Неспокойные воды Жавель

Глава VI

Я отправился на улицу Вожирар и съел, не торопясь, в «Брассри Альзасьен» свинину с картошкой и кислой капустой местного приготовления. Затем двинулся на улицу Бломе. Мокрые тротуары печально отражали тусклое сияние фонарей. Близилась ночь, и холод становился все пронзительнее, а прохожие встречались все реже. Пробило десять, когда я переступил порог «Колониального бала». Музыка тропиков, безудержно экзотическая, пожалуй даже чересчур, обдала меня своим горячим дыханием. На танцевальной площадке метались более или менее в такт белые и черные. Пахло потом, табаком и ромом островитян.

Я купил входной билет у девушки цвета кофе с молоком, с курчавыми, забранными сеткой волосами. Склонившись к ней в окошечко, черный парень с лицом боксера, такой фатоватый в своем клетчатом пиджаке, делал ей авансы с изящнейшим парижским акцентом. От национального колорита у него остался только цвет кожи, и Антильские острова он видел разве что в кино.

Вдоль правой стены, на пол-этажа выше, шла галерея, ее занимали посетители, расположившиеся там скорее ради того, чтобы насладиться живописным спектаклем, а вовсе не затем, чтобы принимать в нем участие, к тому же на лестнице, ведущей туда, ни на минуту не прекращалось движение. Я поднялся наверх, и мне удалось отыскать местечко у балюстрады, откуда я мог обозревать все заведение целиком. На эстраде развеселые музыканты, казалось, радовались еще больше тех, кого заставляли отплясывать. Рядом со мной, за соседним столиком, сидели две пары, насколько я понял, артисты с Монпарнаса. Высокий блондин, вдрызг пьяный, все время ссорился со своей женой. Он полагал, что она слишком часто танцует с одним и тем же мартиниканцем. Жена отвечала, что тот никакой не мартиниканец, а сенегалец, хотя по сути это ничего не меняло. Блондин же – жертва расовой борьбы – заказал себе в качестве утешения еще один пунш. Я последовал его примеру.

Закончив один танец, музыканты, прежде чем начать другой, решили немного отдохнуть. Я все глаза проглядел, пытаясь отыскать Жанну Мариньи, но безуспешно. Я предпочел попробовать перехватить ее здесь, так как она вроде бы посещала это заведение, нежели идти с визитом к ней домой – пришлось бы в таком случае слишком многое объяснять ее матери,– однако теперь я задавался вопросом, а не трачу ли я время попусту. Но вот наконец я ее все-таки заметил. Смолк последний аккорд энного за вечер танца, и девушка покинула своего кавалера, как мне показалось, к величайшему его разочарованию. Она направилась к лестнице, черный двинулся вслед за ней. Поднявшись со своего места, я, как мог, стал протискиваться между столиками, устремившись ей навстречу. Наверху лестницы мы столкнулись. Я с улыбкой остановил ее:

– Мадемуазель Жанна Мариньи, если не ошибаюсь?

От изумления она сначала открыла было рот, но тут же решила воспользоваться удобным случаем.

– О, добрый вечер! – молвила она.

Повернувшись к преследовавшему ее парню, сказала:

– Сожалею, но следующий танец я обещала этому господину. Вы же видите, он спешит.

Поверив ей или нет, черный не стал настаивать. Что-то проворчав, он начал спускаться по лестнице. Жанна Мариньи показала ему язык.

– Никак не удавалось от него отделаться,– сказала она, обращаясь ко мне.

Духи, которыми она была пропитана, заглушали все остальные запахи. Свой кроличий жакет она, должно быть, оставила на вешалке, на ней была очень симпатично расстегнутая блузка.

– Вы подвернулись весьма кстати, месье,– добавила она.– Но теперь уж ничего не поделаешь, придется с вами танцевать.

– Не стоит, если вы рассматриваете это как тяжкую обязанность.

– Я не то хотела сказать. Я…

И тут она, казалось, вдруг что-то вспомнила, живо прикрыв рукой рот, который опять широко раскрылся. Это был красивый ротик с красивыми зубами. И рука тоже была красивой.

– Но скажите мне, месье, вы… вы назвали меня по имени… Откуда… откуда вам известно мое имя?

– Мы с вами уже виделись.

Она с притворным гневом нахмурила брови. Хотя на самом деле ей, видимо, все время хотелось смеяться.

– Это не ответ.

– А давайте считать это ответом.

– Ну, знаете! Вы говорите, мы с вами уже виделись?

– Встречались.

– Где же это? Здесь?

– У вас, на улице Сайда. На лестнице. Сегодня днем, около полудня.

Я сообщил ей все необходимые подробности.

– Вот как? – сказала она.– Да, в самом деле, припоминаю… Извините. Я не обратила на вас внимания.

– Ничего страшного. Ведь я не Луи Мариано.

Рассмеявшись, она подмигнула:

– В каком-то смысле так оно для вас лучше.

В ней удивительно сочетались ребячливость и серьезность, и тут, внезапно став степенной, она добавила:

– Кстати, раз уж вы не Луи Мариано, то кто же вы? Вам известно мое имя, а мне ваше – нет.

– Меня зовут Нестор Бюрма.

– О-ла-ла! Это до того чудно, что не может не быть псевдонимом.

– Увы, нет!

– Кроме шуток? Вы работаете в цирке?

– Примерно. Я – частный сыщик.

– Что?

– Да-да.

– Стало быть, правда!

– Ей-богу. Сегодня, например, когда я встретил вас на лестнице, я шел к одному из ваших соседей – Полю Демесси. Знаете такого?

– Конечно.

– Я его приятель.

– А!

– И мне хотелось бы поговорить о нем с вами. Можно?

– А почему нет?

– Пойдемте за мой столик. Там нам будет спокойнее. Мои соседи немного лаются, но зато ничуть не интересуются другими.

Заинтригованная, она последовала за мной. Как только мы сели, я выложил фотографию, обнаруженную Буска.

– Это вы или ваша сестра?

Она подскочила, воззрившись на фото своими красивыми карими глазками.

– Это я. У меня нет сестры. Откуда у вас эта фотография?

– Демесси забыл ее в комбинезоне, который он оставил на «Ситроене». Не слишком, конечно, галантно с его стороны, но, возможно, между вами ничего и не было.

– Между нами? Что вы хотите этим сказать?

– Да ладно, не валяйте дурочку. Вы достаточно много всего знаете, так что вряд ли надо вам растолковывать. Вам прекрасно известно, что может произойти между мужчиной и женщиной.

– Да никогда ничего не было.

– И тем не менее вы дали ему эту фотографию? Да вы здесь, почитай, совсем голая.

– Не давала я ему никакой фотографии…

Сунув руку в разрез своей блузки, она, казалось, искала вдохновения, поглаживая бретельку лифчика.

– Ясно. Он украл ее.

– Ну конечно.

– Уверяю вас, он украл ее. Послушайте, месье. Однажды я потеряла маленький бумажник. На лестнице или во дворе дома – не знаю. А месье Демесси нашел его и принес мне. Кроме небольшого количества денег и удостоверения, в этом бумажнике были еще фотографии, и среди них – вот эта. Я не проверяла, все ли они на месте. Я даже об этом не подумала. Но теперь…

– Стало быть, он присвоил этот снимок?

– А как иначе он мог завладеть им? Клянусь вам, я никогда не давала ему фотографий – ни этой, ни других. Не было причин.

– На кой черт он ее стащил?

Она улыбнулась. То была жалкая, грустная и, пожалуй, немного брезгливая улыбка, никогда бы не подумал, что она способна на такое.

– Теперь моя очередь спросить вас, надо ли вам растолковывать,– сказала она.

– Вы и правда много всего знаете,– заметил я.

Она пожала плечами.

– Возможно. Хотя, может, только делаю вид.

– В знак протеста против улицы Сайда и против среды без всяких перспектив, в которой вы живете?

Она взглянула на меня с удивлением и даже с каким-то проблеском надежды в глазах.

– Неужели вы можете понять меня, месье?

– Пытаюсь.

– Хоть один нашелся. А все остальные с их сплетнями да пересудами… Послушайте, месье. Вам известно мое имя. Откуда вы его узнали, я понятия не имею, но вместе с именем вы, должно быть, узнали и много чего другого, а?

Я пожал плечами.

– Пускай люди болтают. Это все, что им остается, других развлечений у них нет.

– И то верно, пускай идут к черту…

Она испытующе смотрела на меня своими влажными глазами.

– А вы, видно, хороший человек. Меня не удивляет, что вы дружите с месье Демесси. Он тоже хороший.

– Значит, он вас не осуждает, как другие?

– Нисколечко.

– Ну а если вернуться к нему, как вы думаете, эта фотография была для него все равно что карманный лучик солнца?

Такое сравнение заставило ее рассмеяться.

– У вас довольно необычная манера изъясняться, просто диву даешься! Да, что-то вроде солнечного лучика. Пожалуй, вы правы. Вы ведь знаете его жену?…

Ничего не поделаешь, отсутствие сексапильности у этой разнесчастной Ортанс, видно, всем бросалось в глаза, если можно так выразиться. Обстоятельство малоприятное.

– Впрочем,– добавила Жанна Мариньи,– говорят, будто он ее бросил.

– Я узнал об этом сегодня утром. Вы тоже об этом слыхали?

– У нас там не захочешь да услышишь. Любая новость сразу всем становится известной.

– Что вы об этом думаете?

– А я никогда ничего ни о ком не думаю. Предоставляю эту возможность другим. У них там все так прекрасно организовано, что они вполне способны думать за всех.

– Возможно. А вам, случаем, не доводилось слышать, куда он мог отправиться? Мне надо с ним связаться, у меня на то личные причины. Поэтому я и приходил сегодня утром на улицу Сайда.

– Не знаю, куда он мог уйти. Да и откуда мне знать?

– Если вы были его возлюбленной…

Она так и вскинулась от возмущения:

– Сколько раз надо вам говорить…

Судя по всему, она была искренна.

– Ладно,– прервал я ее.– Не заводитесь. Видно, я совсем спятил. Если бы вы были его возлюбленной, вас бы здесь не было. А раз вы здесь, то и он должен был бы быть с вами.

– Рада от вас это слышать,– насмешливо сказала она.

– Ладно. Последний вопрос, и забудем об этом. Демесси никогда не занимал у вас денег?

Она широко открыла глаза от удивления.

– Я думаю, вы и впрямь чуточку спятили.

– Это точно. Но все-таки ответьте.

– Откуда у меня деньги, чтобы давать взаймы? Я без гроша, ясно?

– И к тому же, я полагаю, не работаете.

Она вся ощетинилась.

– Вот-вот, уж не собираетесь ли и вы тоже читать мне мораль?

– Еще чего.

– Еще чего,– повторила она, передразнивая меня.– А я уж было подумала, что и вы туда же. Сейчас я не работаю, верно, но неделю назад работала. Я с пятнадцати лет работаю. Машинисткой. Работы у меня было немного. А у хозяина – и того меньше. Он не знал, какое применение найти своим рукам.

– И опасаясь, что они у него окостенеют…

– Вот именно. Так что я это дело бросила. А расскажи я об этом на улице Сайда, никто бы мне не поверил: такую репутацию они мне там создали…

– Я вам верю.

– Из вас еще может выйти толк,– усмехнулась она.

Она взглянула на танцевальную площадку: после недолгого перерыва музыканты опять принялись за дело, только еще отчаяннее и громче.

– Я обещала вам танец,– сказала Жанна Мариньи.– Пошли?

Я встал.

– Как вам будет угодно. Вот, возьмите вашу фотографию. Она мне больше не нужна. Думал, что пригодится. Но, видно, ошибся.

Она взяла фотографию и неторопливо положила ее в кармашек своей блузки. Мы пошли танцевать. Когда мы вернулись обратно, она чуть-чуть отошла; стала почти такой же, как была,– жизнерадостной девушкой, слегка вызывающей, а то, пожалуй, и провоцирующей, которую я встретил на мрачной железной лестнице. Мы поговорили о том о сем, выпили еще по пуншу, затем я выразил желание смотать удочки.

– Вы остаетесь?

– Я тоже хочу уйти,– сказала она.

– Если вы собираетесь домой, я могу отвезти вас на машине.

Она согласилась.

За все время пути Жанна не проронила ни единого слова. Если бы не ее духи, я мог бы подумать, что еду один, без пассажирки. Она тихонько сидела в своем углу. Между нами свободно можно было бы поместить какого-нибудь кетчиста.

Сумрачная масса дома на улице Сайда вздымалась на фоне ночной тьмы. Все вокруг было погружено в сонное безмолвие.

– Вот вы и приехали. Прошу прощения…

Протянув руку, я открыл дверцу.

– Всего хорошего, мадемуазель.

– Можете называть меня Жанной,– сказала она.

– Доброй ночи, Жанна.

Я протянул ей руку. Она вложила в нее свою.

– Доброй ночи. Я…

В ночной покой ворвалась трагическая нота: до нас донесся приглушенный крик.

– Что такое? – спросил я.

– Ничего,– вздохнула она.– Кому-то приснился скверный сон. Даже по ночам кое-кто мается.

Она вздрогнула.

– Особенно по ночам,– сказал я.– Всего хорошего.

– Всего хорошего. Мы еще увидимся?

– Ну…

– Мы должны увидеться.

– Как хотите.

Мы все еще держали друг друга за руки. Не отнимая руки, она скользнула на сиденье, внезапно рывком прижавшись ко мне. Обхватив другой рукой мою шею, она притянула меня к себе и поцеловала. Затем торопливо выскочила из машины, и я услыхал, как она бегом пересекает двор. В кромешной тьме она быстро поднялась по лестнице. Каблуки ее громко стучали по железным ступенькам.

Я закрыл дверцу, опустил стекло и высунул голову. Несколько минут я сидел так, созерцая враждебную глыбу здания, внутри которого страшные кошмары тревожили вполне заслуженный покой тружеников. В одном из окон пятого этажа вспыхнул свет и почти тут же погас. Я поднял стекло, пришпорил свою «дюга» и покинул эти места.

Нельзя сказать, что поцелуй был неприятным, но он мне не понравился.

Я рулил уже минут десять, как вдруг услыхал повелительный свисток. Всякая ошибка исключалась. В такой поздний час, на этих пустынных улицах да еще с этакой ласковой манерой – наверняка полицейский. Я замедлил ход. Полицейская машина, выехавшая с прилегающей улицы, преградила мне путь. Я остановился. Еще одна тачка, из числа тех, что по причине красного фонаря на крыше прозвали «борделем на колесах», подъехала сзади и встала слева от меня. Организовано было отлично, срежиссировано, как в балете. Под аккомпанемент громко хлопающих дверей блюстители закона вышли из машин. Одни – в форме, другие – в штатском. Один из них размахивал электрическим фонариком, луч которого падал иногда на посылавший ответный отблеск автомат, который держал его приятель. Дуло оружия ткнулось в стекло у руля. Я отвел его. Автомат просунул свою морду в окошечко; полицейский – тоже. Втянув в себя воздух, он ухмыльнулся:

– Это от вас так пахнет?

– Я отвозил даму, только что.

– Отвозил!

Он смачно засмеялся. Я закрыл глаза, ослепленный светом фонарика, направленного мне прямо в физиономию.

– Оно и видно,– сказал держатель прожектора.– Скажите-ка, у вас что, специально задний номер не освещен?

– Ах, так вы поэтому мне свистели? Я не знал.

– Идите посмотрите.

Я вышел. Пока двое полицейских сопровождали меня, третий занялся проверкой внутренности моей «дюга». Табличка с номерным знаком и в самом деле не могла тягаться с замком Шенонсо[6] и прочими зрелищами в духе «Звука и света». Несколько месяцев назад я уже натерпелся по тому же поводу. Мне казалось, что с тех пор все было отремонтировано, а выходит, не совсем. Я объяснил это тем двоим, но тут как раз подоспел еще один тип – в штатском.

– Ну как?

– Ни шиша,– сказал в ответ полицейский в форме.

– Наоборот, одни шиши,– проворчал вновь прибывший.– Ваши документы,– потребовал он.

Я ему их протянул. Тут заплясал еще один пучок света.

– А! Частный сыщик!

– Да. Мы, можно сказать, собратья.

– Если угодно.

Он вернул мне мои документы.

– В машине ничего подозрительного,– сказал кто-то, появляясь из тьмы, вероятно, тот, что проверял машину.

– Что происходит?– спросил я.

Инспектор зевнул.

– С полчаса назад из какой-то машины выпустили автоматную очередь и бросили гранату в арабское бистро, здесь поблизости.

– А! Арабский рэкет, сбор налогов, политические страсти и прочий бред?

– Да.

– Ну что ж, я тут ни при чем. Весьма сожалею.

– Вы сожалеете?

– Это так, к слову пришлось.

– Гм… Придется также улучшить ваше освещение, ясно?

– Завтра же.

Рука инспектора (и весь он, конечно, сам) сделала широкий жест, как бы даруя мне свободу и вместе с тем словно швыряя в помойку что-то не шибко чистое.

– Вытрите губную помаду, которой вы заляпаны, и поезжайте спать.

Им непременно требуется дать совет. Они не могут обойтись без этого. Это сильнее их. Они расселись по своим тачкам и рванули с места. Следы губной помады я оставил, а вот спать домой поехал. Что, кстати, я и собирался сделать, когда они меня остановили.

На сон грядущий я опять-таки предавался думам о Поле Демесси. Найти тина, который, не говоря ни слова, втихомолку бросает свою жену, бывает порою труднее, чем найти того, кто пал жертвой в стычке. Я по опыту это знаю. Между тем в случае с Демесси я с недавних пор инстинктивно стал подозревать что-то иное. Мне не давали покоя эти бабки. Где же он их все-таки раздобыл? Мне казалось, что, как только я сумею локализовать это скромное золотое дно, остальное прояснится само собой. В голову мне пришла одна мысль. Демесси был чернорабочим на «Ситроене», но он интересовался механикой и проявлял в этой отрасли кое-какие способности. Большие фирмы автомобилестроения вечно враждуют между собой, ревностно охраняя секреты своего производства. А что, если Демесси… Однако я тут же отбросил эту мысль. Если бы он подтибрил на «Ситроене» чертежи, ну, или что-то похожее, ему наверняка выложили бы больше двадцати косых. Правда, эту цифру – двадцать тысяч – мне назвала Ортанс. А у него могло быть и больше. Может, следовало копнуть и с этого бока тоже. Кстати, по поводу бока – сам я повернулся на другой и тут же заснул.