Неспортивное поведение

ГЛАВА 15

КИНСИ

Две недели.

Вот как долго я жила с Миллером Квинтоном.

И за это время все превратилось в ужасающе нормальную вещь: не только лицезреть его в одном лишь полотенце, наверное, девяносто девять процентов времени, но и смотреть на его мелькающую голую задницу, когда он забывал — правильно, забывал — постирать вещи.

По утрам он пил молоко с голым торсом, я это знаю, потому что почти каждое утро натыкалась на эти мускулы на кухне.

Делал такой черный кофе, что я волновалась, что однажды проснусь и обнаружу волосы на своей груди.

А еще купил для меня специальную кружку.

Розовую.

С буквой «К» на ней.

Короче говоря, Миллер Квинтон медленно меня убивал.

Он профессионально делал протеиновые коктейли, всегда хранил запасы фруктовых снеков, на случай зомби-апокалипсиса, а еще был «недостаток» (его слова, не мои) — он был настоящим джентльменом.

Я имею в виду настоящим джентльменом.

Однажды вечером после двойной тренировки я пришла к нему домой, он не только набрал мне ванну с пузырями, но и спросил, не хочу ли я шампанского, пока буду ее принимать.

Лишь только на пятнадцатый день мое терпение лопнуло, я полностью потеряла контроль над собой и чуть не вмазала кулаком в его прекрасное лицо, потому что… как, черт возьми, он посмел!? Миллер не должен был делать меня счастливой, готовить мне яйца или следить за тем, чтобы я пила кофе из собственной керамической кружки! Мы встречались не на самом деле, и все, что он делал, заставляло меня хотеть, чтобы все было по-настоящему. А это было очень несправедливо, поскольку Миллер был как эмоциональный террорист, который бомбил твое сердце только для того, чтобы сказать, что тебе придется покинуть страну, найти там достаточно большую больницу, чтобы можно было это исправить!

К тому времени как я вернулась домой тем вечером, я закипала. Закипала! Миллер оставил записку в моей сумке с пожеланием хорошего дня.

Правильно. Там так и было написано: «Хорошего дня».

Вот оно.

Меня все еще раздражало то, что я расстроилась из-за чего-то такого незначительного, такого приятного, из-за чего-то, что по какой-то чертовой записульке являлось причиной слез накатывавших мне на глаза, по меньшей мере, четыре раза за тренировку.

За последние несколько недель Джекс дал мне «свободное пространство» и знание о том, что я все еще была раздражена, вероятно, убивало его так же сильно, как и меня.

А еще были телефонные звонки и визиты к родителям, где я притворялась храброй, а потом плакала, пока не засыпала.

— Миллер! — Я с хлопком положила записку на кухонный стол в безупречном пентхаусе.

Его нигде не было видно.

— МИЛЛЕР КВИНТОН, СЕЙЧАС ЖЕ ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ! — Я уже по полной сжимала руки в кулачки и была готова бросать тарелки по всей кухне, но вот он появился из-за угла.

В гребаном полотенце.

Снова.

— Хватит! — наступала я на него. — Это последняя капля! — Я стянула его полотенце, не думая ни о чем другом, кроме того, как раздражена была тем, что он снова был практически голым. Я держала полотенце в одной руке, а в другой руке его записку.

И вот он, Миллер Квинтон, самый сексуальный тай-энд, которого когда-либо создал бог, нависал надо мной с уверенной усмешкой и каплями воды, стекающими по его прессу падающими на пол у его ног.

— Кинс, ты в порядке?

— Д-да. — Не смотри, просто не смотри. — Я имею в виду нет, нет. — Боже благослови футбол, и боже благослови его пресловутую «V», которая была такой глубокой, что мне хотелось протянуть руку и дотронуться до впадинки внизу его пресса, двинуться вниз пока не коснусья его впечатляющего…

— Кинс?

— Хм? — Я дернулась, снова возвращаясь в действительности. — Да?

— Ты кричала.

— Кричала.

Его брови взлетели вверх.

— И ты стащила мое полотенце. Я вроде как в тупике, маленькая Вафелька, ты просто захотела увидеть меня голым, или что? Потому что у меня скоро свидание.

— Свидание? — Сдувшись, я позволила слову зависнуть в воздухе. Полная идиотка. — Конечно, у тебя свидание.

Меня пронзила ревность. Боль в сердце. Я чувствовала, что мне нужно сесть. Почему я снова расстроилась? Ох, точно, потому что Миллер заставил меня полюбить его больше. Он был хорош, а теперь? Теперь коврик вытащили у меня из-под ног. Ну-бля-конечно. Свидание.

— Ты можешь присоединиться ко мне, если хочешь. — Он ухмыльнулся той дурацкой усмешкой, от которой пожилые женщины повсюду хватались за грудь, либо падали в обморок, либо отправлялись в неотложку из-за симптомов сердечного приступа.

Черт возьми.

— Нет, эм, мне бы не хотелось навязываться.

— На самом деле это не такое свидание, Кинс.

— Ох. — Я переступила с ноги на ногу, а затем протянула ему полотенце. Все это было сделано порывистыми движениями, словно я единственная была виновата, в то время как Миллер бегал вокруг, обращаясь со мной как с лучшим другом, которого у него никогда не было. Я сглотнула. — Мне, наверное, стоит переодеться.

Что я сказала?

Я действительно думала о том, чтобы пойти с ним?

Серьезно?

— Отлично. — Этот парень еще больше меня разозлил, похлопав по голове как ребенка, а потом взлохматил мне волосы. — Просто надень, что одеваешь обычно, джинсы, леггинсы, ничего сексуального.

Мои глаза сузились в крошечные щелочки.

— Что? — Миллер выглядел неподдельно сбитым с толку, типа, почему это последнее его заявление заставило меня захотеть выцарапать ему глаза. — Ты же хочешь пойти, верно? Мы должны быть на месте через пятнадцать минут. Да ладно, ты была подавлена последние две недели. Пришло время выбраться, Кинс, жить своей жизнью и перестать грустить.

— Я не грущу, — спорила я, как ребенок, даже скрестила руки на груди.

— Ты права, — прошептал он. — Ты злишься. Что намного хуже. Потому что, когда тебе грустно, ты, по крайней мере, можешь скорбеть. С грустью можно сражаться. Но с гневом!? Гнев мы оправдываем, пока не становимся чертовски несчастными. В последний раз я видел твою улыбку на кухне твоего брата, ты похудела, а вчера забыла принять душ.

— Неправда! — Я была смущена настолько, что мне хотелось заползти под диван и сдохнуть. — Я была занята тренировкой!

— Ты слишком много тренируешься. — Его пальцы скользнули по моему подбородку. — Ты плачешь, пока не заснешь, а у нас закончился ибупрофен. Сколько раз у тебя болела голова?

Я отдернулась от него. Этот псих на самом деле считал таблетки ибупрофена? С кем я жила?

— Ты не мой брат.

— Ты права. — Миллер вздрогнул, словно я его только что ударила, а затем улыбка осветила черты его лица. — Я твой фальшивый парень, и ты можешь пойти со мной на свидание. Черт, я даже хочу встретиться с гневом Джекса, чтобы улыбка снова появилась на твоем лице.

— Ты забыл, что я с тобой живу. Я невосприимчива к твоим прелестям. — Я была такой лгуньей. Это было все, что я могла, но он ясно видел все мелочи, которые пыталась скрыть. Головную боль, истощение, темные круги под глазами. Было достаточно плохо, что Джекс был подозрительным, но Миллер даже не должен был знать меня так хорошо.

— Минуты тикают, Вафелька, иди переодеваться.

Я посмотрела на свои спортивные шорты и кроссовки Nike.

— Чем плохо то, в чем я сейчас?

— Вижу, ты собираешься все усложнить.

Миллер перекинул меня через плечо, отнес в гостевую спальню и положил на матрас. Я подпрыгнула, и моя голова почти врезалась в его подбородок. Миллер рылся в моей сумке и скоре у меня над головой пролетела пара джинсов, а затем один из моих любимых топов (как он вообще об этом узнал)? Совпадение? Миллер нашел пару сапог от Gucci и добавил их в кучу хрени, брошенной в мою сторону. Он замер, а затем подошел к комоду, где я держала свои драгоценности. Его большая ладонь что-то схватила, и парень подошел ко мне.

Вздохнув, схватил меня за руку и положил в ладонь пару бриллиантовых гвоздиков. Тех, которые подарил мне папа на окончание колледжа. Тех, которые я не надевала в течение двух недель из-за страха, иррационального гнева, печали.

— У тебя две минуты.

Он закрыл за собой дверь.

И вместо того, чтобы сказать ему, что думаю, или спорить, я встала на подкашивающиеся ноги и переоделась.