Неудачник

13 (516 г.)

Небольшое озеро лежит в низине посреди леса. Кривая дорога петляет в стороне, с неё озерцо еле видно. Окруженное огромными деревьями, прямых солнечных лучей оно практически не видит, заросшее кувшинками и ряской. Над водой не видно обычных в эту пору стрекоз, да и сама вода неподвижна, будто ни на поверхности, ни в глубине живого ничего нет. Несмотря на прозрачность воды, дна не видать уже в шаге.

Змейка сидит у кромки воды. Выгоревший круг за её спиной уже выглядит не таким страшным, ветер разогнал пепел, дождь омыл сажу. Для того, кто не ведает, просто круг мёртвой земли. Присаживаюсь рядом с ней.

— Убил? — Спрашивает, не оборачиваясь.

— Двоих.

— Их четверо было. Старик, правда, просил пощадить её, а затем ушёл, чтоб на своих меч не поднять.

— Вот и я его пощадил. Будет жить и гадать, стоило ли меч поднять…

— А второй? — Теперь на меня глянула коротко и снова отвернулась к воде.

— Ратмир. Сам просил его прикончить.

— Чего ж пожалел. — Всхлипывает.

— Не пожалел. Потому и в живых оставил, чтобы помнил.

Она пересела поближе и положила голову на моё плечо.

— Уйдёшь?

— Да. Расскажи ещё, что знаешь.

— Любава мне настрого наказывала не пользоваться этим, — Змейка развернулась ко мне, — но сам смотри. Знать ты должен.

Несколько раз сделала глубокий вдох и медленно выдохнула мне в лицо. Голова начала кружиться и одновременно в теле возникло желание чего-то неясного, начало нарастать возбуждение.

— Злое умение. — Повторяю за ней и вижу те же чувства, её дыхание стало неровным, тяжелым, губку прикусила.

— Не смотри, что младо выгляжу. — Потянулась сама, видя, что остановился в сомнении. — Не люди мы боле. Другие мы. А так-то мы с тобой ровня по годам. А людское нам не чуждо.

Опрокидывает меня на землю и припадает к шее губами, легонько царапает там зубками. Слышу судорожный глоток и в голове вспыхивают тысячи звёзд, мир кружится вокруг, а землю под спиной не чувствую. Когда Змейка поднимает голову, любуюсь её тёмными глазами и милым личиком, наполнившимся какой-то силой.

— Теперь ты так сделай. Только дай и людской радости изведать.

Скидываю порубленную кольчугу и рубаху, а когда оборачиваюсь, она нагая уже лежит передо мной, руки ко мне тянет. Податливое тело под рукой выгибается и дрожит. Когда беру её, тихо вскрикивает и почти сразу шепчет:

— А теперь кровь мою пригуби, вволю пей. С людьми только меру знать надо, а вампира выпить досуха нельзя.

Продолжаю двигаться и целую в тонкую шейку, чувствую, как во рту вырастает пара клыков. Прижимаюсь к смуглой коже и чувствую под губами живое биение сердца. При лёгком нажатии в рот брызжет густой поток, наполняющей меня силой. Змейка почти сразу начинает страстно стонать и вздрагивать. Останавливаюсь не скоро, смотрю, как затягиваются ранки на её шейке. Побледневшая, улыбается. Сгребаю в охапку и держу на руках, как ребёнка.

— Пойдём со мной.

— Нет, я здесь останусь, возле Любавы. Нет у меня сил по миру бродить да и оставлять её невмочь. Коли возвернешься в эти места, может, и свидимся.

— Хочешь, я с тобой останусь?

Качает головой.

— У тебя свой путь. Ты воин.

— Так будь со мною тогда. Что за польза мёртвым, коли ты здесь останешься? Они в вирии давно. Говоришь, сил нет – на край света на руках понесу.

Тонкая рука гладит мою щеку.

— Нет. Не проси, будь добр. Разные пути у нас.

Встретив так рассвет, мы одеваемся и выходим к пепелищу.

— Эдгар! — Крик долетает с дороги, ведущей к деревне.

Ратмир, шатаясь, бредёт один к озеру.

— Чего надо? — Ступаю навстречу ему, заслонив маленькую хрупкую Змейку.

— Дело до конца не довёл. Убей меня, отпусти вслед за ней. — Молит.

— Обойдёшься. Живи и помни, что сотворил. — Оборачиваюсь к девушке. — Иди, милая. Нечего тут смотреть.

Она кивает и отворачивается, идёт в сторону леса. Лишь когда девичья фигурка совсем растворяется среди деревьев, снова гляжу на Ратмира. Он стоит на коленях перед чёрным кругом.

— Она тебя спасла ценой своей жизни. Отомсти за неё, ты же воин. Убей меня!

— Тебе и жизнь класть не надо было. Слова было бы довольно. Ты своё слово сказал. И я своё тебе сказал. Живи с этой мукой до скону теперь. — Отворачиваюсь и иду по дороге прочь.

На поле, где пересёкся мой путь сначала со степными всадниками, а потом и с Любавой со Змейкою, останавливаюсь. Большинство трупов изъедено волками и лисами. Нахожу место, на котором лежал бездыханным, ловлю себя на мысли, что моя участь от Ратмировой не так уж и отличается – до конца своего сожалеть о том, что не спас ту, что меня спасла. Вот только когда быть тому концу и чья участь на самом деле хуже? И другую, совсем слабую и хрупкую, уговорить с собой уйти не смог – не решилась она вновь на людские глаза показываться.

Оглянувшись, увидел вдалеке на краю поля белое марево, что похоже на женскую фигуру, почему-то я был уверен, на Любаву, точно запомнил, что в светлой одежде была, когда надо мной склонилась. Повисев над полем, это видение стало подниматься к небу и растаяло на моих глазах.

Подумал, каким же богам молиться теперь – Перуну, Велесу? Или у вампиров свои боги есть? Или, может, сами они и есть боги, раз живут до той поры, пока не иссякнет желание жить?