Невыносимая жара

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда детектив Хит вывела «краун викторию» из подземной парковки башни «Старр-Пойнт», она услышала низкий, монотонный гул, который мог издавать только вертолет, и опустила стекло. Три вертолета зависли слева, в четверти мили от нее, над дальним концом здания «Тайм Уорнер». Она знала: тот, что висел ниже, принадлежал полиции, а два, державшихся на почтительном расстоянии — телекомпаниям. «Последние новости», — обратилась она к пустой машине.

Она нашла оперативную частоту и вскоре поняла, что прорвало трубу с горячей водой, над которой теперь поднимался фонтан, — очередное доказательство того, что древняя инфраструктура Готэм-Сити[68] не может выстоять перед природными катаклизмами. Жара стояла меньше недели, а Манхэттен начинал пузыриться и лопаться, как разогретая пицца с сыром.

Хит поняла, что проехать по Коламбус-серкл не удастся, поэтому выбрала более длинный, зато более быстрый путь в участок — въехала в Центральный парк со стороны отеля «Плаза» и двинулась на север по Ист-драйв. До трех парк был закрыт для автомобилей, так что Никки была здесь одна, отчего у нее возникло чувство, будто она совершает загородную прогулку; она включила кондиционер, и прогулка стала даже приятной. У 71-й дорогу ей преградил барьер, но женщина — сотрудник вспомогательной полиции — узнала служебную машину и пропустила ее. Никки остановилась около будки.

— Кому вы насолили, что вас отправили сюда работать?

— Наверное, это за грехи в прошлой жизни, — рассмеялась женщина.

Никки взглянула на свою неоткрытую бутылку холодной воды и отдала ее женщине.

— Остыньте, офицер, — сказала она и поехала дальше.

Жара загнала людей в помещения. За исключением горстки бегунов и безумных велосипедистов по парку сновали лишь птицы и белки. Проезжая мимо Метрополитен-музея, Никки притормозила и, глядя на наклонную стеклянную стену бельэтажа, улыбнулась, как всегда вспоминая классическую сцену из кино: Гарри учит Салли, как сказать официанту о том, что в паприкаше слишком много перца.[69]

Молодая пара рука об руку брела по газону, и Никки, сама не зная зачем, остановила машину и долго смотрела на юношу и девушку, которые просто были вместе, думая, что у них впереди вся жизнь. Где-то в душе шевельнулась меланхолия, но Никки задавила ее, медленно нажав на газ. Пора возвращаться к работе.

Когда Хит появилась на рабочем месте, Рук вскочил с ее кресла. Ясно было, что он ждал ее и хотел узнать, куда она ездила, причем подразумевался вопрос: «Почему не взяли меня?»

Когда она сообщила, что ездила выяснить кое-какие вопросы с Ноа Пакстоном, Рук, казалось, разозлился и занервничал еще сильнее.

— Знаешь, я понимаю, что ты не в восторге от этого моего проекта, но я считал, что обладаю полезной парой глаз и ушей и применяю их во время допросов.

— Могу я напомнить тебе о том, что веду расследование убийства? Мне нужно было повидаться со свидетелем наедине именно потому, что я хотела поговорить с ним откровенно без лишних глаз и ушей, хотя бы даже и полезных.

— Так ты говоришь, что они все-таки полезны?

— Я говорю, что сейчас не время переходить на личности и жаловаться. — Хит взглянула на Рука; он просто хотел быть с ней, и она вынуждена была признать, что он скорее милый, чем жалкий. Никки невольно улыбнулась. — И да — они полезны… иногда.

— Отлично.

— Но только не всегда, понятно?

— Мы достигли неплохих результатов, не будем углубляться, — сказал он.

— У меня кое-какие новости насчет Поченко, — объявил Каньеро, когда они с Тарреллом появились в дверях.

— Скажи мне, что он сидит на острове Рикерс[70] и не может дозвониться до адвоката, тогда это будет хорошая новость, — отозвалась Хит. — Что у вас там?

— Ты первая начала, — заметил Каньеро. — Сегодня парень, подходящий под наше описание, унес половину содержимого прилавка с препаратами первой помощи из аптеки «Дуэйн Рид» в Ист-Виллидж.

— Есть запись с камеры. — Таррелл вставил в дисковод диск.

— Это точно Поченко? — спросила она.

— Это уж ты мне скажи.

Видео из аптеки оказалось серым и дергающимся, но огромный русский был виден ясно: он наполнял пластиковый пакет мазями и кремами, затем перешел к отделу первой помощи и набрал бинтов и шин для пальцев.

— Парень плох. Напомни мне, чтобы я никогда не лез с тобой в драку, — заметил Таррелл.

— И чтобы я не просил тебя гладить мне рубашки, — добавил Каньеро.

Они некоторое время продолжали перебрасываться шуточками в таком же духе. До тех пор, пока не изобретут волшебную пилюлю, черный юмор для копов останется лучшим способом снять напряжение. Иначе работа пожирает человека заживо. В обычной ситуации Никки участвовала бы в их разговоре, но сейчас происшедшее еще было слишком свежо в ее памяти, и она не могла над этим смеяться. Может быть, если бы она увидела Поченко в наручниках, и фургоне, направляющемся в Синг-Синг,[71] где бандиту предстояло бы провести остаток жизни, тогда она забыла бы его запах, перестала бы ощущать хватку его железных рук у себя на горле, в своем собственном доме. Может быть, тогда она смогла бы смеяться.

— Ух ты, только гляньте на этот палец, не могу, меня сейчас вырвет, — заявил Каньеро. Таррелл поддакнул:

— Он может распрощаться с обучением игре на пианино в Джульярдской школе.[72]

Рук обычно острый на язык, сейчас, как ни странно молчал. Никки покосилась на него и заметила, что он смотрит на нее тем же взглядом, что и вчера, за покерным столом, только гораздо более выразительным. Она отвела глаза — ей нужно было стряхнуть с себя это смутное чувство, впервые возникшее утром, после того, кик он подарил ей репродукцию.

— Итак, это определенно наш парень, — подытожили Хит и подошла к белой доске с фотографиями.

— Надеюсь, мне не нужно напоминать тебе о том, что он еще в городе? — спросил Рук.

Она не ответила. Факт был очевиден, волноваться бессмысленно. Никки повернулась к Тарреллу:

— На твоей записи из «Гилфорда» ничего нет?

— Я смотрел ее, пока у меня глаза в кучку не собрались. Они никак не могли пройти через этот вестибюль во второй раз. Я изучил видео с камеры у служебного входа. Ничего.

— Ну хорошо, по крайней мере мы это проверили.

— Не могу представить себе ничего хуже, чем просматривать эти записи, — продолжал Таррелл. — Это все равно что смотреть канал C-SPAN,[73] только еще скучнее.

— Тогда радуйся, хочу вывести тебя в свет. Почему бы вам с Каньеро не навестить клинику доктора ван Пелдта и не проверить алиби Кимберли? И поскольку она наверняка предупредила свою настоящую и единственную любовь о том, что мы придем…

— Знаю, — перебил Каньеро. — Опросить администратора, медсестер, людей из отеля и так далее, и тому подобное.

— Черт возьми, детектив, — усмехнулась Хит, — мне начинает казаться, что вы кое-что понимаете в своей работе.

Детектив Хит подошла к доске и под заголовком «Видеонаблюдение в „Гилфорде"» написала две красные «Н. Р.» — «никаких результатов». Ей пришлось поднять голову, отчего она снова ощутила покалывание в шее, онемевшей после ночной драки. Никки опустила плечи, медленно повернула голову справа налево, почувствовав приятный дискомфорт, который говорил о том, что она еще жива. Придя в себя, она обрела слова «Любовница Мэтью», закрыла маркер и вырвала у Рука журнал.

— Прокатиться не хочешь?

Они поехали в центр по Вест-Сайд-хайвэй; даже лежавшая справа река, казалось, осоловела от дикой жары. Гудзон выглядел так, будто вода его слишком перегрелась, чтобы течь, и поверхность, гладкая и сонная, застыла неподвижно. Участок к западу от Коламбус-серкл по-прежнему был закрыт для транспорта; прорыв трубы, очевидно, должен был стать основной новостью в пятичасовом выпуске.

Фонтан горячей воды был остановлен, однако на месте его зиял гигантский кратер, похожий на лунный, и ясно было, что Западная 59-я откроется лишь через несколько дней.

Настроившись на полицейскую частоту, они выслушали сообщение одного из подразделений Отдела борьбы за качество жизни нью-йоркской полиции. Копы арестовали мужчину за то, что тот мочился в общественном месте, и арестованный признался, что сделал это специально, потому что хотел провести ночь в помещении с кондиционером.

— Итак, погодные условия привели уже к двум всплескам, которые потребовали вмешательства полиции, — заметил Рук; Хит рассмеялась и подумала: возможно, не так уж плохо, что он сидит здесь.

Когда она назначала встречу бывшей возлюбленной Мэтью Старра, Морган Доннелли попросила ее приехать к ней на работу, поскольку именно там она проводила большую часть дня.

Это вполне соответствовало характеристике, данной Ноа Пакстоном во время их утренней беседы. Как обычно, отбросив застенчивость, он начал болтать без умолку, и Никки едва успевали записывать.

Продиктовав офисные прозвища Моргам, он назвал их роман секретом полишинеля и описал не слишком тайную любовницу Старра следующим образом: «Морган — сплошные мозги, сиськи и драйв. Она была идеалом Мэтью: работала как бешеная, трахалась как сумасшедшая. Иногда я представлял их в постели — как в перерывах они отправляют друг другу эсэмэски со своих „Блэкберри": „О да, прекрасно, то, что надо"».

После таких рассказов Никки Хит была весьма удивлена, припарковавшись на одной из улиц неподалеку от Принс-стрит в Сохо, около дома, адрес которого назвала ей Морган. Никки еще раз заглянула и блокнот, чтобы убедиться в том, что адрес верный. На первом этаже дома располагалась пекарня-кондитерская. Шея заныла, когда Хит подняла голову, чтобы прочесть название заведения.

— «Ледяные искры»? — пробормотала она.

Рук процитировал:

— «Кто говорит, мир от огня погибнет, кто ото льда[74]». — Он открыл дверцу, и в машину хлынул поток горячего воздуха. — Сегодня мне кажется, что вернее первое.

— До сих пор не могу в это поверить, — произнесла Морган Доннелли, присаживаясь рядом с ними за круглый столик в углу кафе.

Она расстегнула ворот белоснежного поварского кителя и протянула стальную сахарницу Хит и Руку, которые помешивали свои американо со льдом. Никки мысленно сравнивала Морган-пекаря с портретом Морган — энергичной бизнесвумен, нарисованным Пакстоном.

Здесь скрывалась какая-то загадка, и Никки твердо решила ее разгадать. Уголки губ Доннелли опустились и она произнесла:

— О подобном слышишь в новостях, но с твоими знакомыми этого никогда не случается.

Официантка вышла из-за стойки и поставила на столик блюдо с мини-кексами. Когда девушка удалилась, Морган продолжала:

— Я понимаю, что связь с женатым мужчиной выставляет меня не в лучшем свете. Возможно, это было очень нехорошо. Но тогда это казалось совершенно естественным. Понимаете, когда в разгар напряженной работы возникла эта страсть, это замечательное чувство, о котором знали только мы двое… — На глазах у нее выступили слезы, и она смахнула их.

Хит изучала женщину, пытаясь разглядеть признаки лжи. Слишком сильное горе или полное равнодушие должны были ее насторожить. Существовали, конечно, и другие признаки, но эти два были для нее основными. Никки ненавидела это слово, но пока реакция Морган казалась адекватной. Однако детективу нужно было нечто большее. Эта женщина являлась бывшей любовницей погибшего, и ее следовало проверить, а это означало получить ответы на два простых вопроса: был ли у нее веский мотив для мести, и какую выгоду она могла получить от смерти Старра? Жизнь стала бы намного проще, если бы Хит могла попросить Морган заполнить анкету и прислать ее в участок, но это было невозможно, и сейчас задача Никки заключалась в том, чтобы вывести женщину из равновесия.

— Где вы находились в момент гибели Мэтью Старра? Скажем, между двенадцатью тридцатью и четырнадцатью тридцатью? — Она начала нагнетать обстановку, надеясь застигнуть Морган врасплох.

Женщина подумала несколько секунд и вполне спокойно ответила:

— Я точно могу сказать, где находилась. Я были на дегустации с людьми с кинофестиваля Трайбека. Я получила контракт на организацию одной из их вечеринок следующей весной и помню тот день прекрасно, потому что дегустация прошла хорошо, и я ехала сюда, в кондитерскую, на машине, когда услышала о Мэтью.

Никки сделала себе заметку и продолжала:

— У нас были какие-либо контакты с мистером Старром после окончания вашего романа?

— Контакты? Вы спрашиваете, не встречались ли мы?

— Да. Или любые другие контакты.

— Нет, хотя несколько месяцев назад я его видела. Но мы не разговаривали — он меня не заметил.

— Где это произошло?

— В «Блумингдейлс».[75] Внизу, в кафе. Я зашла туда выпить чаю и увидела его.

— Почему вы с ним не заговорили?

— Он был с женщиной.

Никки записала.

— Вы ее узнали?

Морган улыбнулась проницательности Никки.

— Нет. Возможно, я бы поздоровалась с Мэтью, но она держала руку у него на бедре. Мне показалось, что они поглощены друг другом.

— Вы можете ее описать?

Молодая симпатичная блондинка. Молодая… — Она подумала несколько секунд и добавила:

— О, и еще она говорила с акцентом. Скандинавским. Датским, может, шведским, не знаю.

Никки и Рук обменялись взглядами, и она буквальном почувствовала, как он заглядывает ей через плечо, пока она писала в блокноте «Няня?».

— Значит больше никаких контактов?

— Нет. Все закончилось, и он исчез из моей жизни. Но мы расстались спокойно и хорошо. -

Она посмотрела на свою чашку с кофе, потом на Никки. — Нет, чушь собачья, это было чертовски болезненно. Но мы взрослые люди. Каждый из нас пошел своей дорогой. Жизнь… продолжается… — Она смолкла.

— Давайте вернемся к моменту окончания ваших отношений. Должно быть, вам нелегко было оставаться в офисе. Он уволил вас после того, как вы разошлись?

— Я сама решила уйти. Работать вместе было бы для нас неудобно, и я совершенно уверена в том, что ему не хотелось слушать шепотки за спиной.

— Но у вас же там была прекрасная карьера.

— У меня там была прекрасная любовь. По крайней мере, я в это верила. А когда любовь закончилась, карьера меня уже не слишком волновала.

— Я бы на вашем месте была зла как черт, — заметила Никки. Иногда самый лучший способ задать вопрос — это вообще его не задавать.

— Я ощущала боль и одиночество, верно. Но злоба? — Морган улыбнулась. — Наверное, так было лучше для меня. Подобные романы, ну, вы знаете, удобные, приятные, без обязательств…

Я поняла, что использовала эту связь, как и работу, для того, чтобы оградить себя от других связей. Вы понимаете, о чем я?

Никки смущенно поерзала в кресле и выдавила нейтральное:

— Гм.

— Это лишь заполняло пустоту в моей жизни. И еще я не становилась моложе.

Никки снова поерзала, удивляясь тому, как получилось, что смущенной оказалась она, а не свидетельница.

— Однако Мэтью был добр ко мне. Он предложил мне большую сумму.

Никки мигом отключилась от собственных переживаний и мыслями вернулась к разговору; она сделала пометку проверить у Пакстона информацию о деньгах.

— Сколько он вам дал?

— Нисколько. Я ни за что не взяла бы у него деньги.

— С его финансовым положением, думаю, он этому только обрадовался, — заметил Рук.

— Понимаете, — продолжала Морган, словно не слыша его, — если бы я взяла у него деньги, тогда все выглядело бы так… пошло. Но все было не так, как думали окружающие. Все считали, что я раздвигаю ноги для того, чтобы пробиться наверх.

— И все-таки никто не узнал бы, что вы взяли у него деньги, — не отставал Рук.

— Я бы знала, — ответила она.

И после этих трех слов детектив Хит закрыла свой блокнот. С тарелки к ней взывал морковный кекс, и его необходимо было заставить замолчать. Снимая гофрированную бумажную обертку, Никки оглядела модную кондитерскую и спросила:

— А как насчет всего этого? Не ожидала увидеть здесь топ- менеджера с дипломом МВА и бьющей через край энергией.

Иорган рассмеялась.

— О вы о той Морган Доннелли. Она еще жива. Время от времени появляется в моей жизни и сводит меня с ума. — Она наклонилась через стол к Никки. — Когда три года назад мы с Мэтью расстались, я словно раскрыла глаза. Я и до того уже начинала замечать кое-какие признаки, но сознательно не обращала на них внимания. Например, иногда по вечерам я стояла в своем огромном угловом офисе, обставленном дорогой мебелью, на верхнем этаже «Старр-Пойнт», и разговаривала по телефону. Меня ждали еще на двух линиях, ждала дюжина писем, требующих ответа… А я смотрела вниз, на улицу, и говорила себе: «Взгляни на всех этих людей. Они идут домой, к семье».

Никки, которая облизывала с пальца сливочный крем, подняла голову.

— Погодите, но вы же были успешной женщиной на пике карьеры, разве это не приносило вам удовлетворения?

— После Мэтью я могла думать только об одном: «Что у меня осталось?» О том, что прошло мимо меня, пока я носила деловые костюмы и делала карьеру. Жизнь, понимаете? Вот тогда и настало прозрение. Однажды я смотрела «Доброе утро, Америка», и Эмерил[76] как раз пек пироги; я вспомнила, как в детстве любила возиться с тестом. И вот я сидела перед телевизором, в пижаме и уггах; мне было почти тридцать, ни работы, ни мужчины, и, откровенно говоря, когда и то, и другое у меня было, оно не приносило мне счастья… И я решила: пора что-то менять, начать новую жизнь.

Никки вдруг поняла, что сердце у нее учащенно бьется. Она отпила кофе и спросила:

— И вы просто устремились в неизвестность? Никаких сожалений о прошлом, никаких воспоминаний?

— О чем? Я решила следовать за своей звездой. Разумеется, это дорого мне обошлось — я в долгах по самые уши, но я довольна. Я начинала с малого… черт, да у меня и сейчас маленькое дело, посмотрите… Но я люблю то, что делаю. Я даже помолвлена. — Она протянула руку без колец.

— Симпатичное, — улыбнулся Рук.

Морган приподняла брови, смущенно улыбнулась и слегка покраснела.

— На работе я никогда не ношу его… Есть парень, он занимается моим веб-сайтом… Осенью мы поженимся. Никогда не знаешь, как жизнь повернется, правда?

Никки подумала и вынуждена была согласиться, что это, к сожалению, так.

Когда они ехали в участок, Рук держал на коленях огромную коробку с двумя дюжинами кексов. Хит осторожно притормозила на перекрестке, чтобы этот подарок для детективов не превратился в кучу крошек.

— Итак, офицер Рук, — заговорила она, — что-то я не услышала от вас сегодня совета засадить Морган Доннелли за решетку. К чему бы это?

— О, она вне подозрений.

— Потому что?..

— Потому что она слишком счастлива.

— Согласна, — кивнула Хит.

— Однако, — продолжал Рук, — все равно надо проверить ее алиби и узнать у Пакстона, не вручил ли он ей на прощание чек на кругленькую сумму.

— Верно.

— И еще у нас неожиданно появилась загадочная незнакомка — Нордическая Няня.

— Ты начинаешь кое-чему учиться.

— О да, я учусь. Твои вопросы выдавали многое.

Никки взглянула на него, понимая, что сейчас он скажет нечто рискованное.

— Особенно когда ты закончила разговор об убитом и перешла к личному.

— И что? Меня заинтересовала ее жизнь, я захотела узнать о ней больше.

— Ага. Но мне показалось, что дело тут в другом. — Рук подождал, пока на щеках Никки не выступит румянец, затем снова уставился на дорогу со своей дурацкой ухмылочкой. И сказал лишь: — Нам зеленый.

— Послушай, дружище, главное — внимание! — воскликнул Таррелл.

Рук, Тараканы и еще несколько детективов и полицейских в форме столпились в комнате для ланча вокруг открытой коробки из «Ледяных искр», которую Рук так тщательно оберегал по пути в участок. Крем, взбитые сливки и ганаш растаяли и превратились в бесформенную массу, которую можно было бы описать как «жертвы кондитерского ДТП». И это было еще мягко сказано.

— Нет, не внимание, — буркнул Каньеро. — Этот человек пообещал нам кексы, и мне не нужно внимание, я хочу кекс.

— Я говорю вам, что они были в целости и сохранности, когда мы выехали из кондитерской. -

Комната быстро пустела. — Дело в жаре, все тает.

— Подержите это еще немного на улице. Я схожу за соломинкой, — бросил Каньеро, и они с Тарреллом отправились на рабочее место.

Детектив Хит уже наносила на доску новые сведения.

— Заполняешь пробелы? — спросил Таррелл.

В расследовании дела об убийстве всегда наступал момент, когда детективы испытывали смешанные чувство удовлетворение оттого, что доска начинает наполняться данными, перекрывал один четкий и ясный факт — вся эта информация до сих пор не помогла найти разгадку. Но все они понимали, что это долгий и сложный процесс, и каждый день и каждый час приближает их к поимке преступника.

— Итак, — обратилась Никки к членам своей группы, — организаторы фестиваля Трайбека подтверждают алиби Морган Доннелли. — В этот момент появился Рук, держа в руке ложечку и бумажный стаканчик с кексом, и она добавила: — Ради ее кексов, надеюсь, что в апреле не будет такой жары. Тараканы, вы встретились косметологом Кимберли Старр?

— Ага, и я подумываю избавиться от одной уродливой штуки, которая уже два года меня раздражает. — Таррелл сделал паузу и продолжил: — Она называется «Каньеро».

— Вот видите, детектив Хит? — воскликнул его напарник. — Я со всей душой, и вот что получаю! -

Каньеро раскрыл блокнот. — Алиби вдовы подтверждается. Она в последнюю минуту записалась на консультацию и появилась в клинике в час пятнадцать. Сходится, если она действительно ушла из мороженицы на Амстердам-авеню в час.

Хит заметила:

— И добралась до Ист-Сайда за пятнадцать минут? Видимо, очень торопилась.

— «Нет настолько высокой горы»[77]… - пробормотал Рук.

— Отлично, — продолжала Никки. — Миссис Старр умудрилась-таки сказать нам правду насчет того, что она обманывала и мужа, и Барри Гейбла с Доктором Бойтоксом. Но это касается только ее местонахождения. Чтобы покончить с этим вопросом, нужно проверить исходящие звонки с ее телефона и телефона доктора — нет ли там номеров Мирика ил и Поченко.

— Верно, — хором произнесли Тараканы, и все рассмеялись.

— Вот видишь? Не могу на тебя сердиться, — сказал Каньеро.

В тот вечер, когда темнота пыталась пробиться сквозь влажный, тяжелый воздух у дверей участка на Западной 82-й, Никки вышла на улицу с коробкой из сувенирного магазина, в которой лежала ее репродукция Джона Сарджента. Рук стоял на тротуаре.

— Я вызвал такси. Давай я тебя подвезу, не хочешь?

— Спасибо, я сама доберусь. И еще раз спасибо за подарок, не стоило беспокоиться. — Она пошла в сторону Коламбус-авеню, чтобы сесть на метро у планетатария. — Как видишь, я забираю его домой. До завтра. Она дошла до угла; Рук следовал за ней.

— Если ты идешь пешком для того, чтобы показать мне, какая ты крутая, дай мне хотя бы понести коробку.

— Спокойной ночи, мистер Рук.

— Погоди.

Она остановилась, не скрывая недовольства.

— Ты не забыла о том, что Поченко еще на свободе? Тебе нужна защита.

— А тебе? Кто тебя защитит? Не я.

— О Боже, коп пользуется грамматикой в качестве оружия. Я беспомощен.

— Послушай, если ты сомневаешься в том, что я могу за себя постоять, я тебе это с радостью продемонстрирую. У тебя есть медицинская страховка?

— Ну хорошо-хорошо, а что, если это просто предлог, чтобы посмотреть твою квартиру? Что ты на это скажешь?

Никки взглянула на светофор, затем на Рука и улыбнулась.

— Завтра я принесу фотографии.

И перешла улицу, оставив его на углу. Полчаса спустя Никки вышла из поезда метро маршрута R, поднялась по лестнице и оказалась на тротуаре Восточной 32-й. Огни в домах стали гаснуть — подстанции Манхэттена наконец признали свое поражение, и город погружался во тьму. Сначала на улицах наступили странная тишина — остановились сотни кондиционеров. Как будто город задержал дыхание. Смутный свет фар виднелся со стороны Южной Парк-авеню. Но уличные фонари и светофоры погасли, и вскоре над Нью-Йорком загудели сердитые автомобильные сигналы — это водители ссорились из-за места и права проехать первым.

Свернув на свою улицу, Никки снова почувствовала боль в руках и плечах. Она поставила коробку на тротуар и, осторожно прислонив ее к соседской железной решетке, открыла сумочку. Здесь, вдали от главных улиц, было совершенно темно. Хит нашла маленьким фонарик и направила тонкий луч на землю, чтобы не споткнуться о неровный асфальт и не наступить в собачье дерьмо.

Зловещая тишина начинала наполняться голосами. Они плыли во тьме откуда-то сверху, из распахнутых окон, и Никки снова и снова слышала повторявшиеся на разные лады слова «авария», «фонарик» и «батарейки». Совсем рядом раздался чей-то кашель, Никни вздрогнула и направила фонарик на старика, гулявшего с собачкой.

— Вы меня ослепите этой чертовой штукой, — бросил он, проходя мимо, и она отвела луч в сторону.

— Будьте осторожнее, — посоветовала она, но ответа не получила.

Зажав между пальцами фонарик, Никки обеими руками взяла коробку и двинулась к своему дому; лучик освещал несколько футов перед ней. Оставалось миновать еще два подъезда, когда она услышала за спиной шаги и остановилась. Прислушалась. Прислушалась изо всех сил. Но больше ничего не услышала.

Какой-то идиот на крыше здания на противоположной стороне заорал: «Э-э-эй!» — и швырнул вниз горящую бумагу; бумага описала оранжевую дугу и догорела, не успев достичь тротуара. Это послужило Хит еще одним напоминанием о том, что пора убираться с улицы.

Дойдя до крыльца, Хит снова поставила на землю коробку и наклонилась, чтобы достать ключи. За спиной послышались торопливые шаги, и чья-то рука коснулась ее плеча. Она резко развернулась и нанесла размашистый удар ногой. Рук крикнул «Эй!», но было уже поздно, и ей ничего не оставалось, кроме как опереться о стену и надеяться, что, упав, он не разбил себе голову

— Рук? — окликнула она.

— Я тут.

Никки посветила фонарем в ту сторону, откуда донесся голос; Рук, сидя на кадке с деревом, украшавшей тротуар, прислонился спиной к стволу и держался за челюсть.

Она наклонилась к нему.

— С тобой все в порядке? Какого черта ты здесь делаешь?

— Я тебя не видел, поэтому наткнулся на тебя в темноте.

— Зачем ты шел за мной?

— Просто хотел убедиться в том, что…

— …ты, как обычно, не послушал меня.

— Детектив, вы сообразительны, как всегда. — Он ухватился одной рукой за дерево, второй уперся в тротуар. — Тебе лучше отвернуться. Что-то руки-ноги не работают. Не обращай внимания на мои стоны.

Но Хит не отвернулась, а продела руку ему под локоть, чтобы помочь встать.

— Я тебе ничего не сломала? — спросила она и посветила фонариком Руку в лицо.

Челюсть, по которой пришелся удар, покраснела и распухла. — Сделай вот так. — Никки направила луч на себя и несколько раз открыла и закрыла рот. Затем снова посветила на журналиста, и тот повиновался. — Больно?

— Ты могла бы поступить гуманно и просто пристрелить меня. У тебя пистолет с собой?

— С тобой все в порядке. Тебе повезло — я едва задела твою челюсть.

— Это тебе повезло — когда я пришел в участок, то подписал отказ от судебных исков в случае чего.

Никки улыбнулась, потому что в темноте он не видел ее лица.

— Тогда, думаю, повезло нам обоим.

Видимо, по ее голосу Рук понял, что она улыбается, потому что он придвинулся к ней совсем близко. Они стояли так некоторое время, не прикасаясь друг к другу, но чувствуя близость в темноте жаркой летней ночи. Никки хотела было отстраниться, но затем слегка подалась вперед, и грудь ее коснулась его предплечья. В этот момент на них упал ослепительный луч света.

— Детектив Хит? — послышался голос патрульного полицейского из машины.

Никки шагнула в сторону и прикрыла глаза.

— Я здесь.

— Все в порядке?

— Все нормально. Этот человек… — она посмотрела Рука, который явно был недоволен паузой, возникшей, пока она пыталась подобрать для него определение — со мной.

Никки прекрасно понимала, в чем дело. Луч фонаря переместился, и она представила себе совещание в кабинете капитана Монтроза после ее ухода, представила звонок патрульным.

Конечно, они подтрунивали друг над другом и играли в игру «Слишком крутой, чтобы покоиться», но полицейские в участке были одной семьей, и если тебе угрожали, можно было поставить свой жетон на то, что тебя обязательно поддержат. Этот жест обрадовал бы ее еще сильнее, если бы в момент появления полиции она не стояла в темноте вплотную к Джеймсону Руку.

— Спасибо вам, но вы знаете, это совершенно не обязательно. Правда.

— Никаких проблем, мы будем здесь всю ночь. Хотите, мы проводим вас до квартиры?

— Нет, — ответила Никки чуть более раздраженно, чем ей хотелось. И продолжала уже мягче: -

Спасибо. У меня есть… — Она взглянула на улыбнувшегося Руки и сказала: — Фонарик.

Улыбка погасла. Рук прошептал:

— Отлично. Скажу Джеймсу Тейлору,[78] что я придумал название для его новой песни: «У тебя есть фонарик».

— О, не надо быть таким… а ты что, знаком с Джеймсом Тейлором?

— Хит?

— Что?

— У тебя на кухне нет льда?

Никки подумала несколько мгновений, пока он потирал ушибленную челюсть.

— Давай поднимемся и посмотрим.