Неспокойные воды Жавель

Глава IV

Я не знал доктора Финле. Но, видно, при жизни это был врач, заслуживающий внимания, раз его именем назвали бывшую Заводскую улицу, что находится за Зимним велодромом. Гражданка, к которой я адресовал Демесси, проживала именно там, на углу улицы Нелатон, на пятом этаже, с видом, если немного свеситься из окна, на наземное метро и верхнюю часть Эйфелевой башни. Мне это было известно, потому что я заглядывал к ней раза два или три.

Открывшая мне дверь славная женщина хлопала главами, вроде старой совы, и всеми своими повадками до боли напоминала удалившуюся от дел вице-содержательницу публичного дома. Словом, служанка и хозяйка были под стать друг другу.

– У меня тяжелое прошлое, будущее мне рисуется отнюдь не в розовом свете, поэтому я более всего ценю настоящее,– заявил я.

У той челюсть отвисла, да так, что со всей очевидностью можно было пересчитать недостающие зубы, зато отыскать те, которые еще как-то держались в деснах, было гораздо труднее; она прыснула со смеху:

– Ой, месье, вы так неожиданно заявились! Что вы такое говорите?

– Вот моя визитная карточка…

Я уже собирался сунуть в ее сомнительной чистоты веснушчатую руку свою карточку, как вдруг заметил, что это не та. На ней значилась моя профессия, а было вовсе не обязательно посвящать прислугу в отношения, которые поддерживала ее хозяйка с частным сыщиком. Я спрятал эту карточку в карман своего пальто и вручил ей другую, на которой значилось одно только имя.

– Вот моя визитная карточка,– повторил я.– Передайте ее Жозефине и попросите ее не заставлять меня слишком долго торчать здесь.

– Да вы, я вижу, большой оригинал,– молвила она.– Я сразу это поняла по вашей стрижке. Служба-то у вас, судя по всему, не одна.

Правда, это обстоятельство не взволновало ее сверх меры. Взяв визитную карточку, она – сама скромность – поднесла ее к близоруким глазам.

– А, вот теперь вижу!– сказала она в точности, как ее хозяйка.– Вижу. Нестор Бюрма. Наверно, коллега!

– Да.

– Ну что ж, входите, месье. Пойду погляжу. В приемной уже дожидаются два человека, а мадам Жо дает консультацию. Ничего, если вы подождете на кухне?

Я ответил, что ничего. С трубкой во рту я расположился на кухне. Через какое-то время экс-вице-содержательница публичного дома присоединилась ко мне.

– Жо примет вас через минуту,– сказала она.– Хотите кофейку? Жо велела сварить вам, если пожелаете.

– Я бы с удовольствием выпил чашечку.

Она вступила в схватку с кастрюлькой.

– Послушайте, папаша,– усмехнулась она,– ну и обманщик же вы! Я спросила у Жо, не факир ли вы, она сказала, что нет.

– Не иначе как ее дар ясновидения пошел на убыль.

Не сказав больше ни слова, она пожала плечами и продолжала свою возню. Минута. Минута гадалки. Эта минута прошла. А вслед за ней и еще несколько. Но вот наконец послышался приглушенный стук закрывшейся двери. Затем раздался громкий перезвон металлических украшений, нараставший по мере их приближения к кухне. А в следующее мгновение все аравийские ароматы, за исключением разве что запаха нефти, бросились мне в нос – передо мной предстала Жозефина.

– Привет, Нестор,– молвила она голосом, подпорченным нескончаемым ларингитом.– Мы целую вечность не виделись, а, старик? Каким счастливым ветром вас занесло?

Счастливым ветром? Ну да, как бы не так! Сама она верила в это ничуть не больше, чем в ту чепуху, которую молола своим клиентам. В ее огромных черных глазах, подведенных коричневой краской, обрамленных тяжелыми от туши ресницами и удлиненных проведенной к вискам чертой, отражалась тревога. Ничего удивительного. При своем-то ремесле она вечно ждала каких-нибудь неприятностей. И частный сыщик не мог быть никем иным, кроме как их предвестником.

Это была женщина лет пятидесяти, хорошо сохранившаяся, но несколько отяжелевшая, с медного цвета лицом и довольно благородными чертами, во всяком случае, приятная на вид. Патентованная ясновидящая, занесенная в коммерческие регистры, она гадала на кофейной гуще, на чернильных пятнах, на картах, на хрустальных шарах и разных прочих штуковинах, в зависимости от цены и внешности жертвы. А на досуге зондировала кое-что другое, помимо секретов оккультизма. В жилах ее текла арабская кровь; правда, не в таких количествах, как она утверждала. И в самом деле, она стала живым воплощением братания, доведенного до крайних пределов. Мазь ее была дитя дуаров[2]; отец – какой-то аджюдан[3] (а может, их было несколько) колониальной пехоты. Несмотря на весь свой дар ясновидения, ей так и не удалось с точностью определить, кто он. В ту пору, когда на заморских территориях все шло относительно хорошо, она охотно афишировала свое происхождение. Этот восточный запашок производил на клиентуру впечатление. Тогда она звалась Зорга-Тинеа, что отдаленно напоминало читателям – и прошлым, и нынешним – «Атлантиду»[4]. Мадам Зорга-Тинеа, «прирожденный медиум, прибывшая прямо из Алжира»,– ни дать ни взять какой-нибудь высококачественный овощ или фрукт. Однако с тех пор, как между метрополией и департаментами, расположенными по другую сторону Средиземного моря, возникли разногласия, она всеми силами старалась затушевать этнический аспект своего происхождения, дабы не отпугнуть клиентуру, состоявшую в основном из мелкого люда, легко поддававшегося страхам и вполне способного заподозрить, что она не кто иной, как феллага[5] в юбке. И с тех пор, стало быть, она уже звалась не Зорга-Тинеа, а просто Жозефина – как все. И хотя она по-прежнему была «прирожденным медиумом», никто не знал, откуда она явилась. Впрочем, раз теперь она жила в Париже, всем было наплевать, откуда она приехала. И уж как там она звалась – Зорга-Тинеа или Жозефина,– не имело значения, тем более что на самом-то деле ее звали Мари Дюбуа, по имени того из аджюданов колониальных войск, который ее признал.

Когда она отправлялась за провизией на бульвар Гренель или Торговую улицу, она была одета, как все. Но при исполнении обязанностей – а именно в таком виде она предстала предо мной на кухне – Жозефина надевала что-то вроде чалмы, скрепленной золотой брошкой, изображавшей извивающуюся змею. Несколько вьющихся прядей черных волос выбивались в беспорядке из-под стягивавшей ей лоб ленты, соревнуясь с металлической рептилией. Чалма отличалась ослепительной белизной, точно так же, как и два конца ткани (это чуточку отдавало Египтом), закрывавшие ей уши и ниспадавшие великолепными складками на обнаженные плечи. Мне кажется, что плечи – к слову сказать, довольно аппетитные – она прикрывала мантильей, когда принимала женщин. Но, имея дело с клиентами мужского пола (а такое случалось), она пренебрегала этой принадлежностью своего туалета, и те, не стесняясь, могли погружать свои взоры в ее щедрое декольте. Как-никак развлечение. Ее тяжелые груди, казалось, молили о сострадании милосердную руку. Собственные ее руки были унизаны кольцами, украшенными большими разноцветными камнями, имевшими, по всей видимости, величайшее магическое значение, и все эти варварские побрякушки сопровождали каждый из ее жестов шумным перемещением вдоль обнаженной руки.

– Привет, Жо,– сказал я.– Мне нужны кое-какие сведения.

– А!

В глазах ее по-прежнему сквозило беспокойство. Мне показалось, она вся напряглась, приготовившись к обороне. Имея привычку играть на чужих нервах, она не могла справиться со своими.

– Ну как, готов кофе? – спросила она у служанки, склонившейся над кофеваркой.

– Да, мадам. Осталось только разлить по чашкам.

– Так разлейте и отнесите все это ко мне в кабинет. А потом ступайте в гостиную, посидите там с двумя дурочками, развлеките их, пускай подождут.

– Да, мадам.

Наполнив чашки, она поставила их на поднос и, схватив его, словно речь шла о святом причастии, двинулась в святилище ясновидящей. Мы последовали за ней. Она тут же убежала, оставив нас одних. Комната была затянута черным, кое-где виднелись вышитые знаки зодиака. Окна были закрыты шторами. Из-за благовоний, горевших в курильнице, трудно было дышать. Неясный свет струился из огромного шара, стоявшего посреди стола.

– Садитесь, Бюрма,– сказала Жо.

Я сел на псевдоарабский табурет. Жо погасила шар и включила самый что ни на есть обыденный плафон.

– Не могу же я обращаться с вами, как с прочими дуралеями,– заметила она.

И тоже в свою очередь села, прикоснувшись пухлыми губами к чашке с кофе. Я последовал ее примеру.

– Итак,– начала она наконец,– вам нужны сведения? Какого рода сведения?

Я поставил чашку на поднос.

– По поводу одного типа, которого я посылал к вам два месяца назад. Что-то около пятнадцатого октября. Некто Демесси – на тот случай, если он называл вам свое имя. Жена его нуждалась в вашей помощи. Этот Демесси – сторонник ограничения рождаемости. Надеюсь, вы поняли, о чем речь.

– Ну конечно же, Демесси, как же, как же. Однако, прежде чем продолжать, хочу спросить вас: вы разве не знаете, что я перестала этим заниматься? Уж очень опасно. У меня было две неприятности, одна за другой. Так что я бросила это дело.

– Стало быть, вы и моего приятеля тоже бросили?

– Нет. Это он сам. Так как он пришел по вашей рекомендации, я подумала, что тут уж дело верное, без подвоха, и сделала для него исключение. Может, он счел, что это слишком дорого. Черт возьми! Я ведь назначила ему подходящую цену. Ну как же: ваш приятель, да и потом он сказал мне, что небогат, что работает чернорабочим на «Ситроене» и так далее.

– Сколько вы с него запросили?

– Двадцать тысяч. Цена сходная, говорю вам, по дружбе.

– Словом, все было готово, но вы его больше не видели?

– Нет. А… а почему вы меня об этом спрашиваете, старик?

– Мне надо было узнать, приходил он к вам или нет. Он исчез, и я его разыскиваю.

Ясновидящая так и подскочила.

– Эй, полегче на поворотах,– проворчала она.– Уж не собираетесь ли вы втянуть меня в какие-нибудь неприятности, а? Вы что же, думаете, будто я причастна каким-то образом к его исчезновению?

– Не заводитесь, Жо. Ведь исчез-то он не в тот момент, когда вышел от вас. Да и потом, исчез – это чересчур громко сказано. Он не вернулся домой, вот и все. И случилось это всего три дня назад.

– Ах так! Ну что ж, тем лучше,– облегченно вздохнула она.– Не хочется навлекать на себя неприятности. Момент неподходящий… Я хочу сказать, что подходящего момента для этого вообще не бывает.

– Я вас прекрасно понимаю, Жо. Ну что ж, благодарю вас. Скажите-ка, вот вы с ним договорились, а как, по-вашему, он был настроен: решительно или все-таки колебался?

Ее пухлые губы скривились.

– Видите ли, старик…

– Ясно,– усмехнулся я,– вы не можете предугадать.

– Нет,– ответила она, безуспешно пытаясь подыграть мне и поддержать мою шутку.

Та показалась ей (и не без оснований) несколько плоской. Мы обменялись еще несколькими пустыми фразами, и я откланялся. Она проводила меня до лестничной площадки, мы снова прошли через кухню.

На лестнице мне повстречалась женщина зрелого возраста, одетая с изыском и довольно элегантно, по всему видно, не только из богатых, но и из породы дамочек, которые страсть как любят командовать. Спустившись на следующую площадку, я остановился и, склонившись над перилами, прислушался. Без всякой на то причины, просто ради интереса, я хотел узнать, была ли эта особа, такая серьезная и респектабельная на вид, квартиранткой этого дома или же принадлежала к числу клиенток матушки Жо. Я услыхал звонок. Дверь отворилась, и послышался голос экс-вице-содержательницы публичного дома: «Добрый день, мадам». Дверь закрылась. Я двинулся вниз по лестнице. Чертова Жозефина! А я-то думал, что она набирала свою клиентуру только среди кухарок или прислуги в критическом возрасте, не удовлетворенных жизнью служаночек и охочих до астральных небылиц консьержек! Как видно, я ошибся. Ну что ж, тем лучше для нее и ее счета в банке… Вряд ли такого рода сведения помогут мне отыскать Демесси.