— Моркатова стужь! — даже колдунья выскочила из-за телеги.
На дороге ещё никого не было ни видно, ни слышно, но стрела, чуть не прилетевшая мне в голову, говорила о том, что с нами никто говорить не собирался.
Шелест травы заставил меня прыгнуть к барду и толкнуть его в сторону. Подхватив топор с земли, я едва успел принять на лезвие удар клинка, потому что из зарослей уже выскочил воин с мечом, одетый в лёгкий длиннополый доспех.
Его меч запорхал с бешеной скоростью, и мне пришлось отпрыгнуть — я просто не успевал отражать удары. Да при этом мне ещё и убивать нельзя!
Сбоку ещё показалась тень, и я выругался:
— А, порази меня, Бездна!
Бард с колдуньей опять сгрудились в кучу. Отпрыгнув назад сразу на три метра, я сбил их мощной спиной, и мне в плечо воткнулась стрела. Ну, такую мышечную тушу ещё пробей!
Стрелок, выскочивший чуть дальше на дорогу, закинул за плечо боевой лук и тоже выхватил узкий гнутый клинок.
— Смердящий све-е-ет! — выругался я, и по привычке призвал Тьму.
Топор в руках едва не вспыхнул, зато в моей крови разразилась настоящая огненная буря. Первый напавший уже летел ко мне, замахиваясь клинком, но в дикой ярости я резко сократил дистанцию и таранным ударом воткнул ногу ему в грудь.
Н-на! Хрустнули рёбра, коренастого противника снесло, будто его с катапульты запустили, и он улетел в заросли. Второй в этот момент настиг меня, и я выгнулся назад, отступая под напором свистящего клинка.
Враг так хотел достать мне до лица, но был ниже чуть ли не на две головы. Из-за этого ему приходилось тянуться вверх, и всего через пару шагов воин споткнулся.
Тут уже я шагнул вперёд, перехватывая его вооружённую руку. Ха, словно цыплячью ножку схватил! Резкий поворот ладони, и предплечье бедняги сложилось под прямым углом, а его дикий крик разнёсся над полем.
— Я — Десятый! — заорал я, левой хватая его за горло и поднимая вверх.
Я ощерился в предвкушении. Его шея хрустнет так же сладко, как и рука, мне достаточно лишь сжать пальцы. А можно просто раскроить грудину топором, тоже вполне приличная смерть.
Правая рука при этой моей мысли сразу перехватила топор поудобнее и нанесла удар. Лезвие топора уже почти вошло во вражескую грудь, как я сам же дёрнул воина в сторону, а потом и совсем отбросил.
Удивлённый я уставился на правую руку, пару раз поднял и опустил топор. Слушается…
Но это что за бунт на корабле был⁈ Бездна требует руку? Но я ведь не убивал.
Тут мой взгляд метнулся в сторону зарослей, куда до этого унесло первого беднягу с проломленными рёбрами.
— Не-е-ет! — я, как ошпаренный, попрыгал туда.
Стрелок со сломанной рукой вскочил на моём пути, мотая головой в поисках клинка и пытаясь изобразить что-то грозное, но я сходу отвесил ему оплеуху:
— Лежа-а-ать, грязь! — и несчастный, кувыркнувшись, с хрустом влетел в борта раскуроченной телеги.
Я прыгнул в заросли. Да, вот он, первый…
Воин цеплялся за жизнь, но хрипел и кашлял кровью, задыхаясь и хватаясь за грудь. Доспех на груди был прикрыт начищенным медным диском, на котором угадывались лучевийские иероглифы, и это диск был просто вогнут в рёбра. Да уж, ну и удар у меня.
— Лекаря сюда!!! — почему-то заорал я, падая перед ним на колени, — Да отрыжка ты неба, какого хрена⁈
— Громада, ты где⁈ — в траву забежал бард, он меня ещё не видел, зато я наблюдал его взъерошенные волосы над травой, — Какой ещё лекарь⁈
Рядом с шевелюрой барда качался наконечник копья. Ты-ка посмотри, этот Маюнов певец догадался взять оружие.
Я оценивающе посмотрел на раненого. Кровь пузырями выплёскивалась у него изо рта — скорее всего, я сломал ему все рёбра, и осколки пронзили лёгкие. Счёт шёл на секунды. Гнус небесный, да тут как бы и целитель не справится.
— Громада, я сейчас, — из травы показалась спина барда, он пятился, явно в панике пытаясь меня найти.
— Осторожно, сзади! — заорал я, сгребая раненого за шкирку и метая его, как снаряд.
Виол, развернувшись, выставил копьё для удара. За плечом барда как раз показались серебристые волосы — колдунья тоже забежала в траву за компанию.
Их круглые глаза мелькнули всего лишь на мгновение, а потом обоих снесло живым… да, пока что ещё живым снарядом. Но насадился раненый на копьё довольно метко, это я успел заметить.
— А-а-а, Маюна тебе в глотку!!! — улетел крик барда.
— Моркатова стужь!!! — колдунья тоже была не очень довольна.
Я поднял правую руку, подёргал пальцами, сжал и разжал кулак. Слушается, причём отлично. Но будем иметь в виду — убивать мне и вправду нельзя, иначе рука перестанет быть моей.
А этот бард, кстати, мог бы аккуратнее управляться с острым оружием, да ещё и в непроглядной траве. Мало ли кто тут бегает.
Поджав губы, я поскрёб чёрное пятнышко на ладони. Твою ж Мать-Бездну, эта явная метка Тьмы — напоминание мне, что следует быть осторожным.
— Ослиный ты крик!
— Чего орёте-то? — я вышел к ним на дорогу.
Бард с колдуньей как раз выбрались из-под тела, наткнутого на копьё, как шашлык на шампур. Я остановился, решив, как воспитанный мужчина, подать руку колдунье.
— Представляешь, громада, — Виол с круглыми глазами раскинул руки, — Я только в кусты забегаю, и тут на меня этот… Как упырь, весь в крови, летит и хрипит!
— Видел, — усмехнувшись, я кивнул, — Это был опасный воин, он и меня чуть на тот свет не отправил. Хорошо, что ты успел.
— Да⁈ — бард немного растерялся, — А зачем ты целителя звал?
— Видишь, стрела? — поморщившись, я вырвал пернатый снаряд из плеча, — Очень больно было, вот я и звал…
Виол хмыкнул:
— Что-то слабо верится.
— Ты ранен, Малуш, — ко мне подступила Креона, коснувшись пальцами моего плеча.
Рана была неглубокой, кость не задета. Приятный холод полился из рук колдуньи и я, благодарно кивнув, сказал:
— Дальше сам.
Призвав Тьму, я старательно направил огненную ярость в палец и с шипением прижёг рану. Какая злая ирония — раньше, если б я прочёл заклинание с такой отдачей, то перемолол бы в порошок сотню воинов. А теперь вся мощь тёмного магистра уходит на то, чтоб раскалить кончик пальца.
Я торопливо двинулся к телеге, махнув другим:
— Берите всё, что вам надо, и уходим. Это были, скорее всего, лучевийские разведчики.
— Э-э-э… — начал было Виол, но я развернулся и ткнул пальцем в стрелка, который без сознания свесился из дыры в борту телеги, а потом и в другого лучевийца, проткнутого копьём.
— Ты всё-таки думаешь, что нас просто будут допрашивать? — я усмехнулся, — Если и будут, то на дыбе.
— Да я ж не против бежать-то, просто… — Виол ткнул пальцем в сторону стрелка, —…не лучевийцы это.
Я хотел грубо ему ответить, что о нём думаю, но его слова быстро достигли моего разума. И я, открыв рот на полуслове, сам уставился на лучевийца.
Лицо у того и вправду не было восточным, а даже скорее южным. Чем-то смахивал он на барда — скорее всего, с тех же краёв.
Не сговариваясь, мы подошли к лже-лучевийцу, стянули его с телеги. Бард взял завязки от мешков и довольно умело связал стрелка, не оставив тому даже шанса на освобождение.
— Доспех и вправду лучевийский, а вот клинок только похож, — сказал бард, — А сапоги эти в Моредаре часто носят, их и вправду лучевийцы делают, но только для Троецарии, сами они это считают безвкусицей. А нашим щёголям нравится, думают, они похожи на заревийские.
— Так заревийские или лучевийские сапоги? Я уже запутался, ты, вестник тупости, — вырвалось у меня.
— Все путаются, — усмехнулся Виол, — И этот наёмник тоже.
Я вздохнул. Ну, хотя бы моё временное тугодумие можно было скинуть на тугие варварские мозги.
Получается, напавшие хотели, чтобы все думали, что они — это не они, но замаскировались впопыхах. Вот только зачем, если настоящие лучевийцы и вправду скоро будут здесь?
— Такое чувство, что эта принцесса понадобилась не только Чумному, — сказал бард, выдирая стрелу с письмом из доски.
Я поморщился. В мои планы вообще не входило как-то участвовать в государственных заговорах, у меня цели более приземлённые. Хотя эта мысль вызвала улыбку — так-то я мир спасаю.
Виол вдруг тоже растянулся в улыбке:
— Кстати, громада, а ведь эта принцесса Дайю, можно сказать, твоя дальняя родственница, — он засмеялся, — Говорят, есть в ней капля бросской крови.
Он тут же запнулся, заметив мой взгляд, и сразу отскочил:
— Эй, ты чего, северная твоя башка?
Даже Креона напряглась, отступив от меня.
А мне в этот момент просто дико захотелось нарушить волю Бездны, убив настырного барда. И я несколько мгновений боролся с адским искушением…
Ну надо было этому болтливому ничтожеству сказать именно сейчас эти слова — «капля бросской крови».
Да чтоб тебя, Отец-Небо! Мне теперь кажется, что весь этот ваш договор с Бездной не более, чем весёлое пари. А я всего лишь игральный кубик, скачущий по бархатному сукну на игорном столе…
— У-у-у, — я замычал от злости, а потом рубанул с досады топором по телеге. Опять прошибло борт, отсекло часть колеса, и лезвие вошло в землю рядом с головой нашего связанного пленника.
Тот очнулся, зарыскал растерянными глазами вокруг.
— Кто вас послал⁈ — рявкнул я, вздёргивая его с земли, — Кому эта девчонка понадобилась⁈
Лже-лучевиец не ответил. Я почуял неладное, но не успел ничего сделать. Что-то хрустнуло у него в зубах, и пленник задёргался в судорогах, закатив глаза и выплёвывая пену.
Несколько мгновений, и всё было кончено. Единственная зацепка, и та сдохла.
— Это капсула с ядом, — со знанием дела сказал бард, потом вжал голову в плечи, снова поймав мой взгляд, — Да чего я не так сказал-то⁈
Набычившись, словно тупоголовый варвар… да свет смердящий, я же и есть варвар… в общем, я процедил сквозь зубы:
— Нужно найти эту девчонку.
— Верно, — кивнул Виол, — Я рад, что ты понимаешь, как это важно для Троецарии. И меня радует, что бросская кровь для тебя не пустое….
Он судорожно сглотнул, когда лезвие моего топора, вырвавшись из земли, оказалось у его подбородка. Несколько комьев грязи от стремительного движения налепились Виолу на губы.
О-о-о, наконец-то этот взгляд! И снова течёт живительная энергия страха, когда ничтожества вокруг понимают, что их жизни полностью принадлежат мне…
Правая рука будто сама двинулась вперёд, прокалывая барду кожу и заставляя его отстраниться. Я чертыхнулся и отдёрнул руку. Нет, Бездна, тебе ещё рано праздновать моё возвращение во Тьму.
— Уходим, быстро. Вы, двое… — я смерил их взглядом, — Сами решайте, идёте вы со мной или нет, — потом я повернулся к телеге.
Креона растерянно застыла, бросая взгляд на конец обоза, где так и висела её подруга. А бард явно быстро сложил в уме все «за и против», и через пару секунд тоже бросился к пожиткам.
— Нужны еда и вода, — затараторил тот, хотя сам склонился над ларцом и профессиональными движениями стал шерудить в бумагах, — Ну-ка, ну-ка…
Я же, в свою очередь, пробежался по связкам оберегов и амулетов. Не то, не то… Да что ж за нищенские наборы⁈
Всё же этот мир отличался, и я с трудом узнавал знакомые мне магические амулеты. Не тот штрих у символа, наклон в другую сторону, отличия в цвете, в некоторых материалах.
Так, это точно «волчий вой», может пригодиться. «Зажигалка», «вспышка», «громкий хлопок», «жидкая полынь»… Вот как они отпугивали упырей от себя, насылая их на отряды. О, даже «паралич» есть, уже неплохо.
Я сгребал всё это в наплечный мешок. Потом разворошил боевые брони, сваленные в углу телеги. Вся одежда мне мала, я слишком большой!
Хорошо, нашёлся литой круглый нагрудник, на ремнях, вполне можно было что-то придумать… Но с голым торсом ходить долго я не собирался.
— Ты, — я позвал колдунью. — Найди себе платье, а лучше походную одежду.
Та так и стояла истуканом, глядя на нас.
— Зачем? — она застенчиво подтянула ворот, закрывая оголившееся плечо.
— Потому что через минуту я заберу свою рубаху, — спокойно ответил я, откладывая нагрудник в сторону, — И во что ты будешь одета, меня волновать не будет.
— Хорлова ты… — начала было она, но я уже отвернулся, снова оценивая пожитки.
Я отложил в сторону золото, амулеты, новый пояс с кармашками и зацепками. Нашёл несколько хороших лоскутов кожи и тоже взял, чтоб соорудить потом какую-никакую обувь — с таким размером ноги здесь я ничего не подберу.
Колдунья, некоторое время демонстративно посопев, всё же зашла за телегу с другой стороны. Оттуда же донёсся плеск воды, и я со своего места мог видеть голые и мокрые ноги Креоны. Где-то она раздобыла флягу с водой, и теперь пыталась быстро привести себя в порядок.
Бард сразу же оторвал глаза от записей, но чародейка прошипела:
— Увижу, что смотришь, и отморожу хрен!
Виол с улыбкой поморщился, но вернулся к бумагам. Было видно, что дело довольно серьёзное, и даже близость обнажённой женщины не могла его отвлечь.
Я довольно усмехнулся. Если девушка вспомнила о внешности, значит, она окончательно пришла в себя.
Поодаль раздалось ржание, я с тревогой вскинул голову… Вернулись уцелевшие караванные лошади, заметили нас, но подходить боялись.
Бард, который запихивал фолианты и свитки в мешок, вдруг тоже замер. Медленно повернул голову, только в ту сторону, куда следовал караван.
— Они близко, уже так слышу.
Кивнув, я сгрудил всё в кучу. Добавил крепкую флягу воды, связку засушенных лепёх, и даже нашёл бутыль с вином.
— Где эта⁈ — вырвалось у меня.
— Эта здесь, — недовольно пробурчала Креона, выйдя из-за телеги и таща в руках мою рубаху.
Свежесть — такое слово пришло на ум, когда я посмотрел на чародейку. Её серебристые волосы местами были мокрые, лицо ещё блестело от влаги, но теперь я мог по-настоящему оценить её голубоглазую красоту.
Одета она была в длинное приталенное платье нежно лазурного цвета, укреплённое кружевным корсетом с рюшками. Вырез у платья был довольно откровенный, да ещё и корсет приподнимал ей грудь, подчёркивая и без того привлекательные округлости.
Креона заметно смутилась, закрывая декольте руками:
— Это самое приличное, что я нашла у этих подонков. Там одежда только для шлюх.
— Радость моя прохладная, — подал голос бард, — А ты думаешь, зачем этих девиц везли к заказчику?
Тут он был прав. Прежде, чем Тёмный Жрец откажется от земных удовольствий, он пожелает насладиться женщинами на всю жизнь. Именно для этого, скорее всего, ему и везли наложниц.
— Не удивлюсь, если с тобой, северные ляжки, этот Чумной хотел попробовать что-то новенькое, — хихикнул бард, — Вас там, в вашем монастыре, учат каким-нибудь тонкостям?
— Нас точно учат превращать длинные языки в лёд, — холодно ответила Креона.
Я набросил на себя рубаху, застегнул нагрудный диск. К счастью, самые последние дырочки на ремнях всё же дотянулись.
Надел пояс, в котором пришлось проколоть ещё отверстие, повесил кошель с деньгами, и нацепил топор на удобную петлю.
— Итак, ещё раз, — сказал я, двигая плечами и пробуя тело на подвижность, — Кто хочет, может идти со мной, но будет делать только то, что я скажу. И будет идти туда, куда я иду. Всем ясно?
— Громада, — ответил бард, — Видит Маюн, ты же и сам не знаешь, куда тебе надо идти.
— Я… — вырвалось у меня, а потом я удивлённо застыл.
Потому что Креона, всё ещё смущаясь, молча подошла и развернулась спиной. Отбросила волосы, показывая, что я должен затянуть шнуровку платья. Это был до того женственный жест, что неожиданно для себя я растерялся, глядя на обнажённую точёную спину.
Бард, который как раз затянул завязки на мешке с бумагами, возмущённо вскочил:
— Креона, подожди, я сейчас! Доверь это самым нежным рукам на всей Тахасмии.
— Сиди, хорлова ты падаль. Проповедник… кхм… господин Малуш, прошу вас, не откажите, — сказала она мне. Оказывается, её хриплый голос мог быть довольно ласковым.
Несколько мгновений я пытался разобраться в своих ощущениях. Если бы кто-то вот так подошёл к Десятому Жрецу…
Нет, я же знаю, что во всей империи не найдётся того, кто повернулся бы ко мне спиной. За все годы у меня в окружении не было тех, кто доверял мне, и уж точно никого, кому доверял бы я.
Я взялся за шнурки, подтянул максимально нежно, насколько позволяли обвитые мышцами руки, но Креона всё равно охнула. Мои пальцы коснулись её кожи, и это снова вызвало диссонанс в моих ощущениях.
Сердце, которое в прошлой жизни было бесчувственным сгустком Тьмы, бешено забилось.
Восемнадцать лет…
Тьма небесная, да я ведь восемнадцать лет не испытывал такого, чтоб касаться женщины, которая рядом с тобой не из-за страха, и не из-за жертвенного обряда.
Это не тёмная колдунья, которая тщетно пытается соблазнить и добиться секса, чтобы получить часть силы магистра. Это не напуганная до дрожи рабыня, с которыми я развлекался до того, как вырезал из души влечение.
Её кожа казалась прохладной под жарким солнцем, а изгиб шеи действовал на меня, как на упыря — захотелось просто впиться губами. И неожиданно память стала выкидывать мне моменты из прошлого, когда я мог вот так подойти сзади и обнять ту, которую любил.
Как ни старался, я почти не мог вспомнить лицо жены, но вот эти ощущения: тепло, смех, запахи — всё это овеяло меня приятным ветром.
— Креона, детка, — ухмыляясь, бард подошёл к нам, — Уверяю тебя, во взгляде этого громилы желания больше, чем у когорты солдат, вернувшихся с похода.
Я наконец завязал узелок, настолько изящный, насколько мне позволяли толстые пальцы. Креона повернулась, с улыбкой поблагодарив:
— Спасибо, проповедник Малуш, — а потом она добавила уже Виолу, — Видит Морката, а взгляд у него совсем другой, гусляр, не как у тебя.
Бард не ответил, вдруг приметив что-то в телеге под ворохом развороченных мешков, и торопливо туда подбежал.
Зато у меня вырвалось:
— Ты… кхм… — я с трудом подавил нахлынувшие эмоции, — Так какой у меня взгляд?
— Умный.
— Чего-о-о⁈ — бард развернулся.
Я выдавил улыбку, поняв, что это была довольно-таки смешная шутка. И всё же, разрази тебя… меня… Да чтоб её Бездна поглотила и выплюнула в Небо!
Меня, Десятого Тёмного Жреца, вывела из душевного равновесия какая-то колдунья холода⁈ Но да, я так и стоял, пытаясь собрать раскуроченную душу обратно во что-то, хоть чуть-чуть похожее на разумного человека.
Креона, взяв из телеги острый нож, примерилась к платью, подняла длинный подол и вдруг стала его отрезать, кромсая и оставляя юбку до середины бедра.
Виол, который наконец вытащил из-под мешков самую настоящую лютню, вытаращился на чародейку, собравшись пожирать глазами её изящные ноги, но оказалось, что Креона заранее надела под платье удобные штаны для верховой езды. Да ещё и раздобыла где-то удобные и высокие кожаные сапожки.
Бард, наблюдая за ней, коснулся струн, извлёк какое-то подобие мелодии и коротко пропел:
— Душа-а-а мо-о-о-я с надеждой ждёт, что фе-е-е-ея льда-а растопит лёд, — он поморщился, стал ревниво покручивать колки на изогнутом грифе, — Боровы тупоголовые, своими грязными руками трогали мой инструмент…
Колдунья, закончив с платьем, отбросила отрезанный подол, потом стащила с телеги дорожную сумку. По синему оттенку и тому, как она уверенно положила туда флягу с водой, я понял, что сумка до этого принадлежала ей.
Закончив приготовления, она спросила:
— Проповедник Малуш, могу ли я просить похоронить Тиару?
— Нет, — я покачал головой, доставая «зажигалку», напоминающую палочку, обугленную с одной стороны, — Только такой вариант.
Креона сдержанно кивнула.