НеТемный

Глава 7

Моё удивление придало сил носатому, он явно принял это за слабость. Людям очень сложно менять привычки, тем более таким, как этот надсмотрщик, ведь он привык глумиться над слабыми и беспомощными.

— Да, святоша поганый, это были твои же родимые броссы. Они сказали, что такому еретику только и место в цепях. Как собаке! — рявкнул он, и сплюнул, попав мне на колено.

— Ты, дерьмо мороженное, — подала голос Креона, и поползла к нам, — Я сброшу тебя в нужник Моркаты!

Я отвлёкся, выставив руку и останавливая колдунью.

— Бесишься из-за напарницы, да? — ощерился носатый. Страдания Креоны явно доставляли ему удовольствие, — О, как я забавлялся с ней, натянул по самые яйца! Чумному нужна одна хладочарка, а у нас целых две… Благодари свою Моркату, что ты оказалась страшнее, чем твоя подруга!

— Да чтоб тебя осёл оприходовал! — вырвалось у барда, — Ты что несёшь?

— Убью!!! — Креона рванулась вперёд, но я стиснул её поперёк тела и так держал несколько секунд, пока она рвалась и плыла, как рыбка, к объекту своей ненависти.

Через миг глаза, горящие голубым огнём, встретились с моими:

— Пусти, хорлова падаль!

Её ногти, впившиеся в мои руки, вдруг заледенели, и по моему телу покатилась морозная волна. У меня перехватило дыхание, ощущение было, будто я на жаре в ледяную реку вошёл и только-только коснулся воды причинным местом.

Улыбнувшись, я мысленно призвал Тьму. Та, естественно, только лениво махнула в ответ, но этого хватило, чтобы по крови понёсся жар бросской крови. Навыка направить огонь именно к ледяным ногтям мне не хватило, но всё равно стало потеплее.

Носатый не замечал нашей борьбы и хохотал, словно умалишённый, хрюкая кровью в сломанном носе.

— Как она стонала… Ха-ха! Просила ещё, и мы ей не отказали!

Креона продолжала стискивать мои руки, и вокруг нас даже трава покрылась инеем. И всё же, неплохой потенциал у этой алтарницы.

— Ты… — буркнул я, — Успокоилась?

Колдунья морозила меня несколько секунд, не понимая, почему не получается, а потом просто поникла у меня в руках и стала всхлипывать. Магию она уже не контролировала, и слёзы сыпались с её щёк ледяными крупицами.

Я положил ревущую колдунью себе за спину и обернулся к носатому. Хрюкающий хохот сразу оборвался.

— Я не убивал её…

Он побледнел, как луна, увидев в моих глазах что-то особо ужасное. Ну, а чего там ужасного? Просто ничтожество подписало себе смертный приговор, и это уже ничего не изменит.

— Вы… — носатый повернул голову к Виолу, — Скажите ему, что он лиственник. Он не должен… вы же знаете… и мухи не обидит!.. А-а-а!!!

Я схватил его за голову, без особых церемоний притянул визжащую морду к колену и вытер плевок его же волосами. Больше измазал себя в крови, конечно, но главное было в символизме.

— А я ему говорил, что листва себя так не ведёт, — с хмурым весельем бросил бард, — Знаешь, как он мне вмазал?

— О, лиственник, молю твоё Древо! — носатый захныкал, когда я отбросил его обратно к колесу, — Прости меня, неразумного, не ведаю, что творю! Я же ходил в «Дом Святых Ветвей», точно говорю, я молился каждый день…

Я напрягся. А вот молитвы мне были не нужны.

— Попробуешь обратиться к Древу, и встретишься с ним лично, — холодно ответил я, — Рассказывай всё, что знаешь.

Толстый — это работорговец, родом из соседней большой страны Межемир. Он согласился на крупный заказ от одного почтенного вельможи из Солебрега, хоть это и было рискованно, учитывая законы Троецарии.

— Троецария? — вырвалось у меня.

На меня уставились и раненый охранник, и оба моих невольных спутника. Впрочем, Креона с Виолом явно стали привыкать к моим провалам в памяти, поэтому бард ткнул пальцем в землю:

— Ты в Троецарии, громада.

— По закону человек не становится рабом только потому, что его поймали, — добавила чародейка.

Я лишь кивнул, и по-дружески похлопал носатого по раненой ноге:

— Дальше.

Тот завыл, стукнувшись головой об колесо, но быстро стал рассказывать.

Основной народ они наловили в соседней Лучевии. Затем караван зашёл в Троецарию на севере, под Бросскими горами, пошли на юг вдоль восточных гор, разделяющих две страны. Дошли до Камнелома, но заходить в город, естественно, не стали.

Там, кстати, они и встретили Железных Броссов, которые тащили из своих гор связанного проповедника. Вообще, они хотели сдать меня обратно лиственникам, которые всё это время проповедовали в Камнеломе, и предупредить, чтобы те больше не совались в Бросские горы со своим Древом. Но встретили работорговцев, и им пришла в голову другая идея.

— Железные броссы… — задумчиво произнёс я.

— Броссы-железняки, — сказал Виол, — Поклоняются священному железу, и на дух не переносят вас, лиственников.

Я поджал губы, пытаясь поймать ускользающую мысль.

— А есть и не железняки?

— Видит Маюн, я о вас мало слышал, — виновато пожал плечами бард, — Железняки много торгуют, их сталь славится на всю Троецарию, но из гор своих не вылезают.

— У вас три племени, Малуш, насколько я знаю, — подала голос мрачная колдунья.

От этой новости мне захотелось ещё разок схватить носатого за патлы и приложить об колесо. Ну, просто из злости, потому что задача с броссами резко усложнялась.

Охранник под моим взглядом вжал плечи, сам прижавшись сломанным носом к колесу.

Да уж, Отец-Небо… Броссы, говоришь? А то, что их три племени, расщелину мне в душу, не забыл уточнить? Чью кровь-то сохранить⁇

— Почему молчим? — угрюмо спросил я, и носатый затараторил.

На этой дороге им нужно было поймать самую сложную рыбку — магов. И они правильно рассчитали. По восточному тракту всегда идёт много молодых послушников, которых так и тянет к Моредару, южной столице Троецарии.

Сильных магов работорговцы и не стали бы хватать, слишком большой был риск.

— Почему вас не заметили? — вырвалось у Креоны, которая заметно успокоилась, — Патрули всегда ходят по дорогам. Наказание за торговлю рабами — смерть.

Я подумал, что уже знаю ответ. Носатый лишь подтвердил мою догадку:

— В основном мы шли ночами. Днём, да, приходилось хорошо скрываться, стояли лагерем дотемна. Но на случай встречи с дружинами нам дали хорошее оружие.

При этих словах я вспомнил упыря.

— Берёшь клык упыря, — с дурацкой мечтательно улыбкой сказал носатый, — Подходишь к клетке, освобождаешь раба. Заливаешь красивую сказку, как тебе всё это отвратно, как опостылело быть такой гнидой…

Охранник захихикал, довольно хрюкнув от воспоминаний.

— Колешь его клыком, и говоришь: вон там царская дружина впереди, расскажи им о нас, пусть придут и освободят всех. Сам же я не могу, меня Толстый убьёт… Этот дурень верит и со всех ног несётся к ним.

Носатый с удовольствием рассказал, как они так уничтожили отряд в полсотни воинов. Правда, обращённые упыри ещё вырезали целую деревню поблизости, но зато караван наутро набрал там провизии и продолжил идти дальше.

Я усмехнулся. Тактика, старая, как мир. Вот только очень заметная, и если восточный тракт действительно такой оживлённый, то этот инцидент быстро дойдёт до столицы. Придворные маги поймут, что творятся непонятные тёмные дела, и начнётся тот этап, когда на борьбу с силами зла встанет государство.

Ну, Мать-Бездна, как я и говорил — последователи у тебя тут умом не отличаются.

— Смотрю, доволен, жёлтая изморозь⁈ — с ненавистью прошипела колдунья, — Посмотрим, как ты будешь рассказывать это царским ищейкам.

Носатый сразу же перестал улыбаться. Я промолчал, решив пока не говорить Креоне, что не собираюсь оставлять в живых этого свидетеля, пусть и ценного для царских ищеек.

Креона с подругой, как и другие маги, попали к работорговцам по пути к Моредару. Всё, как и планировал Толстый.

Когда караван вставал лагерем где-нибудь в лесу, на дороге оставалась одна товарная повозка с парой охранников, с самыми добродушными рожами. Вроде как стоят обычные купцы, да чинят колесо.

Если мимо кто проходил, то здоровались, обменивались новостями, подсказывали дорогу. Так подмечали подходящую жертву — могли и сразу скрутить, а могли чуть отпустить, чтобы нагнать вечером, как Креону с подругой.

Ну, а барда просто заманили выпивкой. Нашли его «квакающим» в таверне Камнелома, с сильнейшим похмельем, пригласили спеть для уставших купцов, стоящих лагерем под городом. Упомянули про целую толпу танцовщиц, которые соскучились по хорошей музыке.

— Ослиный ты крик, это кто тут «квакающий»⁈ — взвился Виол.

Носатый, который уже начал догадываться, что его ждёт, даже не стал спорить. Он лишь бегал всё время глазками, пытаясь поймать мой милостивый взгляд.

— Где вас в Солебреге ждал заказчик?

— Не знаю, — надсмотрщик захныкал, — Только Толстый знал.

— Ещё что-нибудь знаешь?

Тот посмотрел таким затравленным взглядом, что я понял: больше он ничего и не знает. Сам он, как оказалось, всего лишь наёмник, и вообще-вообще ни в чём не виноват.

Дальше пошёл словесный понос…

И зовут его Луша, а значит, «сладкий». И сынок его маленький ждёт в деревушке под столицей, только он его не видел уже пять лет.

Носатый собирался заработать этим летом у Толстого, потом прикупить в Моредаре маленький домик. Там тепло, солнце, южные красавицы. И вообще он мечтал насадить виноградники, и делать отличное вино. Ведь он же Луша, то есть, «сладкий».

А в Моредаре виноград ну просто изумительный, сладкий, как груди у Сияны — там сама Мавша каждую лозу-ягодку целует, а Маюн им пьянящие песни поёт…

— На Маюна-то рот не разевай, головорез! — рявкнул Виол, — Да у тебя вино ослиной мочой будет!

— Ты, хорлова падаль, столько жизней сгубил. Ты мою Тиару… — голос у Креоны сорвался, — Убью, мразь!

Не знаю, зачем этот Луша рассказывал мне свою душещипательную историю. Надеялся на жалость продавить?

Я повернулся и, подняв копьё, просто сунул его Креоне.

— Убей.

И тишина…

У носатого глаза чуть из орбит не вылезли, бард поперхнулся от неожиданности. А Креона едва выдавила, растерянно глядя на тяжёлое оружие в руках.

— Да я… я… Я за Тиару… — у неё хлынули слёзы, она опустила голову и снова разрыдалась.

— Надо в Раздорожье его, — Виол сразу принял деловой вид, кивая своим словам, — И пусть всё расскажет. Судить его по законам Троецарии.

Носатый будто снова почуял слабость, и захихикал. Он верно всё рассчитал. Я — лиственник, убить не могу, поэтому-то я и упрашиваю других это сделать. А эти двое на деле оказались рохлями, и значит, сегодня работорговец останется жить.

Всё же до чего мерзкая душонка. И сын его в деревушке наверняка либо вымышленный, либо он о нём и вспомнил только сегодня.

— Что, кишка тонка убить-то, а, шлюха морозная⁈ — улыбаясь, бросил носатый Луша. Он уже думал, что теперь точно останется жив. Да ещё, наверное, размечтался, что мы его и вообще отпустим.

— Я ведь умоляла Моркату спасти нас… — Креона всхлипнула, заламывая руки, — Хморока просила.

Я сдержался, чтоб не усмехнуться. Да уж, глупцы, напридумывали себе тут богов, вот теперь и мучаются, не знают, кому молиться.

— Хмарока, — поправил бард, — Да кого они спасут, эти ваши северные Хмарок и Морката? Тьма да холод…

Я заинтересованно покосился на Виола, услышав про Тьму. А колдунья даже не среагировала, продолжая свою исповедь.

— Так я даже Древо твоё молила, святоша… — она прищурилась, словно принимая какое-то решение, и твёрдо кивнула, — Это мне в наказание, что забыла о Моркате.

Я вздохнул. Ну всё, пошло дерьмо самобичевания.

А носатый, хитро улыбнувшись, подмигнул мне, а потом поднял разукрашенную кровью рожу к небу и чуть ли не пропел:

— О, Святое Древо, молю тебя, ну прости ты меня. Всё я понял, и хочу начать жизнь новую. Ах, каким же негодяем я был… Но всё-всё понял! Молю тебя, освободи меня, Лиственный Свет!

Виол с Креоной испуганно покосились на меня. Они что, реально думают, я куплюсь на этот цирк? Ох, и глупцы мне достались.

Я встал, схватил Креону, рывком поднял её. Рубаха снова съехала, обнажив одну её грудь, и носатый довольно хрюкнул:

— А у тебя-то побольше будут, чем у этой твоей… — и, заметив мой взгляд, снова завыл, — О, Древушко милостивое, дай мне шанс. Вино первое же назову в твою честь… и в честь Малуша, самого милосердного лиственника, святого праведника безгрешного!

Какая радость, что молитва у него неискренняя. Ну, что ж, будет тебе новая жизнь. Адепты Ордена Света, кстати, даже говорили, что на том свете тоже есть виноградники.

Я, улыбаясь, всё же сунул копьё в руки колдунье, направил наконечник к горлу пленного. Тот замер, а сама Креона, побледнев как моль, замотала головой:

— Нет, нет, нет… Я не могу, я же не… Его будут судить! Он сгниёт в тюрьме.

— Просто держи, тупица, чтоб он не сбежал, — спокойно ответил я, — Ясно?

Та расслабленно кивнула, я поправил наконечник. Остриё надавило на горло носатому, тот вжался в колесо.

— Ты, серебрянка, — зло выдавил он, — Осторожнее! Чумной тебя достанет, слышишь?

Виол тоже заметно успокоился, уже не был таким зелёным, и подобрался поближе к колдунье.

Я обошёл Креону со спины, хотел ободряюще похлопать по плечу. Хотя нет, есть у меня идея получше.

— Значит, нам надо в Солебрег, — я упёр руки в бока, осматривая растерзанный караван, — Только вот лошадь бы найти.

В ужасной картине вокруг присутствовала пара лошадиных трупов, но мне они, конечно, не были нужны. Некромантия в этом мире пока что не была в моде, да и на самом деле с ней слишком много проблем. А днём она вообще бесполезна.

Вот как бы изловить тех коней, которым посчастливилось сбежать?

— Да, да, — затараторил наёмник, — В Солебрег вам надо. Дорогу покажу, я знаю короткую…

— А карта есть? — спросил я.

Глаза носатого лишь на миг соскользнули в сторону телеги, потом он отрицательно покачал головой. Постарался принять важный вид.

— Нет, по памяти ехали. Теперь только я знаю дорогу!

— Идиот, — вырвалось у Креоны, — Надо просто на тракт выйти восточный, и всё.

— Прекрасно, — улыбнувшись, я двинулся мимо неё. Схватил сидящего Виола под мышку, резко поднял и толкнул на Креону, — Помоги ей.

Ну, как легонько… Не рассчитал я сил, и тот, споткнувшись, налетел на колдунью и обнял за плечи в попытках устоять.

— Твою ж мать, громада!

— Ой! — Креона заметно нырнула вперёд.

Естественно, все их попытки поймать равновесие привели к сложению сил и поиску опоры. Колдунье же оставалась одна опора, и это было оружие в её руках…

Короткий предсмертный хрип, и носатого не стало. Колдунья стояла, так и не отпуская копьё, наконечник которого почти пронзил тому шею насквозь, и таращилась невидящим взглядом на дело рук своих.

— Какая досада, — я покачал головой, — Вы, двое, надо быть аккуратнее.

— Это же… — у барда отвалилась челюсть. Он, как и Креона, тоже уставился на убитого охранника, забыв, что наконец обнимает предмет своих желаний, — Это же…

Некоторое время я стоял, прислушиваясь к себе и к миру вокруг. Но небеса не разверзлись, моё сердце не остановилось, и Бездна мигом не утащила меня в преисподнюю.

— Случайность, — я кивнул, — Несоблюдение мер предосторожности.

Бард наконец очухался и, отскочив от Креоны, сел на подкосившихся ногах. Колдунья сразу отпустила копьё, словно оно было ядовитым, и тоже плюхнулась на пятую точку, уставившись на свои руки.

— Громада, это же ты…

— Ничего подобного, — я обошёл повозку, наклонился, поднял тугой кошель с монетами. Он вывалился из трещины между двумя досками в борте телеги.

Кто-то так и прятался в повозке, думая, что я его не слышу, но виду я пока не подавал. Может, одна из рабынь? Хуже всего, если она укушена, потому и сидит в тени, не нападает.

— Моркатова… я же… Моркатова… — причитала Креона, и я на миг подумал, что слишком жёстко обошёлся с ней.

Девочка оказалась совсем не приспособлена к боевой жизни. А впрочем, рано судить… Сейчас должен пойти её первый отходняк, а потом видно будет.

И вправду, колдунью тут же вывернуло наружу, и она упала на ладони, изгибаясь, словно побитая собака, над травой. Ну хотя бы бард, надеюсь, сегодня уже…

А, нет, его тоже выворачивает. Эти два ничтожества ехали столько без еды, и откуда в них всё это берётся?

С равнодушием посматривая на их страдания, я развязал завязки кошелька и ссыпал на ладонь серебряные и золотые монетки. Поднял один золотой, чтобы разглядеть засаленное тиснение в свете солнца. На одной стороне явно цифра, в значении которой мне ещё предстоит…

Погоди-ка. Да, гнус небесный, это ж единица! Я держу в пальцах один золотой.

Ну, мой варвар хотя бы знает счёт, уже неплохо.

С другой стороны красовался замысловатый герб: три короны треугольником, и в центре между ними солнце. На серебряных монетах было то же самое.

Я опустил монеты, задумчиво посмотрел на горизонт. Троецария, значит… Надо будет подробнее о ней расспросить, и вытряхнуть из этих двоих всё, что они знают.

И карта, мне однозначно нужна карта.

— Ты не лиственник, громада, — послышалось от барда. Голос у него был уставший, словно ему уже надоело удивляться, — Ты читаешь молитвы, у тебя на спине татуировка, но ты — не лиственник.

Виол сидел, выпрямившись, и его взгляд был заметно окрепшим. Колдунья сидела рядом, обняв колени и пустыми глазами уставившись на убитого надсмотрщика.

Едва бард упомянул про татуировку на моей спине, я попытался её рассмотреть, вывернув голову. Куда там, ничего не видно.

— Лиственник никогда не поднимет руку на человека… Не убьёт…

— Ты мог не спотыкаться, — я покачал головой, — Она могла стоять крепче. Вы могли это остановить, будь вы твёрже духом и телом.

Бард в свою очередь тоже покачал головой.

— Кстати, лиственник никогда… никогда не возьмёт в руки чужие деньги.

Я поморщился и подвигал монеткой, на которой заискрились солнечные зайчики.

— Видишь, Лиственный Свет указывает мне на них? — я улыбнулся самой милой улыбкой, — Это явный знак.

— Лиственник никогда не возьмёт в руки оружие…

Отмахнувшись от назойливого барда, я бросил монетки обратно в кошель и подвязал его к поясу. Какая приятная тяжесть. Это мне напомнило далёкие годы, когда я ещё был обычным солдатом в императорской армии, и за свою службу получал жалованье.

Каждое моё движение возле телеги вызывало звуки из-за дощатого борта. Порванный тент, из-под которого виднелись мешки, короба и сундуки, хорошо прикрывал тот угол, где кто-то усердно скрывался.

Я подошёл к мёртвому надсмотрщику, схватился за торчащее копьё.

— Ты не против, я возьму? — спросил я, повернувшись к чародейке.

Та округлила глаза, а потом снова нырнула вниз головой, изрыгая какой-то невнятный ответ прямо на землю.

— Ну, я так и знал, — выдернув копьё из мертвеца, я вытер наконечник о траву и вернулся к телеге.

Моя тёмная… кхм… склонная ко Тьме душа уже чувствовала, кто там может прятаться. От этого создания так и сквозит Тьмой, а значит, я могу спокойно его пригвоздить.

— В тебя явно кто-то вселился после той молитвы, — без тени улыбки покачал головой Виол, следя взглядом за моими действиями, — Но вот вопрос, кто именно?

— Поверь, глупец, тебе лучше этого не знать, — буркнул я, откидывая кусок тента и собираясь воткнуть копьё, — Ох, смердящ-щ-щ…

Из-за борта летит черноволосая молния, вооружённая ножом, и я делаю шаг назад, едва успевая остановить свою руку с копьём. Изворачиваюсь, отдёргивая голову, но кончик лезвия ножа всё равно проходится по моей щеке.

После неудачной атаки на землю плюхнулась самая обычная девчонка лет четырнадцати, перекувыркнулась и, что-то крикнув на незнакомом языке, ускакала в заросли. Готов поклясться Бездной, разрез глаз у неё тоже был восточный, как у основной части пленников, убитых упырями.

—…щ-щий све-ет? — растерянно закончил я фразу, уставившись вслед.

Проводив взглядом колышущиеся на поле колосья, я тронул щёку и задумчиво лизнул кровь на кончике пальца. Когда я был Тёмным Жрецом, если бы подобное случилось, за это в наказание погибли бы десятки или сотни…

Я напомнил себе, что кто-то здесь уже не Тёмный Жрец. И вообще, вонь небесная, это просто чудо, что я успел остановить руку, а то чуть не насадил девчонку на копьё.

Ведь я до последнего думал, что она укушена, и, только увидев серые глаза, понял, что девчонка абсолютно здорова. Даже интересно, почему так?

— Клянусь Маюновой серьгой, а ведь это лучевийский диалект, — донеслось от Виола.

— Ты знаешь другие языки?

— Я же бард!

Я поджал губы. Ну точно, как я мог забыть… Хм, Всеволод, признайся, ты бардов-то никогда не воспринимал всерьёз.

— И что она сказала?

— Боюсь, громада, тебе не понравится… — Виол усмехнулся, но наткнулся на мой взгляд и нехотя добавил, — Что-то про белобрысую гориллу, которую родила свинья, зачатая в коровьем навозе.

Он, видимо, ожидал, что я впаду в ярость или ещё что-то подобное, но я только усмехнулся.

В этот момент меня заботили две вещи… Первое — правая рука, когда я отвёл удар, явно сопротивлялась неуловимое мгновение, и мне это нравилось всё меньше. Чертовка Бездна в покое меня не оставляет, но почему-то медлит.

И второе — в девчонке мне почудилась такая родная магия Тени, именно та, с которой я начал свой Путь Тьмы. От неё Тьмой пахло не потому, что укусило исчадие тёмной магии, а потому, что она эту самую магию практикует.