Неудачная дочь (СИ)

Глава 10

Вторую неделю все в лагере ждали прибытия самого ашварси и аштуга их будущего отряда, и это было изматывающе.

Молодой туг, который удачно выслужился в последней военной кампании на рядовой позиции, и получил назначение и свою первую сотню на пару лет раньше, чем его сверстники, очень старался, чтобы всё было идеально. Поэтому, в дни ожидания высокого командования, когда он шёл по лагерю, придирчиво оглядываясь вокруг, от него, по возможности, шарахались в любое укрытие не только призванные, но и старшие воины.

Филиппа уже люто ненавидела этих главнокомандующего армией и первого аштуга! Ну где их ветер носит?! Сколько можно каждый вечер, чувствуя нечеловеческую усталость, стирать одежду и чистить обувь себе и Тилю с Бартом, поскольку дружба дружбой, а, по мнению обоих друзей, именно Пузан должен ещё немного поработать перед сном.

Девушка отставила начищенные сапоги Тиля, взяла обувку Барта и тяжко вздохнула: «сильный слабого всё равно нет-да-нет, а использует». На глаза навернулись слёзы и двумя ручейками скатились по щекам, оставляя след на немытой коже. Как же она устала!

Последние две недели всех призванных, кроме ежедневных тяжёлых тренировок, постоянно нагружали различными работами. Целую неделю Филиппа и вся её десятка, после ужина, до полуночи, не разгибая спин, полировала металлические части оружия наставников и других старших воинов. Они старательно чистили его, предварительно под руководством наставника разобрав на части: само оружие и чехол, в котором оно хранится. Кожаные детали оружия, обмундирования, рукоятей и ножен натирались ланолиновым маслом. Парни очищали лезвия от загрязнений, а после этого на него наносили тонкий слой специального масла хлопковой тряпицей. Филиппа, высунув кончик языка, с усердием удаляла грязь с ножен и рукояти, в мечтах представляя, что она в это время сидит дома и приводит в порядок серебряную посуду, которую мать с тёткой никогда не разрешали использовать и доставали только, чтобы почистить.

Девушка закончила с обувью для всей их троицы и со скрипом выпрямилась, чтобы идти, наконец, спать в свою палатку.

Ночное небо было густо усыпано звёздной пылью. Луна была такой полной и яркой, что видно было, как днём. Недалеко от бочек с водой, сидя за деревянным, грубо сколоченным столом, наставник их сборной десятки лично протирал клинок туга, осторожно посыпая его мелким порошком и следом проводя по нему какой-то жирной тряпочкой в масле. Рукоять клинка была украшена драгоценным камнем и, кое-где, позолотой, которые наставник, полюбовавшись мгновение, нежно протёр чистой мягкой тканью.

— Ты всю нашу одежду и обувь привёл в порядок? — услышала Филиппа, когда тенью скользнула на своё место.

— Всю, всю… — устало отчиталась.

— Смотри, Пузан…

Парни не просто так ратовали за чистоту обмундирования.

На днях тугу пришло в голову, что необходимо хорошенько выкупать всех лошадей в лесном озере. Чтобы, значит, от гривы до хвоста, не жалея воды. Ашварси любит, когда животные отлично ухожены. Отправленная по этому поручению десятка, добиралась до озера целый день. Потом всю ночь парни усердно мыли коней, и, еле живые от усталости, весь день ехали обратно, в лагерь.

И надо же, чтобы на обратном пути их застал сильнейший дождь, просто, река с небес. И десятка парней с наставником, и чисто вымытые накануне ночью лошади, вернулись поздно вечером в родную конюшню, буквально, по уши в грязи. Что интересно, тренировочный лагерь ливень обошёл стороной! После полутора суток без сна, усердного плескания в озере, долгой дороги туда-обратно, еле живые бойцы, вместо того, чтобы привести себя в относительный порядок, уснули прямо на подстилках в конюшне. И кони в загородках стояли и спали в таком виде, будто, только что вылезли из болота.

По сигналу трубы, на обязательную утреннюю пробежку перед завтраком, купальщики лошадей вышли прямо из конюшен, в ужаснейшем виде. Туг, как увидел их, остолбенел. А неторопливо появившаяся из конюшни, видимо, по недосмотру не запертая, «вымытая в озере», лошадка, у которой на хвосте висели комья грязи, довела его до того, что он потерял дар речи, и только открывал, и закрывал, молча, рот, как рыба.

— Ашварси… — именно в этот момент, заорал издалека бегущий от ворот сторожевой.

И туг, забыв, как дышать, посмотрел на грязную десятку и бредущую по лагерю измазанную лошадь, от всей души пожелав их немедленно убить и без следа развеять по ветру. Если ашварси увидит этих…

— Ашварси… и аштуг прибудут через три дня… Вестовой прибыл, — договорил донесение подбежавший воин.

Туг, наконец, смог протолкнуть в грудь воздух и вдохнуть.

Он назначил всем «нечистым» по двадцать ударов палками. Туг хотел бы, чтобы их избили сильнее, но не мог себе этого позволить. Через три дня все призванные должны быть в строю.

Однако, во время наказания он орал громче наказуемых под ударами палок, о том, как им повезло, что ашварси не приехал именно в этот день, стращал, что, аштуг их отряда не был бы так снисходителен, и несчастных забили бы насмерть за такой возмутительный внешний вид.

Именно после того случая, каждый вечер Филиппы заканчивался приведением формы их троицы в порядок.

Девушка вытянулась под тощим одеялом, прислушиваясь к сопению друзей. Несмотря на усталость, сон не шёл. Завтра будет распределение. Где ей прикажут служить? Чего бы она хотела?

«Домой хочу», — сразу пришёл ответ самой себе. Филиппа задумалась, — «Что бы я сама выбрала?»

Девушка заключила, что больше всего ей понравилось собирать дрова и хворост для кухни. По этому поручению парни разбредались по лесу по одному, и Филиппа дважды перехватила часок сна в высокой траве на солнечном пригорке.

Ещё работа у большого казана, в помощниках у куховара, девушке тоже пришлась по душе. Она бы с удовольствием осталась при кухне навсегда. Здесь всё было более-менее знакомо, и вполне по силам Филиппе, несмотря на необходимость таскать тяжёлые вёдра с водой, мешки с провизией, и подолгу стоять у огня в любую погоду.

Филиппа вспомнила, как разок их троицу двое старших воинов взяли с собой, как подсобных рабочих, в ближайший город на рынок, за какими-то покупками. Видимо, туг готовился как следует встречать своих старших военноначальников.

Тогда Филиппа, да и Тиль с Бартом, с замиранием сердца, смотрели на уже забытую и кажущуюся такой сказочной и далёкой жизнь вне войска, теперь навсегда недоступную для них. Провожали взглядами девушек в разноцветных платьях, беззаботных детишек, спешащих по делам горожан.

Усталость сделала своё дело, и Филиппа, наконец, уснула.

Жаль, утро наступило слишком быстро. Измученная девушка совсем не успела выспаться и отдохнуть. Сегодня, в отличие от обычного, она вышла из палатки последней и во время утренней пробежки плелась в самом конце колонны. Для естественных нужд она, вырыла себе ямку между стеной и забором за отхожим местом, подход туда удачно прикрывался бочками и небольшими кустами, но всё же Филиппа старалась бегать туда, когда по близости никого не было. Днём, при необходимости, она выбирала удачные моменты, а по утрам просто прибегала первой.

Сегодня Филиппа проспала и долго выжидала удобный момент, чтобы юркнуть в укромное место. В результате, на завтраке ей совсем не досталось мяса. И ела бы Филиппа одну кашу, если бы не Тиль и Барт, которые по-братски отщипнули ей понемногу от своих порций, ругаясь и упрекая в лени и нерасторопности.

— Что-то ты сегодня совсем не шевелишь копытцами, Пузан, — сердито, но обеспокоенно, заметил Тиль.

— Ты же понимаешь, что вот-вот должны прибыть ашварси и аштуг? Наш туг уже с рассвета регулярно к воротам бегает в нетерпеливом ожидании и подолгу стоит там, лично выглядывая. Его судьба, как и наша во многом зависит от результатов сегодняшнего и завтрашнего дней. Если командующие останутся недовольны нашей подготовкой, то ему не дадут пока сотню, — говоря, Барт провожал глазами, в очередной раз направляющегося к воротам, туга.

— Кстати, я вчера слышал, что он уже объявил наставникам устроить нам идеальную тренировку. Сказал, что все бойцы должны не бегать, а летать. Интересно, как он себе это представляет? У нас что, за ночь крылья должны вырасти? — вернул себе внимание Барта Тиль.

— Лучше бы выспаться дал. Мне уже даже во сне сниться, что я устал и спать хочу. — недовольно бросила Филиппа.

Она медленно ела, глядя вдаль, на всё ярче загорающееся светлой синью, под лучами восходящего солнца, небо над лесом. Что принесёт ей этот и следующий день? Сегодня и завтра, наконец, пройдёт распределение, к которому все готовились четыре месяца, и их оправят в отряд. Он станет их домом до конца жизни. Каково там? И куда она попадёт? Точно не в конницу… Филиппа уже узнала, что в отрядах императорской армии только одна сотня из десяти — конница, и туда отбирают лучших и лёгких. Даже если бы у неё были хорошие результаты на испытаниях при распределении, туда никогда не берут упитанных парней. Ей, как и всем из их сборной десятки, отчаянно не хотелось в палаточники, куда определяли худших. Палаточников в отряде также, как и конница, была всего одна сотня из десяти. Они с парнями, когда чистили оружие, наслушались рассказов наставника, о том, что эта сотня всегда тяжело работает, даже на отдыхе, по сути являясь как-бы прислугой для всех остальных воинов отряда. Кроме того, в бою именно их используют на мясо, когда нужен живой щит.

Филиппа тревожно вздохнула, не на шутку страшась предстоящих испытаний. Хотя, за время в тренировочном лагере, она окрепла и порядком похудела, но всё же по-прежнему оставалась довольно пухленькой. Но это уже была не безобразная расплывшаяся жирность, а милая подтянутая полнота. Накануне, приводя в порядок свои сапоги, она до самого верха зашила, распоротые ранее из-за слишком толстых икр, халявы.

«Вряд ли сейчас, глядя на меня, мать с тёткой сказали бы, что я неудачная дочь», — горько подумала Филиппа, вспомнив, что они кричали, когда уговаривали отца отдать её вместо брата.

Неделю назад поголовно всем, изрядно сбросившим вес, парням выдали по две новые рубахи и, поскольку начинались холода, добавили к форме тёплые безрукавки, подбитые снизу каракулевым мехом. Старые, слишком истрёпанные за четыре месяца усиленных тренировок, одёжки велено было, при негодности, постирать и отдать на ветошь для мытья котлов и посуды.

Однако, надевать новое туг разрешил только со дня приезда ашварси, то есть, с сегодняшнего. Филиппе, кроме рубах выдали и новые штаны, поменьше. И, хоть, линия плеч на новой рубахе всё ещё сильно свисала, но всё же новая форма на девушке сидела намного лучше и, теперь она ничем не выделялась среди остальных призванных.

Приводя себя в порядок, Филиппа тихо радовалась, что грудь у неё оказалась не такая большая, как у всех её сестёр, и не бросается в глаза, особенно теперь, когда её живот стал намного меньше и исчезли лишние подбородки. Однако, в последние дни, девушка, всё же, стала немного перетягивать её длинным куском мягкой ткани, оторванной от старой рубахи, которую ей велели отдать на ветошь. Филиппе очень хорошо удалось скрыть, всё явственнее, по мере потери веса, проявляющуюся грудь, особенно, когда она надевала плотную безрукавку сверху.

— Гляди-ка, у нашего Пузана такие красивые глазки! — Тиль, который первым проглотил завтрак, от нечего делать разглядывал друзей.

Барт, сунув в рот последнюю ложку каши, тоже внимательно посмотрел на Филиппу.

— Точно. Я как-то не замечал раньше, — задумчиво протянул он.

— Был бы ты девкой, я бы, пожалуй, к тебе пригляделся! Ешь уже быстрее! Хватит в небо смотреть! — дружески хлопнул Филиппу по плечу Тиль.

— Сборная десятка! Проверить палатки, провести уборку территории! Лично проверю и, если найду огрехи, не завидую вашим тощим задницам! — раздался где-то совсем рядом, за спинами друзей, громоподобный приказ их наставника, и прямо на ухо Филиппе он тихо, но ехидно добавил, — и одной толстой.

Филиппу отправили на осмотр и устранение возможного непорядка внутри палаток, а Тилю и Барту поручили проверку немногих лагерных построек, деревянных столов и лавок.

Остальные несчастные парни из их сборной десятки в сотый раз мели по всему лагерю пыль между палатками, чистили отхожее место, намывали большой казан и все имеющиеся в наличии вёдра и миски до блеска.

Остальные призванные «красиво», как приказал туг, тренировались. С дурацкими, словно приклеенными, похожими на звериный оскал, улыбками на лицах, парни отжимались, приседали, бегали и прыгали.

«Что за блажь у туга — заставлять бойцов делать радостные лица во время тренировок?» — недоумевали друзья, перешёптываясь между собой, когда, выполняя свои задания, случайно встретились у санитарной палатки.

Филиппа быстро переходила от одной палатки к другой, поправляя скатанные одеяла, кое-где выметая мусор, и убирая с зоны видимости немногочисленные личные вещи призванных.

Вдруг, по лагерю словно воздушная волна прокатилась, неся с собой долгожданное и тревожное известие: едут… едут…приехали…