Невезуха

Глава десятая

По всему плато были разбросаны куски тел. Целых мертвых тушек нерков практически не видно. Артиллерия, да еще таких мощных калибров, вещь страшная, от нее не спасешься. А учитывая, что плато каменистое, в него не закопаешься, то и спрятаться особо негде, а значит осколки летят не встречая сопротивления, да и каждый разрыв снаряда оставляет от себя ямину метров десять диаметром. Ну и пусть, что глубиной всего-то метр, но это благодаря только камню, впрочем, и это не есть хорошо, к металлической шрапнели, добавилась каменная, а это почти гарантированное уничтожение. Единственное, что осталось на плато, так это узнаваемые металлопластиковые корпуса подбитых роботов, ну и еще можно было различить арку портала, понятное дело, недостроенную, иначе здесь бы происходила совсем другая история, и мертвые тела валялись бы повсюду не нерков, а аборигенов.

Бронетанковая колонна выползла на плато, и я, выбрав момент, когда меня не могли видеть через щели, спрыгнул с танка, пока еще не началась высадка десанта и меня не обнаружили. Жаль, конечно, что никого не осталось, помочь мне некому, и надо решать, что делать дальше, то ли героически умереть под гусеницами танка с последней гранатой, которой у меня, кстати, и нет, то ли попробовать каким-нибудь непонятным образом выжить. Второй вариант мне показался более интересным, так сказать, гораздо более загадочным: смерть — это же конец, а жизнь — это большая задница, и многое может ждать впереди.

Я пошел, крадучись и пригибаясь, к бронефургону, почему-то решив, что в нем может быть найтись какой-то вариант моего спасения. Понятное дело, направился не к тем, которые приземлились в середине плато и были артиллерией уже превращены в металлопластиковый хлам, а к бронефургону, который упал на самом краю плато. Нерки в нем погибли все до одного, но могло повезти, и хотя бы один робот мог сохраниться, а это дало бы мне шанс хотя бы умереть достойно, сражаясь. Еще я надеялся на то, что если мне удастся хоть одного робота оживить, то возможно у меня появится шанс убраться с этого плато. Антигравы же у них есть? Есть.

Я шел, глядя по сторонам и задумчиво качая головой, повоевали нерки достойно, я насчитал больше полусотни взорванных танков и пару десятков сожжённых вместе с пехотой БТРов. Увы, выстоять против многочисленной армады нерки не смогли, и все погибли. Да у них и не было ни единого шанса без снабжения и подкрепления.

Что будет после того, как я оживлю робота, мне было неизвестно, но так далеко и не привык заглядывать. Был у меня один приятель, он очень любил все рассчитывать до конца, и я всегда смеялся над его расчетами, потому что ни разу у него не получилось по его плану, всегда вмешивались непредсказуемые обстоятельства. Лично я привык рассчитывать свою жизнь лишь на три хода вперед, этого обычно вполне хватает. Вот и здесь, быстро залезаем в фургон, оживляем робота, и третий шаг — мотаем куда подальше. Понятное дело, что может не получится ни раз, ни два, ни тем более три, но поживем — увидим, там придумаем следующую трехходовку.

До бронефургона было метров двести, я слышал, как сзади открываются люки бронетранспортёров, и представлял, как из них выскакивают краснокожие солдатики, стоит им оглянуться, а хоть одна сволочь да обязательно оглянется, они меня заметят, а дальше… хреново дальше. Я шел и ждал, когда мне в голову прилетит пуля, но мне повезло, добрался до бронефургона незамеченным. Я попробовал открыть дверь, но без помощи черепахи я оказался совсем не такой крутой и сильный. Дверь не поддавалась, ее заклинило в пазах.

Я дергал и дергал за ручку, хоть уже понимал, что это безнадежно, дверь не откроется, заблокирована. И додергался. Меня наконец-то заметили, и вместо того, чтобы ко мне подойти и хотя бы спросить, кто я и что тут делаю, аборигены начали стрелять. Первая пуля оставила вмятину бронепластике двери, я откатился в сторону, вытащил из рюкзака автомат и, не целясь, высадил всю обойму в бегущих ко мне туземцев, в кого-то даже попал, трое или пятеро упали. Я сменил обойму, сделал еще десяток выстрелов для острастки и после этого снова внимательно стал разглядывать фургон. Ну, конечно, же, пробоина в борту, вон она, куда смотрел?

Я под градом пуль рванулся к пролому, который оставила ракета. Едва я успел заскочить внутрь, как бронефургон содрогнулся от попадания снаряда. Ну, это пока не страшно, у танкетки орудие небольшое, а вот если танк решил по мне выстрелить, то сразу капец придет. А ведь выстрелит, поэтому времени у меня мало, надо быстро что-то делать.

Я осмотрелся, на сиденьях замерли в разных позах мертвые нерки. Зрелище не для слабонервных, особенно когда пули стучат по стенам. Смерть вот она, вон как выглядит. Скоро и я рядом лягу. Переползая через снаряжение, я кое-как добрался до заднего отделения, где должны были находиться роботы, здесь я обнаружил еще одну большую пробоину. Мне повезло, один робот в нее выпал, а вот второй остался на месте.

Добраться до места оператора у меня не получилось, мешали коленки робота и руки, которые он на них сложил, кабинка техника находилась за ними, но для меня это было практически недостижимо. И зайти со стороны к роботу было невозможно, он как раз занимал по ширине почти весь фургон. Теперь я понимал, почему во время десантирования оператор обязан был находиться в роботе, иначе никак, потом до управления не доберешься. Сейчас техник наверняка был мертв, а робот для меня и для других оказался недосягаем. Еще одна глупая моя затея, а исполнение еще хуже. Я проиграл. Теперь оказался в ловушке.

Тут в пролом заглянул один из аборигенов и я ему снес голову очередью из винтовки. Надо было мне остаться в лесу, пару дней бы там прятался, а потом, когда войска ушли, пришел бы сюда. Впрочем, к тому времени на плато бы точно ничего не осталось, вывезли бы все. Нет, это тоже не очень хорошо, но тогда был бы жив. Блин, ну как же так! Тут я засадил еще одну короткую очередь по появившейся голове, не попал, как вдруг в моей голове послышался голос Мии.

— Макс, что случилось? Ты меня смог вытащить или нет?

Я смог ответить только матом, и еще одной очередью по очередной голове аборигена, вот прямо к месту она появилась, но потом все-таки ответил:

— Я тебя забрал с собой, но ты почему-то отключилась и перестала со мной общаться. Пришлось мне одному тащиться на плато. Сейчас мы находимся в одном из бронефургонов, нерки все убиты, но это ты, наверное, и сама видишь.

— Я ничего не вижу и не слышу, — ответила Мия. — Все мои органы чувств находились в черепахе, поэтому могу только говорить, больше мне помочь тебе нечем. Кстати, зачем ты ругаешься? Точнее почему?

— Я уже сказал, что нахожусь в разбитом бронефургоне, — буркнул я. — Передо мной вполне себе целый робот, я думал, что смогу залезть на место оператора и тогда у меня получится управлять этим железным болваном, но я не могу подлезть к кабине. Что делать дальше не знаю, а бронефургон окружили туземцы и теперь выйти из него невозможно. Я оказался в ловушке.

— В транспортном положении попасть внутрь робота невозможно, — произнесла Мия. — Так придумали техники.

Вот, блин, капитан-очевидность! А я будто не вижу!

— Дурная конструкция, — рядом со мной пуля срикошетировала от металлической коленки робота и едва не пробила мне башку. — Сюда бы сейчас конструктора этого робота! Но скажи, Мия, как-то же техники эту махину отсюда вытаскивают, мало ли что бывает. Вдруг техник умрет или еще что-то произойдет, неужели ничего не предусмотрено на этот случай?

— У техников имеется переносной пульт, через который можно подключиться к роботу в транспортном положении, — ответила Мия. — Поэтому обычно это не доставляет труда вытащить робота наружу.

— Блин! — крикнул я. — И еще раз блин! У меня нет этого пульта.

— Можно еще подключиться через нейрошунт, — сказала Мия. — Кабель находится под левым коленом робота в небольшом люке.

— Капец! — я дал еще одну очередь и ранил еще одного краснокожего, не убил, не получилось. — У меня и нейрошунта нет.

— Нейрошунт есть у меня, — проговорила Мия. — Подключи меня, и я смогу тебе помочь.

Я нашел этот чертов лючок, открыл его, вытащил длинный кабель, раскрыл рюкзак и воткнул его в нейрошунт матового шара, который был моей Мией. Пару минут ничего не происходило. Я отстреливался, остро ощущая, как уходит моя жизнь в никуда. Еще немного, еще чуть-чуть и капец. Патроны кончаются, обоймы хоть и большие, но в запасе их было немного. Неожиданно робот вытянул ногу и едва меня не впечатал в стенку.

— Аккуратнее! — заорал я. — Я не железный, меня сломать легко.

— Извини, Макс, — прошелестело в динамике робота. — Я осваиваюсь с управлением. Все, готово. Отойди на пару шагов назад.

Я послушно отошел к пролому, выглянул из него, едва не получил пулю в башку, зато увидел, что туземцы залегли вокруг и никто больше не дергается залезть ко мне внутрь. А что? Это правильно. Не буду же я сидеть в этом бронефургоне всю свою жизнь, вылезу все равно, когда кончатся патроны, вот тогда меня и возьмут в плен. Ну или убьют. Дураков-то, похоже, больше нет лезть ко мне внутрь, что тоже хорошо. Робот выпрямил вторую ногу, и Мия сказала:

— Все, теперь ты можешь добраться до места оператора. Меня не забудь.

Я вытащил из матового шара кабель, забросил Мию в рюкзак и полез дальше к небольшой кабинке, которая до этого пряталась за коленями робота. Внутри я обнаружил мертвого нерка, полулежащего в кресле с подключенным через нейрошунт кабелем. Кстати, даже не понял, от чего он умер, внешних повреждений на нем не увидел. Неужели от страха? А что? Запросто. Такое тоже бывает и совсем не так редко, как многие думают. На войне вообще боятся все без исключения. Это только в кино все такие бесстрашные.

Я выкинул его из кабинки, сел на место оператора и задумался, что делать дальше. Впрочем, думал недолго, просто взял и подключил Мию к роботу через ее нейрошунт. Я не могу управлять, пусть она управляет. Какое-то время ничего не происходило, потом в моей голове прозвучал мужской голос:

— Штурмовой робот номер 776443 приветствует нового оператора. Вывожу меню загрузки.

Меню — это круто, только у меня перед глазами ничего не возникло. Зато Мия отметилась.

— Макс, ты можешь общаться через меня, сейчас я дам тебе полное подключение.

В глазах потемнело, а когда снова прояснилось, я услышал спокойный мужской голос

— Прошу разрешить полное развертывание.

Я разрешил. А чего? Вот такой я добрый. Робот заворочался, мое тело плотно обхватили привязные ремни. Робот перевернулся, встал на четвереньки и полез через дыру в бронефургоне наружу, сразу же по нам ударило несколько десятков пуль, и я увидел, как окно кабины закрывает бронезаслонка. Уже легче. Уже шанс. Так можно и живым до леса добраться.

— Наблюдаю множественные недружественные цели, — проговорил робот. — Разрешите открыть ответный огонь.

— А чего не разрешить? — хмыкнул я. — Возьми и открой, пусть знают, что в жизни не все так просто.

Я еще не успел договорить, как с направляющих на спине вылетели ракеты, а с поднятых железных рук полетели в краснокожих туземцев гранаты и шары плазмы. Минут через пять все плато плотно покрылось разрывами как после ковровой бомбардировки, а когда тяжелый черный дым рассеялся, я увидел горящие танки, перевернутые танкетки и толпу бегущей пехоты, правда, не ко мне, а уже от меня. Далеко они не убежали, их всех накрыло плазменными шарами. Даже не думал, что так страшно смотреть как горят живые люди. Оно, конечно, неприятно, но с другой стороны, они же мне не орден собирались давать, а тоже хотели убить, так что кто с чем к нам придет, тот этим и получит.

Через пару минут робот выпрямился полностью. Со спины вылетел беспилотник, и теперь я наблюдал плато сверху и дорогу к нему, набитую бронетехникой, с плеч робота вылетели ракеты и превратили дорогу в пылающий ад.

— Расход боекомплекта составляет девяносто пять процентов, прошу разрешения загрузить дополнительный резерв.

— Валяй, — разрешил я, глядя в меню. — Грузи.

Откуда изнутри послышался гул, заряжающий механизм ставил новые ракеты. А вообще круто, один робот превратил кучу техники в горящий хлам. Нет, нерки умеют воевать, им просто не хватило боеприпасов, иначе они бы раздолбали всю эту армию. Смотреть с пятиметровой высоты на мир показалось мне забавным. Да еще прямо на экран передо мной транслировалась картинка с беспилотника, получалось совсем чудо. Аборигены уже растащили горящие танки и теперь по дороге на плато снова пошла бронетехника. Робот самостоятельно высадил по дороге свой дополнительный боекомплект, уничтожив на ней все, что двигалось, и потребовал у меня загрузку нового. А нового-то нет. Правда, плазма еще осталась и примерно с сотню гранат, но этого недостаточно для хорошего боя, да и танки из этого не подобьешь.

Теперь я понял фразу инструктора о том, что современный танк предназначен на пятнадцать минут боя. Оно и понятно, свой боекомплект высадит, а дальше что? А дальше уже нужна тыловая служба, которая загрузит снарядами, патронами и ракетами. Так и здесь. Робот хоть и исправен, а для боя уже не годится. У меня максимум полчаса, пока туземцы не растащат горящую технику и не направят сюда новую, а эти краснокожие парни настроены серьезно. Похоже, что им почему-то очень не хочется, чтобы здесь на плато кто-то остался в живых. Вера, что ли, у них такая, а может бзик командования?

Я помню читал про вторую мировую войну, как войска штурмовали одну безымянную высоту, она никакого стратегического значение не имела, но с каждой стороны на ней по дивизии положили просто из-за того, что так захотелось командирам с обеих сторон.

А вообще у меня появилось ощущение, что в Курском сражении второй мировой войны примерно то же самое творилось, что здесь на плато. С нашей стороны выскакивали Т-34, а с той стороны защищались «пантеры» и «тигры». Разница в танках была огромная, тигр и пантера, благодаря хорошей пушке и цейсовской оптике, могли расстреливать наши танки с расстояний в полтора километра, а вот нашим танкам, чтобы подбить этих кошек, требовалось добраться на полкилометра, иначе не получалось пробить мощную броню. Поэтому получилась бойня, ну, прямо как у меня сейчас. На счету чуть ли не каждой «пантеры» и «тигра» было по тридцать и более наших танков, и если бы у них не рвались гусеницы и не клинил движок, нашим бы вообще ничего не светило, несмотря на наш русский героизм. И только когда вылезли на поле боя самоходные артиллерийские установки с мощными пушками, исход бой оказался решен. После этого сражения «пантеру» эксперты назвали лучшим танком второй мировой войны, а наш Т-34 самым дешевым и массовым.

Тридцатьчетверка как автомат Калашникова, он дешевый и простой в эксплуатации и практически неубиваемый, его можно разобрать и починить на коленке, а американская винтовка М-16 капризная, в любой момент может выйти из строя в бою, но снайпера российского спецназа предпочитают ее калашу за точность и массу приблуд, которые дают удобство эксплуатации. Так у всего есть свои плюсы и минусы. У меня хороший робот, да только боеприпасы кончились. И когда примерно через полчаса на меня снова выползли танки, первым же удачным попаданием моего робота отбросило метров на двадцать назад, а моя плазма, которую я выбросил в ответ, просто облизала броню броневой махине. Капец. Надо что-то делать. И вообще зачем я полез в этот робот?

Вот тут я и вспомнил о странном пункте меню под названием полет, которое вылезало каждый раз, когда что-то менялось на экране. Я нажал эту кнопку и тут же выползло сообщение:

— Вы действительно желаете покинуть поле боя?

— Да, — твердо произнес я. — Желаю покинуть.

— Назовите место приземления, — произнес робот. — Нужны координаты.

— Давай просто вверх, — предложил я. — А там уже разберемся.

И мой робот начал подниматься на антигравах, а когда достиг высоты километра, заработали реактивные сопла, и минут через пять я оказался в космосе, на орбите планеты. Вид на планету мне, если честно, не понравился. Земля — голубая планета из-за большого количества воды, а тут больше зеленого и серого. Леса и горы, изредка можно было увидеть небольшие озерца и реки. Городов я не увидел, хоть они явно должны были быть, иначе где делается вся эта бронетехника. Звезд было вокруг много, и они складывались в незнакомый мне рисунок. И как-то скучно, ни спутников, ни звездолетов, лишь голубое солнце.

Что делать дальше, я не знал. Хорошо, что Мия снова проявилась в моей голове и поинтересовалась:

— Макс, что ты хочешь? Зачем ты дал команду вылететь в космос?

— Хотел улететь с этой негостеприимной планеты куда-нибудь подальше, — сказал я. — Домой хочу.

— Подальше не получится, — произнесла Мия. — Это же не космический корабль, а всего лишь штурмовой робот, он может перемещаться по воздуху, ну, иногда, при благоприятном стечении обстоятельств, достичь спутника, и это все. Извини, но на большее он не рассчитан. К тому же у него слабая система жизнеобеспечения, она откажет примерно через час.

— А вот это уже серьезная проблема, — задумчиво проговорил я. — Если спустимся, нас подобьют, меня и тебя убьют, как мне ни жаль. Как тебе нравится перспектива стать мертвой?

— Она мне совсем не нравится, — ответила Мия. — Но и оставаться в космосе долго не получится, регенерация воздуха не может проходить бесконечно, так что все равно придется спускаться.

— И что нам делать? — спросил я, понимая, что выжить теперь, после ее слов, вряд ли получится. — Есть предложения?

Но тут в наш разговор снова влез штурмовой робот:

— С планеты под нами подается сигнал. Он адресован оператору. Желаете прослушать?

— Давай послушаем, вдруг что умное скажут, — милостиво разрешил я. — Все равно хуже уже не будет. Наверняка это аборигены хотят нам предложить почетную капитуляцию с сохранением жизни и звания. Кстати, Мия, какое у меня звание?

— Тебе не присвоено звание, — ответила Мия. — Ты проходишь испытательный срок, и пока ты просто диверсант.

— Ну и ладно, — фыркнул я. — Диверсант, это тоже звучит гордо.

— Древний, — прошелестел голос в наушниках. — Я рада нашей новой встрече.

— С кем имею честь разговаривать? — недоуменно спросил я. — Вы не представились.

— Спускайся, побеседуем, — ответил тот же шелестящий голос. — Твой робот получил мои координаты.

— Координаты получены, — тут же услышал я голос робота. — Это место находится как раз на пределе моих возможностей, после посадки у нас уже не будет возможности взлета.

— Спускаемся? — спросила Мия. — Это может быть опасным.

— А здесь не опасно? — поинтересовался я. — Сама же сказала, что скоро откажет система жизнеобеспечения.

— Вообще-то она уже отказывает, надо садиться, содержание углекислого газа в кабине растет и уже становится опасным, — ответила Мия. — Ты уже сейчас не совсем адекватно воспринимаешь действительность.

— А я ее никогда не воспринимал адекватно, — фыркнул я. — Сначала смертельная болезнь не давала, а потом свое понимание жизни.

Тут снова заговорил искин штурмового робота. Интересно, как у них получается делить микрофон между собой? Впрочем, то, что Мия главнее, я уже понял.

— Начинаю подготовку к посадке, — сказал робот. — Приготовиться, пристегнуться. Начинаю спуск.

И начал, просто взял и рухнул вниз. Круто. Я думал будет какое-то маневрирование, потом заработают двигатели, а тут раз, и понеслись вниз, причем, как я понял, включив антигравы, которые, понятное дело, могут работать в разные стороны. Я чуть язык не прикусил, а еще едва не выплеснул содержание своего желудка. Пролетели мы недолго, едва вошли в атмосферу, как я услышал грустный голос робота:

— Обнаружена ракета земля-воздух, начинаю маневрирование.

И начал. Опять тупо ускорил падение, так что у меня снова желчь полезла из ушей. А когда я более-менее пришел в себя, этот металлопластиковый идиот выдал:

— В связи с ограничением вариантов противоракетного уклонения передаю управление оператору.

Это типа, я ничего не знаю, выкручивайся сам. Только надо это было делать сразу, а не тогда, когда ракета уже на подлете. Сработало что-то, и я ощутил себя роботом, точнее двадцатитонной махиной, падающей к планете, у меня были руки, ноги, а еще антиграв, который я воспринимал как магниты на ногах, и две ракеты, привязанные к спине.

Я знал, что мне надо к развалинам древней базы, которая находилась на небольшом пустом острове. Наверное, это знание мне передала Мия. А еще я видел летящую в меня самонаводящуюся ракету. И тоже не знаю как ощущал этот несущийся за мной цилиндр, спрятав внутри смертельную опасность.

Я сразу вспомнил, как во времена вьетнамской войны, когда едва только появились ракеты воздух-воздух, наш летчик на Миг-21 бодался с фантомом, и тот влепил в него примерно такой же ракетой. Тут надо понимать, что в те времена это считалось гарантированной смертью, на вооружении не имелось ни вспышек, ни тепловых бомб, единственным спасением считалось катапультирование.

Но летчик уже не успевал, и единственное, что он сделал от страха, то резко рванул в сторону штурвал управления. И так сложилось, что в результате его маневра ракета пролетела мимо, а потом, потеряв цель, самоуничтожилась. После возвращения на аэродром летчика-истребителя допрашивали особисты и конструкторы, пытаясь выяснить, как и что он сделал, а когда поняли, то заставили этого летчика учить других получившемуся у него противоракетному маневру.

В этом маневре главное успеть увернуться в последний момент, летчик сделал это от страха, а мне придется произвести это обдуманно. Нет, страшно мне тоже, но в данном случае страх надо засунуть поглубже к пяткам и работать мозгами. Итак, раз, два, три, и я, включив свои ракетные двигатели на спине, рванулся вверх. Ракета проскочила мимо, но потом снова меня обнаружила и начала подниматься за мной, сделав большой зигзаг, но тут уже я начал лупить по ней плазменными шарами. И это помогло.

То ли на несущейся за мной ракете была установлена тепловая система наведения и горячая плазма ее спровоцировала на подрыв, то ли все-таки я в нее попал и сбил самонаводящуюся головку, но крылатая смерть вильнула сначала вниз, потом устремилась вбок, затем вообще понеслась куда-то в сторону и уже там взорвалась, выпустив в воздух кучу железных, уже бесполезных, осколков.

Уфф! Я облегченно выдохнул и даже попробовал вытереть пот со лба, и так врезал огромной железной рукой по корпусу, что едва не сорвался в пике. Я отключил ракетные двигатели, и мой железный болван сначала повис в воздухе, потом понесся, набирая скорость, к земле. В какой-то момент, когда мне стало очень страшно, я непонятным образом мысленно оттолкнулся от приближающейся земли и завис в воздухе на антигравах, а потом уже медленно поплыл к развалинам базы.

И тут в меня влепили еще одной ракетой, увернуться от нее я просто не успевал, плазма помогла лишь частично, заставив ракету взорваться в паре метров от меня. Меня замотало в воздухе, потом я как-то криво понесся к земле, а затем грохнулся на землю так, что потерял сознание. Очнулся от голоса Мии, который тревожно звучал в моей голове:

— Макс! Макс! Да очнись же ты! Следует немедленно покинуть робота, иначе ты погибнешь! Система жизнеобеспечения отказала, реактор сбоит на критической отметке, скоро произойдет взрыв, и мы погибнем! Макс, прощу тебя, очнись! Макс! Очнись! Пожалуйста!

— Макса нету, есть котлета, — пробормотал я. — И мне не хочется открывать глаза, и снова жить.

Интересно, кто придумал эту гадкую жизнь? И почему в ней всегда сначала гадко, потом очень гадко, а затем уже невозможно гадко? Боль была во всем теле, болели руки, ноги, в желудке плескалась желчь, стараясь выбраться наружу. Болела печень, почкам было совсем хреново, а еще болела нога. С ней что-то было явно не так. Я открыл глаза и увидел черный дым, который поднимался из-под моих ног, когда он дошел до моего лица, то ощутил, что он пахнет горелой пластмассой, и понял, что вдыхать его смертельно опасно. Я рванул замок привязных ремней, рухнул на горячий пол и полез к аварийному люку.

— Макс, ты куда? Не бросай меня!

Блин! Пришлось лезть обратно. Не бросать же эту не то девочку, не то непонятно что. Она меня выручала не раз, да и вообще мы, русские, детей в беде не бросаем, даже если от ребенка остался один мозг. Я, обжигая руки, нашел этот чертов шар, отсоединил кабель, бросил его в рюкзак, лежащий рядом, и пополз обратно. Дышать нечем, пол горячий, люк далеко, а до смерти четыре шага — именно столько было от меня до взбесившегося реактора.