Неудачная дочь (СИ)

Глава 20

На утренней пробежке Хилберт уже привычно выцепил взглядом своего синеглазого. Он и сам не заметил, когда и как это вошло у него в привычку, но теперь хорошо осознавал, что иначе он уже не может. Признать, что его, как часто говаривали друзья, ледяное сердце растопил молодой мужчина, почти мальчик, а не какая-нибудь милая девушка, было нелегко, даже перед самим собой, но от страшной правды уже было не уйти.

Что ж, Хилберт был не из тех, кто прячется от проблем. Накануне, перед сном, за бутылкой рома, наедине с самим собой, он угрюмо думал о том, что теперь ему остаётся только молить Богов, чтобы он смог скрыть и удержать внутри себя эту позорную тягу, или, чтобы они, Всемогущие, позволили ему погибнуть с честью на поле битвы. Хилберт решительно отставил едва початую бутылку в сторону, не позволяя себе лишнего. Он невольно вспомнил, как сильно напился в тот день, когда впервые окончательно и бесповоротно уразумел, какая напасть на него свалилась.

После того вечера, когда синеглазый мыл его, Хилберт сначала сам не понял, почему на утренней пробежке так внимательно ищет взглядом этого бойца.

Филиппа же за то, что уснула в бане и не закончила уборку, получила от Харбина взыскание в виде назначения её вне очереди дежурным по казарме и лишения нормального ужина на целую неделю. Весь следующий день девушка страшно злилась на аштуга: «ну что ему стоило гаркнуть что-нибудь, уходя, и разбудить её?».

Дежурный по казарме целые сутки не должен спать и не может покидать казарму. Поэтому, ни на пробежке до завтрака, ни на дневной тренировке, ни у котла, аштуг синеглазого не обнаружил, сколько ни высматривал.

Встревоженный Харбин, который не привык к такому вниманию начальника к своей сотне палаточников, сильно занервничал. Весь день он больше обычного гонял своих бойцов, устраивая показательные тренировки, так сказать, пуская пыль в ясные очи командования.

Несчастный Детка, оставшись с такой непростой момент без своего главного Хомяка, жался ближе к Коротышу, и, на тренировке по рукопашному бою, чуть не раздавил его.

Когда, изрядно помятый, Коротыш относил в казарму обед для дежурного друга, он не преминул высказать Филиппе всё, что думает по поводу её неправильного поведения, из-за которого он страдает.

— Вот, во что ты умудрился вляпаться, Фил, пока мы спали? — шипел на девушку Коротыш, пока она быстро работала ложкой. — Тебя что, ни на мгновение одного оставить нельзя? На будущее, если решишь остаться спать в бане, бери нашего увальня с собой, ну, или меня, на выбор. Только, Фил, умоляю, не оставляй меня с ним больше вдвоём, он же меня угробит!

Когда вечером аштуг явился с проверкой казармы, Харбин окончательно загрустил. Ему почему-то пришло в голову, что Хилберт решил сменить своего туга палаточников, то есть, его.

У Харбина были серьёзные причины так думать. Сотню самых слабых бойцов в отряде молодые туги никогда не получали за заслуги или отличия на службе. Увы, тугом палаточников становились лишь после полной выслуги положенных лет рядовым бойцом, и то, только самые неудачливые или неспособные. С учётом последнего, не удивительно, что именно этих тугов, чаще других, лишали должности, как не справившихся со своими обязанностями. В преддверии подобного поворота судьбы бесталанного туга, обычно, учащались проверки в его сотне, ужесточались тренировки, усиливался контроль за всеми работами палаточников. Внезапное излишнее внимание аштуга Харбин просто не мог истолковать иначе, как угрозой своему положению и благополучию.

Шли дни. Лето в этом году было удивительно сухим и жарким. В воздухе стояло дрожащее марево от невыносимого зноя. Обстановка в сотне палаточников тоже накалилась до предела. Проверки тренировок палаточников аштугом стали почти ежедневными. Харбин постоянно переживал, дёргался, срывался, и, на всякий случай, ужесточил тренировки своих бойцов до крайности.

Однажды, во время очередной такой тренировки, Филиппа получила настолько сильное повреждение в рукопашном бою, что не смогла подняться с земли, так и осталась лежать поломанной куклой. У неё, как раз, были женские дни, и живот, и так, немного болел. Но хуже было то, что дополнительная ткань между ног очень мешала подвижности, а нервный, в последнее время, Детка часто не рассчитывал силы. Мощный удар увальня в живот Филиппы выбил из неё весь дух, вырвал короткий отрывистый вскрик и свалил без сознания. Аштуга, в этот момент, на тренировочной площадке не было. Харбин, заметив, что боец не понимается и не приходит в себя, приказал Детке быстренько отнести пострадавшего с глаз долой, в казарму, стараясь скрыть от Хилберта неприятное происшествие.

Хилберт, уже привычно завернув к палаточникам и не обнаружив синеглазого, решил, что тот дежурит. Наутро он не увидел его на первой тренировке и немного насторожился. На второй тренировке, после завтрака, аштуг снова заглянул к палаточникам, бегло осмотрел бойцов и отметил, что среди них парнишки не было. С этого момента Хилберт следующие полдня и всю ночь не находил себе места. Утром, снова не найдя среди бегущих синеглазого, аштуг решительно пошёл с проверкой в казарму палаточников и нашёл там парня больным, скрюченным на своей койке.

Немедленный жесткий допрос дежурного показал, что на одной из тренировок парнишку слишком сильно ударили и наутро он просто не смог подняться, но ехать в лазарет на осмотр категорически отказался.

— Немедленно готовьте повозку. Я сам отвезу пострадавшего бойца в лазарет, — приказал Хилберт.

Филиппа, побледневшая от страха, как стена, тут же сползла с кровати и заявила, что прекрасно себя чувствует.

— Готов немедленно отправится на тренировку! — звенящим от переживаний голосом отчиталась она, выпрямившись в струнку.

Живот у девушки, действительно, уже почти не болел, она хотела всего ещё денёк полежать, так сказать, пользуясь случаем, в кое-веки поваляться, бездельничая. И принесло же этого аштуга! Что он к ним прицепился, как репьях к собачьему хвосту!

— Немедленно ляг! Палок захотел? — гаркнул Хилберт.

Но палки показались Филиппе всё же лучше, чем лишение жизни, после того, как в лазарете обнаружат, что она — девушка! Поэтому даже угроза наказания не остановила её от того, чтобы, замирая от собственной наглости, решительно отказаться от отправки в лазарет.

Хилберт решил, что мальчишка, видимо, по каким-то личным причинам, панически боится лекарей и лазаретов. Он так умоляюще, жалобно, и, в то же время решительно смотрел на него своими синими глазищами, что аштуг уступил. В тот момент Хилберт ещё даже представить себе не мог, как часто он будет уступать при взгляде в эти глаза.

— Но что ж… Разрешаю день постельного режима в казарме, — недовольно сказал он, — Но, если на следующий день не станет лучше, то поедешь в лазарет без разговоров.

На следующий день Хилберт нашёл синеглазого среди двигающейся толпы бойцов на утренней пробежке. По бокам парнишки смешно перебирали ногами его странные дружки: большой делал всего один шаг, когда маленькому нужно было три.

Аштуг внимательно приглядывался к тому, как бежит Фил. Накануне, в казарме, он выяснил имя пострадавшего. Он охотно отправил бы его ещё на день отлежатся в постели, но выглядел синеглазый хорошо. Хилберт про себя решил, что присмотрится к нему в течение дня, и, если парень будет выглядеть плохо, лично отвезёт его в лазарет, даже если придётся связать строптивца. Но к счастью для Филиппы, ей действительно стало намного лучше.

— Ты решил сменить Харбина? — спросил Хилберта его правая рука в отряде, туг конной сотни.

— С чего ты взял? — удивился аштуг.

— Да, ты в последнее время так палаточников контролируешь… Сплошные проверки. Харбин уже сам не свой и парней своих совсем загонял. Есть планы?

Именно после этого разговора, вечером, Хилберт серьёзно задумался над сложившейся ситуацией, всё про себя понял, и напился до беспамятства. Тогда ему было безумно тяжело…

Но шли дни, и он смирился. К Харбину ходить перестал — нечего создавать проблемы своему синеглазому. Но отказаться от каждой возможности, при оказии, найти парня взглядом не смог.

Сегодня синеглазый опять бежал рядом с принцем. Эта новая дружба его синеглазого с Фредериком решительно не нравилась Хилберту. Он уже пожалел, что на эмоциях определил принца в палаточники. Для себя аштуг решил, что, когда через неделю они отправятся в первый боевой поход, он найдёт повод перевести принца в нормальную сотню при первой же возможности.

Во время тренировок Хилберт обходил сотни проверяя готовность. К палаточникам зашел лишь к вечеру, когда самостоятельно тренировалась только половина сотни, а остальные были на работах. Сразу поискал взглядом своего синеглазого — не нашёл.

Фредерик, что неудивительно, положил в ряд всех своих напарников по рукопашному бою, при чём, дрался сразу с тремя или четырьмя.

Синеглазый появился на тренировочном поле неожиданно. Хилберт заметил, что выглядел он сегодня неважно. Парень сел на бревне, подобравшись и нахохлившись, как совёнок, скрестив руки на животе.

— Снова болит живот? — тихо спросил Хилберт, подойдя со спины. — Нужно было-таки свозить тебя в лазарет.

Совёнок, от неожиданности, перепугано взмахнул крылышками и свалился на землю. Тут же подхватился.

— Нет, не болит. Просто отдыхаю, — глаза перепуганные, голос дрожит.

— Я такой страшный?

— Да!

Хилберт вопросительно поднял бровь.

— Нет!

Обе брови.

— То есть… не очень… — совсем запуталась Филиппа. — Разрешите вернуться к тренировке.

— Разрешаю, — вздохнул Хилберт.

Филиппа резво подбежала к Фредерику, который после серии приёмов опять остался стоять один, его противники, постанывая, валялись вокруг.

— И что ты только среди приличных палаточников делаешь, изверг? — пробурчала Филиппа, становясь в стойку.