Неспортивное поведение

ГЛАВА 14

МИЛЛЕР

Все, кто был на ужине, слышали наши крики. Даже Харли протрезвела, ее лицо побледнело, когда Джекс закричал на Кинси, а Кинс закричала на него.

Я знал их чуть больше года. И не раз видел, как они ругались — это меня беспокоило, тот тип отношений, которые у них были как у брата и сестры, были ужасно близкими. Я не был глупцом. Между ними происходило что-то еще. Что-то, что я и все остальные в их жизни не понимали, какая-то нерушимая связь.

Часть меня боялась спросить.

Боясь ответа.

Боясь того, что почувствую, когда узнаю.

Я злился на Санчеса, но чем больше размышлял, тем меньше. Гнев был больше направлен «внутрь», словно я был гандоном, который имел несколько бессмысленных связей на одну ночь, потому что был слишком труслив, чтобы признать, что мои чувства к Кинси подпитывались больше, чем алкоголем и похотью.

— Кинс…

Было бесполезно пытаться успокоить эту женщину. Через десять минут после того, как мы прибыли в ее квартиру, она схватила две вещевые сумки и засунула в них столько одежды, что не могла их застегнуть. Над моей головой пролетела пара шлепок, а затем туфля на шпильке, которая едва не задела мое правое ухо.

— Хочешь, чтобы я ее надел?

— Или ударь себя ею, — сказала она сладким голосом. — Просто постарайся не забрызгать кровью тканевую часть, туфли стоят целое состояние. Джекс купил их мне в прошлом году. Хотя… сожги их, мне все равно. — Ее улыбка дрожала, словно она собиралась расплакаться, а потом передумала.

Кинс принесла в гостиную еще одну сумку, затем направилась к холодильнику и распахнула его. Она что-то напевала себе под нос?

С улыбкой она свинтила крышку с молока, а затем с пыхтением начала пить из бутылки, она откинула назад голову, ее горло медленно двигалось, во время глотков. Немного пролилось мимо рта, стекло по подбородку и на рубашку. Черт, я не мог отвести взгляд.

— В здоровом теле здоровый дух, да? — пошутил я.

Она с хлопком опустила пустую бутылку на столешницу и устремила на меня пронзительный взгляд.

— Его самая больная мозоль — когда я выпиваю все молоко.

Я скрестил руки, мне нужно было что-то сделать, чтобы не потянулся к ней и не остаться со сломанными пальцами.

— Это больная мозоль любого спортсмена, особенно того, кто каждое утро любит пить протеиновые коктейли.

Она вытерла рукавом рот, и я почувствовал, как мое тело дрожит от дикого желания слизать оставшуюся часть молока с этих пухлых губ или пройтись языком по телу, чтобы убедиться, не осталось ли его немного на изгибах.

Я медленно, ровно вздохнул, зная, что мое тело предавало меня, ведясь в ее сторону, мои губы раскрылись.

— Не надо. — Ее ноздри раздулись. Палец был направлен в мою сторону. — В данный момент я больше злюсь на него, чем на тебя — считай себя счастливчиком, Миллер.

Рот Кинс внезапно растянулся в улыбке, и со злобной ухмылкой она схватила барный стул, заползла на него и открыла шкафчики над плитой.

— Лови! — Она бросила мне в лицо гигантскую коробку с фруктовыми снеками, поэтому у меня не было выбора, пришлось протянуть руки, так как я забыл оставить записку о том, чтобы принести с собой свой футбольный шлем. Затем последовала еще одна коробка с фруктовыми батончиками из магазина Costco, которая могла бы накормить целую столовую, полную первоклассников, а затем пару пакетов M&M’s по два килограмма.

Кинси спрыгнула со стула и вытерла руки о черные леггинсы.

— Я внезапно почувствовала себя намного лучше.

Я фыркнул и поднял в воздух один из пакетов с конфетами.

— Потому что забрала свой запас «сахара»?

— Нет. Потому что заполучила запас Джекса. — прошептала она и подмигнула.

Я нахмурился.

— Джекса? Но он ведь ест салат. — Парень был известен тем, что был единственным в команде, кто ел как кролик, когда мы встречались за ужином, никогда в жизни не бы стал есть белый переработанный сахар. В последний раз, когда кто-то из парней принес на тренировку батончик Сникерс, Джекс его забрал.

Вот сукин сын. Он его съел?

— Джекс — лжец из глубины преисподней, он ужасный сладкоежка, такой же большой, как и огромная тупая эгоистичная башка… которая, к твоему сведению, у этого мудака имеет гигантский размер.

Я застрял в ситуации, когда мне нужно выбрать сторону: либо сжечь его джерси в раковине, и потанцевать вокруг костра, в это время разговаривая с Кинс о расширении прав и возможностей женщин, либо защитить его и все, что бы он ни сделал, чтобы ее выбесить.

Кинси облизала губы, и во второй раз за этот вечер слезы наполнили ее глаза.

— Дерьмо. — Я схватил девушку прежде чем ей удалось увернуться от меня, и как только ее тело вступило в контакт с моим, меня поразило такое сильное желание, что захотелось побиться головой о гранитную столешницу. Кинс была грустной. Я обнимал ее. И внезапно почувствовал себя лучше, чем за весь этот день!?

Это не имело смысла.

— Я его ненавижу. — Она хлюпнула носом.

— Нет, не ненавидишь. — Я говорил ей в волосы, которые пахли кокосом и лавандой. Я их еще раз нюхнул, едва сдерживая стон в своем горле.

Кинси взглянула на меня кокетливым взглядом.

— Ты только что обнюхал мои волосы?

— Было бы жутко, если бы я это сделал?

Она сморщила.

— Только потому, что, кажется, что ты сделал это дважды.

— Возможно, я просто хотел убедиться.

Она изогнула бровь.

— Чтобы удостовериться, что твой нос работает?

— Нет. — Я приподнял ее подбородок. — Возможно, я просто хочу удостовериться, что никогда не забуду, как ты пахнешь. Ну, ты знаешь, на случай, если я разозлю тебя еще больше в ближайшем будущем, и, честно говоря, удача сейчас явно не на моей стороне. Я хочу помнить, как ты пахнешь, когда буду один в своей холодной унылой постели, пока ты будешь занята, выпивая все молоко Джекса, крадя пароли незнакомцев или ключи от чьего-то дома.

Ее улыбка разбивала мое сердце.

— Твои слова описывают меня как психопатку.

— Если покрытая кровью шпилька туфли вписывается…

Кинси стукнула меня в плечо.

— Я была расстроена, ясно?

— А то, что ты меня бьешь, значит, ты счастлива?

— Я к этому близка. Я просто… Мне нужно время все обдумать.

— У меня есть уши…

— Да, двое, я заметила. А затем ты мне скажешь, что у тебя есть пенис, а потом вытащишь его, чтобы это доказать?

— Ха! — Я громко рассмеялся и отпустил ее. — Это твой милый способ попросить меня снова его тебе показать? Уже соскучилась по нему, да?

— Нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было, Миллер. И я действительно не помню, чтобы у меня он был, ну, ты знаешь, весь этот секс по пьяни, смутные мысли… — ее голос затих.

— Херня. — Я схватил ее за локоть и притянул Кинси вплотную к моему телу, чтобы она могла почувствовать каждый мой «сантиметр». — Думаю, ты блефуешь.

— Говори все, что хочешь. Это не меняет того факта, что никто не видит ничьего пениса, даже если он… — Кинс облизала губы и посмотрела вниз, заставляя эту чертову «штуковину» почувствовать необходимость встретиться с ней на полпути. — Впечатляет. — Она сделала «воздушные кавычки».

Никогда еще в своей жизни мне так сильно не хотелось раздеться догола.

— Впечатляет, — я повторил это слово, покатал его по своему языку. Нет, не это слово я искал, и немедленно его отклонил. — Думаю, ты можешь придумать что-то получше, чем слово «впечатляет».

По крайней мере, слезы исчезли, и напоминанием о том, что она плакала, был потекший макияж и блестящие глаза.

Это момент я никогда не забуду.

Жар от ее тела пульсировал рядом с моим в совершенном ритме, словно мое сердце стремилось к тому, чтобы биться в соответствии с биением ее сердца (это больше, чем просто ощущать ее в моих руках или то, как она смотрела на меня с доверием, которое я не заслуживал и не заработал), это было словно каждая отдельная часть пазла, пульсирующая, соблазнительная.

Поцелуй ее.

Поцелуй ее.

Мне нужно ее поцеловать.

Высосать печаль из этого рта, прижать мои губы к этим слезам, чтобы все это исчезло.

Заставить ее забыть.

Или, может быть, заставить нас обоих помнить.

В первую очередь, почему это было так хорошо.

Почему я все еще так боялся того, что мне хотелось, чтобы Кинси была подо мной, хотелось скользнуть в нее, пока она будет смотреть с пристальным вниманием.

— Мне нужно найти отель или что-то в этом роде.

— Или что-то в этом роде. — Я заблокировал ее у стола, мое тело все еще было сильно прижато к ее.

— Думаю, я знаю, где есть свободное место.

Ее голова отклонилась назад, эти губы раздвинулись достаточно, чтобы вдохнуть достаточно воздуха, чтобы, вероятно, накричать на меня, чтобы я перестал управлять жизнью Кинси, как ее брат. Вместо этого она закрыла рот и посмотрела вниз, прежде чем сказать:

— А там есть HBO?

— Возможно.

— А там предоставляются равные права по использованию пульта от телевизора?

— Конечно… Я же не монстр. — Одно биение сердца, два, я почувствовал что, чем дольше она ко мне прикасалась, тем стремительней учащался мой пульс. — Тебя там даже будут кормить.

— Вау. Как шикарно. — Кинси улыбнулась сквозь слезы. — Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Да, но ничто не бывает бесплатно.

— Я догадалась.

— Но, возможно, тебе понравится оплата.

Она закатила глаза.

— Я не буду с тобой спать, Миллер.

Щеки ее были ярко-красными, глаза ясными, губы сжались, словно она старалась не думать о том, как мы поцеловались в последний раз.

— Разве я что-то говорил о сексе?

— Нет, но…

— Один поцелуй, — закончил я.

— Один поцелуй? — ее глаза сузились. — А потом я смогу спать у тебя в свободной спальне?

— Один поцелуй, — повторил я. — Безобидный.

Мы оба знали, что это ложь.

Не было ничего безобидного в том, как мы соприкасались, как и не было ничего безвредного в том, каким он был на вкус. Ее, вызывающий зависимость вкус, мог бы стать моей погибелью, и хотя я это знал, но все равно «зажег спичку и махал ею», пока он не обожжет мои руки чертовски сильно.

— Хорошо. — Кинс закрыла глаза. — Вперед.

Ее лицо было лишено эмоций, совершенно спокойным.

— Это не то, что я имел в виду.

Один глаз открылся, затем второй.

— Ты сказал «один поцелуй»?

— Правильно, но ты должна меня поцеловать.

— Миллер! — Ее голос был раздраженным. — Это то же самое.

— Если бы это было одно и то же, ты бы не спорила со мной, не так ли? Но, эй. — Я немного отстранился, чтобы между нашими телами было несколько сантиметров. — Если ты предпочтешь снять гостиничный номер, используя, как я предполагаю, деньги брата… — это был удар ниже пояса. Один из тех, что напомнил Кинси, что, как бы она ни ненавидела своего брата в тот момент, он был причиной, по которой девушка могла жить и дышать черлидингом, это была ее жизнь.

Потому что она зарабатывала охренительно мало.

Это была игра.

Я использовал ее гордость против нее.

Но я был отчаявшимся человеком.

Отчаянно хотел ее поцелуя, прикосновения и, может быть, просто отчаянно хотел доказать и ей и себе, что что-то между нами может быть хорошим.

Даже если это означало, что это не может длиться вечно.

— Прекрасно. — Рукой она сжала мою рубашку и встала на цыпочки. Я позволил ей притянуть меня до ее уровня. Мне хотелось встретиться с ней на полпути.

Но это разрушило бы мой замысел.

Поэтому я пригвоздил к полу свои гигантские ноги и ждал первого касания ее губ.

В гипнотическом, сжимающем сердце движении, ее рот слился с моим, ее губы замедлились.

Один шаг.

Два.

Ноги Кинси переплелись с моими, ее бедра наткнулись на мои, и я глубоко вздохнул через ее легкие, через ее рот, сделав моим. Заявляя права на воздух, на пространство между нашими телами.

Между нами распространился жар. Кинси медленно скользнула ладонью вверх по моей груди и обхватила мою шею, а затем другой рукой, и повисла на моем теле. Я поднял Кинси за попку и посадил на столешницу, ни на секунду не отрываясь от желанных губ, вытягивая каждый поцелуй из ее рта, как наркотик. Всего лишь еще одна доза, а затем еще одна.

Слова, которые были сказаны между нами, сжигали дотла, окутывали дымом. Поцелуй усилился, а потребность утроилась. Я, не торопясь, целовал гибкую шею. Пробовал, а затем снова заявлял права на губы.

Ее язык изучал мой рот, медленно, нежно, затем Кинси отстранилась и схватила меня за бицепсы, впиваясь пальцами в мою кожу достаточно сильно, чтобы остановить мое нападение на ее рот.

— Один поцелуй, — повторила она, хриплым голосом.

— Это был один поцелуй, — поправил я.

— С чего ты так решил?

Я заправил за уши ее волосы, она слегка вздрогнула.

— Потому что мой рот ни разу не отрывался от твоей кожи.

Хотя мне снова хотелось притянуть ее в свои объятия, чертовски сильно ее поцеловать и раздеть.

Я этого не сделал.

Я сделал шаг назад, и еще один, затем повернулся и схватил сумки Кинси.

— Мы должны идти.

— Точно. — Кинси соскользнула со столешницы, прижала ладонь к своему раскрасневшемуся лицу, затем обошла квартиру, подняла последнюю сумку, подобрала пару шлепанцев, которые бросила мне в лицо. — Спасибо за это…

— Именно это делают друзья.

Не знаю, почему я это сказал.

Почему я снова нарисовал эту чертову линию на песке.

Возможно, это было самосохранение.

Или мой мозг защищал каждый оставшийся кусочек моего сердца.

Потому что за эти несколько коротких минут мог поклясться, Кинси не просто целовала меня, она высасывала боль и, в первую очередь, заставляла забывать причины, по которым я помог удалить ее из страны.

И все причины, по которым я сделал бы это снова.

Потому что все еще был эгоистом.

А когда ты эгоист, то сосредотачиваешься только на том, что можешь придумать, как отгородить себя от боли других.