонков, подогревали мечтами о совместной жизни и даже отношениях сексуального характера, которые она все время откладывала, чтобы практически довести его до точки кипения.
Защитник остановил этот поток инсинуаций и спросил у полицейского с целью подорвать доверие к его словам, была ли Кэти, на его взгляд, в курсе смерти мужа на момент их встречи в ее кабинете. Полицейский развернулся к нему и к обвиняемой. И ответил, что из поведения Кэти он никаких выводов сделать не смог — она держала оборону — подчеркнул он, и следствие, наверняка, показало, что Джефф ей уже сообщил новость час назад по телефону: «Готово».
Адвокат протестовал, если уже и доказано, что Джефф действительно позвонил Кэти тем утром, то, что он ей сказал, было неизвестно. Он повернулся к судье, чтобы особо отметить, что полицейский выходит за рамки беспристрастного изложения хода расследования и предвзято высказывается в адрес его подзащитной. Полицейский лишь недовольно вздохнул, дав понять, что нервничает сейчас не он, а адвокат.
— Продолжайте, — попросила судья, явно на стороне полицейского.
После приведения в исполнение наказания, весь дом бросился на балкон, в том числе несчастная Малу с Анжело на руках, Джефф запрыгнул в машину, вести пришлось одной рукой, потому что второй он пытался утихомирить пса, доведенного до припадка звуком выстрелов.
Джефф утверждает, что вернулся домой. Он припарковал машину среди обглоданных колымаг, предназначенных для свалки. Он привязал пса к колесу на входе в фургон. Лили спала. Он включил кофеварку. Пока кофе готовился, он звонил Кэти. Сказал: «Готово». Вздох, стон. Когда его, наконец, убедили в совершении убийства, которое поначалу он отрицал, его версия событий была именно такой. «Готово», он так действительно сказал, он знает, что говорит!
— Конечно, — вмешалась судья, — только все, что вы обычно говорите, не правда, что позволяет мне сомневаться в истинности ваших слов вдвойне, в том, что вы тогда говорили и в том, что утверждаете сейчас.
Правда в том, что Джефф убил Тони у дома Малу в 7.45 утра. Из фургона Лили он сделал только один звонок — Кэти — в 8.10, продолжительность разговора — 6 секунд. Присутствующие могут сами подсчитать, сколько времени нужно, чтобы произнести: «Готово».
— Вы никогда не упоминали о звонке, почему? — спросила судья Кэти.
— Боялась, — пробормотала Кэти.
Нужно понимать, что за последние недели она пережила, ослабленная после ухода мужа, сложной беременностью, охваченная отчаянием при мысли, что придется одной воспитывать ребенка без помощи матери, которая самоустранилась по собственной воле, наедине с этим животным, который пришел в ее дом, разобрал его на части, поселился в нем, стал решать, что сделать с гаражом в саду, занимался старшим сыном после уроков, вызвался присматривать за младшим — справедливость восторжествовала — с рук еще не смыта кровь собственных детей. Каждый день Кэти боялась. Боялась, что он еще придумает, боялась, что еще сделает. Боялась тем утром, как обычно. Важно не то, что Джефф сказал, а то, что она услышала.
Услышала ли она: «Готово»? Она не знает. Поначалу она вообще отрицала этот звонок. Долгое время в разговорах с полицейским, комиссаром, судьей звонка не было. Может, и был, но она его не слышала, такое случается, когда она в ванной или меняет подгузник ребенку. Когда, вы говорите, он мне звонил? В 8.10? Если даже она ответила, то не помнит, поднесла ли телефон к уху. Она ничего не поняла, потому что ребенок плакал, и она повесила трубку, подумав, что абонент перезвонит. Она занялась своими делами, продолжила собираться, на работе нужно было быть в 8.30.
— Лили спала, — сказал адвокат, — Джефф говорил тихо, шепотом, не разборчиво, не хотел ее разбудить.
Кэти будет на работе в 8.30.
В ходе следствия консьержка, жаба и практикантка показали, что с ней все было «как обычно».
— Даже не была взволнована?
— Нет, как обычно.
— А как это?
— Скорее замкнута.
— Что она делала?
Как обычно доверила ребенка консьержке и закрылась в кабинете. Секретарь заседания уточнила — кабинет 234. Она сделала два звонка. Первый — в мэрию заведующему отделом снабжения, продолжительность разговора — 2 минуты, второй — матери, которая не ответила.
— Конечно, она же еще была в круизе!
Потом в юротдел пришли полицейские.
— В 9.30, - уточнила судья, заглянув в свои записи. — Что вы делали между 8.30 и 9.30?
— Она работала, — ответил адвокат.
— Нет, — сказала судья, — она включила компьютер и просидела почти час, глядя на пустой экран.