Несущественная деталь

ГЛАВА 16

— Что это?

— Подарок, — ответил ей корабль.

Она посмотрела на вещь, лежащую на ладони Демейзена, потом подняла глаза.

За последние несколько дней лицо аватары немного похудело. Изменилось слегка и его тело, и внешне он стал больше похож на сичультианца. Этот процесс должен был продолжаться еще пятнадцать дней, пока они не прибудут в пространство Энаблемента, — к тому времени Демейзен должен был стать похож на аборигена. Ей показалось, что у него появилось больше морщинок вокруг глаз, которые вроде бы стали смотреть более сочувственно. Она знала, что технически он является машиной, а не человеком, но продолжала думать о нем как о мужчине. Ей только, конечно, нужно помнить, — говорила она себе — что какое бы обличье ни принял Демейзен, он всегда остается кораблем. Аватара никогда не могла быть по-настоящему независимой или наделенной человеческими свойствами.

Она нахмурилась.

— Это немного напоминает…

— Невральное кружево, — сказал, кивнув, Демейзен. — Только это не кружево.

— А что же?

— Татуировка.

— Татуировка?

Он пожал плечами.

— Вроде того.

Они находились в двенадцатиместном модуле, взятым кораблем специально для нее с ВСК. Модель разместили в одном из множества тесных пространств, имевшихся на «Выходе за пределы общепринятых нравственных ограничений» и представлявших собой нечто среднее между вещевой кладовкой, складом боеприпасов и ангаром. На корабле вообще не было других мест, предназначенных для проживания человека, даже этот модуль был взят во временное пользование. Он не произвел на нее особого впечатления, когда она увидела его в первый раз и ей сказали, что ничего другого не будет.

— Это оно и есть? — спросила она, когда присоединилась к Демейзену на борту и поняла, что каким-то образом отделалась от шлеп-автономника. Она искренне поблагодарила за это Демейзена, но потом наступил неловкий момент, когда аватара поздравила ее с прибытием на борт и Ледедже стояла в ожидании, что ее сейчас из довольно тесного и явно рабочего помещения, в котором она материализовалась, проводят в ее каюту.

— Так это оно и есть? — повторила она, оглядываясь. Она стояла в пространстве площадью метра три на четыре. С одной стороны была пустая серая стена, против нее — приподнятая платформа, чуть уже (и в одном шаге от) пространства, в котором она стояла; на платформе находились три длинных, глубоких мягких кресла лицом к ломаной стене, верхняя часть которой вроде бы была экраном, хотя в данный момент и выключенным. По обе стороны находилось что-то вроде двойных дверей, хотя и они были однородно серыми.

Вид у Демейзена был искренно уязвленным.

— Мне пришлось оставить автономную синхронизированную платформу вооружений широкого спектра, чтобы установить здесь эту штуку, — сказал он.

— У вас что, вообще нет никакого пространства внутри вашего… внутри корабля?

— Я боевой корабль, а не такси. Не устаю вам повторять.

— Я думала, что даже на боевых кораблях может найтись место для нескольких человек.

— Ба! Старые технологии. У меня нет.

— У вас длина полтора километра! Какое-то место должно найтись!

— Бога ради, у меня длина один и шесть десятых километра, и это голый корпус при полной компрессии. В стандартном положении боевого развертывания моя длина составляет два и восемь десятых километра. Три и две десятых километра со всеми включенными полями, но туго затянутым корсетом. В серьезной боевой обстановке, когда перчатки сняты, когти выпущены, зубы обнажены, положение полной готовности — покажи-мне-где-плохие-ребята, я имею… В общем, бывает по-разному. Это то, что у нас называется, зависит от уровня угрозы. Но много километров. Если рассержен, то я становлюсь чем-то вроде мини-флота.

Ледедже, которая прекратила слушать, когда в первый раз было произнесено слово «десятых», воскликнула:

— Да я до потолка достаю! — Она протянула руку и, даже не вставая на цыпочки, дотянулась до потолка.

Демейзен раздраженно вздохнул.

— Я пикетный корабль класса «Ненавидец». С моей стороны это максимум возможного. Виноват. Может быть, вы хотите, чтобы я вернул вас на борт «Обычного, но этимологически неудовлетворительного»?

— Пикет? Но тот тоже был пикет, а там места хватало!

— Вот то-то и оно. Никакой он не пикет. В этом-то вся и штука.

— Как это?

— Люди потратили большую часть полутора тысяч лет, привыкая к мысли о том, что у Культуры есть все эти бывшие военные корабли, большинство из которых демилитаризовано, и называются они «Быстрые пикеты» или «Очень быстрые пикеты», а на самом деле представляют собой просто экспресс-такси; потом появился этот класс — Ненавидец, его называют Пикетом, и никто на него не обращает внимания. Хотя «Ненавидец» почти никогда никуда никого не возит.

— Ни черта не понимаю, что вы говорите.

— Пикет в моем случае означает, что я шляюсь здесь и там в поисках драчки, а не ищу пассажиров, чтобы подвезти. Было изготовлено около двух тысяч кораблей класса «Ненавидец», мы равномерно рассеяны по галактике и заняты только тем, что сидим и ждем, не случится ли чего. Я состою в силах быстрого реагирования Культуры; прежде мы держали все серьезные убойные корабли в нескольких в большинстве своем очень отдаленных портах, но это оказалось неэффективным, если мы подвергались неожиданному нападению. Помните, я раньше сказал: «Не спрашивайте зачем»?

— Да. Вы сказали, чтобы я не спрашивала, зачем вы направляетесь в сторону Сичульта.

— Знаете, Ледедже (и имейте в виду, что, продолжая сомнительную морскую аналогию, я выбираю нелегкий маршрут между минным полем личной честности, с одной стороны, и скалистым берегом тактической безопасности — с другой), это максимум, что я могу вам сказать. Нет, я серьезно. Вы хотите, чтобы я вас вернул на «Обычный, но бла-бла-бла»?

Она смерила его сердитым взглядом.

— Пожалуй, нет. — Она оглянулась. — А туалет тут есть?

Девять сидений появились из пола и задней стены, потом убрались, словно проколотый надувной шарик, и вместо них возникла довольно широкая кровать, а потом появилась белая, словно покрытая глазурью сфера, которая аккуратно разделилась, а за ней она увидела нечто сочетающее в себе ванну и душевую кабину. Потом и это исчезло в полу и стене.

— Это вас устроит? — спросил Демейзен.

И вот она уже пятнадцать дней провела в этом тесном пространстве. Впрочем, все внутренние поверхности стен могли функционировать как единый экран с удивительно правдоподобным изображением, так что она могла представлять себе, что стоит на снежной вершине горы, или посреди плоской, как стол, пустыни, или на омываемом волнами берегу, или где угодно, что могло прийти в голову ей или модулю.

Она начала строить планы и сделала себе заметку на память касательно того, что ей может понадобиться, когда она доберется до Сичульта. Она намеревалась подобраться к Вепперсу, используя его похотливость. Она полагала, что степень физической привлекательности, которую получила благодаря Смыслии и ее устройствам для выращивания человеческих тел, будет достаточно соблазнительной для Вепперса, если ей удастся попасть ему на глаза на каком-нибудь подходящем приеме. Второй способ подобраться к нему ей могли дать ее знания дома — как городского в Убруатере, так и особняка в Эсперсиуме.

Она попросила корабль приготовить для нее одежду к прибытию в Сичульт, драгоценности и всякие другие личные вещи. Она попыталась упросить его сделать для нее какое-нибудь оружие, но он отказался. Он даже сомневался, стоит ли отдавать ей одно из ее ожерелий, которое было довольно длинным и могло быть использовано как удавка. Но тут он ей все же уступил. Она не заметила у него каких-либо колебаний, когда он вручал ей пластиковую карточку в алмазной пленке, предположительно на карточке лежало достаточно денег, чтобы она могла — если передумает убивать Вепперса — купить себе дом в Убруатере, собственное загородное имение и жить принцессой всю оставшуюся жизнь.

Она делала зарядку, она читала — главным образом о том, что Культуре известно о Вепперсе, Сичульте и Энаблементе, и она готова была поспорить, что это — гораздо больше, чем знал сам Вепперс, она разговаривала с всегда доступным Демейзеном, который тут же материализовывался, стоило ей захотеть. Не то чтобы он и в самом деле материализовывался в буквальном смысле, со всей очевидностью; впрочем, она чувствовала, что ее глаза начинают стекленеть, если он пытался втолковать ей технические подробности этого явления.

Она совершила виртуальную экскурсию по кораблю с Демейзеном в качестве гида. Согласилась она только потому, что Демейзен немного заразил ее своим мальчишеским энтузиазмом. Экскурсия заняла некоторое время, хотя, возможно, и не так много, как это ей тогда показалось. Запомнила она только то, что корабль может разделяться на несколько частей и представляет собой что-то вроде однокорабельного флота, хотя наибольшую мощь имеет, будучи единой боевой единицей. Шестнадцать частей. А может быть, двадцать четыре. Она в то время произнесла подобающее число «ахов», «охов» и «неужели», что было вполне искренно. У нее был большой опыт в произнесении таких слов.

Она робко взвешивала идею взять себе в любовники Демейзена. Чем больше становился он похожим на сичультианца, чем дольше она торчала в своем закутке, невзирая на все его сказочные пейзажи, пусть и фальшивые, тем привлекательнее для нее он становился, и тем сильнее она распалялась. Она полагала, что, во-первых, для корабля это будет совершенно бессмысленно, во-вторых, она получит удовольствие (если Демейзен согласится), в-третьих, это будет делаться стильно и чувственно и — как вдруг пришло ей в голову, — в-четвертых, это может повысить ее… скажем, безопасность, а ее план убить Вепперса станет более реализуемым.

Разумы, искусственные гиперинтеллекты, которые всем заправляли, которые в первую очередь являлись флагманами Культуры, были, безусловно, не лишены чувственности, пусть их чувства и находились всегда под контролем интеллекта и никогда наоборот. Корабль уже намекал, что там, куда он ее везет, могут возникнуть неприятности, — неприятности того рода, когда, возможно, понадобится его впечатляющая военная мощь, — а потому после секса с аватарой, думала она, корабль мог стать ну хоть чуть-чуть более преданным ей.

Какое значение для корабля будет иметь тот факт, что она трахнется с его аватарой? Вообще никакого? Или это будет похоже на то, как хозяин гладит любимого домашнего зверька — хорошо, мило, немного приятно… хотя и ничего такого, что могло бы привести к чувствам обладания, преданности или ревности?

Это был скорее расчет, чем эмоции; с ее стороны разврат чистой воды. Но, с другой стороны, Вепперс уже давно исключил для нее возможность какого-либо выбора партнеров по сексу. Ей приходилось распутничать в его интересах (и против его интересов, хотя и с нулевым результатом). Лишь раз занималась она сексом просто потому, что ей так захотелось, — с Шокасом, в тот вечер на борту ВСК.

Как бы то ни было, но поднимать эту тему она не стала. И потом, внутренний голос говорил ей, что корабль тут же возьмется за старое, станет таким, каким был на борту ВСК, прежде чем неожиданно и слегка подозрительно изменился. Тогда он, казалось, получает удовольствие, делая людям больно. Так что он вполне может повести себя на тот же манер и теперь и, отвергнув ее, получить удовольствие.

А теперь он предлагал ей подарок — татуировку, как он сказал. Она сидела на одном из трех сидений кабины; перед этим она просматривала на экране модуля новости из Сичульта, как вдруг Демейзен материализовался у нее за спиной. Она наклонилась вперед. Подарок лежал у нее на ладони; запутанный клубок тонких серо-голубых нитей, очень похожий на то, как, по ее представлениям, должно было выглядеть полностью развившееся невральное кружево.

— С чего вы взяли, что я хочу татуировку?

— Вы сказали, что вам этого не хватает.

— Разве?

— Одиннадцать дней назад. И еще раз — вчера. В первый раз вы сказали, что иногда, проснувшись, чувствуете себя совсем как голой. Еще вы говорили, что после вашей реконфигурации вам снилось, будто вы идете по улице города и вам кажется, что вы полностью одеты, но все как-то странно на вас поглядывают, и тогда вы смотрите на себя и понимаете, что на вас ничего нет.

— Ну, у нормальных людей часто бывают такие сны.

— Я знаю.

— А разве я не говорила, что рада избавлению от татуировок?

— Нет. Может быть, вы только думаете, что говорите об этом.

Она нахмурилась, снова посмотрела на вещицу, лежавшую на ее ладони. Теперь она казалась ей похожей на нити вязкой ртути.

— И вообще это не похоже на татуировку, — сказала она.

— Пока — не похоже. Но смотрите.

Клубок петелек и нитей принялся неторопливо шевелиться, пришел в движение. Он начал растекаться по ладони Демейзена, образуя что-то похожее на кольчужную рукавицу. Он на мгновение развернул руку, показывая, что нити обвиваются вокруг его пальцев, потом повернул руку назад, показывая, что нити, словно крохотные волны, поползли по его запястью и предплечью, исчезая под тканью рубашки. Он закатал рукав, показывая, что нити ползут все дальше, становятся тоньше и кустятся.

Он расстегнул верхнюю часть рубашки, показывая ей, как серебристо-синие линии ровной паутиной расползаются по его груди, — она была гладкой, безволосой, как у ребенка, — потом откинул назад голову: татуировка расползалась по его шее, лицу, оплела его голову, несколько тонких линий украсили его уши, а другие образовали сказочный рисунок прямо на лице, проходя в каком-нибудь миллиметре от ноздрей, губ и глаз. Он поднял вторую руку, показывая, что линии заполнили и ее, потом поднял обе руки — они были одинаково и симметрично разукрашены завитками, спиральками и параболами, причем расстояния между линиями не превышали миллиметра.

— Я вам демонстрирую заполнение только верхней части тела, — пояснил он. — Но украшается все — торс, ноги и с такой же плотностью. — Он с восхищением посмотрел на свои руки. — Можно сделать более угловатый рисунок…

Подвижная татуировка распространилась повсюду, кривые вытягивались в прямые линии, завитки превращались в прямоугольники, зигзаги.

— Цвет тоже можно изменять, — пробормотал Демейзен. Цвет татуировки изменился на черный как смоль. Потом на идеально зеркальный серебристый, словно вся татуировка была из ртути, растянутой в невероятно тонкую нить. — А можно — как получится. — Не прошло и нескольких секунд, как татуировка потемнела, на его теле там, где ей было видно, образовалась беспорядочная вязь. — Или мотивы, — добавил Демейзен. Линии образовали концентрические серебристые круги на его коже, самый крупный размером с ладонь — на верхней части его груди.

Она протянула руку, беря его ладонь, и принялась разглядывать круги на тыльной стороне. Она пригляделась (она по-прежнему считала, что зрение у нее значительно превосходит зрение любого нормального сичультианца, хотя бы уже тем, что значительно улучшились возможности фокусировки) и увидела крохотные серебристые нити, переходящие из одного круга в другой. Толщиной в волосок, подумала она. Нет, еще тоньше.

Она разглядывала серебристые круги на его коже, похожие на рябь в пруду, куда сразу бросили несколько камней. Круги расширялись, сливались, образовывали пересечения толстых, словно сплетенных жгутом, линий и линий гораздо более тонких, петляющих между жгутами. Цвет менялся от серебристого к золотистому, отчего возникало впечатление, будто Демейзен помещен в сверкающую проволочную сетку.

— Я, конечно, могу изменять татуировку мысленно, — сказал он. — Вам придется управлять ею с помощью интерфейса; может быть, иметь некое подобие пульта в этой вязи, на случай, если вам захочется изменить что-нибудь. Какая-нибудь стилизованная клавиатура или набор глифов на запястье. Или просто закодированная последовательность отпечатков пальцев в любом месте. Хотя этим можно управлять и с терминала. Ну, это можно решить позднее.

Она слушала вполуха, разглядывала рисунок.

— Удивительно, — выдохнула она.

— Нравится? Берите, — сказал он.

Она, не выпуская его руки, подняла на него взгляд.

— А это не больно? — спросила она.

Он рассмеялся.

— Конечно нет.

— А нет тут никаких хитростей?

— Хитростей? — несколько мгновений он недоуменно смотрел на нее. — А-а, так вы имеете в виду, нет ли у этой медали обратной стороны?

— Возможно, я, оглядываясь назад из будущего, пожалею, что не знала чего-то в этот момент. Мне бы хотелось, чтобы этого не было.

Она беспокоилась, как бы не обидеть его, не обидеть корабль своей осторожностью, подозрительностью. Но Демейзен только сложил губы трубочкой и задумался.

— Ничего такого мне не приходит в голову. — Он пожал плечами. — В любом случае, если хотите, то это ваше. — Татуировка уже начала двигаться по его телу, переходя из серебристых кругов в извилистые серые линии, соскальзывая тем же путем, каким распространялась по телу — вверх по одной руке, вниз с головы, лица и шеи, прочь с груди и назад на другую руку. В конечном счете она снова свернулась в серо-синий клубок и улеглась на его ладони.

Она все еще держала его руку.

— Хорошо, — сказала она. — Я ее возьму.

— Держите так свою руку.

Татуировка двинулась по его ладони, покатилась по двум его пальцам на ее, потом на ладонь, запястье, предплечье. Она лишь чувствовала, как щекочет ее смуглую кожу, слегка колышутся короткие волоски на ее предплечье. Она почему-то думала, что татуировка будет холодной, но у нитей была температура кожи.

— Хотите какой-то определенный рисунок? — спросил Демейзен.

— Тот первый, что был у вас, — сказала она, глядя, как нити распространяются на ее пальцы — она сжала их. Никакого сопротивления, никакого чувства напряжения даже там, где нити, казалось, были впечатаны в костяшки ее пальцев. На ее предплечье появился тот рисунок, который возник у него первым — со спиралями и вихрями. Она подняла рукав, чтобы разглядеть получше. — Я смогу изменить его позднее? — спросила она, кинув на него взгляд.

— Да, — ответил он, слегка пожимая ей руку. — Теперь можете меня отпустить.

Она улыбнулась и выпустила его пальцы.

Татуировка ровно расползлась по верхней части ее груди, она почувствовала, как нити слега щекочут ее спину, быстро распространяясь между лопаток, направляются к другой руке. Нити опутали ее грудь, торс, распространились на шею, лицо и голову. Она чувствовала, как они ползут по ее животу, перетекают на ягодицы, потом она сделала шаг к Демейзену.

— Могу я?.. — начала было она, и тут же в его руке появилось зеркало, в котором она увидела свое лицо. Она подняла вторую свою руку — нити с запястья ползли на ее пальцы, легко проскользнули под серебристым колечком терминала. Она снова посмотрела на свое отражение.

— Зеркало, — сказал Демейзен. Он повернул зеркало другой стороной. — Или инвертор. Иным словом, экран.

Она хохотнула и покачала головой, глядя, как темные нити расползаются по ее лицу, словно мельчайшие, тончайшие прожилки на листке. Она коснулась пальцами лица — на ощупь никаких изменений. Ее пальцы оставались такими же чувствительными, как прежде, а щека — такой же гладкой.

— Пусть они станут серебристыми, — прошептала она.

— Как вам угодно, мадам, — ответил он.

Нити засеребрились. Она посмотрела на свое лицо. Нет, когда у нее была черная кожа, серебро смотрелось лучше.

— Черные, пожалуйста.

Нити приобрели идеально черный цвет. Она почувствовала, как нити, завершая рисунок, расползаются по ее торсу и спине. Они соединились между ее ног рядом с вагиной и анусом, но не коснувшись их. Потом нити устремились на ее ноги, спиралями обвили ее голени, щиколотки.

Она оттянула материю блузки, заглянула под нее.

— А они имеют какую-то прочность? — спросила она. — Они могут поддерживать, заменять бюстгальтер?

— Естественно, они обладают некоторой прочностью на растяжение, — тихо сказал Демейзен. Она чувствовала и — передок блузы был все еще оттянут — увидела, как татуировка чуть подтянула ее грудь. Потом нити чуть подтянули ее грудную клетку ниже грудей. Она отпустила блузку, ухмыльнулась ему.

— Не то чтобы я тщеславна, — сказала она с неожиданной стыдливой улыбкой. — Или мне так уж нужна эта татуировка. Можете отпустить ее, как было.

Давление ослабло и исчезло, на мгновение она почувствовала вес своих грудей, потом вернулось обычное ощущение.

Демейзен улыбнулся.

— А еще она может принимать цвет кожи.

Она почувствовала, как нити смыкаются на ее подошвах под тонкими стельками тапочек. В тот же момент татуировка исчезла. Она снова уставилась на свое изображение в инвенторе. Никаких следов татуировки не осталось. Она снова пощупала пальцами лицо. По-прежнему ничего.

— Можно вернуть? — спросила она, сразу почувствовав, что ей не хватает татуировки.

Нити медленно вернулись на ее кожу, изменив цвет с абсолютно кожного до черного как смоль, словно на древних фотографиях.

— Из чего она сделана? — спросила она.

— Снесенные с орбит атомы трансфиксора, плетеные молекулярные цепочки экзотики, многофазовые конденсаты, эфайны наноразмера, улучшенные пикогели… много еще чего. — Он пожал плечами. — Вы ведь не ждали чего-то простого вроде «пластика» или «запоминающая ртуть»?

Она улыбнулась.

— Вы сами это сделали?

— Конечно. По существующим шаблонам, но повозился. — Татуировка закончила распространяться по ее коже и перестала двигаться. Она на мгновение закрыла глаза, поиграла пальцами, покрутила обеими руками на манер ветряной мельницы. Ничего не почувствовала. В том, что касалось ее кожи, татуировка не привнесла никаких новых ощущений.

— Спасибо, — сказала она, открыв глаза. — А снять ее можно так же быстро?

— Немного быстрее.

Она приложила руку к коже под глазницей.

— А могла бы она остановить кого-то, если он попытается ткнуть мне в глаз заточенной палкой?

Тонкая сеточка темных линий возникла перед ее правым глазом рядом с тем местом, где были ее пальцы. Он почувствовала это — не то чтобы боль, но давление на кожу вокруг глаза было очевидным.

Она ухмыльнулась.

— А можно ли защитить какие-либо другие отверстия или части тела? — спросила она.

— Она может действовать как туалетная бумага, — обыденным тоном сказал Демейзен. — Или как пояс невинности, если вы пожелаете. Вам нужно будет научиться управлять ею с помощью вашего терминала. Для всяких сложных штук придется поучиться.

— А что еще она может?

На его лице появилось мучительное выражение.

— Пожалуй, это все. Я бы не стал прыгать с высоких зданий, рассчитывая, что эта татуировка спасет вас, потому что она не спасет. Разобьетесь в лепешку.

Она отступила на шаг, посмотрела на свои руки, потом подошла к нему и обняла.

— Спасибо, Демейзен, — шепнула она ему в ухо. — Спасибо, корабль.

— Не за что, — ответила аватара. Он тоже обнял ее за плечи с точно — она готова была голову дать на отсечение — таким же усилием, какое приложила она. — Я очень рад, что вам понравилось.

Ей очень понравилось. Она еще несколько мгновений не выпускала аватару из объятий, почувствовала, как Демейзен похлопал ее по спине. Она задержала объятия еще на миг — не последует ли за этим что-нибудь еще. Ничего не последовало.

Любой нормальный мужчина, подумала она… Но он, конечно, как раз и не был нормальным мужчиной. Она похлопала его по плечу и отпустила.