Неудачная дочь (СИ)

Глава 36

Когда Филиппа решилась на это, они уже неделю гостили в замке ашварси недалеко от столицы, где задержались по пути в главное поместье клана.

Девушка распахнула в тёплую ночь тяжёлые дубовые створки окна своей спальни и влезла на широкий подоконник. На ней была лишь тонкая ночная рубашка до колен, сшитая на манер колокола, который начинался над грудью. Кружевные плечики были тоненькие и узкие, как ниточки, а единственным украшением белого одеяния была широкая полоса кружева ручной работы по подолу.

Порыв тёплого ветра на миг забрался под лёгкую ткань и Филиппа, действительно стала похожа на большой белый колокольчик. Она немного помедлила, решаясь, а потом ступила босой ногой на тонкий фигурный карниз, который по причуде архитектора для украшения опоясывал всё здание на уровне третьего этажа. Ей было очень страшно, но Филиппа не видела другой возможности поговорить с Хилбертом, кроме как ночью добраться до его спальни по этому карнизу, прижимаясь к каменной стене замка всем телом и цепляясь пальцами за крошечные выемки от швов между кладкой и изредка попадающиеся архитектурные выступы.

Филиппа никак не могла взять в толк, почему неделю тому назад их выезд состоялся настолько срочно, буквально, на следующий день после того, как аштуг перед всеми объявил её своей невестой. В тот, очень памятный для девушки, день, после долгого разговора наедине, Хилберт и Хлодвиг вернулись в главный зал хмурые и сосредоточенные. Остаток праздника они ухаживали за Филиппой строго по очереди, подкладывая ей на тарелку самые вкусные кусочки из общих блюд или подливая вино в бокал. Они делали это с такими нарочито каменными и настолько зверскими выражениями лиц, что бедняжка насильно запихивалась предлагаемой едой и заливалась вином, при этом, остро желая поскорее сбежать из главного зала и спрятаться в своей комнате. Мужчины так перекормили несчастную, что, когда её маленькая мечта вечера, уйти к себе, наконец, осуществилась, Филиппу, уже в своей комнате, сильно вырвало из-за слишком переполненного живота. Правда, сразу стало легче.

К сожалению, она так и не смогла переговорить с женихом, чтобы выяснить, о чём у него была беседа с ашварси. А ведь это явно касалось её жизни и будущего!

Наутро, Филиппа ещё спала, когда всем был объявлен срочный отъезд в столицу. Собирая хозяев в дорогу, прислуга во главе с управляющим, с ног сбились, тем более, что отсутствовала прежняя опытная смотрительница. Цирция рано утром, ещё до того, как стало известно, что хозяин с сестрой и невестой, и все его гости, спешно уезжают, ушла из поместья. Она уволилась под предлогом получения наследства от какой-то дальней родственницы, а на деле, сбегая в неизвестность и нищету от возможной мести сиротки, которую она за минувшую зиму таки несколько разочков хорошо обидела и, даже, что особенно непростительно, однажды ударила по щеке. Конечно, на место Цирции управляющий тут же назначил счастливую Камиллу, но она пока не так хорошо ориентировалась в делах, хоть и старалась.

Хилберт запретил кому-либо будить его невесту, поэтому отъезд в столицу состоялся сразу после обеда. В результате этой заботы аштуга, Филиппа больше всех нервничала, торопливо собираясь, потому что знала, что все отбывающие уже готовы выдвигаться и ждут её одну.

Их обоз оказался неожиданно большим, но передвигался быстро: все мужчины ехали верхом, невеста и сестра аштуга были устроены вдвоём в одной карете, на мягких сидениях друг напротив друга. В заднее окно Филиппа наблюдала, как следом за каретой двигаются две повозки с вещами и припасами, а за ними, сначала уменьшается, а потом и вовсе исчезает с глаз поместье, в котором ей так хорошо и спокойно жилось последние полгода и где она стала невестой мужчины, на которого, было время, даже смотреть не решалась.

Сестра аштуга не очень любила переезды, но в этот раз, её дорогу очень скрашивала мысль, что она, наконец, вырвалась из своей ссылки в столицу! Да и приятно радовала душу возможность постоянно наблюдать за ашварси, который всё время ехал так, чтобы обеим девушкам его было прекрасно видно из бокового окошка.

Филиппа же была в просто восторге, потому, что ехала в карете впервые в жизни! Ей казались чудом роскоши, и мягкие диванчики друг напротив друга, и уютные бархатные шторы на окошках под цвет обивки сидений, и невероятный комфорт передвижения в таких условиях. Ближе к вечеру, она в который раз выглянула в то окошко, через которое ей было видно аштуга и, наконец, решилась обратиться к нему:

— Хилберт! Иди к нам! Здесь достаточно места! — девушке искренне хотелось поделиться таким непривычным удовольствием от удобной поездки с женихом.

— Нет, моя хорошая, я, как воин, привык верхом. Карета — это сооружение больше подходит для женского пола, — с ноткой сожаления ответил Хилберт.

— О, да! Подходит! Нам такое очень подходит! Правда, Генриетта? — восторженно отозвалась Филиппа.

Хлодвиг с другой стороны кареты напряжённо прислушивался к их разговору. Сестра аштуга только высокомерно хмыкнула и повернулась к окошку, у которого ехал ашварси.

— А Вы не хотите проехаться с нами в карете, Хлодвиг? — мило улыбнулась давнему другу своего брата Генриетта.

— В карете? Хм…, пожалуй, подсяду к вам ненадолго, — тут же отозвался ашварси.

— Я тут подумал, что в столице многие мужчины передвигаются в каретах. Поскольку я собираюсь уходить с военной службы, думаю, и мне стоит попробовать передвигаться по-новому, — и Хилберт решительно втиснулся в карету с девушками, одновременно с Хлодвигом, но с другого конца.

До этого момента, всю дорогу, Генриетта и Филиппа, свободно раскинувшись, сидели на своих диванчиках друг напротив друга. После того, как мужчины подсели к ним в салон, напротив Генриетты оказалось трое пассажиров: Хлодвиг, Хилберт и тесно зажатая между ними Филиппа, которая уже успела мысленно надавать себе по голове за поданную идею позвать в карету попутчиков.

— Возле меня достаточно места, Хлодвиг. Пересаживайтесь! — радушно предложила Генриетта.

— Нет. Мне понравилось ехать спиной вперёд. Новое ощущение. Хилберт, может быть, ты пересядешь? — натянуто улыбнувшись, спросил ашварси.

— Вот уж, нет. Мне тоже нравится наблюдать за дорогой, что остаётся позади нас, — тут же отозвался аштуг.

— Я могу пересесть… — Филиппа дёрнулась, но, присоединившиеся к ним с Генриеттой, попутчики с двух сторон сидели на её юбке.

Она так и осталась на месте, стиснутая, словно, в огромных горячих тисках. Больше того, девушка просидела так до самого постоялого двора! Это было ужасно: ни в боковые окошки ни посмотреть, из-за того, что обзор перекрывали крупные мужские тела, ни в заднее оконце толком ничего не увидеть, потому, что злющее лицо Генриетты первым попадалось на глаза и портило, и вид, и настроение.

Когда, после ночёвки на постоялом дворе, обоз снова двинулся в путь, и мужчины, опять было, с двух сторон полезли в карету, Филиппа набралась смелости и, раскинув в останавливающем жесте обе руки, жалобно попросила их ехать верхом.

В замок Хлодвига прибыли поздно ночью, но их ждали. Видимо, ашварси отправил вперёд гонца с сообщением о прибытии.

Филиппа видела, как очень красивая и нарядная девушка оторвалась от общей толпы и кинулась к Хлодвигу на шею. Позже она узнала, что это была его жена — принцесса Мишель. Как же девушке было неприятно наблюдать, как мужчина холодно отстранил от себя красавицу и строго велел ей позаботиться о дорогих гостях.

Филиппа подумала: «А как поведёт себя аштуг, если я при встрече брошусь ему на шею?». И тут же улыбнулась — вдруг откуда-то пришла уверенность, что Хилберт жадно обнимет её в ответ.

Аштуг хмуро сообщил Филиппе и Генриетте, что они некоторое время погостят у Хлодвига, чему его сестра очень обрадовалась, а невеста удивилась, но обе лишь молча послушно кивнули и отправились вслед за служанками, устраиваться в своих комнатах.

И вот, их пребывание в замке ашварси длится уже неделю. Филиппа уже вся извелась! Хилберт хитроумно, под разными предлогами, избегал общения с ней, зато ашварси постоянно бывал рядом.

В первый же день Хлодвиг лично провёл обеих гостий по своему замку, рассказывая о нём и показывая различные диковинки, добытые им в походах. Филиппу настораживало, что мужчина всё время обращался при этом не к Генриетте, а к ней, будто рассказывал и показывал всё ей одной. Кроме того, ашварси настоял, чтобы обе девушки обращались к нему по имени.

В другой раз, они все вместе, Хлодвиг, его жена Мишель, Хилберт, Генриетта и Филиппа ходили на пикник к озеру на территории огромного поместья, и ашварси уговорил всех покататься на лодках. Первой ступила в качающееся судёнышко Филиппа и сразу присела на лавку, чтобы не упасть. Хлодвиг прошёл сразу за ней и отчалил от берега до того, как кто-то ещё успел к ним присоединиться.

— А как же остальные? — Филиппа растерянно оглянулась на оставшегося на берегу мрачного Хилберта.

— Они возьмут другую лодку.

Филиппа не понимала зачем ашварси с упоением рассказывает ей, как хорошо будет он обращаться со своей младшей женой, и, что всеми скучными делами и заботами поместья будет заниматься его старшая жена, а младшая нужна ему лишь для любви и нежности.

Каждый вечер в замке устраивался маленький праздник с танцами и музыкой. Филиппа видела, что аштуг очень напряжён, и, будто бы, сторонится её, и, в то же время украдкой бросает взгляды.

Девушка не понимала, что именно происходит, но чувствовала вокруг себя огромное напряжение. Всю эту неделю в замке Хилберт, Генриетта, Хлодвиг и его жена Мишель — все четверо бились друг о друга словами или поступками, как огниво о кремень, и вокруг всех четверых разлетались пугающие искры сжигающих их изнутри чувств и эмоций.

Филиппа металась, зажатая в кольце этого огня и постоянно опасалась, что её заденет, что она сильнее всех пострадает от разбирательств между родственниками и друзьями, как самая чужая и беззащитная среди них. В этой обстановке, для девушки объятия Хилберта чудились самым безопасным местом, но попасть в них ей, неожиданно, оказалось немыслимо тяжело, почти невозможно.

К счастью, касательно ссор и скандалов, пока, вокруг Филиппы был, словно, невидимый защитный кокон. Когда Мишель и Генриетта скандалили, они замолкали, едва она появлялась рядом и то же самое происходило, если спорили или ругались мужчины. Иногда, Филиппе было слышно, как ссорились ашварси с женой или аштуг с сестрой, и тогда отрывистый мужской бас неприятно смешивался с противным женским визгом, но в её присутствии все неприятные разговоры затихали, прятались, словно звери в норы.

Филиппе постоянно прислуживали сразу четыре служанки, что неимоверно раздражало её, в первую очередь, невозможностью побыть одной. Сколько раз она пыталась подойти к жениху и поговорить с ним наедине! Ничего не получалось! Зато ашварси каждый раз был тут как тут, заводя с Филиппой беседы на самые разные темы. Красной нитью всех его разговоров было самовосхваление себя великого, умного, знаменитого, и рассказы о том, как хорошо будет жить с ним его младшая жена. Филиппу уже начало немного подташнивать от вида Хлодвига, спешащего к ней. Неужели именно её, Филиппу, он хочет сделать своей младшей женой? Почему Хилберт позволяет ему это навязчивое ухаживание и сам избегает её? Почему порою его, случайно пойманный ею взгляд в свою сторону, на долю мгновений напоминает Филиппе взгляд побитой собаки?

Наконец, наступил предел терпению девушки! Она ждала объяснений жениха сколько смогла, а потом решила получить их во что бы то ни стало!

Поэтому этой ночью девушка пробралась по широкому карнизу в комнату Хилберта почти через весь третий этаж. Когда она ступила на подоконник в комнате жениха, он вскочил с кровати, как ужаленный!

— Как ты?! Ах ты ж!!! А если бы ты упала?! Да я тебе сейчас так задницу надеру! Третий этаж! Бездна! Филиппа!!! — он рывком стащил её с подоконника и крепко прижимая к себе девичье тельце, высунул голову из окна и посмотрел на карниз.

— Боги… да я тебе сейчас… ненормальная… дурная… безголовая! — он решил, что задницу всё же надрать нужно и срочно, пока голова снова не придумала что-то подобное.

С чем и двинулся с Филиппой к кровати. Зная суровый и скорый на расправу нрав аштуга, девушка быстро затараторила:

— Давай уедем отсюда, а? Я только это хотела попросить, Хилберт!

Он не слышал, мужчина всё ещё в ужасе представлял, как девчонка шла по тонкому карнизу и его всего трясло от страха перед тем, что могло произойти, если бы она сорвалась, и гнева за то, что так рисковала собой.

— Я тут больше не могу! Давай уедем! — хныкающим голосом просила Филиппа, пока Хилберт перекидывал её через колени.

— Ай!!! Больно!!! — один разок он всё же шлёпнул по упругим ягодицам, прежде, чем начал их гладить, а потом и вовсе забыл обо всём.

Филиппа была в одной короткой тонкой рубашечке, которая сейчас задралась так, что кружево ручной работы красиво прикрывало, покрасневшие от сильного удара половинки.

Хилберт потерял голову.

Куда-то канули все благородные договорённости с Хлодвигом о том, чтобы дать девочке выбор, позволить узнать другие возможности, понять, чего ей захочется больше и где ей будет лучше.

Ничего этого он ей уже не даст: ни узнавать, ни понимать… Она — его. Он просто сделает так, чтобы с ним ей было лучше всего.

Хилберт много думал о разговоре с другом. Одним из аргументов Хлодвига было то, что жизнь Филиппы будет очень одинокой, так как Хилберт, как аштуг, будет пропадать в расположении отряда, где нельзя жить жёнам, или в походе, а он, ашварси, сможет часто брать любимую жену с собой в поездки.

Хилберт подумал и решил уйти в отставку. Он отдал двенадцать лет службе в императорской армии. Достаточно. Теперь займётся делами клана.

Также, Хлодвиг говорил о своём положении и богатстве. Что ж, Хилберт тоже очень богат. А что касается положения… Его давно приглашают в императорский совет кланов. Значит, пришло время ответить согласием.

Внезапно Хилберт убрал руки от Филиппы и спросил, чуть откинувшись на кровати назад:

— Ты… Кто тебе больше нравится? Я или Хлодвиг?

Филиппа вывернулась и села. Обиженно потирая попу, посмотрела на напряжённое лицо мужчины. Он, с замиранием в сердце, смотрел на сидящую у него на коленях прекрасную девушку.

— С чего бы мне сравнивать? Я кроме тебя никого не вижу. Твой Хлодвиг мне вообще не нравится! Тошнит уже, когда вижу его рож… лицо!

Девушка вздохнула и нерешительно потянулась губами к Хилберту, в надежде, что её, наконец, обнимут.

И он обнял.