Несостоявшийся император. Александр Михайлович

Глава 13 ТРУСЛИВЫЕ ФЛИБУСТЬЕРЫ

О войне с Японией в России адмиралы, генералы и министры говорили свыше пяти лет. Но нападение японцев застало всех врасплох. 27 января 1904 г. в 23 ч. 35 мин. по местному времени японские миноносцы атаковали русскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде без охраны из малых судов и даже без противоминных сетей. Через 10 минут после начала атаки командующий гарнизоном Порт-Артура генерал-лейтенант А.М. Стессель прислал в штаб крепости записку с вопросом: «Что это за стрельба?» В свою очередь запрошенный штабом крепости морской штаб сейчас же сообщил, что производится практическая стрельба — отражение минной атаки.

Вероломные японцы напали на русскую эскадру в самый разгар бала, затеянного в ночь на 27 января по случаю именин Марии — жены адмирала О.А. Старка. Говорили, что бал открыл сам наместник Алексеев вместе с именинницей-адмиральшей.

Рано утром 27 января Алексеев отправил Николаю II донесение: «Всеподданнейше доношу, что около полуночи с 26-го на 27-е января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артур, причём броненосцы “Ретвизан”, “Цесаревич” и крейсер “Паллада” получили пробоины; степень их серьёзности выясняется».

Царь получил телеграмму поздно вечером 26 января (разница во временных поясах). В дневнике он записал: «Весь день находился в приподнятом настроении! В 8 час. поехали в театр. Шла “Русалка” очень хорошо. Вернувшись домой, получил от Алексеева телеграмму с известием, что этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на внешнем рейде “Цесаревич”, “Ретвизан” и “Палладу” и причинили им пробоины. Это без объявления войны. Господь, да будет нам в помощь!»

Через день предводитель бессарабского дворянства Крупенский задал царю вопрос: «Что теперь будет после успеха японцев?» Николай небрежно бросил: «Ну, знаете, я вообще смотрю на всё это как на укус блохи».

Даже наш хрестоматийный герой командир крейсера «Варяг» капитан 1 ранга Руднев проявил полнейшую беспомощность и бездарность. Он уже 24 января получил сведения о нападении японцев на русские транспортные суда на юге Корейского полуострова и высадке там японского десанта.

Ещё раньше японские агенты прервали телеграфную связь из Чемульпо и Сеула с Россией. Руднев мечется и не знает, что делать. Наконец по его приказу 26 января в 15 ч. 40 мин. канонерская лодка «Кореец» уходит в Порт-Артур с рапортом наместнику Алексееву, где опять же был поставлен вопрос — что делать?

«Кореец» встречает на фарватере отряд японских кораблей, сопровождающих транспорты с десантом. Канонерка подвергается торпедной атаке японских миноносцев, но мины проходят мимо. «Кореец» выстрелами из мелкокалиберных пушек отгоняет миноносцы и возвращается к «Варягу».

«Варяг» и «Кореец» по своей огневой мощи превосходили отряд японских кораблей и могли их потопить вместе с десантом. Но Руднев спокойно наблюдал разгрузку японского десанта в 2,5 км от стоянки «Варяга». Утром, закончив высадку, японские корабли ушли. А десант тем временем без боя овладел корейской крепостью в Чемульпо, пушки которой были направлены на русские корабли. А затем японцы предложили командирам английского, французского и американского стационеров покинуть рейд Чемульпо, так как японская эскадра собирается атаковать русские корабли. Далее всё известно. Руднев идёт с «Варягом» и «Корейцем», чтобы принять бой с многократно превосходящими силами японцев, да ещё на узком фарватере. Там уже находились не три слабых крейсера, а вся эскадра адмирала Урчу. Причём, шансы Руднева на успех гарантированно равны нулю.

Этот выход «Варяга» похож или на попытку самоубийства, или на демонстрацию. В любом случае это действо было осуществлено не с целью нанести ущерб врагу, а с целью оправдаться перед начальством.

Известие о начале войны застало Александра Михайловича с Ксенией в Каннах. 30 января 1904 г. великий князь с супругой прибыли на поезде в Петербург. На следующий день Сандро и Ксения приехали к императору. Вот запись из царского дневника от 31 января: «Имел три доклада. После завтрака опять приходили толпы, в кот. было [много] школьной молодёжи и со стороны и с набережной. Удалось погулять. Ксения и Сандро приехали к нам. Дядя Владимир пил у нас чай. Много занимался. Обедали у Мама. Вечером получил скверное известие о другой гибели: крейсер “Боярин” натолкнулся на нашу подводную мину и затонул. Все спаслись, исключая 9 кочегар. Больно и тяжело!»

Сам великий князь совсем иначе описывает свою встречу с Николаем II: «Я видел Ники в день моего возвращения из Канн в С.-Петербург. Он стоял, угрюмый и расстроенный, в кабинете своего отца у окна в Аничковом дворце. Глаза его были устремлены невидящим взглядом на большие окна. Казалось, он следил за каплями падавшего дождя.

Моё появление смутило его. Лицо подёрнула судорога. Он ждал тяжёлого объяснения, града упрёков за прошлое. Я поторопился все его опасения устранить.

— Я пришёл к тебе, Ники, — сказал я спокойно, — чтобы получить у тебя разрешение на отъезд в Порт-Артур. Надеюсь, что ты сочувствуешь моему вполне естественному желанию быть в настоящее время вместе с моими флотскими друзьями.

Лицо его прояснилось.

— Я всецело понимаю тебя, но я не могу отпустить. Ты мне будешь нужен в Петербурге. Я хочу воспользоваться твоим опытом. Ты должен немедленно повидаться с дядей Алексеем и морским министром.

В течение часа я старался ему доказать, что мог бы принести гораздо большую пользу в Порт-Артуре, чем в столице, но государь не соглашался. Я подозревал, что на него повлияли его мать и Ксения, которые не хотели подвергать меня непосредственной опасности.

В тот неё день я встретил адмирала Авелана, моего бывшего командира по “Рынде”, превосходного моряка, который, однако, совершенно не подходил для административного поста морского министра. Ни он, ни начальник главного морского штаба адмирал Рожественский не могли мне объяснить, что же теперь произойдёт и каким образом мы с нашими сорока пятью боевыми единицами, составляющими Тихоокеанскую эскадру, сможем одержать победу над японскими судами, построенными на английских судостроительных верфях?

От волнения налитые кровью глаза Авелана лезли буквально на лоб. Рожественский же заявил, что готов немедленно отправиться в Порт-Артур и встретиться с японцами лицом к лицу. Его почти нельсоновская речь звучала комично в устах человека, которому была вверена почти вся власть над нашим флотом. Я напомнил ему, что Россия вправе ожидать от своих морских начальников чего-нибудь более существенного, чем готовности пойти ко дну.

— Что я могу сделать, — воскликнул он. — Я знаю, общественное мнение должно быть удовлетворено. Я также вполне отдаю себе отчёт в том, что мы не имеем ни малейшего шанса победить в борьбе с японцами.

— Отчего вы не думали об этом раньше, когда высмеивали моряков микадо?

— Я не высмеивал, — упрямо возразил Рожественский. — Я готов на самую большую жертву. Это тот максимум, который можно ожидать от человека.

И этот человек с психологией самоубийцы собирался командовать нашим флотом? Я был глубоко потрясён и, забыв общеизвестные черты характера нашего милейшего генерал-адмирала, отправился к нему. Свидание носило скорее комический характер. Все вооружённые силы микадо на суше и на море не могли смутить оптимизма дяди Алексея. Его девиз был неизменен: “Мне на всё наплевать”. Каким образом должны были проучить наши “орлы” “желтолицых обезьян”, так и осталось для меня тайной. Покончив таким образом со всеми этими вопросами, он заговорил о последних новостях с Лазурного Берега. Что дал бы он, чтобы очутиться в Монте-Карло! Пошли вопросы: видел ли я госпожу М. и понравилась ли мне госпожа Н.? Не соберусь ли я к нему пообедать и вспомнить старое? Его повар изобрёл новый способ приготовления стерляди, представлявший собою величайшее достижение кулинарного искусства, и т.д.».

Замечу, что поначалу многие великие князья пожелали съездить в Маньчжурию поохотиться на «макак». 6 февраля великий князь Павел Александрович (сын Александра II) специально приехал в Царское Село и уговорил Николая II отправить его в Маньчжурию «порезвиться». Правда, позже, по здравому разумению, дядя Павел передумал.

До Порт-Артура добрались лишь братья великие князья Кирилл и Борис Владимировичи. Капитан 2 ранга Кирилл Владимирович через неделю после прибытия был назначен в штаб адмирала С.О. Макарова.

Утром 31 марта 1904 г. броненосец «Петропавловск» взорвался на японской мине. Вместе с броненосцем — командующий флотом вице-адмирал Степан Осипович Макаров, начальник штаба флота контр-адмирал Молас, кроме того, погиб известный русский художник-баталист В.В. Верещагин, а тайнее 29 офицеров и 652 матроса. Спаслись капитан 2 ранга великий князь Кирилл Владимирович, командир броненосца капитан 1 ранга Яковлев, 5 офицеров и 52 матроса. Среди моряков пошли грустные шутки о предметах, которые не тонут.

В тот же день (31 марта) Кирилл вместе с родным братом Борисом сели на личный поезд великого князя Бориса Владимировича и отправились в Харбин. Из Харбина Кирилл отправился в Москву, а затем — в Петербург. 26 апреля 1904 г. Кирилл был принят Николаем II. Как позже писал Кирилл Владимирович: «К моему удивлению он [Николай] не расспрашивал меня ни о гибели “Петропавловска”, ни об адмирале Макарове, да и вообще не интересовался ходом войны, обходя эту тему молчанием. Разговор ограничился обменом обычных любезностей, которые, как правило, сводятся к расспросам о здоровье и погоде»[36].

Далее в ходе аудиенции Кирилл попросил царя разрешения на выезд за границу. Получив согласие, он немедленно выехал в Кобург в Германию.

Что же касается великого князя Бориса Владимировича, то он остался в Харбине при Маньчжурской армии, где выполнил важнейшее задание. 30 июля 1904 г. Маньчжурская армия была «осчастливлена» телеграммой царя о рождении наследника Алексея. И великий князь Борис Владимирович отправился в Петербург для «принесения поздравления» Его Величеству. Обрадованный Николай пожаловал своему кузену золотое оружие с надписью «За храбрость» и чин штаб-ротмистра, после чего великий князь Борис Владимирович убыл «за бугор» аж до 1908 г.[37].

Замечу, что больше никто из нескольких десятков великих князей императорской крови не изъявил никакого желания ехать в Маньчжурию или плыть к Цусиме в составе эскадры Рожественского. А ведь какая весёлая компания собралась на предыдущей войне в 1877 г., когда на Балканы отправились сам царь Александр II, цесаревич Александр, великие князья Николай Николаевич, Алексей Александрович, Владимир Александрович, Сергей Александрович, Константин Константинович и другие. Но японцы — не турки, и все августейшие персоны войну 1904-1905 гг. провели наполовину в своих дворцах на берегах Невы, а наполовину — на столь любимом Лазурном Берегу.

Что неё касается нашего героя, то Александр Михайлович вовсе не собирался отправляться на Дальний Восток. Да и чего там делать главноуправляющему торговым мореплаванием? И великий князь занялся исполнением своих непосредственных служебных обязанностей. Дело в том, что русский торговый флот рассматривался правительством в первую очередь как резерв морского флота. Но предоставим слово самому герою: «Моё личное участие в войне 1904-1905 гг. оказалось весьма неудачным. В феврале 1904 г. государь возложил на меня задачу организовать так называемую крейсерскую войну, имевшую целью следить за контрабандой, которая направлялась в Японию. Получив необходимые данные из нашей контрразведки, я выработал план, который был утверждён Советом министров и который заключался в том, что русская эскадра из легковооружённых пассажирских судов должна была наблюдать за путями сообщения в Японию. При помощи своих агентов я приобрёл в Гамбурге у “Гамбург-Американской линии” четыре парохода по 12 тысяч тонн водоизмещением. Эти суда, соединённые с несколькими пароходами Добровольного флота, составляли ядро эскадры для “крейсерской войны”. Они были снабжены артиллерией крупного калибра и находились под начальством опытных и бравых моряков».

«Никогда не врут столько, сколько на охоте и на войне», — часто говаривал князь Бисмарк, ходивший на медведя вместе с Александром II.

Надо ли говорить, что о японской войне 1904-1905 гг. написано множество вранья. Однако проблему крейсерской войны вообще перевернули с ног на голову. Поэтому здесь придётся остановиться далее на технических мелочах, но мелочах, имевших решающее значение в войне.

В 1902 г. из собственного сырья железной руды Япония была в состоянии выплавить 240 тысяч тонн чугуна и добывала всего 10 миллионов литров нефти. Потребность страны в том же году составила 1850 тысяч тонн чугуна и 236 миллионов литров нефти. Стоимость импорта чёрных металлов и металлоизделий в 1901 г. составила 24 406,5 тысячи иен, нефти и нефтепродуктов — 15 миллионов иен, машин и оборудования для промышленных предприятий — 16,6 миллиона иен, шерсти и шерстяных изделий — 12 миллионов иен. А всего эти четыре вида товаров, имеющих важное значение для военно-экономического потенциала, обходились Японии в 73 006,5 тысячи иен, или 54,1% всей стоимости импорта в 1901 г.

В годы войны почти все тяжёлые орудия были получены Японией из-за рубежа. В 1904-1905 гг. в Японию было ввезено огромное количество военно-морского вооружения, включая пушки и торпеды, и даже подводные лодки.

С другой стороны, Япония расположена на десятках островов, её береговая линия составляет тысячи миль. Большинство её городов находятся на побережье в пределах досягаемости 152/45-мм пушек Кане. Страна в значительной мере зависит от рыболовства.

Всё это было хорошо известно русским политикам и адмиралам задолго до 1904 г. Прервав морские коммуникации японцев и напав на её побережье, можно быстро поставить на колени империю Восходящего Солнца. Так, кстати, и сделали американцы в 1943-1945 гг. Их надводные корабли и подводные лодки и самолёты действовали по принципу «Sink them all»[38] и пускали на дно все суда, идущие в Японию или из неё, не взирая на национальность.

Самое интересное, что Россия, по крайней мере с 1855 г., интенсивно готовилась к крейсерской войне. Правда, не с Японией, а с Англией, то есть с многократно более сильным противником. На русских верфях строились специальные броненосные крейсера, предназначенные для действий на коммуникациях противника. На казённые средства и добровольные пожертвования был создан так называемый Добровольный флот. В мирное время корабли Добровольного флота перевозили грузы и пассажиров, а в военное они должны были использоваться как вспомогательные крейсера (рейдеры) на коммуникациях врага. К концу 1903 г. в составе Добровольного флота насчитывалось 74 парохода водоизмещением от 900 до 15 000 тонн.

Увы, затея использовать торговые суда в качестве вспомогательных крейсеров закончилась полным провалом.

К началу войны в составе Тихоокеанской эскадры были два вспомогательных крейсера «Лена» и «Ангара» — бывшие пароходы Добровольного флота «Херсон» и «Москва». Это были очень крупные по тем временам пассажирские пароходы водоизмещением 10 675ти 12 050т соответственно. Скорость их составляла около 20 узлов, дальность плавания 5300-5500 миль, а вооружение — шесть 120/45-мм и шесть 75/50-мм пушек.

Как же распорядились ими наши мудрые адмиралы? Кстати, «Ангара» очень понравилась наместнику Алексееву, и тот пожелал обратить её в собственную яхту. Адмирал Старк «взял под козырёк», и «Ангара» стала самой большой яхтой в мире. Естественно, что её отправили не во Владивосток в крейсерский отряд, а держали в Порт-Артуре. Однако в первые месяцы войны блокада Порт-Артура японским флотом была достаточно неплотной, и «Ангара» имела неплохие шансы прорваться в океан. Тем не менее сделано это не было, и 17 октября 1904 г. красавица «Ангара» была потоплена огнём японских мортир. Через полгода японцы подняли корабль и после ремонта ввели в строй под названием «Анегава».

«Лена» к началу войны базировалась на Владивосток. Однако «Лену» тоже долго не выпускали в океан. Поначалу её отправляли в походы с тремя владивостокскими броненосцами крейсерами, где слабовооруженный и небронированный пароход был только обузой. То есть попросту жгли уголь и изнашивали механизмы «Лены» для поддержания морального духа начальства: вот, мол, как нас много.

Далее с «Леной» произошла совсем запутанная история, которая ещё ждёт своих исследователей. Я же не люблю фантазировать и лишь процитирую «Военную энциклопедию», том XIV, изданный в 1914 году: «29 июля 1905 г. [крейсер “Лена”] отправлен совместно с транспортами “Якут”, “Камчатка” и “Тунгуз” в экспедицию для охраны промыслов в Охотском море. Транспорты отправились Татарским проливом к рандеву в устье Амура, крейсер “Лена” Лаперузовым проливом вошёл в Охотское море, зашёл в Корсаковский пост, оттуда на Тюлений остров, около которого захватил и потопил японскую хищническую [браконьерскую. — A. Ш.] шхуну.

В устье Амура, получив известие о поражении порт-артурской эскадры 28 июля и владивостокской 1 августа, начальник экспедиции и командир крейсера (капитаны 1 ранга Гинтер и Берлинский) донесли о негодности его механизмов, получив разрешение из Владивостока прекратить экспедицию, отправили транспорты в Николасвск-на-Амуре, а сами пошли в крейсерство на торговые пути из Сан-Франциско в Иокогаму. Однако дня за два до предполагавшейся встречи с японскими пароходами, вёзшими артиллерию из Америки, “Лена” свернула с обычного пути и пошла в Сан-Франциско. 29 августа крейсер получил разрешение из Санкт-Петербурга разоружиться, хотя состояние механизмов вполне допускало дальнейшее крейсерство. С окончанием войны “Лена” после частичного очередного ремонта с теми же котлами вернулась во Владивосток, а оттуда в Либаву»[39].

Комментарии, как говорится, излишни. Можно только сказать, что случись такое в 1941-1945 гг., то господа Гинтер и Берлинский сразу попали бы в руки «злодеев из НКВД», а в 1956 г. были бы посмертно реабилитированы.

А теперь перейдём к «эскадре крейсерской войны», сформированной под личным руководством великого князя Александра Михайловича. Для проведения предполагаемых операций было вооружено шесть вспомогательных крейсеров. В Либаве переоборудовались четыре приобретённых за границей судна — вспомогательные крейсеры «Дон», «Урал», «Терек» и «Кубань», в Севастополе — два парохода Добровольного флота «Петербург» и «Смоленск». «Дон», «Урал» и «Кубань» были построены в Германии, а «Терек», «Петербург» и «Смоленск» — в Англии.

«Кубань» имела водоизмещение 12 000 тонн, скорость хода 18,5 узла, вооружение: два 120-мм и четыре 75-мм орудия. Водоизмещение «Дона» составляло 10 500 тонн, скорость хода 19,5 узла, вооружение: два 120-мм, четыре 75-мм и восемь 57-мм орудий. «Урал» также имел водоизмещение 10 500 тонн, скорость хода его была 19 узлов, вооружение состояло из двух 120-мм, четырёх 75-мм и восьми 57-мм орудий. «Терек» водоизмещением 10 000 тонн развивал скорость хода 19 узлов и имел на вооружении два 120-мм, четыре 75-мм и восемь 57-мм орудий. Водоизмещение «Петербурга» было 9460 тонн, скорость хода 19 узлов, вооружение: семь 120-мм, восемь 47-мм и десять 37-мм орудий. «Смоленск» водоизмещением 12 050 тонн развивал скорость до 20 узлов и был вооружён восемью 120-мм, семью 75-мм и четырьмя 47-мм орудиями.

Для крейсеров Балтийского флота районом проведения операций был определён Атлантический океан (у северо-западного побережья Африки, островов Зелёного Мыса и Гибралтарского пролива). Черноморские крейсера должны были оперировать в южной части Красного моря и у восточного побережья Африки.

20 июня 1904 г. «Петербург», а 22 июня «Смоленск» под флагами Добровольного флота вышли из Севастополя. Благополучно пройдя проливы и Суэцкий канал, они вошли в Красное море. Здесь пароходы подняли военно-морские флаги и начали установку артиллерии, спрятанной до этого в трюмах. Вспомогательным крейсерам (по классификации российского флота крейсерам 2 ранга) ставилась задача останавливать в южной части Красного моря, в районе островов Джебель-эт-Таир (Таир), Зубейр (Зебеир) и Зукар (Цукур), грузовые суда и досматривать их на предмет наличия на борту военной контрабанды. Поиск, досмотр и задержание судов нейтральных государств предполагалось производить на основании данных, полученных из Главного морского штаба через специальных агентов, работу которых возглавлял контр-адмирал в отставке П.И. Пташинский.

В 10 ч. 15 мин. 30 июня у острова Малый Ханиш «Петербург» остановил английский пароход «Малакка». Для проверки документов на пароход сошла призовая партия. На борту «Малакки» была обнаружена военная контрабанда: около двухсот стальных плит, мостовые части, электрический кран, стальные валы, телеграфная проволока, машины, назначение которых в документах не указывалось, а также спирт, консервы, галеты, кислоты и прочий груз, отмеченный в документах как «разное». Груз был адресован в Кобе, Иокогаму и Моджи. В итоге пароход был арестован, и призовая пария решила отвести его в Либаву.

До 15 июля «Петербург» и «Смоленск» арестовали в Красном море ещё три парохода с грузом военной контрабанды. Помимо этого 2 июля «Смоленском» был остановлен для осмотра германский пароход «Принц Генрих». Призовая партия изъяла с парохода всю почту, адресованную в Японию, и отпустила «Принца Генриха» по назначению.

7 июля английский посол в Петербурге передал российскому МИДу ноту британского правительства, в которой указывалось на незаконность захвата парохода «Малакка», якобы не имевшего на борту контрабандного груза. 10 июля в Петербурге состоялось совещание по поводу захвата этого парохода. До принятия решения арестованным пароходам было передано приказание оставаться в Суэце.

Одиннадцать министров и представителей правительства под председательством генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича рассмотрели вопросы, связанные с проходом через Босфор и Дарданеллы русских вспомогательных крейсеров и задержанием ими в Красном море иностранных пароходов. Мнения участников совещания разделились. Министр иностранных дел Ламздорф предлагал освободить арестованные пароходы, и если приказ о прекращении крейсерства запоздает и аресты судов некоторое время будут продолжаться, то их, по мнению министра, не следует признавать. По вопросу прохода вспомогательными крейсерами черноморских проливов Ламздорф отметил необходимость решения вопроса о статусе Добровольного флота и заметил, что «не стоило коммерческие суда обращать на полпути в военные». В заключение он сообщил, что англичане не возражают против совместного осмотра «Малакка», однако если захваченные пароходы не будут освобождены, то разрыв дипломатических отношений между Англией и Россией неизбежен.

Ламздорфа поддержал министр финансов В.Н. Коковцев, считавший, что вопрос об использовании судов Добровольного флота в качестве крейсеров должен решаться в мирное время. Если же до начала боевых действий суда не были включены в списки военного флота, то в ходе войны допустимо их использовать только в качестве транспортов.

Военно-морское начальство отстаивало правомерность своих действий. Генерал-адмирал ссылался на аналогичный случай с пароходом Добровольного флота «Москва» во время боевых действий в Китае. В 1900 г., следуя на Дальний Восток, «Москва» также прошла черноморскими проливами и подняла военно-морской флаг в Красном море, но никакого протеста со стороны англичан, тогда союзников России, не последовало. Алексей Александрович отметил также, что решительность Великобритании объясняется принадлежностью «Малакка» к обществу «Peninsular and Oriental Steam Navigation C⁰» — самой влиятельной компании, «акционерами которой состоят почти все влиятельные в Англии лица, не исключая короля».

Великий князь Александр Михайлович сказал, что фактом освобождения арестованных пароходов Россия только признает неправомерность своих действий, а эти пароходы с грузом военной контрабанды всё равно будут отправлены в Японию.

Профессор международного права подполковник И.А. Овчинников напомнил, что англичане вначале заявили об отсутствии на «Малакка» военного груза, а затем свели все свои претензии к тому, что суда Добровольного флота не имели права проходить Босфор и Дарданеллы. Овчинников справедливо полагал, что при положительном для России решении вопроса о правомочности прохода черноморских проливов «Петербургом» и «Смоленском» вопрос об освобождении арестованных судов отпадает сам собой.

Но на следующий день после этого совещания, 11 июля, граф Ламздорф явился к Николаю II и уговорил его прекратить все крейсерские операции и освободить все арестованные суда. Собственно, долго уговаривать царя не пришлось, он был сильно занят более важными делами. Увы, я не шучу и даже не сгущаю краски. Вот запись из царского дневника 11 июля: «Ольга получила подарки по случаю своих именин. В 11 час. с нею и Татьяной поехал к обедне. На Ферме был большой завтрак. Принял гр. Ламздорфа по вопросу о захваченных нами пароходах в Красном море. Катал Аликс в кресле и ездил на “Гатчинке” в море. Погода стояла великолепная, море наконец успокоилось. В 7 1/2 поехали к Ольге и Пете, у них был семейный обед. В 10 час. отправились покататься. За чаем по обыкновению читал вслух интересные статьи Краснова в “Рус. Инвалиде”».

Александр Михайлович описывает разговор с царём о действиях вспомогательных крейсеров следующим образом: «Получив вызов по телефону, я поспешил в Царское Село и застал Ники и министра иностранных дел в полном отчаянии. Дядя Алексей и адмирал Авелан тут же сидели в креслах с видом напроказивших детей, пойманных за кражей сладкого. В роли «дурного мальчишки», соблазнившего их на этот поступок, оказался я, и все стремились возложить на меня всю ответственность за происшедшее. Ники, казалось, забыл, что идея «крейсерской войны» родилась в его присутствии, и он выразил тогда своё полное согласие на её осуществление. Теперь он требовал объяснений.

— Какие же объяснения? — воскликнул я, искренно удивлённый. — С каких пор великая держава должна приносить извинения за то, что контрабанда, адресованная её противнику, не дошла по назначению? Зачем мы послали наши крейсера в Красное море, как не с целью ловить контрабанду? Что это, война или же обмен любезностями между дипломатическими канцеляриями?

— Но разве, Ваше Высочество, вы не понимаете, — кричал министр иностранных дел, впавший, по-видимому, в окончательное детство, — как мы рискуем тем, что нам будет объявлена война Великобританией и Германией. Разве вы не понимаете, на что намекает Вильгельм в своей ужасной телеграмме?

— Нет, не понимаю. Более того, я сомневаюсь, знает ли сам германский император, что он хотел выразить своей телеграммой. Мне ясно только одно: он по обыкновению ведёт двойную игру. Друг он нам или не друг? Чего же стоят его рассуждения о необходимости объединения всех белых перед лицом жёлтой опасности?

— Вы видите, — продолжал кричать министр иностранных дел, — Его Высочество совершенно не отдаёт себе отчёта в серьёзности создавшегося положения. Он даже старается оправдать действия своей эскадры.

«Своей эскадры»... Я взглянул на адмирала Авелана и дядю Алексея. Мне казалось, что они будут достаточно мужественны, чтобы опровергнуть этот вздор, но они оба молчали. Таким образом, я оказался в роли зачинщика, а они в роли детей, которых направили на ложный путь.

— Сандро, я принял решение, — сказал твёрдо Ники. — Ты должен немедленно распорядиться, чтобы эскадра освободила захваченные в Красном морс пароходы и в дальнейшем воздержалась от подобных действий.

Я задыхался от унижения. Я думал об офицерах и команде наших крейсеров, которые так гордились тем, что им удалось совершить, и ожидали поощрения. Передо мною мелькнуло ненасытное лицо Вильгельма, который торжествовал победу. А мои бывшие друзья в Токио? Как будет смеяться старый хитрован граф Ито!

В обычное время я подал бы в отставку и отказался от всех моих должностей, включая пост начальника Главного управления портов и торгового мореплавания. Но великий князь не имел права покидать своего государя в тяжёлое время. Подавив горечь, я подчинился».

Увы, в дневниках Николая II всего этого нет. 12 июля 1904 г. царь не встречался с великим князем. А вот запись от 13 июля: «Утром погода разъяснилась. Имел два доклада. Завтракал Петюша, только что приехавший от Николаши из Першина. [Имение великого князя Николая Николаевича в Тульской губернии]. Катал Аликс долго. Возился с собаками у моря. Мама, Ксения и Сандро обедали у нас и просидели до 10 3/4».

Как видим, не было никакого патетического объяснения в присутствии братца Алёши, Ламздорфа и Авелана, а был длинный приятный вечер с августейшими дамами. Зная нравы семейства Романовых, крупный разговор о крейсерах в присутствии Александры Фёдоровны, Марии Фёдоровны и Ксении Александровны в любом случае не мог иметь места.

Как бы то ни было, великий князь Александр Михайлович отдал приказ о прекращении крейсерских операций и освобождении всех арестованных судов, уведомив об этом агента в Суэце контр-адмирала Пташинского и В.Н. Ламздорфа, который официально сообщил об этом министру иностранных дел Великобритании.

Между тем 9 июля англичане ввели в Красное море броненосный крейсер и два миноносца для обеспечения прохода своих торговых судов. Английский крейсер мог вдребезги разнести наши вспомогательные суда, но это означало бы войну, на которую Британия никогда бы не пошла. Просвещённые мореплаватели блефовали и добились своего, благо, нервы у графа Ламздорфа и у самого императора оказались хуже, чем у самой истеричной смольнянки.

Получив приказы генерал-адмирала и управляющего Морским министерством адмирала Авелана, «Петербург» и «Смоленск» зашли в порт Дар-эс-Салам, погрузили уголь и 2 сентября через Красное море и Суэцкий канал направлялись в Либаву, куда прибыли: «Петербург» — 27 сентября, а «Смоленск» — 30 сентября 1904 г.

Одновременно с севастопольскими крейсерами в Атлантике действовала балтийская группа вспомогательных крейсеров («Дон», «Урал», «Терек» и «Кубань»).

16 июля крейсера «Дон» и «Урал» в сопровождении миноносцев «Рьяный» и «Прочный» вышли из Либавы и направились в Атлантический океан. Достигнув мыса Скаген, миноносцы повернули назад, а крейсеры, выйдя в Северное море и обогнув Великобританию с севера, направились на юг. До 26 июля крейсеры шли вместе, но затем на параллели Лиссабона они разделились: «Урал» пошёл к Гибралтару, а «Дон» — к северо-западным берегам Африки. По прибытии в назначенные районы корабли приступили к выполнению поставленной задачи.

Первым судном, которое осмотрел «Урал», был английский пароход «Скотин», остановленный на подходах к Гибралтару 30 июля. «Скотин» пытался избежать досмотра и уйти в территориальные воды Испании, но после третьего предупредительного выстрела вынужден был остановиться. Призовая партия, высаженная на пароход, не обнаружила там военный контрабанды, и «Скотин» был отпущен.

5 августа «Урал» зашёл в испанский порт Виго, откуда донёс о результатах своих действий. Здесь же русский агент вручил командиру крейсера телеграмму за подписью адмирала Авелана с приказом возвращаться в Либаву. Командир корабля, объявив испанским властям о том, что он направляется для продолжения крейсерства в Средиземное море, 7 августа покинул порт Виго и пошёл на юг, а затем резко изменил курс на север и 13 августа благополучно прибыл в Либаву.

За время своего крейсерства «Урал» осмотрел двенадцать пароходов и ни на одном из них не обнаружил военной контрабанды. После осмотра все пароходы были отпущены.

Крейсер «Дон», направившийся к северо-западном побережью Африки, действовал неудачно. Из-за неисправности котлов он не мог развивать нужной скорости, а поэтому держался в стороне от обычных путей следования торговых судов. За своё сорокадневное крейсерство он не задержал и не осмотрел ни одного парохода. По прибытии 24 августа в Либаву «Дон» был поставлен на ремонт.

По возвращении крейсеров «Урал» и «Дон» в базу им на смену должны были выйти «Кубань» и «Терек». Но «Кубань» при выходе из дока получила повреждения и поэтому не смогла выйти в море, так что «Терек» 12 августа под командованием капитана 2 ранга К.Л. Панферова вышел один. Миноносцы «Рьяный» и «Прочный» сопровождали «Терек» до мыса Скаген, а затем вернулись в Либаву.

За время крейсерства в районе Гибралтарского пролива «Терек» осмотрел пятнадцать пароходов, четырнадцать из которых были английскими. Но поскольку ни на одном контрабанды обнаружено не было, все пароходы пришлось отпустить. 13 сентября «Терек» благополучно вернулся в Либаву.

На этом, как сообщал в своём докладе начальник Главного морского штаба, «крейсерские операции судов особого назначения прекратились». Сделано это было по настоянию вице-адмирала Рожественского, который считал, что действия русских вспомогательных крейсеров на пути следования 2-й Тихоокеанской эскадры могут осложнить её движение на Дальнем Востоке. Все вспомогательные крейсера, действовавшие на коммуникациях (за исключением «Дона», который находился в ремонте), были включены в состав 2-й Тихоокеанской эскадры, к которой они присоединились уже на пути её следования на Восток.

25 ноября 1904 г., когда 2-я Тихоокеанская эскадра находилась на пути к острову Мадагаскар, в Главном морском штабе было получено донесение от русского агента в Берлине полковника Шебека об отправлении из Гамбурга на немецком пароходе «Самбия» 329 орудий для Японии. По приказанию управляющего морским министерством для задержания «Самбии» был послан вспомогательный крейсер «Урал», находившийся в то время в районе Дакара. 2 декабря «Урал» вышел на поиск германского парохода. В течение нескольких дней «Урал» крейсировал на подходах к Гибралтару, но «Самбию» не обнаружил. Это был последний выход русских вспомогательных крейсеров для действий на океанских коммуникациях противника до прибытия их на Дальний Восток.

С прибытием 2-й Тихоокеанской эскадры на театр военных действий вице-адмирал Рожественский решил использовать вспомогательные крейсера для обеспечения прорыва своей эскадры через Корейский пролив. Замысел Рожественского сводился к тому, чтобы действиями вспомогательных крейсеров на коммуникациях противника у Тихоокеанского побережья Японии и южной части Жёлтого моря отвлечь часть сил японского флота из Корейского пролива и тем самым облегчить прорыв эскадры во Владивосток. Согласно предписанию № 380 от 30 апреля 1904 г. крейсеры «Кубань» и «Терек» должны были действовать в районе между островами Синок и Иокогама, а «Урал» и «Рион» — в южной части Жёлтого моря. Перед крейсерами ставилась задача, «не стесняясь, топить» все пароходы, на которых будет обнаружена военная контрабанда.

8 мая, когда 2-я Тихоокеанская эскадра подходила к островам Рюкю, от неё отделился крейсер «Кубань», а 9 мая — «Терек». Крейсера направились к Тихоокеанскому побережью Японии. «Днепр» и «Рион» отделились от эскадры 12 мая и, отконвоировав транспорты, посланные Рожественским в Шанхай, направились для действий на коммуникациях противника в южной части Жёлтого моря.

23 мая крейсер «Терек» перехватил английский пароход «Анкона», вёзший пять тысяч тонн риса в Японию. Груз был признан контрабандой, пароход решили затопить, а 73 человека английской команды доставили на «Терек». В машинное отделение «Анкона» заложили пиропатроны, но взрыв их не дал никакого эффекта. Тогда капитан 2 ранга К.Л. Панферов приказал сделать несколько залпов. Всего выпустили двадцать два 120-мм, 76-мм и 57-мм снаряда, и в 11 ч. 50 мин. «Анкона» после внутреннего взрыва и пожара затонул.

8 июня был обнаружен датский пароход «Принцесса Мария». Призовая партия нашла на пароходе около 3,5 тысячи тонн стали и железа для Японии. Пароход было решено затопить, хоть это казалось и не совсем этично, ведь он носил имя русской вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны — бывшей датской принцессы. Тем не менее в трюмах парохода заложили два 18-фунтовых подрывных патрона и открыли кингстоны. Но, несмотря на все принятые к затоплению меры, «Принцесса Мария» пошла на дно только на следующий день в 13 ч. 50 мин.

Всего за время крейсерства «Терек» досмотрел несколько десятков пароходов, но потопил только два из них.

16 июня «Терек» зашёл для пополнения запасов угля и продовольствия в голландский порт Батавия (современная Индонезия). Однако погрузка угля затянулась, и через 24 часа «по требованию голландской администрации “Терек” был вынужден разоружиться». Так врал капитан. Но как подобную чушь могут повторять сейчас наши горе-историки? Ну, послал бы капитан 2 ранга К. А. Панферов администрацию к известной матери, а пока голландцы переводили бы и соображали, чья именно мама имеется в виду, крейсер закончил бы погрузку и ушёл. Неужели Голландия открыла бы огонь по «Тереку» и объявила бы России войну? Просто капитану очень захотелось отдохнуть в тропиках аккурат до самого конца войны. После заключения мира, 17 октября г., «Терек» ушёл во Владивосток, а 10 января г. хорошо отдохнувший экипаж учинил «революционное выступление».

Крейсер «Кубань» находился до 23 мая 1904 г. на путях сообщения противника, идущих к Иокогаме, но не обнаружил ни одного парохода и только на пути следования к Сайгону осмотрел два парохода, но за отсутствием военной контрабанды отпустил их. Далее крейсер «Кубань» зашёл в порт Сайгон, получил там уголь и отправился на Балтику.

Крейсер «Рион», действовавший в южной части Жёлтого моря, задержал и осмотрел несколько пароходов. На двух из них (германском транспорте «Тетортос» и английском «Шилуриум») призовая партия обнаружила военную контрабанду. После того, как с задержанных транспортов были сняты команды, они были затоплены вместе с грузами.

Крейсер «Днепр» в ста милях от Гонконга потопил английский пароход «Сент-Кильдти» с грузом военной контрабанды.

Таким образом, четыре русских вспомогательных крейсера, действуя на коммуникациях Японии в Тихом океане, в течение двух недель потопили пять пароходов с военной контрабандой, а несколько транспортов осмотрели и отпустили.

Давно вошёл в моду афоризм: «История не терпит сослагательного наклонения». Лично я понимаю его следующим образом. Историк обязан оценивать, насколько удачны были те или иные решения монарха или военачальника. И если они были неверны, то показать возможные альтернативные решения. А вот моделировать дальнейший ход событий истории в случае принятия альтернативного решение не стоит, поскольку тогда учёный-исследователь превращается в автора «фэнтези», столь модных в наши дни.

Я берусь утверждать, что Александр Михайлович, используя лишь пароходы Добровольного флота и старые суда Балтийского флота, мог поставить Японию на колени. Другой вопрос, что я не собираюсь рассуждать на тему «а потом...».

В своё время Пётр Великий сказал, что для успешного ведения войны нужны три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги. Кстати, на Западе эту фразу приписывают нескольким полководцам XVII в. У России были деньги, и деньги огромные, на порядок больше, чем у Японии.

О том, что у России были необозримые людские ресурсы, и говорить не приходится. Другое дело, что новобранец из Тамбовской губернии, доставленный на борт крейсера, ещё не моряк. А на вспомогательные крейсера эскадры Александра Михайловича и гнали резервистов, как с торговых судов, так и от сохи. Между тем в России имелись два источника, откуда можно было получить тысячи хорошо подготовленных матросов и офицеров. Это старые корабли Балтийского и все суда Черноморского флота.

К 1904 г. в составе Балтийского флота состоял ряд кораблей (формально они считались броненосцами береговой обороны) постройки 60-70-х гг. XIX в., которые уже не представляли никакой боевой ценности. Орудия главного калибра этих броненосцев стали опасны только для их прислуги, а не для противника. Речь идёт о броненосцах «Первенец», «Кремль», «Чародейка», типа «Адмирал Грейг» (4 единицы); устаревших крейсерах 1 ранга «Князь Пожарский», «Минин», «Генерал-адмирал», «Герцог Эдинбургский»; устаревших крейсерах 2 ранга «Азия», «Африка», «Вестник» и других.

Молено было взять часть экипажей и снять торпедные аппараты с ряда малых миноносцев Балтийского флота, которые были не способны идти на Дальний Восток.

Огромный запас личного состава и вооружения для войны на Дальнем Востоке представлял Черноморский флот. Вопрос о поставке боевых кораблей Черноморского флота на Дальний Восток эпизодически поднимался, но всерьёз не рассматривался из-за возможных дипломатических осложнений с Англией и Турцией.

В конце концов, молено было взять и расчёты 152/45-мм пушек из береговых крепостей. Таким образом, обученных матросов и артиллеристов с избытком хватило бы и на два десятка рейдеров. Естественно, что каждый матрос должен был знать, что за каждое потопленное вражеское судно он получит много денег, а особо отличившееся дворянство — и следующие чины. В свою очередь, за трусость в бою и интернирование корабля в иностранном порту без достаточных оснований виновных должен был ждать суд с единственным исходом — виселицей!

Тем не менее ни один из перечисленных кораблей Балтийского и Черноморского флотов не был отправлен на Тихоокеанские эскадры или вспомогательные крейсера. И всё из-за исключительной тупости и упрямства Его Императорского Величества. «Не круто ли сказано?» — возмутится читатель, насмотревшийся телепередач о святом Николае. Увы, дело так обстояло не только с моряками.

В самом начале войны Николай официально заявил, что он не возьмёт на Дальний Восток ни одного солдата из западных военных округов. И это при том, что с Германией на тот момент были идеальные отношения. Гвардию посылать в Маньчжурию тоже никто не собирался. Кто же будет охранять батюшку-царя и палить в народ 9 января? Объявлять всеобщую мобилизацию Николай тоже не пожелал. Вместо этого в первой половине 1904 г. последовали шесть частных мобилизаций. Затем последовало ещё несколько мобилизаций. Все они коснулись внутренних губерний России.

В результате против отборных и прекрасно вышколенных японских дивизий были отправлены резервные. Причём, военачальникам предписывалось отправлять в части первых явившихся. Таковыми оказались исполнительные и степенные «бородачи» 35—43 лет, прибывшие в присутствие сразу по получении повестки. Молодые запасные, как правило, загуливали и являлись через несколько дней, когда штатные нормы оказывались заполненными. «Бородачи» ушли на гражданку 10-15 лет назад, в армии они изучали винтовку системы Бердана и полевые пушки образца 1877 г. и первый раз увидели винтовку Мосина и трёхдюймовку образца 1900 г. уже в Маньчжурии.

Несколько слов стоит сказать об артиллерии. Мобилизованные части по плану должны были получить устаревшие полевые пушки образца 1877 г. — лёгкую, конную и батарейную. Эти орудия находились в резервных и запасных батареях. Но начальство решило отправить в Маньчжурию новые трёхдюймовки. А все пушки образца 1900 г. были или в гвардии, или в войсках западных военных округов. Тогда какой-то умник в Петербурге нашёл выход — забирать пушки из артиллерийских бригад западных округов. Причём, брали не целиком бригаду, а из шести батарей бригады четыре отправляли на Дальний Восток, а две оставляли в западных округах.

В результате ряд дивизий западных округов остались без артиллерии[40], а на восток поехали отдельные батареи, из которых уже на месте кое-как сколачивали артиллерийские бригады. Надо ли говорить, что боеспособность корпусов в Маньчжурии, состоявших из дивизий «бородачей» и «с бору по сосенке» собранных батарей, была существенно ниже, чем у дивизий, состоявших к началу войны на Западе.

Аналогичный маразм был и в морской артиллерии. Почти все пушки на крейсерах эскадры Александра Михайловича были закуплены в 1904 г. за границей у различных фирм Франции и Англии — Шнейдера, Гочкиса, Армстронга и др. Так, к примеру, за пушки крейсера «Терек» было уплачено 287 тысяч золотых рублей. Почему Александр Михайлович не обратился к фирме Круппа, исправно снабжавшей Россию лучшими в мире сухопутными и корабельными орудиями с 1860 г., совершенно непонятно. Единственное логическое объяснение — Гочкис и Армстронг платили «комиссионных» гораздо больше, а что касается Шнейдера, то мы о нём позлее поговорим особо.

Главное же то, что в России было пруд пруди морских орудий. Поскольку речь идёт о вспомогательных крейсерах, я ограничусь рассказом лишь об артиллерии среднего калибра. В 1891 г. в русском флоте были приняты французские орудия системы Кане[41]: 152/45-мм, 120/45-мми 75/54-мм патронные пушки. Кроме того, 152/45-мм пушки Кане были приняты на вооружение береговой артиллерии.

152/45-мм и 120/45-мм установки были палубными тумбового типа. Монтаж и демонтаж их проводили легко и быстро. В годы Гражданской войны и белые, и красные производили монтаж 152-мм пушек на мобилизованные суда и бронепоезда за 1-2 суток.

К маю 1904 г. 152/45-мм пушек Кане было более чем достаточно. Это и новые пушки, изготовленные Обуховским и Пермским заводами. Это пушки кораблей Черноморского флота «Потёмкин», «Кагул», «Очаков», «Три Святителя» и др. Наконец, десятки 152-мм пушек Кане можно было взять в береговых крепостях — Кронштадте, Либаве, Севастополе и др. Береговые 152-мм пушки Кане отличались от корабельных мелкими деталями. К примеру, сейчас на крейсере «Аврора» в Петербурге большая часть 152-мм пушек — это пушки сухопутных крепостей, но вряд ли во всём СНГ найдётся хоть дюжина специалистов, способных отличить их от рядом стоящих там корабельных пушек.

Но, увы, из-за тупости царя и его адмиралов ни одна пушка не была снята с броненосцев Черноморского флота, строившихся кораблей и береговых батарей. Всё тот же гонор и апломб!

Да что вспомогательные крейсера! На многих кораблях 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр стояли древние 152/35-мм пушки, имевшие скорострельность в 12 (!) раз ниже, чем у 152/45-мм пушек Кане. Обе системы имели одинаковые весогабаритные характеристики, и замена их заняла бы сутки-двое. Так наши крейсера и броненосцы и погибли в Цусиме вместе со старыми пушками, стрелявшими дымным порохом.

Вспомогательные крейсера «Лену» и «Ангару», а также эскадру Александра Михайловича следовало бы вооружить восемью-двенадцатью 152/45-мм пушками Кане каждый. Как видим, они были в наличии, а не хватило, купили бы германские 15-см пушки. Ах, как легко автор командует задним числом. Увы, нет: и англичане, и немцы именно так собирались вооружить свои вспомогательные крейсера и сделали это на практике в 1914-1918 гг. и в 1939-1945 гг.

Любопытный пример. Наш крейсер «Дон» до покупки был пассажирским пароходом «Фюрст Бисмарк» в германской судоходной компании HAPAG. При этом в случае войны он должен был войти в состав германского ВМФ. Для него уже заранее было изготовлено и хранилось в порту вооружение: восемь 150-мм, четыре 120-мм, восемь 88-мм, две 57-мм пушки и 14 пулемётов. А наши умники вооружили «Дон» двумя 120-мм, четырьмя 75-мм и восемью 57-мм пушками, то есть уменьшили его огневую мощь более чем в 6 раз с учётом того, что 75-мм и 57-мм пушки годились только для отражения атак миноносцев.

Тот же «Дон» с германским вариантом вооружения имел абсолютное превосходство перед любым неприятельским вооружённым пароходом, да и перед многими лёгкими крейсерами Японии. Наконец, он мог достаточно эффективно обстреливать японские прибрежные города.

Теперь перейдём к вопросу, где должны были действовать вспомогательные крейсера из эскадры Александра Михайловича? Нашим узколобым дипломатам казалось, что операции русских крейсеров в Красном морс и в Атлантике, если они будут соответствовать международным конвенциям, будут с пониманием встречены морскими державами Европы. Как молено было не учесть менталитет европейца? Запад есть Запад, Восток есть Восток. Что норма на Востоке, никогда не может быть допущено на Западе. Те же англичане в Индии в 60-х гг. XIX в. вождей враждебных племён привязывали к жерлам пушек и разрывали на части холостыми выстрелами, а в 70-х годах в Афганистане заживо сжигали людей, подвешенных на цепях к перекладине. Да и наш генерал Ермолов на Кавказе мог повесить за ноги вождя горцев. Ну и что? А попробовал бы кто такое проделать в ходе какой-нибудь войны XIX в. в центре Европы?

И в Атлантике, и в Красном море из двадцати судов дай Бог одно следовало в Японию. Поэтому нашим крейсерам приходилось или обыскивать всё подряд корабли, или работать по наводке портовой агентуры. В первом случае это приводило к серьёзным протестам Англии и далее Германии, а во втором — было крайне неэффективно.

Действовать нужно было только в Тихом океане. Командир судна, захваченного далее в 500 км к юго-востоку от Японских островов, не мог утверждать, что он шёл в Испанию или в Чили. Причём, пока наши большие рейдеры разбирались бы с крупными транспортными судами, малые рейдеры могли у самого побережья Японии прервать каботажное судоходство японцев, уничтожать их рыболовецкие суда, высаживать диверсионные группы для уничтожения заводов, железных дорог и других стратегических объектов.

Наконец, по каким-то неведомым причинам наши адмиралы даже не планировали вести активные минные постановки. Морских мин в России было в несколько раз больше, чем у японцев, и в придачу наши мины имели лучшие тактико-технические данные. Но вот японцы постоянно вели активные минные постановки у Порт-Артура и Владивостока, а у наших адмиралов ума не хватило.

Почему можно было ставить мины у Владивостока, но нельзя было ставить у Нагасаки и других больших японских портов? А ведь такие минные постановки вполне могли парализовать связи Японии с Европой и Америкой.

Александр Михайлович и наши адмиралы считали, что вспомогательный крейсер (рейдер) в обязательном порядке должен иметь большую скорость хода, от 19 узлов и выше. Но далее во Вторую мировую войну ряд германских рейдеров имели скорость 15-16 узлов, а в Первую мировую войну у немцев успешно действовал рейдер, переделанный из... парусного судна!

К 1904 г. в строю на Балтийском флоте находились броненосные крейсера:

«Владимир Мономах»*[42], вступил в строй в 1883 г., водоизмещение 6000 т, вооружение: 5 — 152/45, 6 — 120/45-мм орудий;

«Дмитрий Донской»*, вступил в строй в 1885 г., водоизмещение 6200 т, вооружение: 6 — 152/45-мм, 10 — 120/45-мм орудий;

«Адмирал Нахимов»*, вступил в строй в 1887 г., водоизмещение 8300 т, вооружение: 8 — 203/35-мм, 10 — 152/35-мм орудий;

«Адмирал Корнилов», вступил в строй в 1889 г., водоизмещение 5377 т, вооружение: 14 — 152/35-мм орудий;

«Память Азова», вступил в строй в 1890 г., водоизмещение 6734 т, вооружение: 2 — 203/35-мм, 13 — 152/35-мм орудий.

Имелось и несколько судов меньшего тоннажа, но вполне годившихся в рейдеры. Это яхта «Алмаз», построенная в 1903 г. Её водоизмещение составляло 3885 т. Вооружение в Цусиме состояло из четырёх 75/50-мм и восьми 47-мм пушек, но в 1915 г. она несла семь 120/45-мм пушек и четыре гидросамолёта.

Яхта «Полярная Звезда» 1891 г. постройки водоизмещением 4000 т. К 1904 г. была императорской яхтой, но проектировалась как «яхта-крейсер» и по проекту должна была нести после мобилизации восемь 152/35-мм, четыре 9-фунтовые и шесть 47-мм пушек, а также два торпедных аппарата.

Яхта «Штандарт», вошедшая в строй в 1896 г. Водоизмещение её 5500 т. К 1904 г. была императорской яхтой. В 1930-х гг. большевики переделали яхту в минный заградитель. Её вооружили четырьмя 130/55-мм пушками, семью 76-мм зенитными установками 34К и четырьмя 45-мм пушками. Запас мин — 516 образца 1908 г.

В 1904 г. профессор Военно-морской академии по кафедре стратегии Н.Л. Кладо неоднократно обращался по инстанциям с предложением о превращении императорских яхт в крейсера. Отчаявшись, он даже написал об этом статью в газете «Новое Время», за что был немедленно отправлен под арест.

Замечу, что царь-батюшка и его многочисленная августейшая родня в случае ухода «Полярной Звезды» и «Штандарта» на Дальний Восток не остались бы без морских прогулок. Только на Балтике в строю были яхты «Царевна» (678 т), «Стрела» (290 т), «Марево» (51 т) и «Александрия» (544 т). Однако в ходе войны никто более не посмел и заикнуться о мобилизации «Штандарта» и «Полярной Звезды».

Естественно, что все старые пушки можно было буквально за неделю заменить 152-мм пушками Кане.

Наконец, на Балтийском флоте имелись броненосцы «Александр II» и «Николай I», введённые в строй в 1891-1893 гг. Водоизмещение их составляло 9244 и 9600 тонн, вооружение: две 305/30-мм, четыре 229/35-мм, восемь 152/35-мм пушек, а также несколько бесполезных 65-, 47- и 37-мм пушек. Скорость хода броненосцев достигала 14,5-15 узлов, дальность плавания — до 4000 миль при нормальном запасе угля. Кстати, эти броненосцы специально строились для войны в океане, а «Николай I» несколько лет успешно проплавал в Тихом океане. Менять 305-мм башни этих броненосцев было достаточно тяжело, но остальная артиллерия легко снималась, что и было сделано в 1905 г. на «Александре II». На нём к двум старым 305-мм пушкам добавили одну 203/45-мм, десять 152/45-мм и десять 120/45-мм пушек. Имея такое вооружение в сочетании с толстой броней, броненосец мог смело дать бой любому японскому броненосному крейсеру или двум-трём лёгким крейсерам.

А как должны были заправляться топливом наши рейдеры? Ещё в 70-х — 80-х гг. XIX в. было много сил и средств потрачено на создание секретных угольных станций в Тихом океане, но при Николае II все эти работы тихо прикрыли. Но и это не беда. В Тихом океане есть тысячи небольших островов. В любом порту мира можно было зафрахтовать пароход-угольщик и отправить его по официальным документам в Гонконг, на Гавайи, в Сантьяго или к чёрту на кулички. А на самом деле он дойдёт до какого-либо необитаемого или населённого туземцами атолла. Там его немногочисленная команда будет есть кокосы и бананы, купаться с голыми островитянками и ждать русский рейдер. Наконец, был порт Владивосток и десятки удобных гаваней в Приморье, на Камчатке и Сахалине. Германские угольщики открыто снабжали топливом эскадру Рожественского во время всего её плавания. Почему же они не могли потихоньку снабжать наши рейдеры?

Но, думаю, заходить на тихоокеанские атоллы нашим корсарам пришлось бы нечасто. В основном их снабжали бы углём англичане и японцы. Ведь на каждом захваченном пароходе тоже должен быть уголь. На море волнение мешает перегрузке угля? Так можно обождать. Если призовое судно велико, оно само может взять на буксир рейдер. Наконец, можно и захваченное судно, находящееся в хорошем состоянии, обратить в рейдер и отправить в автономное плавание.

Ещё раз повторяю, всё вышесказанное — не авторские фантазии, а просто пересказ того, что делали южноамериканские рейдеры в 1861-1864 гг. и немцы в 1914—1918 гг. и в 1939—1943 гг. Замечу лишь, что 15-см пушки KL/45, установленные на германских рейдерах (по 6 орудий) в 1939-1943 гг., не превосходили по своим баллистическим данным русские 152/45-мм пушки Кане. Скорость хода рейдеров была 14-16 узлов (у русских вспомогательных крейсеров в среднем больше). Всё же достижения техники (дальняя радиосвязь, радары, авиация и т.д.) пошли только во вред рейдерам.

А к 1904 г. радиостанции на торговых судах были большой редкостью, да и дальность их действия составляла 50-100 миль. Японский флот был на порядок слабее английского. И, наконец, условия базирования у русских рейдеров к 1904 г. были несравненно лучше, чем у немцев в 1939-1943 гг.

Возникает вопрос, почему же русские не действовали в 1904-1905 гг. так, как американцы и немцы? Ответ один — полнейшая разруха в головах министров, адмиралов, а главное, у царя-батюшки. Из-за этого иного исхода войны и быть не могло.

Авторская оценка японской войны в принципе мало расходится с точкой зрения самого Александра Михайловича. Он писал: «Эпизод с “крейсерской войной” причинил мне громадное разочарование. Я надеялся, что Ники оставит меня в покое, перестанет рассчитывать на мою помощь и спрашивать моих советов. Но я ошибся. Моё мнение опять понадобилось. Начинался новый кошмар. Мы сидели в Царском с Ники, дядей Алексеем и Авеланом и обсуждали новый важный вопрос. Нам предстояло решить, должны ли мы утвердить план адмирала Рожественского, который предлагал отправить наши военные суда на Дальний Восток на верную гибель?

Сам адмирал не питал каких-либо надежд на победу. Он просто думал о том, что надо “чем-нибудь удовлетворить общественное мнение”. Наш флот и тысячи человеческих жизней должны быть принесены в жертву невежественным газетным “специалистам по морским вопросам”. Эти последние открыли недавно существование некоторых технических морских терминов, вроде “боевой коэффициент”, “морской тоннаж” и т. п., и старались ежедневно доказать в газетных столбцах, что японцев можно пустить ко дну соединёнными силами наших Тихоокеанской и Балтийской эскадр.

Ники объяснил нам причину совещания и просил нас всех искренно высказать своё мнение по этому вопросу.

Дядя Алексей ничего не мог сказать и имел гражданское мужество в этом признаться. Авелан говорил много, но не сказал ничего путного. Его речь была на тему “с одной стороны, нельзя не сознаться, с другой стороны, нельзя не признаться...”. Рожественский блеснул ещё раз основательным знанием Нельсона. Я говорил последним и решил не церемониться. К моему величайшему удивлению, было решено последовать моему совету и наш Балтийский флот на верную гибель в Тихий океан не посылать.

В течение двух недель всё было благополучно, но к концу второй недели Ники снова изменил своё мнение. Наш флот должен был всё-таки отправиться на Дальний Восток, и я должен был сопровождать государя в Кронштадт для прощального посещения наших кораблей. По дороге в Кронштадт я снова пробовал высказать свою точку зрения и встретил поддержку в лице весьма опытного флаг-капитана императорской яхты “Штандарт”. Государь начал снова колебаться. В душе он соглашался со мною.

— Дай мне ещё раз поговорить с дядей Алексеем и Авеланом, — сказал он, когда мы переходили на яхту адмирала. — Дай мне поговорить с ними с глазу на глаз. Я не хочу, чтобы твои доводы на меня влияли.

Их заседание длилось несколько часов. Я же в роли “enfant terrible” [“ужасного ребёнка»] нашего флота ожидал их на палубе.

— Ваша взяла, — сказал Авелан, появляясь на палубе. — Мы приняли неизменное решение эскадры на Дальний Восток не посылать.

“Неизменность” решения Ники продолжалась десять дней. Затем он в третий и последний раз переменил своё решение: наши суда, матросы и офицеры должны быть всё-таки принесены в жертву на алтарь общественного мнения.

14 мая — в десятую годовщину коронации — наш пикник в Гатчине был прерван прибытием курьера от Авелана: русский флот был уничтожен японцами в Цусимском проливе, адмирал Рожественский взят в плен».

Тут Сандро немного ошибся — большой пикник был не 14-го, а 15 мая. Из царского дневника: «Утро стояло великолепное. Были у обедни и завтракали со всеми. К 2 часам приехал Сандро на своём моторе. В 2 1/4 сели в него и ровно через час прибыли к финскому домику за Гатчиной. Мама с другими приехала туда. Был очень хороший пикник, несмотря на тёплый дождь. К 5 час. погода поправилась. Сделал большую прогулку пешком. Обед был вкусный из приготовленных только любительских блюд. В 9 3/4 Сандро отвёз нас на Балтийский вокзал. Приехали домой к 11 час.».

Обратим внимание, царь уже знал о бое, но ничего не записал об этом в дневнике. Лишь на следующий день появляется: «Ездил верхом, гулял и катался в байдарке. Сегодня стали приходить самые противоречивые вести и сведения о бое нашей эскадры с японским флотом — всё насчёт наших потерь и полное умолчание о их повреждениях. Такое неведение ужасно гнетёт!»

Но вернёмся к мемуарам великого князя: «Если бы я был на месте Ники, то немедленно отрёкся от престола. В цусимском поражении он не мог винить никого, кроме самого себя. Он должен был бы признаться, что у него недоставало решимости осознать все неизбежные последствия этого самого позорного в истории России поражения».

Замечу, что Сандро не одинок в своём поведении. Многие великие князья, сановники и генералы тоже понимали, что система управления разваливается, что Россию ждут поражения. Они пытались объяснить ситуацию Николаю, заранее зная полную бесполезность оного. А далее... умывали руки. На юридическом языке это называется «преступное бездействие».