Невеста для герцога

Глава 22

Когда объявили о визите матери, Тесса вздохнула. Она встала и встретила ее быстрым объятием и поцелуем.

Елена стянула перчатки, продолжая внимательно смотреть на нее. Наверное, таким взглядом львица смотрит на своего детеныша. Очень сердитая львица.

— Почему ты молчишь, Тереза?

— Я так понимаю, вы все слышали, — ответила дочь. — Честно говоря, я ожидала вас несколько дней назад. Что-то случилось? — Она сделала знак подать чай.

Все-таки здорово быть окруженной людьми, которые понимают каждый твой жест. Несомненно, еще одна привилегия быть герцогиней. Дома ей везло, если удавалось получить что-то первой. Печенье, конфету, ломтик арбуза — все призы выигрывал самый быстрый или самый хитрый, и надо было еще убрать это подальше от липких пальцев братьев.

— Твой отец болел. — В ответ на встревоженный взгляд Тессы она продолжила: — Простуда. Ему уже лучше. Однако я не сомневаюсь, что все эти разговоры отсрочили его выздоровление. Тереза, как ты могла! — Вот оно, внушение, которого она так боялась. — Отец узнал о твоем поведении даже раньше меня.

— И не сказал вам. — Она села. Это было хуже, чем она ожидала. Мать ненавидела, когда отец пытался защищать ее. Сколько раз Тесса слышала, как она говорила ему, что родила семерых детей без его помощи и вполне может сама разобраться с ними. Отец никогда не отвечал на это, ему оставалось только шипеть, фыркать и беспомощно смотреть на Тессу.

— Ты выглядишь ужасно. Брак с Киттриджем стал виной этому? Как ты могла произносить все эти ужасные слова? И где? На людях, в обществе!

— В свою защиту, мама, скажу, что король Генрих VIII довольно часто использовал одно из таких словечек. И слушатели были в восторге.

— Где ты откопала этот бред? Не важно, если архиепископ Кентерберийский любит каждый день повторять это своим розам. Тебя воспитывали не для того, чтобы ты вела себя в такой манере. Да еще и в театре!

Надо промолчать. Хорошо, что ее мать еще не все знает.

— Сесили Кроуфорд не может смотреть мне в глаза. А Дениз все еще не встает с постели.

Тесса подумала про себя, что это больше связано с холодной погодой и тем, что старшей из сестер Кроуфорд было уже за шестьдесят, но мудро воздержалась от высказывания этого вслух.

— И ты недосыпаешь. Я точно это знаю, Тесса. У тебя постоянно эти темные круги под глазами.

Тесса постаралась вздохнуть не слишком громко. Услышав шаги дворецкого, она ослепительно улыбнулась Майклзу. Он был немного удивлен этим, но ничего не сказал, а просто выскользнул за дверь с этой неземной беззвучной плавностью, которая была свойственна всем слугам ее мужа.

— Как Гарри?

— Замечательно.

— Стивен? Роберт? Алан?

— Все здоровы. И Майкл, и Джеймс. Никто из твоих братьев, и младших, и старших, не сделал ничего, что опозорило бы семью. Должна сказать тебе, Тесса, что я чрезвычайно недовольна тобой. Истории, которые я постоянно слышу, крайне неприятны.

Тесса разлила чай, подала матери чашку. Улыбнулась и придвинула тарелку с пирожными. Снова улыбнулась. Эх, выпить бы сейчас бренди! Но это из области фантазии. Жаль. Когда Тесса впервые приложилась к бренди, она не страдала от головной боли, просто тупо ломило лоб. Однако это продолжалось почти весь день — предупреждение, что больше одного бокала пить не стоит. Но сейчас бы это так помогло!

— Что сказал папа?

— Что-то идиотское о том, каково это — девчонке расти вместе с шестью братьями.

Тесса слабо улыбнулась.

Ее мать продолжала хмуриться.

— Что вы хотите, чтобы я сказала, мама?

— Что ты будешь вести себя прилично, помнить о своем происхождении, о положении твоего отца в палате лордов и о любви высшего света к сплетням. Что ты постараешься провести оставшееся время в Лондоне, помня, что хотя ты теперь и герцогиня, но всегда в первую очередь будешь Эстли, сейчас и всегда.

Закончив эту страстную речь, ее мать откинулась в кресле и сердито вздохнула.

— Я знаю, что лучше не оставлять вас одну, — сказал Джеред в тот вечер, глядя на себя в зеркало.

Тессе всегда было трудно долго находиться в чьем-то присутствии. Брак только усугубил это состояние. Столько людей то и дело входили и выходили из ее комнаты, совершенно не заботясь, что она не одета.

Джеред, однако, совершенно не заботился о том, что слуги присутствуют при самых интимных его нуждах, и принимал такое положение, казалось, не замечая его. Его как будто просто не было здесь. Не замечал он и то, что его лондонский дом был на удивление тихим. Складывалось ощущение, что их обслуживают призраки.

Все слуги были отлично вышколены, никто из них никогда не осмеливался даже на робкую улыбку в ее сторону. Молоденькая горничная, Мэри, призналась однажды в нежных чувствах к одному из лакеев. Но даже Мэри в последнюю неделю была менее разговорчивой, как будто сожалея о своей первоначальной дружелюбности. А Чалмерс взял в привычку быстро опускать глаза, когда видел ее: раболепный жест унижения, ничуть, однако, не одурачивавший ее Джеред кивнул дворецкому и тот ушел. Когда за ним закрылась дверь, Тесса только один раз подняла голову, а потом принялась рассматривать рисунок ковра под ее ногами.

— Дорогая, вы с тем же успехом могли бы пойти со мной. Если я не приглашаю вас, вы просто идете следом. — В ответ она подняла на него глаза, встретилась с ним взглядом в зеркале. И первой отвела взгляд.

Неловкость между ними должна была бы уже исчезнуть. Особенно после прошлой ночи. Но казалось, что напряженность стала даже более ощутимой, чем раньше, как будто бы слова, сказанные в темноте, стали досадным воспоминанием при свете дня. Если бы она не знала его лучше, то подумала бы, что Джеред злится на нее. Опять чем-то недоволен?

Почему? Потому что она расплакалась в его объятиях? Потому что он шептал такие ласковые, нежные слова? Потому что прошлой ночью она начала думать, что для него, может быть, еще совсем не поздно превратиться в человека доброго и великодушного. Человека чести, который не растрачивает на пустяки свою жизнь.

— Вы идете со мной или нет? — Он взглянул на нее и потянулся за тростью. Манерность, присущая людям его ранга? Он едва ли нуждался в ее советах, авторитетом для него был разве что страдающий подагрой дядя. Кто она такая, чтобы подсказать ему, что он выглядит с тростью как-то нелепо? Это была часть образа распутного аристократа. Быть именно таким считалось модным в их кругу. Но она замечала в Джереде черты, намекающие на что-то «человеческое», особенно когда лицо его озаряла улыбка. Вот тогда она им восхищалась. Но это было настолько редко, что она могла и ошибаться. А как на этот раз?

— Куда вы собрались?

Эти глаза Мэндевиллов как будто обжигали ее. И в то же время она ощущала напряженность, природу которой не могла понять. Тесса снова отвернулась, чувствуя абсолютную беспомощность, как ребенок, которого ругают за какой-то проступок. Но она же не маленькая девочка, она женщина и жена. И совсем не наивная дурочка, которой он ее считал, она не позволит обращаться с собой так.

— Я жду ответа. — На этот раз в ее голосе прозвучало не любопытство, а требование. Он улыбнулся ей, и она подумала, что, может быть, такое безапелляционное обращение — это то, что нужно в общении с мужем.

Оказалось, они намерены посетить таверну, слишком близкую к докам и обслуживающую очень разных клиентов, большинство из которых определенно не пустили бы в приличное общество.

Тесса вышла из кареты, взяла Джереда за руку. Он прошел мимо мужчин, собравшихся у стены здания. Среди них было немало инвалидов, людей без руки или без ноги, слепых или просто больных. Один из них что-то крикнул ей, это было не ругательство, а просьба. Тесса отпрянула от Джереда, сунула руку в ридикюль и бросила несколько монет калеке.

Джеред тут же отчитал ее:

— Никогда не давайте им денег, Тесса, иначе они никогда не оставят вас в покое.

— Джеред, у этого человека нет руки. Можно ведь проявить к нему немного сочувствия?

— Не сомневаюсь, что он напился и потеря конечности стала результатом несчастного случая. Не смотрите на все так романтично, Тесса.

— И вам его совсем не жалко?

Он остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Свет из открытой двери почти не падал на них.

— Теперь, Тесса, вам не нравятся мои взгляды. На следующей неделе будет подвергнут критике мой костюм. Или, может быть, мои манеры за столом? Я должен считать, что мне повезло, что вы не инспектируете меня каждый вечер, чтобы убедиться, что я поменял белье.

— Джеред, я только хочу видеть в вас прежде всего добропорядочного человека.

Его рука рубанула воздух.

— А вы имеете на это право, мадам? У вас что, совсем нет недостатков, что вы так хорошо видите мои? Кто назначил вас целомудренной жрицей моей совести? Вы желаете изменить мою жизнь по своему образу и подобию. — Сейчас он был так близко, что она чувствовала его дыхание на своей щеке.

Его руки схватили ее за плечи. Пальцы впивались в ее тело. Было ощущение, что он еле сдерживает себя от дальнейших, более агрессивных действий.

— Джеред, я вовсе не хочу изменить ваш характер. — тихо произнесла она, глядя вниз, на тени у своих ног. — Я лишь пытаюсь понять вас.

— Зачем вам это? Мы ничего подобного друг другу не обещали. Я присутствовал на церемонии бракосочетания, мадам, и не припомню ни одной такой клятвы.

— Похоже, Джеред, что у вас проблема с памятью. «Брак предназначен для взаимопонимания, помощи и утешения, мужу и жене надо быть вместе в беде и в радости». Или вы забыли это так же, как и другие слова? — Она добавила: — «Отвергая всех остальных, храни себя только для нее, пока смерть не разлучит вас». Мы поклялись в этом перед Богом.

Он не ответил ничего, просто отпустил ее и вошел в таверну. Ей не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Внутри не было ни хрустальных канделябров, ни богатых ковров, ни тихой музыки. Если это был игорный притон, то непохожий на все, какие она видела раньше. Честно говоря, это было самое непрезентабельное заведение, которое она видела в своей жизни.

Здесь воняло дымом, рыбой и какой-то гнилью. Войдя, Тесса поняла, что, хотя она не единственная женщина в зале — очень много девиц сидели на коленях у мужчин, — только она была прилично одета. Платье, которое выбрал Джеред, было из желтого шелка, расшитого золотой нитью. Корсаж — облегающий, декольте весьма скромное — оно считалось бы обычным нарядом в свете. Но в этой огромной комнате с сотней пар глаз, нацеленных на нее, Тесса поняла, что одета чересчур скромно для подобного заведения — она была одной из немногих женщин, чья грудь не была открыта жадным взглядам присутствующих мужчин.

Тесса последовала за Джередом в какое-то помещение вроде занавешенного алькова, отгороженного от основной комнаты. Здесь сидели три человека в нетерпеливом ожидании, если она правильно поняла выражение их лиц. Один из них, с фатоватыми усиками, неторопливо осмотрел ее с ног до головы. Этот взгляд был одновременно презрительным и как будто раздевающим ее. Она прильнула к мужу, но Джеред отстранился, давая понять, что не намерен опекать ее. Может быть, он хотел, чтобы она пожалела, что не осталась сегодня дома?

А ведь Тесса была так по-детски рада, что ему потребовалось ее присутствие в этот вечер. Почти благодарна, честно говоря. Он впервые взял ее с собой! «Тесса, не будь идиоткой. На самом деле он не хотел, чтобы ты была здесь, это же вполне очевидно, начиная с того, как он игнорировал тебя в карете, до только что возникшего небольшого, но красноречивого эпизода».

Он что, считает ее полной дурой? До сих пор ему не удалось шокировать ее, но он явно не прекращал попытки: хотел, чтобы она все больше возмущалась его поведением, относилась к нему с презрением, чтобы предпочла уехать в Киттридж-Хаус, чем быть с ним. Его жена не должна выходить за рамки тщательно прописанных границ, которые он установил для нее. И в эти ограничения входило: не возражать, что он проводил время со своей любовницей; не подвергать сомнению его выбор развлечений; никогда не критиковать его друзей, его способа тратить деньги. Другими словами, никогда не интересоваться тем, что делает Джеред Александр Мэндевилл.

Появилась служанка с подносом, уставленным полными до краев кружками. Она со стуком поставила одну перед Джередом, а потом встала, уперев поднос в бок и улыбаясь ему. Она была довольно красива — молодая женщина с черными волосами, кудрявыми и короткими, и явно накрашенными губами. Ее синее платье было сшито просто, с лентой, пропущенной по краю корсажа. Оно доходило до лодыжек, умудряясь скрывать и в то же время подчеркивать округлости ее тела. Когда она смотрела на Джереда, в ее глазах читалось откровенное приглашение. Она низко наклонилась и сказала ему что-то, заставившее его улыбнуться. Даже отсюда Тесса видела ее грудь, почти не скрытую тканью.

Служанка кокетливо хихикнула. Джеред кивнул, сунул руку в ее корсаж и вытащил наружу полную грудь с коричневым соском. Под аккомпанемент смеха его соседа большой палец Джереда погладил его. Женщина снова улыбнулась ему в ответ, прежде чем смахнуть его руку.

Он даже не повернулся посмотреть, заметила ли это Тесса.

Даже карты в этом помещении пахли дурно.

В воздухе было что-то удушливое, как будто кто-то побрызгал одеколоном, чтобы замаскировать вонь. И везде, куда бы Джеред ни клал свои руки, на них оставалось ощущение чего-то липкого, как от столетней грязи, которую никогда не смывали со столов и стульев.

Этот притон не входил в число его любимых игорных заведений, но здесь было интересно. В припортовой таверне редко жульничали в карты. Сделать это означало без лишних препирательств умереть от удара ножом или просто получить удар камнем по голове и быть сброшенным с пирса в море. А большинство к тому же не любили проигрывать, что добавляло азарта игре. Джеред был не против проиграть, но он все-таки чаще выигрывал. В любом случае это было забавнее, чем быть окруженным сотней людей, которым все равно, жив ты или мертв.

Он взглянул на жену, не выказывая интереса в своем небрежном взгляде. Она выглядела потрясенной и расстроенной, даже больше, чем он ожидал. Ну что ж, так ей и надо.

Джеред кивнул, когда один из его компаньонов предложил начинать. «Двадцать одно» — не слишком сложная игра, не требующая сосредоточенности, особенно когда знаешь все нюансы вдоль и поперек.

Тесса выглядела усталой. Ну что ж тут удивительного? Как же винить ее за это? Надо принять во внимание тот факт, что она совсем недавно была в центре самого эротичного события в своей жизни. Кстати, и в его тоже. Он до сих пор чувствовал ее, выгибающуюся под ним, обнимающую его за шею и дрожащую, как будто она была лук, а он стрелок, натягивающий его с умением и силой и… Тысяча чертей! Все это прекрасно, конечно, но ее надо вернуть в Киттридж-Хаус.

Джеред заставил себя отбросить воспоминания и сосредоточиться. Он кивнул и понял, что проиграл эту партию. Значит, отдаст сто фунтов. Достаточная цена за приятные мысли.

Он взглянул на Тессу. Ее расширенные глаза не отрываясь смотрели на потного матроса: тот флиртовал с местной красоткой, и этот факт совсем не скрывала полузадернутая занавеска. Джеред проследил за ее взглядом, поморщился, когда матрос жадно присосался к открытой груди сидящей у него на коленях шлюхи. Она смеялась, прижимая его лицо к возбужденным соскам, но не забывала в то же время протягивать руку к кружке эля.

Тесса повернулась, ее глаза встретились с глазами Джереда, и под его взглядом покраснела до корней волос. Он отвернулся к столу, только чтобы понять, что только что проиграл еще одну партию.

Он все время ощущал присутствие жены, это сбивало столку. Предостережение, если не что-то другое. Она могла даже стать необходимой в его жизни. И все-таки ее лучше отправить в Киттридж-Хаус — заниматься цветоводством и рукоделием.

Он проиграл еще один кон. Пятьсот фунтов — солидная сумма, а ведь не прошло и половины вечера. Ну, он все равно пришел сюда не за тем, чтобы выигрывать в карты. Это был бы бонус, но далеко не главная цель этого вечера.

Джеред бросил взгляд на Тессу:

— Вы уже беременны?

Она посмотрела на его партнеров, потом снова на него. Щеки пылали румянцем.

— Нет! — отрезала она, а потом, как раз когда он уже решил, что она больше ничего не скажет, выпрямилась и смерила его взглядом, напомнившим высокомерную холодность его бабушки. Та уже двадцать лет как умерла, но за последние пять минут Тесса как будто приобрела ее осанку и царственные манеры. — Курице довольно сложно вывести цыплят без хорошего петуха.

Его компаньонам это заявление показалось остроумным. Оно стоило ему еще сотни фунтов.

Было уже далеко за полночь. В соседней комнате началась драка, которая закончилась ударом ножа в живот. Жертву унесли, и никто в алькове не поинтересовался, жив человек или мертв. Джеред обнаружил, что теряет все больше и больше денег, он проиграл почти неслыханную для него сумму. Обычно у него хватало ума остановиться вовремя, особенно когда было очевидно, что он не в форме и так много проигрывает. Но эта ночь, это место и эта женщина губительно влияли на его разум и на здравый смысл.

Когда развлечение начиналось, он осознавал, что ему все равно, сколько денег будет ему стоить этот вечер. Было вполне очевидно, что он в любой момент достигнет того, чего хотел.

Таверна «Три колокола» была известна полностью раскрепощенной атмосферой. Здесь можно было выиграть в карты целое состояние, а каждую среду посмотреть состязание между шлюхами. При желании можно было даже стать его участником.

Откуда появилась эта идея, не знал никто. Джеред подозревал, что она возникла у какого-то книголюба, который читал о похожем состязании между римской императрицей и шлюхой. Но в данном случае оно происходило между двумя известными проститутками, которые желали испытать свою выносливость в обмен на изрядную сумму, которую платил владелец «Трех колоколов». Говорили, что в хорошую ночь приз достигал такой суммы, что победительница могла оставить свою работу. Однако это было не то зрелище, которое он бы с удовольствием посмотрел.

Двух женщин подняли на столы. Они заткнули юбки за пояс и раздвинули ноги. Какая из них выиграет — определялось по количеству обслуженных ею мужчин. Это был только чистый секс — иногда быстрый, иногда дольше.

Джеред теребил в руках карты, он опять проиграл, больше заинтересованный реакцией Тессы на происходящее в соседней комнате, чем картами. Он поднял глаза, отвел взгляд от ритмично двигающихся мужских ягодиц. Не вызывающее страсти действо. Вуайеризм был не его коньком, он не часто предавался ему, несмотря на то что так могла подумать Тесса. И все же искусное посвящение в любовь молодого человека опытной женщиной было гораздо более приятным зрелищем, чем это скотство. Сколько из них заболевают сифилисом после этой ночной забавы? Французы называли его «неаполитанской болезнью», итальянцы — «французской сыпью».

Джеред был прав, когда сравнил Тессу со своей бабкой. Она не двигалась, не отводила глаз от зрелища. Пожалуй, выглядела даже еще более надменно, чем раньше. Ее гордый профиль мог послужить моделью для художника или скульптора. Казалось, что вся эта грязь нисколько не марает ее чистоты. Неужели это та же самая невинная девушка, которая бесхитростно захватила его, поймала его в паутину страсти?

Почему же он чувствовал, будто наказывает ее за это?

К тому времени как закончился вечер, Джеред проиграл почти пять тысяч фунтов — больше, чем когда-либо в своей жизни. Ему не доставило удовольствия подписывать долговую расписку, но он сделал это вместе с распоряжениями своим поверенным.

Провожая жену до кареты, он подумал об опасности находиться в таком притоне. Он мог защититься от нападения пистолетом, и в трости его, как у многих, была спрятана рапира.

Джеред подождал, пока Тесса сядет в карету, прежде чем самому подняться по ступенькам и тоже войти внутрь. Небо на востоке уже начинало светлеть. Приближался рассвет. Он любил это время утра, медленное пробуждение от ночи. Лондон никогда не засыпал, но казался особенно тихим в эти несколько часов перед восходом солнца, как будто настороженно замирал в ожидании появления светила.

Тесса сидела в углу, безучастно глядя на светлеющее небо. В какое-то неуловимое мгновение ему захотелось рассказать ей, что он чувствует, поделиться своими мыслями. Но сделать это означало уничтожить все, чего он достиг сегодня, разве не так?

«Действительно, Джеред, это великий подвиг!»

Черт побери, он проиграл сумму, на которую можно было содержать двадцать семей долгое время. Выбросил на ветер за один только вечер! И еще то, другое. Нет, она не могла об этом думать.

Тесса закрыла глаза и прислонилась лбом к холодному стеклу. За кого она вышла замуж? Почему считала, что любит этого человека? Того, кто мог унизить ее, привезя в этот вертеп, того, кто так мало думал о своем состоянии, что выбрасывал его на ветер? Кто мог проявлять так мало интереса к миру, в котором жил, что просто не видел бедных, изувеченных, нуждающихся?

Ей хотелось оказаться подальше от него еще до того, как боль, которую она испытывала, отразится на ее лице. Оказывается, она совсем не знала своего мужа! В глубине ее памяти жило воспоминание о «незнакомце», который ласкал ее кожу, обнимал ее, утешал, когда она всхлипывала.

Ей хотелось, чтобы мир был таким, как месяц назад. Ей хотелось возвратить его, чтобы она могла отвернуться от Джереда, объявить о своем отъезде в Киттридж-Хаус словами такими же убийственными, как его собственные в таверне. Она хотела вернуться в прошедший день, чтобы могла закрыть за ним дверь и никогда не испытывать и намека на нежность, в мир, где нежное прикосновение заменяло слова, ведь он был слишком горд, чтобы произнести вслух ласковое признание.

Все это время она подпускала его все ближе к сердцу и думала, что полюбила его — вопреки всему, что он делал. А он плевать хотел на ее чувства, на ее нежность. И все надежды вдруг в одну минуту сжались в комок и тихонько умерли.

Джеред сидел напротив нее и упрямо молчал. Слова извинения никогда не слетят с его губ. Он никогда не опустится до объяснения, не захочет помочь ей понять его.

Он был не просто аристократом, он был островом в самом себе — отдельным, одиноким, заблудившимся в океане.

Все передаваемые шепотом сплетни, все грязные истории, которые она слышала о нем, не подготовили ее к восприятию мужа таким, каким он был на самом деле. Неужели у Джереда нет других интересов, кроме как по-глупому развлекать себя? Разве нет дел, интересующих его, умных мыслей, посещающих его мозг, чтобы быть высказанными или написанными? Было ли что-нибудь ценное для него, кроме его собственных забав?

Ее жизнь проходила среди аристократов, и она была свидетельницей, что мужчины, имеющие от рождения благородный титул, никогда не довольствовались только своим рангом. Они хотели большего. Ее отец, объединившись с Уильямом Уайберфорсом с целью прекращения дальнейшей перевозки рабов в британскую Вест-Индию, преуспел в этом. Он проводил много вечеров, объясняя дочери, почему так ненавидит торговлю живым товаром, как надеется однажды увидеть палату лордов, принявшую соответствующее предложение.

Стэнфорд Мэндевилл проводил свои дни, проектируя и строя военные корабли, большинство которых продавал Короне. Он был так же помешан на бригах с гербом Киттриджа, как Джеред на своей погоне за дешевыми наслаждениями Если только эти занятия можно сравнить!

И было много других людей с такими же представлениями, которые хотели укрепить свою нацию, готовились к будущему силой своей воли, талантом своих рук и властью своих кошельков и имен.

А вот Джеред Мэндевилл не был одним из них. Неужели нет ничего, чего бы он по-настоящему хотел в жизни? Быть герцогом — это все, чего он смог достичь? Вопросы, которые она собиралась, но не имела смелости задать ему. Нет, не вопросов она боялась, скорее ответов.

Когда он касался ее, тело становилось воском в его руках. А дух? Он обитал где-то далеко, испуганный, утративший иллюзии и даже как-то потускневший от мысли, что придется весь остаток жизни провести так же, как Джеред.

Любить его портрет было намного легче.

— Вы кажетесь немного мрачной, моя дорогая.

— Я полагаю, вы хотели сказать «испорченной», Джеред.

Он не ответил на ее колкость, игнорируя легкую волну эмоций, пробежавшую в нем при этих ее словах. Кто она такая, чтобы судить его? Он сделал глубокий вдох и тихо выдохнул, стараясь скрыть глубину своего раздражения. Это же то, чего он хотел, не так ли? Она отступила. Битва, которую они вели, была так же важна, как любая война за территорию. Он начал ее и должен победоносно завершить.

— Испорченной? Немного мелодраматично звучит, не так ли? — Он улыбнулся ей, но она избегала его взгляда.

— Как скажете, Джеред. — Ее голос был усталым. Так же, как и взгляд, который она бросила на него. Как будто она вдруг постарела за один день. Нет, месяц. Столько времени понадобилось, чтобы девичья наивность покинула ее глаза. Он знал, потому что отсчитывал это время на часах в своей груди, тех, которые тикали, когда она была поблизости, тех, которые замедляли ход, а потом почти останавливались, когда ее не было рядом.

Опасная женщина. Вооруженная чарующей улыбкой, саркастическим смехом и такая противоречивая. Когда она вернется в Киттридж-Хаус, он вздохнет с облегчением. Когда она будет далеко, втиснутая в эту маленькую нишу, которую он неохотно выделил для нее в своей жизни, он может продолжать то, что планировал. Проживать свою жизнь без постоянного осуждения в этих темных глазах.

— Вы так сильно ненавидите меня, Джеред?

Этот вопрос заставил его вздрогнуть.

— Это вовсе не так, Тесса. Напротив, у вас много черт, которыми я восхищаюсь. — Смелость. Настойчивость. Юмор. Ум.

Его раздражало, что достоинства его жены явно перевешивали ее недостатки. Она не была образцом. Она спорила с ним, задавала бесконечные вопросы. Она также обладала неизбывным оптимизмом. Она каждый день просыпалась с улыбкой, полной надежды и радостного предвкушения. Чувствовал ли он когда-нибудь такое?

— И все же, — продолжала она, — всякий раз, когда мы счастливы в какое-то одно мгновение, в следующее — вы делаете что-то ужасное, чтобы снова оттолкнуть меня.

— Тесса, вы меня извините, но я не собираюсь исследовать мой характер.

— Вы хотите сказать, что не терпите критики, не так ли? Потому что вы герцог? Знаете, что я думаю, Джеред? Мне кажется, что все эти развлечения, переполняющие вашу жизнь, планируются вами потому, что вы не можете долго находиться наедине с самим собой. Вы крепкий на вид, но внутри пустой.

Неужели она права?

— Мне в общем-то понравилась та полногрудая блондинка в театре, — сказал он. — Она собирается искать богатого покровителя. Вы согласны?

— Вы опять за свое. Стараетесь ранить меня. Интересно, почему мне понадобилось так много времени, чтобы распознать вашу суть? Таким способом вы пытаетесь защитить себя, когда чувствуете угрозу.

— Замолчите, Тесса.

— Почему, Джеред? Чтобы вы могли в тишине придумать еще что-то ужасное, чтобы сделать это со мной? Чтобы вы могли спланировать что-то, что нарушит скуку ваших будней, чем-то заинтересует вас? Вы хватаетесь за все, что может разрушить вашу жизнь. А заодно и мою. Вы становитесь как тот пьяница на улице. Каждый день ему требуется все больше виски, чтобы напиться.

— Я сомневаюсь, что он пьет виски, моя дорогая, — сказал он, развеселившись.

Она резко забарабанила по крыше, и когда карета стала тормозить, распахнула дверцу, удивляя его. Но еще больше его потряс взгляд, который она бросила на него в отблеске уличного фонаря. Он был наполнен гневом, способным испепелить оппонента. Значит, он хорошо сделал свою работу.

— Я не знаю точно, какое чувство испытываю сейчас, Джеред, но подозреваю, что это ненависть. Я никогда не чувствовала ее раньше. Наверное, это глупо и, уж конечно, наивно. Вы победили, Джеред. Оставайтесь со своими скачками, цирками и любовницами. Вы можете грабить кареты и водить по дому голых женщин, мне до этого уже нет никакого дела. Проиграйте все свое наследство или выбросьте его на ветер. Исчезните совсем. Меня это больше не интересует. Я вернусь в Киттридж-Хаус и никогда больше по своей воле не захочу встретиться с вами, — выдавила она.

За время их короткого союза ей удалось поразить его больше раз, чем он смог сосчитать. Сейчас ее гнев привел его в замешательство, как будто ручная диванная собачка вдруг взбесилась. Но ей удалось потрясти его еще сильнее, когда она выпрыгнула в открытую дверь кареты.

— Проклятие, Тесса!

В своем не слишком грациозном прыжке из экипажа на землю она вывернула лодыжку. Но она не вернется обратно. Она не могла больше вынести ни одной секунды рядом с ним. Казалось, что все ужасные вещи, произошедшие за этот месяц, слились воедино, вызывая у нее дурноту. Тесса обернулась через плечо и увидела, что он выходит из остановившегося экипажа. Она продолжала идти.

— Не будьте ребенком, Тесса. Это небезопасно.

Он еще поучает ее? Она чуть не подавилась горьким смехом.

— Не будьте идиоткой.

Она снова оглянулась через плечо. Джеред догонит ее через два шага.

— Джеред, я возьму кеб, чтобы доехать домой. Оставьте меня в покое.

— Герцогиня Киттридж не пользуется наемными экипажами.

Она повернулась к нему. Если не считать яркого пятна рубашки, он был черной тенью. Как точно! Он погряз в темноте, в самых худших человеческих пороках.

— Это не имеет значения, Джеред. Разбойники и воры мне не страшны. Я предпочту быть в их компании, чем в вашей.

Она побежала, ее мягкие лайковые туфельки почти не защищали от влажных камней мостовой. Недавно прошел дождь, и хотя он прибил пыль и очистил воздух, но превратил дорогу в грязь.

— Проклятие, вернитесь в карету!

Тесса всегда бегала быстрее своих братьев. Она бросила шаль, жалея, что не может так же легко избавиться от корсета. Но недостаток скорости Тесса восполняла решимостью. Она слышала грохот его шагов сзади, на мгновение почувствовала укол страха, и так же внезапно он превратился во что-то еще. Это было неприятное чувство, вмещающее в себя тревогу, горе и ярость. И все же оно помогало ей продолжать бежать, несмотря на то что Джеред наступал ей на пятки.

Прямо впереди была церковь Святой Агнессы, а еще через две улицы городской особняк Уэллборнов. Странно, как инстинкты юности управляли ею. Дом. Он не был величественным зданием, созданным для Мэндевиллов, и не был их древним родовым гнездом. Это были объятия ее матери, защита ее отца.

Святая Агнесса была старинной церковью, выросшей в центре разрастающегося Лондона. Тесса ходила туда на службы. Северный вход церкви выходил на улицу, поэтому она побежала на юг. Покойников всегда хоронили с южной стороны от церкви по двум причинам. Дьявол мог войти на церковный двор только с севера, и тень церкви никогда не должна падать на могилы. Суеверия, управлявшие размещением усопших. Но самым трогательным было то, что могила всегда ориентировалась головой на запад, чтобы глаза могли видеть восходящее солнце. Обрывки познаний, почерпнутые где-то и вдруг всплывшие в ее памяти. Предостережение не прятаться здесь? Мертвецы не могут причинить ей вреда больше, чем ее муж. Разве не так?

Она нырнула за одну из самых высоких могильных плит. Некоторые их них были датированы еще двенадцатым веком. Тесса никогда не была легкоранимой, при шести братьях это было бы странно. Но все же сейчас было не время вспоминать все те истории, которые рассказывали ей, — о призраках, гоблинах, женщинах, замурованных в стены замка, наказывающих своих обидчиков, блуждая по земле в мстительном гневе. Она почти слышала зов их духов. Она коснулась камня, чтобы восстановить равновесие, и подтянула перчатку. Полная луна осветила что-то на ее пальцах, что-то блестящее, фосфоресцирующее. Она вытерла перчатку о сырую траву.

— Тесса? Проклятие, ответьте мне!

Она не собиралась отвечать. И не собиралась возвращаться в его дом. Ей не оставалось ничего, кроме как вернуться в Киттридж-Хаус, хотя она с гораздо большим удовольствием вернулась бы в Дорсет-Хаус. Жизнь снова стала бы простой среди людей, которые ценили то же самое, что любила она. Не было бы больше ночей, превращенных в дни, уверенности, что людей больше интересует ее титул, чем ее душа. Она бы проводила время за чтением, могла бы гулять в парке и наслаждаться свежим воздухом, вместо того чтобы прижимать платок к носу и желать, чтобы в Лондоне было поменьше лошадей.

А как же личная жизнь?

Она забудет и это тоже. В конце концов воспоминание поблекнет. Возможно, когда-нибудь она не сможет вспомнить, как он научил ее вожделению, как она испытывала страсть.

Луна сияла ярко, освещая железное кружево на старых могилах, заставляя тени казаться еще темнее. Она могла помочь Джереду легко увидеть ее, но, с другой стороны, она сомневалась, что он догадается искать ее здесь, среди могил древних мертвецов. Он не мог понять, что сейчас она сделает все, что угодно, лишь бы убежать от него.

Короткие толстые вертикальные плиты обозначали новые могилы. Она использовала их как укрытие, чтобы оценить ширину церковного двора. Надгробные плиты, придуманные для защиты от грабителей могил, которые выкапывали свежие трупы и продавали их студентам-медикам, были более современным нововведением. Они покрывали всю могилу целиком, иногда даже заключая и само тело в прочную каменную гробницу. Тесса обогнула одну из них, прячась за надгробием.

— Тесса?

Его голос, кажется, прозвучал откуда-то издалека. Значит, он движется в противоположном направлении.

Она встала, устав сгибаться в три погибели. Теперь он вряд ли ее найдет. И все же она не забывала об осторожности, двигаясь вдоль вереницы могил у маленькой дорожки, ведущей к западной стороне церкви. Она была уже почти на улице, когда проходила мимо свежей могилы и наступила на что-то твердое, врытое в землю. Это что-то издало странный звук, взорвавшись под ее ногой.

Шок от чего-то, ударившего в грудь, бросил ее спиной на землю. Она не могла вдохнуть, лежала и смотрела на небо и луну. Она была у нее прямо над головой, нависая, как огромный белый шар. Земля была мокрой; сырость просачивалась сквозь спину ее платья.

«Вставай, Тесса. Ты испортишь платье. Леди не ложатся на землю в общественных местах. Что скажет твоя мама?»

«Веди себя прилично, помни о своем происхождении, о месте твоего отца в палате лордов, о любви высшего света к сплетням. Помни, что хотя ты теперь и герцогиня Мэндевилл, ты всегда будешь Эстли, сейчас и навсегда».

«Я стараюсь, мама. Честно».

Она поднялась на локте. Ее правая рука онемела. Она попыталась поднять ее. Ничего не получилось. Ощущение влажного тепла расползалось по ее груди. Она посмотрела на свой корсаж. В лунном свете желтая ткань превратилась в черную.

Сейчас ее будет ужасно тошнить. О Господи, только не сейчас. Она заставила себя подняться на колени, покачиваясь. Ее сердце не билось. Нет, билось. Так слабо, что она едва могла чувствовать его. Но ведь она не могла и дышать, гигантский кулак сжал ее грудную клетку, влез внутрь и вытягивал легкие через ее горло.

Она снова попыталась дышать. Получился только неглубокий вдох. Она не могла даже закричать, получался только едва слышный писк, слабее, чем плач недоношенного младенца. Она обхватила себя руками, чувствуя влагу, сочащуюся сквозь перчатки, покрывающую ее пальцы.

Что с ней происходит?

— Джеред? — Это был шепот. Никто не услышал, ничьи шаги не приближались. Она смотрела в небо, стараясь дышать, снова позвать на помощь. Все вокруг качалось, дрожало перед ее глазами. Она вытянула левую руку. Ее пальцы в перчатке скребли по земле, коснулись угла большого камня. Она посмотрела на него невидящим взглядом.

— Мама? — Детский плач, растерянный и умоляющий.

Она снова упала на землю, немая и беззащитная.

Это место серого камня и нависающих теней было монументом смерти. Боль, которую она ощущала, была совсем уж неуместной — свидетельство агонии живого человека.