NEXT

ГЛАВА 004

Укрытая под непроницаемым сводом листвы, почва джунглей была темна и молчалива. Даже малейший ветерок не мог пробиться сквозь густые заросли. Хагар вытер пот со лба, оглянулся на остальных и двинулся дальше. Экспедиция углублялась в джунгли Центральной Суматры. Никто не разговаривал, и это нравилось Хагару.

Вот они дошли до реки. У берега было привязано выдолбленное из ствола дерева каноэ, а через реку — на уровне плеч — тянулась веревка. Двумя группами они перебрались на противоположный берег. Хагар, стоя в каноэ, в два приема переправил их на ту сторону, перебирая, как завзятый паромщик, руками веревку. Сначала — первую группу, а потом — вторую. Все происходило в тишине, нарушаемой лишь далекими криками птицы-носорога.

Оказавшись на другом берегу, они двинулись дальше. Тропинка сужалась, на ней все чаще встречались лужи жидкой грязи. Очень скоро они осточертели путешественникам. Наконец один из них не выдержал:

— Долго еще это будет продолжаться?

Это был ребенок, худой американский подросток с оспинами на лице. Он смотрел на свою мать — необъятных размеров матрону в шляпке из страусовых перьев.

— Мы уже пришли? — ныл он.

Хагар приложил пальцы к губам ребенка.

— Тише!

— У меня ножки болят!

Остальные туристы, напоминавшие связку разноцветных воздушных шариков, столпились вокруг них.

— Не шуми, — прошептал Хагар, — а то не увидишь их.

— Я их и так не вижу!

Мальчик надул губы, но, как только группа тронулась в путь, он немедленно присоединился к остальным. Сегодня группа состояла преимущественно из американцев, и они были далеко не самыми худшими экскурсантами. Худшими, должен был признать Хагар, всегда были…

— Вон они!

— Смотрите! — послышались возбужденные крики.

Туристы показывали вперед, вскрикивали и возбужденно переговаривались. Примерно в пятидесяти метрах впереди и чуть правее на дереве примостился молодой орангутанг. Ветви слегка прогибались под его весом. Великолепное животное! Не менее сорока килограммов веса, рыжеватая шерсть и отчетливая белая полоса возле уха. Хагар не видел его уже несколько недель.

Он жестом велел своим экскурсантам молчать и двинулся вперед. Туристы пошли следом за ним, толкая друг друга локтями, корча рожи и возбужденно перешептываясь.

— Ш-ш-ш! — цыкнул он на них.

— Подумаешь, большое дело! — скривился один из них. — Я-то думал, это заповедник!

— Ш-ш-ш!

— Но ведь их здесь охраняют, и…

— Ш-ш-ш!

Хагару была нужна тишина. Он поднял руку к нагрудному карману рубашки, в котором лежал диктофон, и включил запись. Затем он снял с петлицы петельный микрофон и зажал его в руке.

Они уже находились примерно в тридцати метрах от обезьяны и только что миновали знак, на котором было написано: «ЗАПОВЕДНИК ОРАНГУТАНГОВ БУКУТ-АЛАМ». Здесь маленьких человекообразных, брошенных родителями, выхаживали, возвращали к жизни и приучали к жизни в естественной среде. Занималась этим — а также научными исследованиями — расположенная здесь же ветеринарная станция, укомплектованная штатом высокопрофессиональных специалистов.

— Если это — заповедник, я не понимаю, почему…

— Тихо, Джордж! Ты же слышал, что он сказал! Двадцать метров…

— Смотрите, еще один! Нет, два!

Они указывали влево. Там, в ветвях, орангутанг-одногодка играл со своим старшим товарищем. Это было захватывающее зрелище, но Хагара оно не привлекало. Он не сводил взгляда с животного, которое они увидели первым.

Орангутанг с белой полосой не стал убегать. Он повис, ухватившись одной рукой за ветку, и, склонив голову набок, смотрел на людей. Молодые обезьяны разбежались. Остался он один — с белой полосой. И он смотрел на них.

Десять метров…

Хагар вытянул вперед руку с микрофоном. Туристы вынимали и включали видеокамеры. Орангутанг посмотрел прямо на Хагара и издал странный звук, словно кашлянул:

— Дваас…

Хагар повторил это слово:

— Дваас.

Орангутанг продолжал смотреть на него. Его огромные губы двигались. Казалось, обезьяна гримасничает. А затем он выдал целый набор звуков, напоминавших человеческую речь:

— Оох стомм дваас, варлаат лианми…

— Эти звуки произносит… он? — с замиранием сердца спросил один из туристов.

— Да, — ответил Хагар.

— Он… умеет говорить?

— Обезьяны не разговаривают! — безапелляционно заявил другой турист. — Орангутанги всегда молчат. В любой книжке можешь прочитать.

Остальные туристы щелкали камерами, снимая удивительную обезьяну. Орангутанг не выказывал никаких признаков раздражения. Его губы снова начали двигаться:

— Гиин лихтен дваас.

— Может, он простыл? — спросила женщина из туристической группы. — Кажется, что он кашляет!

— Он не кашляет, — проговорил другой голос. Хагар обернулся к говорившему и увидел толстого мужчину, который на протяжении всего их пути пыхтел и обливался потом, пытаясь не отстать от остальных. Теперь он держал в руке диктофон, направив его на орангутанга. Весь его вид был преисполнен решительности.

— Это что, — спросил он, — какой-то ваш фокус?

— Нет, — ответил Хагар.

— Он, — мужчина ткнул пальцем в сторону орангутанга, — говорит по-датски. Суматра когда-то была колонией Дании. Это датский язык. — Я этого не знал, — признался Хагар.

— А я знаю. Животное сказало: «Оставьте меня в покое, дураки». А потом, когда начались вспышки фотокамер, оно добавило: «Не надо огня».

— Я даже не думал, что эти звуки могут быть осознанной речью, — сказал Хагар.

— Но вы тем не менее их записывали!

— Ну, разве что из любопытства…

— Вы протянули в его сторону руку с микрофоном еще до того, как он заговорил!

— Орангутанги не умеют говорить.

— Этот — может!

Все туристы уставились на орангутанга. Тот все так же висел на одной руке, а второй чесал себя под мышкой. И — молчал. Толстяк громко произнес:

— Геен лихтен.

Обезьяна посмотрела на него безразличным взглядом и равнодушно моргнула.

— Геен лихтен!

Орангутанг никак не отреагировал и, повернувшись спиной к людям, перепрыгнул на соседнюю ветку и стал легко, как акробат, взбираться по лиане.

— Геен лихтен!!!

Орангутанг продолжал взбираться вверх. Женщина в шляпе из страусовых перьев сказала:

— Я думаю, он просто кашлял. Или что-то такое…

— Эй, месье, коман са ва? — прокричал толстяк вдогонку обезьяне. Та продолжала скакать по ветвям, с легкостью перехватывая их длинными мохнатыми руками. Она даже не посмотрела вниз.

— Я подумал, может, он понимает по-французски, — оправдывающимся тоном проговорил толстяк и пожал плечами. — Выходит, нет.

Сквозь лиственный покров над их головами начал пробиваться легкий дождь, и туристы торопливо убрали камеры в сумки. Хагар с облегчением вытер пот со лба. Слева трое молодых орангутангов принялись сражаться за плод папайи, и взгляды всех туристов обратились к ним.

И тут сверху раздалось:

— Эспес де кон!

В наступившей тишине фраза прозвучала пугающе громко и отчетливо.

Толстяк обернулся так проворно, как будто его укусила змея.

— Что?

Все остальные тоже обернулись и стали смотреть вверх.

— Это ругательство! — заявил мальчишка. — Французское ругательство! Я их все знаю!

— Цыц! — шикнула на него мать.

Прячась от дождя, туристы столпились под деревом. Они уже не видели орангутана над своими головами.

— Кеске те ди? — проорал толстяк.

Ответа не последовало. Послышался только треск ветвей, по которым прыгало крупное животное, а затем — далекий крик птицы-носорога.